По страницам дневников
Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2018
«Северный океан есть пространное поле, где усугубиться может российская слава». Эти пророческие слова великого русского ученого М. В. Ломоносова сбылись уже в начале прошлого века, когда российские мореплаватели, участники гидрографической экспедиции, которую возглавлял Б. А. Вилькицкий, прошли в августе 1913 года Беринговым проливом в Северный Ледовитый океан. 3 сентября они открыли большой архипелаг островов, назвав его именем императора Николая II. (Впоследствии он был переименован в архипелаг Северная Земля.) Это событие явилось одним из крупнейших географических открытий того времени. Их последователи уже в советское время летом 1932 года на ледокольном пароходе «Александр Сибиряков» впервые в истории совершили сквозное плавание от Архангельска до Берингова пролива в одну навигацию, положив начало существованию Северного морского пути.
Много лет спустя, в июне 2017 года, я, будучи членом российской делегации на очередной сессии Исполнительного совета Всемирной метеорологической организации и подготавливая позицию России по вопросу о международном сотрудничестве в Арктике, обратился к «Государственной программе по Социально-экономическому развитию Арктической зоны Российской Федерации», принятой в апреле 2015 года. В программе говорилось, что одной из главных ее целей является «создание условий для развития Северного морского пути в качестве национальной транспортной магистрали Российской Федерации в Арктике и совершенствование системы гидрометеорологического обеспечения мореплавания в его акватории». При этих словах мне вспомнились первые годы моей работы в Арктике.
Было это летом 1961 года в море Лаптевых, а затем в заполярном порту Тикси. Именно выполнению задачи обеспечения мореплавания по Северному морскому пути были посвящены и морская гидрографическая экспедиция, куда я был направлен в качестве практиканта, и последующие годы моей работы в Тиксинской обсерватории, являвшейся подразделением Арктического и Антарктического научно-исследовательского института (ААНИИ). В Тикси же располагалась и Гидрографическая база, подчинявшаяся Гидрографическому предприятию Главного управления Северного морского пути. Гидробазе принадлежало несколько гидрографических судов (г/c) финской постройки, задействованных в нашей экспедиции.
Поскольку штаб-квартира Гидрографического предприятия находилась в Ленинграде, то основной состав экспедиции формировался из его сотрудников. Все они окончили Арктический факультет Ленинградского высшего инженерного морского училища (ЛВИМУ) имени адмирала С. О. Макарова. ЛВИМУ направило на производственную практику и нас, курсантов арктического факультета, только что окончивших четвертый курс.
Основной задачей экспедиции являлось выполнение гидрографических промерных работ по трассе Северного морского пути в одном из восточных районов Северного Ледовитого океана в целях подготовки и издания навигационных карт, а также составления руководств и пособий для мореплавания. В ее состав входили четыре судна, стоявшие в порту Тикси, на которые погрузились экспедиционные отряды. Каждому из них был выделен определенный район работ.
В задачи отряда, находившегося на г/с «Айсберг» и в коллективе которого мне довелось трудиться, входило выполнение промерных работ в проливах Дмитрия Лаптева и Санникова. Первый пролив отделял от материка остров Большой Ляховский; второй проходил между островами Малый Ляховский и Котельный. Начальником экспедиционного отряда на г/с «Айсберг» был сотрудник Гидрографического предприятия Александр Баскин. Отряд подразделялся на три производственные группы, по два человека в каждой. Моим руководителем стал опытный полярник Анатолий Вайгачев — человек, у которого даже фамилия была арктической (вспомним остров Вайгач на границе Баренцева и Карского морей). Второй группой руководил Евгений Якшевич, подчиненным которого стал курсант Геннадий Самохвалов. В третью группу под начало Баскина вошли курсанты Валентин Новиков и Александр Парахуда.
Однако наш выход в море откладывался со дня на день. Уже ушли суда «Иней», «Шквал» и «Секстан», уже на карте в нашей кают-компании появились флажки, обозначавшие их передвижение, а мы все еще стояли, ожидая распоряжения на выход в море. В те дни я впервые услышал музыку прощальных гудков. 24 июля уходило судно «Иней». Выйдя на рейд, оно развернулось и дало три прощальных гудка. И началось! В ответ суда загудели, каждое на свой лад. У наших гидрографических был высокий и чистый звук. Сипло и с натугой, как простуженные старики, гудели морские буксиры. Резал ухо свист портального крана. Мощной басовой нотой в этот хор вступал дизель-электроход «Лена». По три гудка от каждого судна — ответный короткий от уходящего: «Вас понял, благодарю». Грустная музыка.
Но уходить без гудков оказалось еще тоскливее. С погодой не повезло — туман, морось, крутые волны. Вышли мы 27 июля в четыре часа утра. На наши гудки не последовало никакого ответа. Мы повторили, но в ответ — снова молчание. «Спят дьяволы!» — выругался стоявший на вахте старший помощник капитана. Не скажу, чтобы было весело.
«Хорошо море с берега», — говорят бывалые моряки. Вскоре нам стал понятен подтекст этой фразы, как и выражения «пора сдавать харчи». Мы шли морем Лаптевых. Серая волна заворачивалась белым гребешком пены и тупо ударяла в скулу судна. Надрывно ревел двигатель. Я проснулся от головной боли и тошноты. И началось «прикачивание». К счастью, продолжалось это недолго, тем более что спустя некоторое время наш «Айсберг» вошел в пролив Дмитрия Лаптева и встал на якорь у полуострова Кигилях — юго-западного отрога острова Большой Ляховский.
При подходе к полуострову мы увидели на нем целый город. Причудливо выветренные каменные столбы издали напоминали здания, а по мере нашего приближения все более походили на окаменевшие фигуры. И действительно, свое название полуостров получил благодаря этим столбам — «кигиляхи» в переводе с якутского языка означает «каменные люди». Наутро мы подошли к южному побережью полуострова и направились к кигиляхам в гости.
Тракторная колея привела нас к дому, в котором жили и работали обычные люди — сотрудники полярной станции. У входа в бревенчатый дом подбежал и стал ластиться белый мохнатый пес из породы лаек. В самом здании нас встретил начальник станции, лет тридцати на вид. Он познакомил нас с сотрудниками. Их было немного — трое мужчин (радист, метеоролог и механик) и две женщины — русская и якутка. Они также участвовали в работе как наблюдатели, но помимо этого занимались приготовлением еды и обеспечением на станции бытовых условий — словом, создавали уют.
В кают-компании нас восхитила огромная библиотека. Стоящие вдоль стен шкафы были заполнены собраниями сочинений Льва Толстого, Ивана Тургенева, Алексея Толстого, Константина Паустовского, книгами Жюля Верна. Имелось даже издание «Графа Монте-Кристо» Дюма на французском языке. Ознакомившись со станцией и отведав великолепной ухи, мы двинулись работать.
Первый этап нашей экспедиционной деятельности начинался на острове Большой Ляховский. Прежде чем приступить к промерным работам, было необходимо обеспечить надежное определение местоположения гидрографического судна в проливе, чтобы иметь возможность устанавливать его координаты в тот момент, когда с эхолота берется отсчет глубины. Навигационной системы ГЛОНАСС или подобной ей зарубежной тогда еще не существовало. Определение координат судна в процессе промерных работ выполнялось так называемым радиогеодезическим методом. Для этой цели на северном берегу пролива была выбрана линия (или базис), на концах которой разместились две высаженные с нашего судна отражающие радиостанции ОРС-1 и ОРС-2. Их работу обеспечивали группы радистов-практикантов, курсантов радиотехнического факультета ЛВИМУ, под руководством сотрудников Гидрографического предприятия. Третья, задающая радиостанция (ЗРС) находилась на борту «Айсберга». При движении судна по промерному галсу его местоположение засекалось с помощью непрерывно работающих задающей и отражающих радиостанций — при условии, что координаты ОРС-1 и ОРС-2 известны заранее. Определение этих координат и предстояло делать нам, используя метод геодезической привязки. Для выполнения таких работ мы и высадились на остров Большой Ляховский.
На вершине небольшой сопки, куда мы с Вайгачевым пришли после посещения полярной станции, стояло деревянное сооружение на четырех ногах, официально именуемое «неосвещенный навигационный знак». Под ним Анатолий установил теодолит. С его помощью он берет направления на три закрепленные точки, измеряет углы между линиями, которые их соединяют, и диктует эти величины мне для записи. В нашем случае такими закрепленными точками являлись геодезический пункт Санникова-Тага, мачта уже высаженной нами первой радиостанции ОРС-1, и веха, находившаяся на плаву у борта «Айсберга». По полученным величинам углов и расстояний между этими точками будет построена геометрическая фигура и вычислены координаты местоположения станции ОРС-1. Несложная геодезическая задача. Трудность состояла лишь в том, что сильный ветер пронизывал до костей, выжимая слезы, а окоченевшие пальцы с трудом сжимали карандаш. А на море то наползала полоса тумана, то уходила, открывая на короткое время веху с трепетавшим на ней красным флажком. В эти промежутки Анатолий и стремился ее отнаблюдать.
Закончив работу, мы вернулись на полярную станцию, куда уже подошли и Якшевич с Самохваловым, выполнявшие подобную задачу на «своем» знаке. На станции жарят рыбу и ждут не дождутся Баскина, который должен привезти флягу со спиртом. (Ведь полярники отнюдь не являются членами Общества трезвости.) По времени уже час ночи, но за окнами стоит полярный день и солнце светит в полный диск. Баскин наконец появился, разлил спирт — по два глотка хозяевам станции, по глотку нам — и поднял тост за дружбу и успехи в работе полярной станции и нашей экспедиции.
После ужина мы возвращаемся на корабль. Волны пляшут за кормой катера, который борется с ними, упорно продвигаясь к нашему судну. Лихорадочно стучит мотор, волна ударяет в иллюминаторы крошечной каюты. Но хуже всех приходится рулевому. Не спасают ни наглухо застегнутый плащ, ни надвинутый на глаза капюшон. Лицо больно секут крупные соленые брызги, и к концу пути оно становится красным, как вытащенные из кипятка раки. Говорят, что ветры не всегда дуют так, как того хотят корабли. Я бы уточнил, что они чаще всего дуют не так, как хотят корабли. Потому и бьют нещадно волны в скулы катера, и слепит глаза водяная пыль нашему штурману Васе Харину. В сильный ветер, в шторм и туман он приходил снимать нас с острова после работ и, увидев меня, кричал, намекая на мои кавказские корни: «Захады, пажалуста».
Еще не один раз придется нам плясать на волнах, еще не однажды раздастся в нашей каюте зычный голос Баскина: «Але, деятели, на берег!» — и мы, иногда довольные, а порой чертыхаясь, будем на ходу влезать в ватные брюки и резиновые сапоги, бросая за плечи теодолиты. Катер вновь спущен на воду, гаки раскачиваются — того и гляди, чтобы не стукнуло тебя одним из них. Так и шарахаешься от него, пока не заработает мотор и катер не перестанет колотиться о борт судна, а старпом истошно надрываться: «Отталкивайтесь! Кранцы давай, кранцы! Не команда, а Ноев ковчег!» Все это было не раз, и не два: отвозили нас утром, привозили вечером — голодных настолько, что разом съедались и обед, и ужин. Вскоре была высажена и вторая радиостанция ОРС-2. Ее красная мачта уже четко вырисовывается на сером фоне неба, и нам вновь предстоит выполнить геодезическую привязку станции. Все три группы уже в катере, и Женя Якшевич с картой на коленях перечисляет районы работ: «Мы с Самохваловым идем на знак Красноармейский, Баскин с Новиковым — на Начальный, группа Вайгачева на — Тракторный». Всезнающий Анатолий толкает меня локтем: «Взгляни на карту: видишь становище Дымное? Там живет охотник-якут Яков Иванович Пестерев. Зайдем к нему на обратном пути».
Наш катер уже у берега, и мы расходимся по навигационным знакам. Тракторный знак от побережья пролива не виден — он находится за становищем, расположенным на речке Дымная (отсюда и название). Уже на пути к знаку мы повстречали охотника Пестерева. Познакомились. Яков Иванович уже немолод, ему около пятидесяти. В очках, с коричневатым морщинистым лицом. Радушно пригласил нас зайти в дом, стоявший неподалеку. Мы сослались на необходимость выполнить работы до появления тумана. «На обратном пути обязательно зайдите, — настойчиво попросил Яков Иванович, — обижаться будем иначе…» Мы даем обещание и, спросив дорогу покороче, уходим.
На знаке мы находились более трех часов, стараясь, как и в прошлый раз, выполнить геодезическую привязку, чтобы получить координаты станции ОРС-2. Видимость была, по официальной терминологии, «удовлетворительная»; на нашем жаргоне это называлось «середина на половину». На пролив все-таки наползал туман, и Анатолию приходилось ловить короткие промежутки, когда веха открывалась. Несмотря на сложную обстановку задачу мы все же выполнили, хоть и продрогнув до костей. Потому предстоявшая встреча со старожилами острова казалась особенно желанной.
«Куст», по-здешнему, — это кол, плотно вбитый в землю, к которому привязаны шесть-восемь собак. У дома Пестерева таких «кустов» было шесть и каждый из них заливался звонким лаем. Мы не без опаски приблизились. Перед домом лежали тушки набитой нерпы, а вокруг по кочковатой тундре были разбросаны «пасти» — капканы для ловли песцов. Хотя стояло лето, хозяева уже готовились к зимней песцовой охоте. Неподалеку от дома на прибрежной полосе песка лежала лодка. Около нее нас встретил хозяин и, прикрикнув на собак, пригласил в дом. На порог вышла хозяйка Ульяна Ивановна — с такой приветливой улыбкой, что мы сразу ощутили, будто встретились с давними и добрыми знакомыми. А в доме у печки, тесно прижавшись друг к другу, стояли трое ребятишек, поблескивая карими глазенками. Анатолий, у которого в Ленинграде остался четырехлетний Володька, сразу полез в карман за конфетами. Они робко протягивали руки после уговоров матери. Так мы познакомились с Петей, Андрюшей и Маринкой. Вместе им было восемнадцать лет, а каждому в отдельности — восемь, шесть и четыре.
В уютном доме Пестеревых было несколько комнат. Поверх свежевымытых половиц лежали пестрые половики. В переднем углу разместились радиоприемник «Родина» (с электропитанием от ветряка) и книжные полки с томиками Шолохова, Фадеева, Гашека. «Моего брата книги, — сказал Яков Иванович. — Он сегодня на полярную станцию Кигилях ушел за продуктами». Лаконичное «ушел» на деле означало поход на многие морские мили на утлой лодчонке с подвесным мотором.
На стол Ульяна Ивановна выставила обильное угощение: расстегаи, рыба жареная и соленая, оленина, масло и чай с сахаром. А в кружках — «квасок», как с улыбкой назвала напиток хозяйка. Только что-то крепок «квасок». И тут я догадался: это же брага. А Толя «увлекся» рыбой — он обожал ее в любом виде. Но больше всего ему по вкусу расстегаи. Да, хорош экспедиционный харч, но с домашней пищей его никак не сравнить — и мы с аппетитом налегаем на угощение. А Яков Иванович неторопливо рассказывает простую повесть своей жизни. На острове он уже двадцать лет, здесь же ушли в мир иной его родители, и они с братом остались одни. Жену Ульяну Яков Иванович привез из Якутска, а дети родились уже здесь. Мальчишек он принимал сам, а Маринку — женщина-врач с парохода «Леваневский» (брат сходил за ней на лодке и привез).
Нам, горожанам, привыкшим к комфорту, к квартирам с удобствами, было трудно представить, как живет здесь эта мужественная и трудолюбивая семья. Зимой все заваливает снегом, воет пурга — и ни души вокруг, только где-то за десятки километров на островных мысах две полярные станции. Но Пестеревы жили полноценной жизнью — так же, как и мы на материке. Каждую зиму Яков Иванович с братом выходили на промысел «мягкого золота» — пушнины. При этом они вовсе не считали свою жизнь исключительной и героической. Они просто делали свое дело, как делает его каждый труженик.
Старшему сыну Пете предстояло вскоре перебраться на материк — ему пора идти в школу. Пока что он занимался с матерью и уже хорошо говорил по-русски. Младшие тоже начали учиться русскому языку. Ребятишки опрятно одеты, а на Пете — костюмчик московского производства, который отец приобрел через факторию. Но в основном детей обшивала Ульяна Ивановна. Нам было по-человечески хорошо с этой семьей, но подошло время уходить.
Выйдя из дома, мы, склонив головы, постояли у могилы родителей Якова Ивановича. Да, остров — его родная земля. Затем, простившись, двинулись к ожидавшему нас катеру. Но оборачиваясь, видели, как стоявшие у дома ребятишки еще долго махали нам руками.
Спустя несколько дней нам удалось снова ненадолго выбраться на остров. Но зайти на становище мы не смогли из-за недостатка времени и только оставили в лодке Якова Ивановича записку и гостинцы, которыми нас щедро снабдила Анна Ивановна, наш корабельный повар. А уже будучи в море, получили радиограмму (чтоб отослать ее, Яков Иванович «сходил» на лодке на полярную станцию): «Большое спасибо. Ждем в гости. Счастливого вам плавания. Пестеревы».
И вновь наш катер борется с волнами, а Валентин, Геннадий и я, сгрудившись у теплой выхлопной трубы, делимся впечатлениями от увиденного. Геодезическая привязка и, соответственно, определение координат пунктов на этом участке побережья пролива Дмитрия Лаптева закончены. Однако эта задача возникнет вновь при смене района промерных работ в проливе, но уже по другим навигационным знакам. Наши радиостанции ОРС-1 и ОРС-2 полностью приступили к работе, и мы получили возможность определять местоположение «Айсберга» в момент отсчета глубин.
Все три производственные группы встали на вахту для выполнения промерных работ, проводя измерения глубин в течение суток с применением эхолотов. Для каждой группы вахта — это четыре часа работы, затем восемь часов отдыха. Вахты имеют свои названия: с 8 до 12 часов дня и вечера — «пионерская», с 12 до 4 часов дня и ночи — «нормальная», а с 4 до 8 часов утра и вечера — «собачья» (из-за раннего подъема). По жребию нам с Вайгачевым досталась «пионерская», но в ходе рейса распорядок вахт будет меняться, так что «собачья» нас не минует.
Стоять вахту — для нас, практикантов, занятие в общем несложное. Движется лента эхолота, вращается ремень с пером, и на ленте появляются две темные полоски. Одна — так называемый «ноль», вторая — запись глубины дна. Каждые две минуты я измеряю расстояние между полосками и записываю его в журнал. Через каждые 12 минут кричу «ноль» — и Вайгачев нажимает кнопку станции «Чайка», а затем наносит место измеренной глубины на планшет со схемой заранее спланированных промерных галсов. Если эта точка несколько отступила от проложенного на планшете галса, Вайгачев дает команду вахтенному матросу, стоящему на штурвале, выправить курс корабля и держать направление строго по галсу.
Перед окончанием вахты я поднимаюсь на мостик для выполнения метеорологических наблюдений. Обязанность всех судов, находящихся в рейсе, — выполнять и срочно передавать данные таких наблюдений в метеоцентры Всемирной службы погоды, где они используются для составления прогнозов, в которых заинтересованы и сами суда. На мостике — сильный ветер, рука с анемометром (прибором для измерения скорости и направления ветра) тотчас замерзает, и, быстро выполнив наблюдения, я спускаюсь в гидрографическую рубку.
Так мы и движемся, пересекая пролив от материкового побережья к островному, — и соответственно множится на планшете количество точек с измеренными глубинами. При подходе к берегу вахтенный штурман начинает волноваться и чаще появляется в гидрографической, чтобы взглянуть на эхолот, хотя измеренную глубину я докладываю каждую минуту. Но нам понятно его волнение. «Не хочется на раскрытии белых пятен зарабатывать темные пятна в своей биографии», — как-то пояснил мне старпом Соловьев. Кроме него, Вайгачева и меня на «пионерской» вахте трудится и матрос первого класса Павел Шабардин. Ловкий, сильный, способный на риск первоклассный специалист, он полностью оправдывает название своей должности. Как-то при подходе к «Айсбергу» катер замедлил ход, и один из матросов, следивший за тросом, связывавшим катер и шлюпку-ледянку, зазевался. Трос провис, оказался в воде и мгновенно намотался на винт катера. «Допрыгались! — зло бросил стоявший у руля катера старпом. — Теперь кому-то нужно лезть в воду и резать трос, чтобы очистить винт». Павел уже раздевался. «Выберите трос внатяг, — крикнул он. — Я на него встану!» — и тут же опустился в ледяную воду. Руки и ноги сводило от холода, вода так обжигала тело, что Павел был вынужден дважды подниматься на борт катера. Но винт он очистил! А вернувшись на судно, выпил стопку спирта и пошел обедать. Потом в стенгазете судна появилась его фотография с подписью «У нас свои герои». Такой была наша «пионерская» вахта.
Для продолжения промерных работ мы сместились к востоку. Теперь нам нужно выполнить геодезическую привязку на южном побережье пролива. И вот мы снова на берегу — на сей раз у мыса Святой Нос на материке, северо-восточную часть которого занимает обширная территория Республики Саха (Якутия). Стоит по-настоящему летняя погода, и тундра здесь более живая и красочная. Она вся в цветовых пятнах: красноватые, бурые и желтые полосы растительности чередуются с тусклым блеском небольших озер. В одном из них плавает утиный выводок, а на болотцах, в соответствии с пословицей, посвистывают кулички. Наша команда, шестеро гидрографов, отправляется на распределенные заранее навигационные знаки. Мы с Анатолием движемся на знак, именуемый «чай-поварня». Так здесь называют небольшую избушку в тундре, где охотник может переждать пургу и подкрепиться оставленным запасом еды. Чай-поварни разбросаны по всей тундре — и на материке, и на островах нам встречались эти уголки походной цивилизации.
Впрочем, и наше положение сейчас немногим отличается от островного — на сотни километров вокруг полное безлюдье, есть лишь небольшая полярная станция, расположенная к западу от нас за черными горами. Видимость отличная, и красный силуэт нашей вешки отчетливо виден на голубой глади пролива. Завершив традиционный объем работ по привязке, движемся к берегу, где нас ожидает катер, — и вскоре мы уже на «Айсберге».
Наутро снова идем с промером глубин. Мягко шумит эхолот, стрекочет «Чайка», растет число выполненных галсов. Внезапно послышался крик вахтенного матроса: «Судно! Справа по носу судно!» На нашем корабле заволновались: ведь это первое судно, встреченное нами за время экспедиции. Вызвали его на радиосвязь. Выяснилось, что параллельным с нами курсом шел теплоход «Ревда», направлявшийся в порт Певек, расположенный к востоку от района наших работ. Наш капитан обратился к капитану «Ревды» с просьбой поделиться пресной водой, ведь нам предстояло работать здесь еще два месяца без захода в порт. Получив согласие, подошли к теплоходу — и наше суденышко буквально «прилепилось» к борту большого корабля, перекачивая воду.
А волнение экипажа «Айсберга» все возрастало. «Ревда» направлялась в Певек, и это означало, что у нас неожиданно появилась возможность отправить письма родным. Через день они будут в Певеке, где есть аэропорт, откуда наши письма отправят авиапочтой на Большую землю. Вскоре родные узнают подробности нашего пребывания в студеных морях — ведь до того мы могли слать им только скупые радиограммы. Теперь же наши матери, отцы, сестры и жены (у кого они уже есть) прочтут наши «живые» строчки и убедятся, что «Айсберг» по-прежнему «на плаву», все мы в полном здравии и уже скоро начнем собираться домой.
Мы строчили письма так быстро, как только могли, — ведь суда уже должны были расходиться. Закончив письмо маме и сестре, я вложил в конверт фотоснимок: с улыбкой стою на палубе «Айсберга». Снимок был не лучшего качества, но это неважно: они увидят, что я улыбаюсь. Три прощальных гудка — и суда плавно расходятся. Быть может, еще когда-нибудь встретимся. Как говорят моряки: «Море широко, но пути в нем узкие».
Измеряя глубины в проливе Дмитрия Лаптева, нам суждено непрерывно видеть его берега — если не оба сразу, то хотя бы один. Правда, временами по-прежнему наползает туман: тогда мы движемся в белой мгле, и «Айсберг» постоянно дает гудки — пролив Лаптева хоть и не Невский проспект, но движение судов по нему в навигацию весьма интенсивное. Но сегодня погода ясная, и, похоже, нам снова предстоит высадка для выполнения очередной геодезической привязки. Сигналом к этому служит возглас старпома: «Майнать яшку!» В канатном ящике судна гремит цепь — «яшка» (якорь) пошел. Сейчас раздастся традиционный призыв Баскина: «Але, деятели!» Но мы, не заставляя себя ждать, уже соскакиваем с коек, спешно разыскивая рукавицы и портянки. Дверь каюты распахивается. «Ага, уже собираемся», — с удовлетворением произносит Баскин взамен своей излюбленной фразы.
Через полчаса мы высадились на материковый берег. Наша с Вайгачевым работа у навигационного знака «Олений» прошла в обычном режиме. Закончив ее, мы встретились с другими группами у высохшего русла небольшой речушки. «Вот в таком месте чаще всего и встречаются бивни мамонтов», — говорят знатоки. Найти бивень мамонта и привезти его домой в качестве редкого сувенира — затаенная мечта каждого из нас. Но ни бивни, ни тем более скелеты мамонтов нам пока не попадались. Правда, мы видели кусок бивня у начальника полярной станции Кигилях, но ведь хочется его отыскать самому.
Мы тщательно роемся в илистой почве. Внезапно я натыкаюсь на что-то твердое. Кажется, мне повезло. Правда, это не бивень, а предмет значительно меньшего размера, отдаленно напоминающий зуб мамонта. Когда я его отмыл, сомнения рассеялись. «Вот у него корень, — показал Вайгачев, — а это жвачная поверхность зуба, состоящего из пластинок, которые указывают на принадлежность мамонта к группе травоядных животных». Впоследствии я подарил этот зуб школьному музею, с напутствием ребятам: «Теперь вся наука будет вам по зубам!»
Уходим на катере к судну. Покидая этот берег, я делаю несколько удручающее меня открытие. Оказывается, наш материк, наша «земля обетованная», постепенно разрушается. Арктические берега сложены из ископаемого льда, который покрыт небольшим слоем дерна, толщиной всего лишь около тридцати сантиметров. В летний период ископаемый лед тает под воздействием солнечных лучей, о чем свидетельствуют образовавшиеся под дерном сосульки и стекающая по белой толще льда почвенная вода. Время от времени подтаявшие глыбы льда обрушиваются под своей тяжестью. Берег пролива у кромки воды представляет собой нагромождение этих глыб самых причудливых форм, между которыми зияют пропасти «ущелий». Тогда, без малого шестьдесят лет тому назад, мы впервые наблюдали это явление в нашей экспедиции. А в наши дни, в эпоху глобального потепления, процесс разрушения слоя вечной мерзлоты, к сожалению, не оказавшейся вечной, представляет большую опасность как для арктических городов и поселков, так и для промышленных объектов: нефтепроводов и газопроводов.
Катер уже подошел, и мы покидаем материковый берег. Впереди нас ожидает новый район работ — пролив Санникова и острова Котельный, Новая Сибирь и Большой Ляховский, которые находятся на три параллели севернее пролива Дмитрия Лаптева. Эти названия неизменно вызывают в памяти трагические страницы истории освоения Новосибирских островов.
* * *
Пролив Санникова получил свое название по имени охотника-промысловика Якова Санникова, занимавшегося охотой на песцов и добычей мамонтовых бивней на Новосибирских островах. В 1810 году Санников объявил, что к северу от этих островов он видел «землю с высокими горами». Однако добраться до нее на собаках Санников не смог из-за торосистых ледяных полей и полыней между ними.
В стремлении убедиться в существовании ранее неизвестной земли полярный исследователь барон Эдуард Васильевич Толль организовал три экспедиции в район Новосибирских островов, последовавших одна за другой. Помимо главной цели, заключавшейся в желании открыть новый остров, каждая экспедиция должна была провести изучение уже известных островов — Котельного, Новой Сибири и Беннета — и собрать на этих островах коллекции ископаемых животных, растений, а также геологических образцов. В ходе первой экспедиции в августе 1886 года Толль оказался на острове Котельном. В направлении на северо-восток он, согласно записи в его дневнике, якобы увидел при ясном горизонте «контуры четырех столовых гор, которые на востоке соединились с низменной землей».
Следующая экспедиция состоялась семь лет спустя. После возвращения из нее Толль утверждал, что в августе 1893 года ему вновь удалось увидеть на горизонте полоску гор, что свидетельствовало в пользу открытия Санникова. Однако вскоре знаменитый норвежский полярный исследователь Фритьоф Нансен известил географическое сообщество, что, проходя в сентябре того же года на судне «Фрам» к северу от Новосибирских островов, его экспедиция Земли Санникова не обнаружила. В этой связи Нансен высказал предположение, что Земля Санникова, если она существует, является лишь небольшим островом, находящимся вблизи северного побережья Новосибирских островов. Это обстоятельство могло препятствовать его обнаружению.
Однако довод Нансена Толля не убедил. 21 июня 1900 года Петербург покинула шхуна «Заря», на которой Толль возглавил третью экспедицию, направлявшуюся в район Новосибирских островов. Его заместителем по экспедиции был назначен лейтенант флота Александр Васильевич Колчак. Капитаном «Зари» шел лейтенант флота Николай Николаевич Коломейцев.
К сожалению, ледовая обстановка, сложившаяся в арктических морях летом 1900 года, не способствовала беспрепятственному продвижению «Зари» к Новосибирским островам. Выйдя в июле 1900 года из Екатерининской гавани Кольского залива, судно к зиме смогло достичь только полуострова Таймыр, где и осталось на длительную зимовку. Здесь участники экспедиции встретили новый, 1901 год и провели более восьми месяцев. Лишь к концу августа наступившего года «Заря» покинула место зимовки. Под командованием лейтенанта флота Федора Андреевича Матисена, сменившего на посту капитана Н. Н. Коломейцева, покинувшего судно из-за разногласий с Толлем, шхуна, обогнув мыс Челюскина, направилась к Нерпичьей губе острова Котельный. Оттуда планировалось подойти на судне к острову Беннета, где Толль собирался остаться на зимовку с небольшой группой членов экспедиции.
Однако все сложилось иначе. Остров Беннета оказался окружен широким поясом льдов четырехметровой толщины. Даже в самом узком месте ширина ледового пояса составляла двенадцать миль, что делало невозможным подход «Зари» к побережью острова. Кроме того, экспедицию вновь настигла зима — и в сентябре 1901 года судну пришлось остаться на зимовку в Нерпичьей губе.
Пришла весна, а за нею и лето следующего года, но шхуна по-прежнему оставалась скованной льдами. Тогда Эдуард Толль предпринял шаг, по смелости граничивший с безумием. Оставив капитана Матисена за начальника экспедиции, он в июне 1902 года с группой в составе астронома Фридриха Зееберга и каюров (погонщиков собак) Василия Горохова и Николая Дьяконова отправился в санно-шлюпочный поход. Объехав на собачьих упряжках северные берега островов Котельный и Фадеевский, они перебрались на остров Новая Сибирь. В конце июля группа совершила переход на байдарках от мыса Высокий на острове Новая Сибирь к острову Беннета, где они оказались 3 августа.
Перед уходом в санно-шлюпочный поход Толль оставил капитану Матисену инструкцию, в которой тому предписывалось после вскрытия моря выйти на «Заре» из Нерпичьей губы, подойти к острову Новая Сибирь, откуда взять курс на остров Беннета к мысу Эммы, где Толль и его группа должны были ожидать прибытия судна. Однако тяжелые ледовые условия не позволили «Заре» подойти к острову в условленный срок. Более того, из-за полученных во льдах повреждений шхуна не имела возможности двигаться далее в направлении к острову Беннета. В силу сложившихся обстоятельств капитан Матисен 2 сентября 1902 года принял решение увести судно в бухту Тикси. Оставалась надежда, что группа Толля сможет самостоятельно вернуться на Новосибирские острова, где для нее были оставлены склады с продовольствием.
По возвращении в Петербург А. В. Колчак предпринял усилия по организации спасательной экспедиции. Первое заседание комиссии для ее снаряжения состоялось в Академии наук 9 декабря 1902 года. Но решение вопроса затянулось, и только в январе 1903 года комиссия поддержала предложение о том, что спасательная экспедиция должна двинуться на остров Беннета на шлюпках, и назначила ее начальником Колчака.
Спасатели прибыли из Петербурга в Иркутск в феврале. Далее их путь должен был пролегать через Сибирь к мысу Святой Нос (тому самому, у которого мы работали в гидрографической экспедиции пятьдесят лет спустя). Спасательная экспедиция заняла семь месяцев. К Святому Носу добирались по тундре на десяти нартах с собаками и везли с собой поставленный на нарты вельбот. Продвигались в основном по ночам, когда тундру подмораживало. От острова Малый Ляховский до острова Котельный экспедиция двигалась двумя партиями. Одну из них возглавлял Колчак, другую — Матисен. 23 мая прибыли на остров Котельный. В Арктике уже наступило лето, и, воспользовавшись таянием льдов, экспедиция двинулась на вельботе от острова Котельный вдоль побережья Земли Бунге к острову Фадеевский, а от него — к Новой Сибири. Путь был нелегким: на всем его протяжении валил густой снег, вельбот часто оказывался на мели и его приходилось стаскивать вручную. Во время одного из штормов вельбот зажало во льдах и едва не раздавило. В таких тяжелейших условиях экспедиция все же смогла добраться до мыса Высокий на острове Новая Сибирь, а затем переправиться на вельботе к острову Беннета. На нем в поварне у мыса Эмма спасатели нашли тайник с бумагами, принадлежавшими Эдуарду Толлю. Среди них была и его последняя записка: «Отправились сегодня на юг. Провизии имеем на 14—20 дней. Все здоровы. Э. Толль. 26. X — 8. XI. 1902 г.».
Экспедиция Колчака обследовала все острова, но следов группы Толля не обнаружила. Не найдены они и поныне.
Прибыв на остров Котельный в сентябре 1961 года, мы увидели на побережье, невдалеке от полярной станции, маленький домик. На одной из стен домика висела мемориальная доска, свидетельствовавшая о том, что здесь жили члены экспедиции Эдуарда Толля, которая изучала Новосибирские острова в начале двадцатого столетия. Так мы соприкоснулись с историей.
* * *
В проливе Санникова район наших промерных работ располагался к югу от островов Котельный, Фадеевский, Новая Сибирь и к северу от острова Малый Ляховский. На первом этапе начинать эти работы надо было с размещения на островах радиостанций ОРС-1 и ОРС-2 для определения места судна в процессе измерения глубин (теперь уже в проливе Санникова). Затем следовало приступать к регулярным высадкам на острова наших групп для работ по геодезической привязке. Станции ОРС-1 и ОРС-2 уже были высажены на остров Котельный и Землю Бунге, находящуюся между островами Котельный и Фадеевский, нашими товарищами по экспедиции, работавшими на гидрографическом судне «Иней». Мы же приступили к их геодезической привязке.
На острове Котельный нас встретила настоящая зима, хотя на календаре было лишь четвертое сентября. Двинулись на навигационный знак. Почва, ранее хлюпавшая под ногами, стала твердой. Нас окружали заснеженные кочки и болотца, покрытые сизым льдом. Вдалеке виднелись продолговатые сопки, засыпанные снегом. В лощинах между ними пронзительно свистел ветер. Работать с теодолитом стало значительно труднее: частые снежные заряды закрывали пространство для наблюдений. Вначале заряд накрывал снегом нас, а затем — веху у судна, не давая возможности ее отнаблюдать. Мы с Анатолием сидим на знаке уже почти три часа, мерзнем, но терпеливо ждем улучшения погоды — когда наконец пройдет снег и появится нормальная видимость. Покинуть знак нельзя — подведем наших товарищей, выполняющих геодезическую привязку на своих знаках. Но похоже, что сегодня нам не дождаться: снег зарядил надолго, а время приближается к ночи. До наступления настоящей полярной ночи еще далеко, но уже появились белесые полярные сумерки, еще более ухудшая видимость.
В конце концов мы все-таки уходим. У катера встречаемся с нашими группами. Их тоже постигла неудача, так что завтра всем придется вернуться к своим знакам. А пока что надо двигаться на судно. При отходе от берега наш неизменный штурман Вася Харин должен ловко маневрировать, чтобы избежать столкновения катера со стамухами — большими льдинами голубого или серого цвета, сидящими на мели в районе прибрежного мелководья. Он отлично с этим справляется, и вскоре мы уже наслаждаемся отдыхом в теплых каютах.
На следующий день погода улучшилась, и нам удалось успешно провести геодезическую привязку на Котельном. Теперь предстояло выполнить аналогичную задачу на Земле Бунге, куда была высажена станция ОРС-2.
Утром 6 сентября «Айсберг» подошел к низкому пологому берегу Земли Бунге, и мы высадились на плоскую песчаную равнину. Увязая в сыпучем песке, подошли к очередной чай-поварне — небольшой избушке, рядом с которой виднелись холмик погреба, мачта с флюгаркой и козлы для распилки дров. Откинув крючок и толкнув дверь, вошли в небольшие сенцы. За ними — комната с круглой железной печуркой и двумя нарами. На столе лежали хлеб и макароны, на полке — соль, спички и консервный нож. На полу — несколько поленьев дров и стружка для разжигания печи. Словом, все, что необходимо охотнику, пережидающему пургу.
Станция ОРС-2 расположилась несколько поодаль. Палатки уже поставлены. Над камбузом (кухней) вьется ароматный дымок, а в одной из палаток уже стучит движок — в ней работает радиостанция. Встретились с нашими парнями-радистами, обменялись новостями. Неподалеку от нашего лагеря стоит трактор с прицепом-волокушей, на которой находится КАПШ (каркасная арктическая палатка Шапошникова). Это по соседству с нашей станцией расположился геодезический отряд, выполнявший работы на Новосибирских островах. Здесь у каждой экспедиции свои задачи и свои средства передвижения: у геодезистов в тундре — вертолет, у нас — судно «Айсберг» в проливе, где уже образуется молодой лед (специалисты называют его «молодик»). Погода нам благоприятствовала, и, оперативно выполнив геодезическую привязку, все три группы вернулись на корабль до темноты.
В течение почти двух недель мы шли с промерными работами в западной части пролива Санникова. Однако смена района работ при переходе в восточную часть пролива заставляет снова высаживаться на побережье, чтобы выполнить привязку станций — теперь уже на острове Малый Ляховский.
Мы высадились на него 18 сентября. Снова под ногами тундра, однако за минувшие дни она еще более посуровела. Окаменевшая почва стучит под сапогами, и ее постоянно засыпает сухой снег. По ложбинам низко стелется туман, закрывая от нас навигационные знаки. Приходится возвращаться на судно, не выполнив задачу. Назавтра мы снова на знаке, но все вокруг опять застилает белая пелена и хлопья снега несутся по поверхности тундры к морю. Прибрежные льды растащило ветром, лишь отдельные льдины сиротливо плавают на серой ряби пролива. Нас опять ждала неудача. В итоге мы смогли выполнить геодезическую привязку только на третий день, когда ветер наконец утих.
Да, не зря в этих краях месячный заработок платят с коэффициентом 1,8. Но достается он весьма нелегко, особенно в условиях арктической зимы. У нас на очереди — привязка станций на северном побережье пролива Санникова, точнее — на острове Новая Сибирь. Быть может, нам повезет и, находясь на этом острове, мы вдруг обнаружим Землю Санникова. Закончив за два дня геодезическую привязку на острове Новая Сибирь, приступили к промеру в восточной части пролива Санникова. Во время работы на островах Котельный и Новая Сибирь мы до рези в глазах всматривались в северный горизонт, но Земли Санникова так и не увидели.
Это, однако, не означает, что ее никогда не было и что охотник Яков Санников ошибся в своем открытии. Земля, а точнее, остров Санникова вполне мог существовать. В ходе своей экспедиции нам довелось убедиться, как постепенно разрушается арктическое побережье нашего материка, сложенное из ископаемых льдов. Возможно, подобную природу имел и ряд островов, находившихся в море Лаптевых. Имеются случаи исчезновения островов, ранее существовавших в этом море, к примеру — Васильевского и Семеновского, находившихся в юго-западной части архипелага Новосибирских островов. Будучи по размеру одними из самых маленьких, они растаяли. Там, где они когда-то существовали, теперь находятся только области малых глубин, которые моряки именуют «банками».
Подобным образом могла исчезнуть и Земля Санникова. Но она сохранилась в народной памяти благодаря увлекательному фильму режиссеров Альберта Мкртычяна и Леонида Попова и всем полюбившейся песне Александра Зацепина на стихи Леонида Дербенева «Есть только миг» в неповторимом исполнении Олега Анофриева.
Период наших экспедиционных работ подошел к концу. Приближавшаяся зима все более ограничивала наши возможности — но и запланированные промерные галсы были уже практически полностью выполнены. Оставалась последняя, не менее важная задача экспедиции: снять береговые радиостанции — наши неутомимые ОРСы, которые блестяще выполнили свою задачу, обеспечив точное определение местоположения судна в ходе промерных работ. Но снимать их было непросто: подходы к берегу уже сковал молодой лед. Катер должен был не только форсировать эту ледовую перемычку, но и провести на буксире туда и обратно караван шлюпок. Это было необходимо для доставки на судно наших радистов с их внушительным профессиональным багажом, в погрузке которого мы должны были им помочь.
К сожалению, капитан «Айсберга» категорически отказался направить на эту работу матросов, заявив, что в сложившейся ледовой обстановке, чреватой для судна опасностью сжатия, они должны оставаться на борту. Настойчивые требования Баскина результата не возымели, и вскоре раздался его решительный возглас: «Гидрографы, в шлюпки!» Ведомые Сашей Баскиным и незаменимым Васей Хариным, мы двинулись к берегу. Отдаленно это напоминало ледовый поход Балтийского флота 1918 года. Льдины со скрежетом царапали борта шлюпок, мотор катера работал на предельных оборотах и мог внезапно заглохнуть. Тогда бы мы оказались во власти ветра и льда, с единственной надеждой на помощь судового экипажа. Но этого, по счастью, не случилось. Сняв друзей-радистов с их ценным оборудованием, мы благополучно доставили их на судно и в конце сентября все вместе возвратились в порт Тикси. Так закончилась моя первая морская экспедиция в Арктике, память о которой сохранилась до сегодняшнего дня в немалой степени благодаря моим полевым дневникам.