Опыты реконструкции славянского божества
Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2016
Язык имеет собственную археологию. Живая летопись слов заходит в те отдаленнейшие эпохи древности, когда человек еще не писал своей истории; эта летопись повествует нам о таких фактах внутренней истории человека, которые не могут быть добыты никакими раскопками, не могут быть прочитаны ни на каких папирусах; она способна нам рассказать историю духа человеческого.
Н. В. Крушевский[1]
История неоязычества в позднесоветскую эпоху еще не воссоздана, и от внимания исследователей ускользают принципиальные различия между отдельными его течениями. Обычно под неоязычеством понимается попытка возрождения древних политеистических верований: обожествление сил природы, духов, обитающих в каждой стихии, и т. д. Но в российском неоязычестве 1970—1980-х годов был и еще один, менее известный пласт, восходящий к учению о прамонотеизме.
Согласно этой исторической схеме, выдвинутой в 1873 году Владимиром Соловьевым в статье «Мифологический процесс в древнем язычестве», многобожие есть лишь позднейшее искажение первоначальной веры в единого Бога.
«…Должно признать, что ход развития был от единого к множественности, и что первоначальная доведийская религия арийцев была решительным монофеизмом, который в Ведах уже начинает распадаться. <…> Божество первобытной религии было безусловно единым».[2]
Этот вывод не был неожиданным. Eго предвосхитили философ Фридрих Шеллинг (1804) и известный исследователь мифов Ф. М. Мюллер (1870). Последний работал с материалами, касающимися первоначальных форм религии, и пришел к выводу, что исходной формой верований был, как правило, монотеизм.[3] Эти материалы и использовал Вл. Соловьев в своей вышеупомянутой работе.
Принцип прамонотеизма можно сформулировать словами австрийского историка Леопольда Шредера:
«Если мы ближе всмотримся в религиозные представления примитивных народов, то нам в глаза бросится замечательное обстоятельство, идущее вразрез с господствующими теориями о происхождении религии из почитания душ или природы. Это — именно широко распространенная, если не всеобщая, вера в Высшее Благое Существо, которое по большей части представляется Творцом… И напрасно кто-нибудь старался бы обессилить это доказательство веры в Высшее Благое Существо указанием на возможность европейского и исламского влияния, так как такую веру мы находим у народов, которые, еще не имея никаких интимных соприкосновений с европейцами или магометанами, боязливо охраняют себя от таких сношений, даже питают ненависть к этим народам».[4]
Впоследствии английский фольклорист Э. Лэнг и венский этнограф и лингвист патер В. Шмидт развили и всесторонне обосновали монотеизм древнейших, «домифологических» верований, питавшихся из источника чистого откровения. Факты, закладывающие прочный фундамент для пересмотра представлений о первоначальных формах религии, были систематизированы в капитальной двенадцатитомной работе Вильгельма Шмидта (1868—1954) «Происхождение идеи Бога» («Der Ursprung der Gottesidee», 1912—1955). Шмидт — крупнейший лингвист и этнограф, католический священник, профессор Венского и Фрайбургского университетов — доказывает, что за всем многообразием языческих верований, в том числе у самых архаических племен, можно обнаружить остатки древнейшей веры в единого Бога-Творца. По мнению В. Шмидта и его последователей, прамонотеизм предшествовал всем формам религии и лишь впоследствии к нему примешались различные тотемические, фетишистские, магические, анимистические и другие элементы. Таким образом, классические формы современного монотеизма: иудаизм, христианство и ислам — представляют собой возврат к изначальному монотеизму далеких предков. Языческое многобожие выступило в свете этой теории как распространение вширь, путем метафорических подобий и замещений, первичной идеи единобожия, вследствие чего она затерялась в многообразных культах природных сил. Свойства Бога переносились на дерево, реку, молнию… Понадобилось второе откровение, уже не первочеловеку Адаму, а предызбранному народу в лице его прародителя Авраама, чтобы восстановить корень монотеистической религии.
В отличие от основного направления неоязычества, воскрешающего дохристианское многобожие, славянский мифологический пантеон (Перун, Велес, Сварог, Дажьбог и др.), язычники-монотеисты пытаются реконструировать славянский образ единого Бога, который исторически предшествовал политеизму. Следовательно, и следы этого древнейшего верования имели еще меньше шансов сохраниться, чем разрозненные мифические остатки славянского многобожия. Ведь древнейшее единобожие прошло через двойную цензуру, точнее два религиозно-исторических катаклизма: оно было вытеснено многобожием, а то, в свою очередь, — христианством, проникновением нового, еврейского единобожия в среду языческих народов. Таким образом, собственно славянская версия единoбожия — религия бога Раза — оказалась погребенной дважды: под развалинами языческого пантеона и пластами христианской цивилизации. Совершенно вытесненная из сознательной памяти народа, из его мифов и преданий, религия Раза сохранилась лишь в его бессознательном, структура которого выступает в языке.
Интерес к славянскому прамонотеизму и породил движение «разовцев», как будем условно их называть. Разовцы — участники московского неоязыческого движения 1970—1980-х годов, поклонявшиеся древнеславянскому божеству Разу. Помимо собственно исторического интереса сочинения разовцев представляют теоретический интерес. Они не просто реконструируют «древнейшую древность», но и пытаются соединить ее с событиями новейшей русской истории, с революцией, коммунизмом, эволюцией советской цивилизации. Они трактуют религию Раза как наиболее устойчивое лингвистическое и метафизическое ядро российской духовности. Мировоззрение разовцев изложены в машинописных самиздатовских текстах, которые лишь в нескольких экземплярах были вывезены за пределы России (хранятся в личном архиве автора данной публикации).
Далее мы приведем характерные для разовцев отрывки из работ Сергея Дружинина «РАЗ. К исследованию прамонотеизма древних славян», «Этимологические заметки по поводу праславянского „RAZ“» и (совместно с Евгением Гиреевским) «Разовые уставы».
«…„Раз“ — одна из тех русских морфем, которые глубже всего выражают наше теоморфное восприятие мира».[5] Прежде всего, это самая употребительная приставка, с которой начинается примерно каждое тридцатое слово в русском языке. Другие приставки («по-», «на-», «в-», «вы-», «при-») по частотности значительно ей уступают. В сравнении с определенным артиклем, который считается наиболее универсальным лексическим элементом аналитических языков, приставка «раз-», конечно, не столь употребительна (так, артикль «the» — это каждое шестнадцатое слово в английском). Однако, в отличие от артикля, приставка не ограничена только сферой существительных, но сочетается с различными частями речи и в этом смысле более универсальна, лишена привкуса субстантивности. Помимо существительных, прилагательных и глаголов (например, «раздел», «раздельный», «разделять») существуют числительное «раз» в значении «один», наречие «раз» в значении «однажды» и союз «раз» в значении «если».
Можно найти аналогию и в других языках: так, в латинском или французском соответствующие приставки «de-», «dis-» используются даже в большем количестве слов, чем в русском, — примерно в каждом двадцатом. Значение, выраженное этими приставками, — «разделения», «расчленения» — оказывается насущным для самого акта мышления, как оно оформляется в разных языках.
Но русский язык обладает, прежде всего, тем преимуществом, что «раз» выступает здесь не только в форме приставки, но и сохраняется как корневая морфема[6], несущая основное лексическое значение, в таких широко употребительных словах, богатых производными, как «разить», «поразить», «выразить», «отразить», «изобразить», «возразить», «сообразить», «образовать», «образ», «обрезание», «образование», «отражение», «резать», «отрезок», «рознь», «разный», «разнообразный» и др. Все эти слова обозначают разные стадии и способы оформления вещей — выделения и выделывания их из бесформенного вещества. «Вы-раз-ить» — это «раз», выходящее изнутри, оформленное «из себя» деятельностью субъекта. «От-раз-ить» — это оформление, идущее снаружи, «от» предмета, в виде его внешнего слепка. «Об-раз» — это «раз», выделенный вокруг, вылепленный со всех сторон, данный в полноте, закругленный, как бы обточенный.
Замечательная особенность русского языка еще и в наличии самого слова «раз», которое не нуждается ни в каких дополнительных элементах, абсолютно самобытное, самородное в своем корневом значении. Здесь оно уже не в составе чего-то, не дополнительно к чему-то, а приобретает полнозначность отдельно стоящего слова. В нем выразилось, пожалуй, то главное, что испокон веков воодушевляло русского человека, что тоской и удалью звучало в его любимых песнях.
«Еще разик, еще раз!» — поется в древнейшей русской песне.[7] Не следует путать ее с позднейшей «Дубинушкой», где этот рефрен исчезает. Или еще один припев народной песни, впоследствии вставленный А. Григорьевым в романс «Две гитары…»: «Эх раз, еще раз, еще много, много раз!» С такой настойчивостью произносится это «раз», как будто поющий заклинает кого-то. В самом деле, не молитва ли перед нами? «Еще, Разик, еще, Раз!», «Эх, Раз! Еще, Раз! Еще много-много, Раз!»
Далее Сергей Дружинин, исходя из значения единичности («раз» — «один»), подробно излагает теорию прамонотеизма. Русский народ, по мнению С. Дружинина, исконно тяготел к единобожию и сберег его в сокровищнице своего языка как главную святыню:
«Множество фактов, и прежде всего языковых, свидетельствуют, что „Раз“ есть наименование древнеславянского Бога, предшествовавшего всем другим богам языческого пантеона. Язык — самый древний и неподкупный свидетель. Забываются предания, разрушаются идолы, но в языке живет вечная правда народной веры. Для древнейших славян Раз было собственным именем Бога — единого, единственного, откуда и пошло затем употребление слова „раз“ в качестве числительного, обозначающего единицу. <…>
Отметим, что само слово „Бог“ — позднейшего происхождения, относящееся к Богу уже не как к Творцу, а как к Подателю благ, богатства. Сравнительно слабая развернутость морфемы „бог“ в корневом строе русского языка свидетельствует о более позднем ее происхождении. От корня „раз“ (и его видоизменений „рез“, „раж“, с чередованием гласной а/е и согласной з/ж) образуются примерно 350 широко употребительных слов, и еще около 3000 имеют ту же морфему в качестве приставки (чередования раз/рас/роз/рос). Между тем «бог» используется только в виде корня в 50 словах.
Но суть, конечно, не в количестве. „Раз“ соответствует тому периоду в развитии славянского общества, который можно назвать военной демократией, что отчеканилось в основном значении слова „разить“ и его производных, тогда как понятие „бог“, первично означавшее „податель“, приобрело религиозный смысл в позднейший период классового расслоения, когда верховное существо стало мыслиться как источник всяческого богатства, податель имущественных благ, богатейший из богачей. <…>
Нам неизвестны те обрядовые формы, в которых совершалось поклонение Разу, но язык доносит до нас массу бесценных свидетельств о значении этого имени, развернутого в огромной лексической подсистеме языка. Мы не можем говорить по-русски, не произнося молитвы Разу. „Раз-долье“ — доля Раза. „Раз-ведать“ — ведать Раза. „Раз-меренный“ — меряный Разом. Когда мы хотим что-либо вы-Раз-ить, изоб-Раз-ить, вооб-Раз-ить, придать обРаз — мы, сами того не ведая, служим Разу, творим его волю, воссоздаем его обРаз в мириадах вещей, чтобы преобРазить мир по его образу и подобию. „Раз“ — это целое вероучение, запечатленное в корнях языка, и задача языковеда в данном случае совпадает с задачей богослова: в отсутствие других материальных остатков, извлечь из самого языка основные догматы древнейшей славянской религии».
Такого рода изыскания С. Дружинин предлагает назвать теомологией, скрещивая слова «этимология» и «теология». Далее следует теомология русского «раз»:
«Основные значения этого слова в современном языке отчасти сохраняют и доносят до нас исконные представления о едином, доязыческом Боге. Вот десять заповедей, исходящих от самого Первослова:
1. Имя Раза указывает на его единственность. Тот, кто сотворил мир и правит миром, не может делить свою власть с другими, и, называя его Разом, Единственным, мы выражаем этим именем главнейшее его свойство. Основная молитва еврейского монотеизма: „Господь наш — Бог единый“.[8] По-церковнославянски первая из десяти заповедей читается так: „Аз есмь Господь Бог твой, и нет иного бога РАЗве мене“. Само понятие „исключительности“ — „кроме“, „за исключением“ — тоже связано с Разом.
2. Раз — это не только „один“, но и „однажды“[9], указание на единичный случай, на таинственный акт сотворения мира из ничего, что ныне физики называют сингулярным состоянием. Раз — это первотолчок, от которого начала расширяться наша вселенная, и всякое событие в своей однократности восходит к Разу, к „разовой“, событийной, мгновенной сущности всех его проявлений. Отсюда и наречие „разом“ — быстро, мгновенно, поскольку все действия такого рода вдохновляются Разом („разом успеть“, „разом сделать“), а также „сразу“, т. е. с благословения, по милости Раза.
3. Раз есть первопричина и первоусловие прочих вещей, от него произошедших и благодаря ему существующих, — отсюда использование этого слова в условных конструкциях, в значении „если“. „Раз надо — значит надо“. Здесь „раз“ употребляется в смысле „Разу“: „Разу надо — значит надо“. Разу посвящены, им обусловлены все действия в главной части тех предложений, придаточная часть которых начинается союзом „раз“ (утратившим в силу грамматикализации способность склонения).
4. Раз творил мир раз-делением, в ходе которого были об-раз-ованы все известные нам стихии, субстанции, силы. Воля Раза присутствует во всех действиях и состояниях, производящих раз-личение, раз-межевание, раз-бирательство, раз-граничение и т. д. Это священное имя вошло в плоть и кровь вещей, и мы невольно поминаем Раза, когда говорим о чем-то раз-личном, раз-нооб-раз-ном, обозначаем процессы раз-деления. „Раз“ буквально, в житейском обиходе, значило „расщепляющий удар“ — именно тот, которым был сотворен мир и который продолжает и теперь все глубже проникать в сердцевину мира, как Разящий Меч.
5. Отсюда проистекает та особая щепетильность, с какой у религиозных народов производятся акты раз-резания, рас-щепления живой плоти — в них ощущается непосредственно присутствие Раза. Евреям было заповедано употреблять в пищу только тот скот, у которого раздвоены копыта. Чиста, „кошерна“ только особым способом разрезанная животная пища (общее правило: вдоль волокон, а не поперек, следуя разделительным линиям, проведенным самим Разом-Творцом). Наконец, свято обрезание, посредством которого сам производитель жизни посвящается Богу: обрезанный — преобРазованный, призванный Разом и приявший его печать. Запрещено, однако, делать своевольные надрезы на своем теле, выстригать волосы над глазами (Втор. 14: 1), потому что это значило бы присваивать полновластие Раза.
6. Раз присутствует и в самых темных и страшных делах: в разбое, в заразе, в разврате. Кстати, „заразить“ первоначально значило „убить“, т. е. принести в жертву Разу. Раз — не добренький, а страшный, ревнующий, карающий Бог, который надзирает за всеми поступками человека. А важнейшие из них — те, где человек режет, разит, во спасение или на погибель своей души, ибо этим действием полагает предел между жизнью и смертью. Не следует забывать об этой двойственности Раза: он един, „ра`зов“, но его сущность — разделять, раздваивать. Нет милостивее и нет ужаснее, чем этот Единый и Двоящий Бог, в котором сама целость осуществляется как удар и раскол. Благодаря Разу каждый, кто разделяет, оказывается сам разделен, и кто раздирает — разодран, ибо все, что от него исходит, к нему же возвращается. Раз воздает каждому особой мерой, ибо пред ним всё — разное, т. е. исконно принадлежащее Разу. Весь мир, поскольку он состоит из различий, есть поприще Раза, и все, что разнится, есть его достояние.
7. Раз не просто разделяет, но и распространяет, разворачивает, развивает во времени. В нем задано движение из одной точки в разные стороны, в нем — источник постоянного раздвижения мира, в ходе которого разделенные части разрастаются и снова требуют разделения. Раз — это сила раз-вертывания вещей; мир, пребывающий в Разе, раздается из него в пространстве и во времени, распространяясь за собственный предел; и раз от разу, от разделения к разделению становится больше себя самого. В имени Раза заключено это таинственное влечение к само-раз-вертыванию тайны, так что все, скрытое в Разе, становится явным, раскрывается для разглядывания и различения.
8. Имя Раза взывает к совместности, к соединению усилий — отсюда наречие „разом“, означающее „дружно“, „вместе“. „Всем народом навалиться хотят“, по выражению Л. Толстого, — такое делается только Разом, в его духе и его силой. От этого „разом“ и „сразу“ — все вместе и одним махом — и пошла российская соборность, артельность, авральность. Терпение, медленный, расчетливый труд дается с трудом, потому что все делается с Разу, с его подачи.
9. Как уже говорилось, имя Раза запечатлено не только в начале, но и в сердцевине многих важнейших слов, где оно выступает как принцип оформления всех вещей. Вполне об-Раз-уясь в своей „разовости“, отличии от всех других вещей, данная вещь включает в свое определение имя Раза. Все, что выРажено, несет Раза в своей глубине; все, что отРажено — на своей поверхности; что вообРажено — в своей возможности; что преобРажено — в своем изменении; что обРазцово — в своем идеале. Из полного круга сил и воздействий Раза выступает образец — как воплотивший совершенство сaмого Раза. „В самый раз“, — говорят про образцовую вещь, подразумевая, что она удалась в самого Раза, как дитя удается в отца.
10. Раз обозначает высшую степень любого качества, например раз-веселый, раз-любезный, рас-проклятый, рас-прекрасный (в последнем примере, заметим, усилительное значение „рас“ превосходит и перекрывает значение другой усилительной приставки „пре“). Приобщаясь к Разу, вбирая его имя в свое наименование, каждая вещь обретает полноту своих свойств, становится собой, достигает качественного предела. По Далю, „раз“ может приставляться и к именам собственным: Разгриша, Разванюшка, Раздарьюшка, как бы усиливая до превосходной степени индивидуальные свойства означенных лиц.
Таким образом, имя Раза донесено до нас тысячами слов и их производных — сам язык то нежно рокочет, то грозно изрекает это имя. Древность, в которой слово „раз“ имело прямой именной смысл и сливалось с живым представлением о едином Божестве, столь отдаленна, что до нас не дошло почти никаких материальных остатков его культа, никаких гимнов, его прославляющих. Однако если учесть, что и о позднейших языческих богах: Перуне, Велесе и др., до нас дошли крайне скудные сведения, во многом сконструированные самими исследователями, то не приходится удивляться, что единобожие, предшествовавшее язычеству, вовсе не оставило следов.
Никаких — кроме самого языка, который древнее язычества. Именно язык — весь, какой он есть — и представляет собой самое полное и достоверное запечатление имени Бога и источник знаний о нем: во всей совокупности его тайных переименований, образных переложений. Не отдельные произведения — песни, гимны, молитвы, но сам язык, из которого произрастают произведения, как из почвы своей, — вот полная запись первого Откровения. Словарь родного языка — древнейший устав веры в Раза, главное и для всех внятное свидетельство о Разе, ибо многими словами возносит к Нему молитвы русская речь.
Позднейшее, послеязыческое, Моисеево возвращение к единобожию дало Священные книги, но первое, доязыческое единобожие дало сам Язык, из которого разбрелись потом разные языки. У Адама не было Библии, но был язык, которым он именовал всех тварей и славил Бога, и каждое слово в этом адамо-эдемском языке, будучи предметным и означая нечто тварное, одновременно прославляло Творца. Весь язык, в системе своих корней и разветвлений, был непрерывной молитвой. Потому-то он и дошел до нас как вечное живое и трепещущее сплетение Божьих имен, ибо каждым словом, именующим тварь, именуется и Творец, и каждое слово есть слава Ему. <…>
Итак, в русском языке, пока он, не расхищенный язычниками, был святой книгой единобожия, запечатлены следующие уставы древнейшей веры:
Раз един.
Разом сотворен мир.
Раз — условие всех вещей.
Раз разделяет, и Раз во всем, что разделяется.
Разное — это свойство и собственность Раза.
Раз разрастается из себя и с каждым разом делается другим. „Раз на Раз не приходится“. Раз — это развитие, распространение, саморазличие.
Раз — внутреннее всех вещей, их изначальный прообРАЗ, обРАЗующая воля, вечный обРАЗец.
Чтобы постичь волю Раза — вслушайтесь в язык. Нет бога, кроме Раза, и язык — единственный пророк его. Слово было Бог, и Бог пребывает в Слове» (Сергей Дружинин, Евгений Гиреевский. «Разовые уставы»).
Для более объективной картины приведем еще часть статьи, посвященной Разу, из рукописного «Словаря русских мифологических имен», составленного в конце 1970-х годов, видимо, не без активного участия разовцев:
«РАЗ — древнейшее божество славян, почитаемое на стадии прамонотеизма. С имени этого божества начинался счет, поскольку с ним было связано исконное представление о единичности. <…> Следы ритуальной практики сохранились в виде заостренных предметов, так называемых „примитивных орудий труда“, служивших, по-видимому, культовой утварью в храмах Раза. Недаром древнейшие орудия труда, найденные археологами, — ручные рубила, заостренные камни, резаки, острые наконечники копий. Техника резания, обтесывания формировалась под воздействием религиозных представлений о жизнепорождающем, разящем Ударе. „Разить“ — значило выполнять волю Раза, действовать во имя Раза — священодействовать. В общественном быту племен, сражавшихся за свою веру с иноплеменниками, это слово приобрело впоследствии воинственный смысл — поражать врагов. <…>
Некоторые исследователи связывают с этим древнейшим корнем само название нашего народа и страны. Так, по мнению В. К. Тредиаковского, „росс“ — не что иное, как повелительное наклонение глагола „разить“: так называли наших предков за их воинское мужество. Однако этот героический смысл глагола „разить“ следует признать вторичным по отношению к иератическому: „росс“ могло означать обращение к Разу, приказ повиноваться ему, знак к совершению племенного обряда и принесению жертвы, которая особым способом закалывалась и расчленялась. <…> В характере русского племени также отразились особенности древнейшей веры — прежде всего в склонности к чрезвычайным разовым усилиям, краткому и однократному напряжению сил, для которого требовался предварительный покой; сочетание инертности с импульсивностью, ударным трудом, мгновенным порывом, авралом, одним словом, разовостью как чертой национально-психологического уклада» (Василий Дунин. «Словарь русских мифологических имен». Предисловие).
Так пишут «разовцы»-энциклопедисты, а вот мнение публицистов:
«„Леность“, „пассивность“, „пьянство“, „тяга к рассеянию и забытью“, все, чем клеймили нас наблюдательные иностранцы, — это как раз и ведет к накоплению сил, требующих затем грозной, моментальной разрядки. Работай мы равномерно, как другие народы, — мы бы истощили свой запас сил в каждодневной мороке. Силы надо скапливать загодя, послаблением себе в растянувшиеся периоды исторических будней. Чрезвычайные усилия даются постепенным расслаблением. Густой, смачный сон, дремотное бытие в глуши, на отшибе, тягомотная лень… — все это вызывало высокомерие к русским, дескать, дикий народ. А где были вы, цивилизованные народы, когда Наполеоны и Гитлеры походя крушили ваши вылизанные государства? Вы трудились изо дня в день, с заведенностью механизма, — и пали моментально, как карточные домики. Вас и хватает только на чистенькие конторы, отутюженный домашний быт. А разить с плеча и делать историю — жила слаба. Вот тут-то наш народ и выходит вперед — и, по древнему выражению, „дает Раза“ своим недругам, с размаху их разит. Сила — в покое. Вы нашего Раза, славного Бога не знаете, никогда не служили ему и от него чести не видали, а он радеет за сонных, да дерзких» (Тимур Глухов. «Перед битвой»).
Разовцы считали, что в грядущем веке народу предстоит «разрядить свою дрему в новый порыв. Потому так и затянулся исторический сон, что много нужно собрать сил для грядущего сражения. Будет ли это сражение с самим собой, как в эпоху ВОР (Великой Октябрьской революции), или с другими народами, как в эпоху ВОВ (Великой Отечественной войны), — дело еще не предрешенное… Да минует нас чаша братоубийственной войны… Главное — не проспать своего грозового часа, Разом подняться и Разу готовность свою возвестить» (Лада Гончаренко. «Древняя вера и новый вызов»).
Особый интерес представляют фольклорные записи, которыми разовцы хотели бы засвидетельствовать, что смутные воспоминания о древнем Разе еще живут в народе. Чаще всего они путешествовали на Север — в Карелию, Архангельскую и Вологодскую области — туда, где даже в середине 1970-x еще чуть теплилась среди старых людей традиция былин и бывальщин. Трудно сказать, насколько аутентичны эти записи, — не исключено, что собиратели сначала делились с народом своими догадками, отзвуки которых потом к ним же и возвращались. Вот что записано в селе Мелки Вологодской области — в жанре так называемых преданий.
«В древности был такой Бог — его Разом называли. У нас это слово тоже осталось: „раз-два, взяли“. Но мы не понимаем, что это тот Раз, в которого наши предки верили. Перед всяким делом ему молились. И первые острые камни ему приносили — рази врагов наших. Это в честь него и Разина прозвали, боевой был мужик».
«Кто такой Раз? Это Бог такой, в старину люди ему молились: помилуй, Раже! В музее у нас краеведческом острые штуки из камня, вроде как ножи, топоры, — это он людей научил делать, чтобы все разделять, свежевать. Шкуру отделить от мяса… Когда считаешь, тоже надо отделить: раз, два, три — вот потому с Раза и счет идет. Еще говорят: врагов по-рази, беду от-рази — это все к нему обращаются. Разин свою фамилию от него взял — дескать, буду за этого бога мстителем, раз вы его скинули» (Петр Воложин. Фольклорные записи 1968 года).
Разовцы со своей точки зрения перечитывали и перетолковывали историю отечественной культуры. Так, величайшим поэтом они считали Маяковского, отвергая миф о его атеизме:
«Разумеется, с позиции определенной веры кто-то, верующий иначе, может показаться неверующим. И христианам, и коммунистам Маяковский казался выразителем крайних атеистических взглядов, но теперь, в свете заново открытых первоистоков русской духовной традиции, становится ясно, чьим певцом и пророком был Маяковский. Все лучшее у него вдохновляется Разом и представляет собой неумолкающее славословие этому первому русскому Богу.
„Раз-ворачивайтесь в марше…“, „Время, снова ленинские лозунги Раз-вихрь…“, „Парадом Раз-вернув моих страниц войска…“, „Мы Раз-носчики новой веры…“, „Дело Стеньки с Пугачевым, Раз-горайся жарче-ка! Все поместья богачевы Раз-метем пожарчиком“, „Раз-дувай коллективную грудь-меха…“. От Раза исходит эта грозная и ликующая сила, берущая на разлом старый мир, — даже небо у Маяковского „распорото“ и „раскроено“, являя ту же разящую мощь Бога-Удара.
Конечно, и у других писателей можно найти множество слов с той же приставкой — но у них это дань неизбежности языка, речевая привычка, а у Маяковского — любовная ярость и вдохновение. Он одержим этими „раз“, которые из элемента языка превращаются у него в систему мировоззрения. В этих страстных заклятиях: „развернуть“, „разжечь“, „разметать“, „растоптать“, „разломать“, главное Слово — „Раз“, а все остальное — его свита, его свойства и возможности. И в пространстве, и во времени, и в пламени, и в воздухе — все тот же Раз: разжигающий, разламывающий, развихривающий.
И последние строки поэта тоже посвящены Разу — предсмертным дыханием вышептывается это любимое имя. Руки и пальцы, приносившие „пером как штыком“ тысячи жертв, теперь сами приносятся в жертву: „Я руки ломаю и пальцы Раз-брасываю Раз-ломавши…“ Это все тот же Раз, гневно крушивший спайки старого мира, распарывавший небо и раскраивавший черепа, принимает теперь последнюю, самую нежную жертву от своего влюбленного — жертву отчаявшейся любви. По сути, Раз — это главный, хотя и целомудренно утаенный, запрятанный в другие имена, герой всего творчества Маяковского, ибо во всех свершениях революции, раздирающей мир на жертвенные части, действует именно он, и ему приносится эта жертва. <…>
И в современной поэзии, продолжающей культово-гражданские традиции Маяковского, глубоко раскрывается этот Разовый дух отечественной истории, особенно в ее новейший период. Сама революция предстает как дело Раза, как одна из трансформаций посвященного ему обряда „раскалывания чурок“, или „разгрома крепостей“. Другой обмирщенной вариацией этого же обряда является всем знакомая игра в городки, что дает современному поэту уникальную возможность метафорически слить два поздних значения и возродить изначальное, ритуальное — в образе вождя революции, „режущегося в городки“:
Раз! — распахнута рубашка,
раз! — прищуривался глаз,
раз! — и чурки вверх тормашками — <…>
рраз!
Рас-печатывались „письма“,
раз-летясь до облаков, —
только вздрагивали бисмарки
от подобных городков! <…>
Раз! — врезалась бита белая,
как авроровский фугас —
так что вдребезги империи,
церкви, будущие берии —
раз!..[10]
Такова эта „вакхическая песня“ в честь разудалого разума революции, такова игра самого Раза, запечатленного в образе юношески дерзкого и задорно-неудержимого вождя. Вознося на новую ступень религиозное чувство борьбы, поэт раскрывает за невинной игрой всенародный масштаб древней мистерии, перенесенной на сцену современной истории. Игра в городки, сшибающая с исторической арены как языческие, так и христианские храмы, святилища и идолы („церкви“ и „рейхстаги“, „бисмарков и берий“), — это яростная игра возврата к исконному национальному единобожию. Это революционная игра Раза, сокрушающая древние святыни во имя древнейших, которые призваны к возрождению обратно-поступательным ходом нашей истории. Вождь, разящий твердыни цивилизации, раскалывающий их, точно детские чурки, продолжает дело Разиных и раскольников всех времен. Он не только возрождает дух и строй древней военной демократии, но и сам выступает как смеющийся, азартный бог удара. Ведь то, что в традиционных религиях именовалось „дарами“, исходящими от бога-подателя, бога-богача, в религии Раза выступает как „дары наоборот“, судьбоносные у-дары, сокрушающие с необходимостью сначала жертвы ритуальной игры, а затем и самих жрецов…» (Владимир Рогов. «Религия Раза в поэзии ХХ века»).
В изучении разовцев остается еще много белых пятен. Особый интерес вызывает их амбивалентное отношение к иудаизму и мусульманству, которые лишены глубоких корней в славянской культуре, — и вместе с тем многими чертами, и прежде всего своим строгим единобожием, ближе разовцам, чем православие и христианство вообще.
Автор статьи просит вступить с ним в контакт всех, кто имеет рукописи, воспоминания, любые факты и документы о разовцах, по электронной почте: russmne@emory.edu, Михаилу Наумовичу Эпштейну.
Любые достоверные сведения о Сергее Дружинине, Евгении Гиреевском, Петре Воложине, Владимире Рогове и других вышеупомянутых авторах будут восприняты с благодарностью.
1. Крушевский Н. В. Очерк науки о языке (1883) // Он же. Избранные работы по языкознанию. М., 1998, С. 201.
2. Соловьев В. Мифологический процесс в древнем язычестве // Он же. Собрание сочинений, СПб., 1914. Т. 1. http://s2010.net/index.php?option=com_content&view=article&id=13%3Asolmifolprocess&catid=10%3Aworksofsoloviev&Itemid=16.
3. Мюллер Ф. М. Введение в науку о религии (1870). http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Relig/Muller/index.php.
4. Шредер Л. Сущность и начало религии. Сергиев Посад, 1909. С. 25, 29.
5. «Теоморфный» — Богообразный, Богоподобный, сотворенный по образу и подобию Творца, наделенный Его свойствами.
6. Происходит от праславянского «razъ» («удар»), связанного чередованием гласных с «резать».
7 Эй, ухнем, эй, ухнем! Эй, ухнем, эй, ухнем!
Еще разик, еще раз! Еще разик, еще раз!
Эй, ухнем, эй, ухнем! Эй, ухнем, ей, ухнем!
Еще разик, еще раз! Еще разик, еще раз!
Разовьем мы березу, Эх ты, Волга, мать-река,
Разовьем мы кудряву, Широка и глубока,
Ай да, да, ай да! Ай да, да, ай да!
Ай да, да, ай да! Ай да, да, ай да!
Разовьем мы кудряву. <…> Широка и глубока!
(Сборник русских народных лирических песен Н. М. Лопатина и В. П. Прокунина. М., 1889. (Записана композитором М. А. Балакиревым в Нижнем Новгороде); Русские песни / Сост. И. Н. Розанова. М., 1952).
8. «Слушай, Израиль! Господь наш Бог, — единый Господь» (Втор. 6: 4).
9. Как, например, в таком предложении: «Раз в крещенский вечерок девушки гадали…» (В. Жуковский). Думается, однако, что здесь «раз» указывает не только на обстоятельство времени, но и на Того, Кому производилось гаданье (примечание С. Дружинина).
10. Из поэмы Андрея Вознесенского о В. Ленине «Лонжюмо» (1962—1963).