Опубликовано в журнале Звезда, номер 10, 2017
Ксения Букша. Рамка.
М.: АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2017
«Долго сижу-то?
Пожилой пожимает плечами.
C четверть часа. Как меня впустили, так и сидите. Поздоровались трижды. Но в контакт вступили только сейчас».
Если сейчас нерегламентированные личные высказывания авторов на просторах инфополя найти проще, чем их бумажные книги в магазинах, то почему бы этим не воспользоваться. Букша пишет, что «Рамка» — «короткая сатира (да нет, не сатира, а какие-то дикие вопли попросту), монологи реальных людей и ирреальных собак, идиотские и смешные шутки». Очередное в ларь опыта доказательство, что если и стоит при чтении современной литературы обращать внимание на чье-то мнение, то пусть оно будет от кого-то близкого тебе по духу, говорящего с тобой одними понятиями, либо будет словом автора.
короткая сатира
Текст вне определенного жанра — не поэма в прозе и не роман в стихах — обнаруживает больше всего сходства с театральной постановкой, описанной на бумаге, так что для разговора о романе тянет сконструировать на коленке определение вроде «пьесы в прозе». Работа талантливого осветителя где-то на периферии зала, неизменный темный занавес в ожидании, нарочито громко произносимые реплики — чем дальше читаешь, тем сильнее работает инерция воображения переводить все в формат сцены перед зрительным залом. Эта бесперебойная процедура заводится глаголами в настоящем историческом времени («все представляются, дядя Федор садится на дощатый пол у стены»), которые на фоне фактического отсутствия описаний воспринимаются как ремарки драматурга, и дальше ее не остановишь никакими графическими подножками, коих у Букши миллион (текст первой главы встречает читателя еще стандартно разбитым на абзацы, но уже с зиянием на местах запятых; и думать о пунктуации дальше у тебя не будет времени, как нет его у повествователя — постановка показывает календарные сутки за несколько часов сценарного времени, надо подстраиваться, надо успевать, — и вскоре будет покорежен весь привычный шаблон текста, и начнется проза в столбик, бесформенные диалоги, неожиданные отточия и иное, что посчитать бы сором, оставленным верстальщиком).
(да нет, не сатира, а какие-то дикие вопли попросту)
Вся эта постановка — в которой на самом деле ходишь смотреть на лица актеров, на полусвет, на настроение сегодня вечером у Бармалея, какие будут сегодня воздушные шары у Вики, — заключена в рамку несложного антиутопического повествования (коронация царя, съезжается люд, десятерых задерживают до выяснения обстоятельств), к которому приложено необходимое, резонно поделенное честным автором на два: в стране существует неумолимое УПНО, Управление Нормализацией, которое следит, чтобы люди жили обычной, нормальной жизнью, но иногда не дослеживает; есть армия серых, донельзя нормализованных работников правоохранительных органов, которые иногда при стычках целятся в себя; царь, которого никто не видел по-настоящему; ну и налог на бездетность и уголовное наказание наркоконтроля за продажу семечек в шоколаде. Есть микротелепорты в нашу реальность: «на ужин полагается полчаса», и на этом месте, может быть, дернется глаз у врачей, которым сейчас норма отводит по пятнадцать минут на пациента; или «позитивка» — «один из инструментов превентивного нормирования граждан, по вечерам включается в мозгу всех граждан, издавая тихую, немного унылую мелодию», и кто-то ужаснется звуку телевизора в соседней комнате. Однако об этом скучно говорить; об этом говорить — что?
монологи реальных людей и ирреальных собак
При этом в монологах героев много личного, важного, человеческого. О чем мы мало говорим — в отличие от налогов и царя — и о чем совсем редко ведем разговор. До неловкости банально прозвучит мысль о том, что семья, дети, чужие дети, созидание, сострадание, принятие, прощение, взаимопомощь значат для любой жизни больше, чем налагаемая сверху матрица. До неловкости банальна и мысль о том, что человеку проще вырасти человеком, если вокруг него живые люди, будь он что царь, что беспризорник. До ужаса неловко смотрятся серьезные рассуждения на страницах этой «не нормальной и не удобной», по словам издательства, книги, но ровно до момента, когда отпустишь предрассудки и станешь читать честно.
«А потому, что любой аттракцион, на котором есть „вверх“, предполагает и „вниз“. И уже дурно, друзья мои, от этого вечного правила. От этих ваших заигрываний с притяжением, когда каждый вверх попахивает внизом, сразу, не дожидаясь, как понедельник, который начинается в субботу. Когда всякая революция пахнет контрой, а всякий новый год снова и снова затягивается петлей. Отовсюду веет тоской, это обезьянник тоски, и птицы тоски летают и гадят кляксами бетона. И Вики не хочет лезть снова на эти качели; она отворачивается и от тарзанки, и от цепочки, и от центрифуги, и даже от колеса обозрения — нет, нет и нет. Все это нет».
Несмотря на то, что все люди в «Рамке» лишь персонажи, — милые, но сформованные судьбы и лица, — за ними интереснее наблюдать, чем за многими героями. У каждого из десятерых своя честная история: интеллигент, старец, бывшая грешница, пророк, мать, экспат-эмпат, резвая созидающая старушка, ученый, семьянин, самоубийца — а ценность честных историй никогда не падает.
идиотские и смешные шутки
Структура книги дает много поводов вспомнить приятные развивающие детские задачки: что лишнее в ряду, найди соответствия, выведи мышку из лабиринта — достаточно взглянуть на симметрию обложки, на кристаллическую решетку оглавления. Тексты Букши — конструктор, если и не сами по себе, то всем сводом в целом: романы, рассказы, стихи, иллюстрации, статьи на портале для родителей. И «Рамка» тоже чистой природы конструктор из персонажей, монологов, мест, схваченная паутинками шуточных игр с языком (где распустившийся пьяный персонаж Сливочный на глазах распускается на нитки) и культурным кодом (как с современным зарубежным — «Вики. А кстати, где Кристина?», так и с более сложным кодом отечественного фольклора, в контексте которого в пару серых служащих превратились двое из ларца, а скатерть-самобранка приняла вид кольца-воронки, но все узнаваемо, все работает).
Что еще осталось договорить? Разве что еще упомянуть облеченный в свежую краску лично мне близкий хронотоп переполненной электрички, который Букша выносит на свет со здоровым азартом. Таких метафор, символических крошек, свежих коннотаций давно привычного в романе целое множество, набрано про запас: читай, наслаждайся, бери свое.
И не чувствуется за всем этим никакой дешевой фантастики. Ну, может быть, только вылезают уши иррациональной собаки, — но к ним, ладно, привыкнем.
«Если есть жизнь, то есть и норма, если жизнь есть, то она нормальна».