Опубликовано в журнале Звезда, номер 12, 2017
Свою первую книгу Иван Михайлович Леонтьев опубликовал в возрасте семидесяти лет. Случай очень редкий, особенно если учесть, что автор довольно часто отправлял свою прозу в периодические издания и альманахи. Издатели с завидным постоянством отказывали ему в публикации. В чем причина? Вероятно, в том, что эти произведения не соответствовали художественным требованиям, которые издатели и рецензенты считали обязательными. Признаем, что иногда это было совершенно справедливо. Например, резко была отклонена поэма, написанная молодым Леонтьевым к семидесятилетию со дня рождения Сталина.
Гораздо более серьезным был случай с одним из лучших произведений Ивана Михайловича. Когда ему было уже около сорока лет, он написал повесть «Крест», включенную впоследствии в несколько его сборников. Текст был отправлен в журнал «Новый мир» и тоже был отклонен. В редакционной рецензии было отмечено, что это не столько повесть, сколько материал для эпоса. Парадокс состоит в том, что такая реакция и это замечание очень поддержали автора. После этого он осознал себя прозаиком, для которого история является основным материалом. Причем именно та «живая» история, которая происходила на его глазах или о которой он слышал от очевидцев.
Но была и еще одна причина, по которой Леонтьев регулярно получал отказы. Дело в том, что, живя при советской власти, ему так и не удалось стать «советским человеком». Он осознавал ту величайшую ложь, которая постепенно обволакивала общество и частью населения воспринималась как истина. В деревне, которая описана в повести «Крест», живет крестьянин, который точно соответствует понятию «кулак». Его не любят не только потому, что он богат, но и потому, что он очень скверный человек, но вот это-то и не важно. Уже существует идея коллективизации, и некоторые крестьяне предлагают разделить добро кулака. Однако это не вызывает одобрения многих жителей, поскольку идет вразрез с нравственными принципами, которые выражает один из героев:
«Не зарься на чужое добро!», «Как можно чужую скотину со двора вести?» Героиня же говорит представителю новой власти еще проще: «Не мутил бы ты, сынок, царевы порядки».
В каком смысле здесь употребляется эпитет «царевы», сказать трудно. Вероятно, он начисто лишен монархического смысла, и имеются в виду старые, привычные нравственные установки. И как подобное могло быть согласовано с идеями коллективизации? Ведь она как раз и была той формой, которая позволяла присвоить чужое и оправдать в собственных глазах это присвоение. Такая точка зрения почти не звучала в советской литературе.
Название повести «Крест» имеет буквальный смысл — приехавший строительный рабочий видит старый подгнивший крест и решает установить новый. Однако, когда мы знакомимся с героиней произведения, это название обретает метафорическое и символическое значение — судьба, данная свыше. Крест стоит на пригорке, где растет тридцать березок, тридцать лет ждет своего возлюбленного героиня, каждый год сажая по деревцу. Наконец он появляется — но она его не узнала, и он ее не узнал. Баба Маня (так зовут героиню повести) перевозит приехавшего в родную деревню, и там он умирает. Это над его могилой теперь стоит новый крест.
Вторая, не менее важная причина постоянных отказов автору достаточно очевидна: это его исконная, естественная религиозность. В советской школе Закон Божий не изучали, но в детстве мать и отец брали автора за руку и водили в храм. Там он слышал два противостоящих друг другу слова: «грех» и «добро». Много позднее появились другие ключевые понятия: «предопределение», «провидение», или попросту «судьба». Дело в том, что Леонтьев с детства знал, что он будет писателем. Проходят десятилетия, он беспрерывно работает, пишет рассказы, повести и исторические исследования, и хотя опубликоваться ему не удается, он не оставляет свое дело, продолжая совершенствоваться в нем, быть может, даже не всегда понимая, что именно надо совершенствовать.
Мне кажется, лучшая книга Ивана Леонтьева — сборник повестей и рассказов «Грядущее по делам твоим». Она заканчивается произведением, названным «Размышления». Основу его составляет цепь случаев, когда герой должен непременно погибнуть, но этого не происходит. «Размышления» представляют собой поиск ответа на вопрос: почему судьба (или провидение) так заботливо хранит героя?
Вот один такой случай. Герой подрабатывал в дальних деревнях, фотографируя крестьян. Они платили ему натурой, то есть продуктами. Возвращаясь поздним морозным вечером из деревни, герой вдруг слышит «волчий подвыв» (именно «подвыв», а не вой, как сказали бы горожане). Им начинает овладевать ужас: ситуация безвыходная, смерть неминуема. И тут включается подсознание, которое диктует герою единственно правильные действия. С собой у него свеча в стеклянной банке, она была нужна ему для того, чтобы освещать темную крестьянскую избу, делая фотоснимки. Еще был у него небольшой штатив. Он зажег свечу, укрепил ее на штативе и это сооружение поставил себе на голову. В состоянии последней степени страха, когда сознание уже отключилось, инстинкт подсказал ему еще одно средство. До войны отец водил его в храм на Сенной площади, и ребенок выучил единственную молитву: «Отче наш». Потом он благополучно ее забыл. И вот теперь с самыми неожиданными модуляциями, от шепота до крика, он начал читать эту молитву, повторяя ее вновь и вновь — до тех пор пока не вышел из леса. Чудо произошло, герой спасся. Далее следует иронический комментарий: «Не знаю, сколько раз я повторил молитву, но волки должны были запомнить ее».
Сюжет с чтением молитвы в современной литературе не редкость. Герой Андрея Битова в книге «Птицы, или Новые сведения о человеке» просыпается ночью во время крушения мира и тоже начинает читать молитву, хотя раньше этого никогда не делал. Лейтенант у Даниила Гранина лежит на поле, а немецкие самолеты расстреливают тех, кто пытается спастись. И вдруг убежденный советский атеист и материалист с новеньким дипломом инженера неожиданно творит молитву как бы против своей воли. А чуть позже автор прямо утверждает: на передовой атеистов не было.
Дело здесь в том, что религиозности невозможно научиться. Ее надо вспомнить. Она есть самый глубокий пласт сознания, который проявляется только в исключительной ситуации. Леонтьев не пишет религиозных произведений, но религиозный взгляд на историю ему не чужд.
Одна из самых интересных его исторических повестей называется необычно для такого жанра: «Песня над озером». История России от Русско-японской войны до перестройки вдруг открывается нам в таких деталях и подробностях, которые, вероятно, сейчас никому не известны. Я, например, много раз слышал, что жители деревень уничтожали кресты на церквях. Но не все я об этом знал. И о Павлике Морозове новые подробности выясняются. Один из героев повести, умный, сильный и «отчаянный», «все кресты с куполов спиливал, тогда немного было таких охотников. Платили, правда, ему хорошо. Такой активист стал, куда там… От отца своего, Федора Семеновича, отрекся. Правда, тогда многие так делали, чтобы на новый путь встать. <…> По радио воспевали Павлика Морозова. <…> Многие ведь с него пример брали. <…> Родителей по доносу сажали, а детей по путевкам в Артек. Так вот еще делали. С малых лет доносительство разжигали, чтобы уж никто не укрылся».
То, что официальные цифры умерших от голода в блокадном Ленинграде уменьшены почти вдвое, знают многие. А вот то, что врачам не разрешали указывать истинную причину смерти — от голода, — сейчас, наверное, мало кому известно. Так же, как то, что в 1943—1944 годах найденную на Памире урановую руду «по горным тропам к берегу Иссык-Куля спускали в мешках на ишаках, до Рыбачьего на ЗИС-5 возили, а дальше вагонами. Вот в сорок девятом атомную бомбу и взорвали».
Во Вторую мировую войну советские солдаты удивлялись тому, в каких чистых и удобных землянках жили немцы. Но так было и в Первую мировую, которую называли Великой. У немцев в землянках кровати двухъярусные и электричество — наши солдаты вообразить этого не могли.
Родился Иван Леонтьев в Холмогорском районе, а детство провел в Ленинграде, и его рассказы о тридцатых годах и блокаде иногда поражают неожиданностью. 1937 год связывается с юбилеем Пушкина. «На тетрадных обложках дружина Вещего Олега, а на ножнах буквы: „Долой ВКП(б)“. Тетради тут же были изъяты. Летом этого же года нашли шпионов среди командиров Красной армии. Тоже почти всех к высшей мере». И чем страшнее факты, тем более отстраненным становится тон повествователя, хотя иногда и вырываются у него страстные интонации. «Людей весь этот век не к труду приучали, а к лицемерию, доносительству да убийству. Сегодняшние бандиты — это ведь дети и внуки Павлика Морозова и подручных Ежова да Берии».
Этих страшных реалий у Ивана Леонтьева более чем достаточно, и он сегодня один из тех немногих, кто не просто осведомлен о них, а хранит их в памяти, накопленной за почти вековую жизнь.
Вернемся к вопросу о том, почему судьба оберегала от возможной гибели автобиографического героя. Ответ Леонтьева достаточно прост: сознательно или бессознательно, но человек чувствует свое предназначение, и он жив, пока оно не исполнено. С молодости Леонтьев хотел быть писателем. И вот автору тридцать—сорок—пятьдесят—шестьдесят лет — и ни одного опубликованного произведения. Причину можно искать вовне. Леонтьев ищет ее внутри и делает несколько открытий. Он хотел писать о советской действительности языком Тургенева и Толстого, что абсолютно невозможно. И тогда на первый план в его произведениях выходит герой-повествователь, который говорит на том языке, который автор с детства слышал в родных краях.
Леонтьев не пишет об исторической справедливости. Его тема — историческое возмездие не только за грехи современного человека, но и за грехи дедов и отцов. Повествование в «Песне над озером» ведет очень пожилой человек, он пересказывает судьбы людей, которых хорошо знал, и среди них нет ни одной счастливой. «Вот ведь кого ни коснись, без слез не вспомнишь». История советской России — это сплошь сломанные судьбы. Но в целом творчество Леонтьева никак нельзя назвать мрачным. Он знает, что смертью может быть попрана смерть. Один из его рассказов так и называется: «Смертию смерть поправ». Мальчик помогает больной женщине, у которой муж на фронте. Зима, страшная метель. Дом полностью заносит снегом. Мальчик слишком рано закрыл вьюшку, он уже почти угорел. В это время почтальон приносит похоронку. Избу раскапывают, мальчик остается жить. Этот рассказ, по признанию автора, он переписывал двадцать раз, а в основе сюжета лежит история его собственного детства: похоронка пришла на его отца. Вероятно, это и стало событием, осветившим религиозным смыслом и его жизнь, и его творчество.
Леонтьеву знакома иррациональная лирическая стихия, которая прорывается сквозь историю и с совсем иной стороны освещает жизнь мира: «Солнечный луч, скользнувший в заросли ивняка, упал возле моих ног. Вода в реке сразу заиграла, засверкала сотнями острых иголок. На самом кончике качающейся травинки висела радужная капля. Она переливалась красками, превращаясь то в янтарь, то в малахит. Я долго любовался ею, потом качнул травинку, капля сорвалась в воду и понеслась со своими каплями-сестрами в Бердь, в Обь, через несколько тысяч километров попадет в Ледовитый океан, где превратится в кристаллик льда в большом айсберге». Это фантастическое описание — история одной капли — для Леонтьева выражает светлое начало бытия, против которого бессильны ужасы истории.
Рассказчик «Песни над озером» прожил ужасную жизнь. И вместе с тем мы понимаем, что он одарен судьбой. Его возлюбленная очень давно погибла в лагере, но на озере, где они встречались, он слышит ее голос: «…до того мне ее голос в душу запал, что и теперь его слышу. Ровно она песню на память здесь над озером мне оставила. Особливо когда один сижу — будто наяву ее голос слышу… И чем больше времени проходит, тем сильнее меня сюда тянет». Этот голос и есть реальность, не уничтожимая никакими историческими катаклизмами.