Опубликовано в журнале Звезда, номер 6, 2016
Проблем в исторической науке огромное количество, и, как ни странно, чем ближе к нам по времени события, тем проблем в их изучении больше. И главная из них, на мой взгляд, — это политизированность оценок ближайших событий. Для России, несомненно, событием огромной важности новейшей истории является Великая Отечественная война.
Тема моей статьи — попытка восстановления поименного списка Псковского межрайонного подпольного партийного центра № 1 (изначально 13 человек), действовавшего в период Великой Отечественной войны в тылу врага, и биографий, насколько их возможно найти или написать, некоторых членов этого центра. Отправной точкой моего исследования служит дневник руководителя центра — Василия Федоровича Михайлова (1908—1959).[1] Поскольку дневник велся на захваченной немцами территории, то не исключалась возможность попадания его в руки врага. Поэтому только в очень редких случаях можно встретить вместе фамилию, имя, не говоря уже об отчестве, дате и месте рождения и довоенной профессии (должности) участников описываемых в дневнике событий. Таким образом, работа исследователя с дневником превращается в аналог работы следователя. Причем в работу, отягощенную недоступностью по разным причинам архивных документов, в том числе отделенностью исследователя от документов «золотым» занавесом (об этой проблеме ниже).
Дореволюционная Псковская губерния в конце 1920-х годов вошла в состав Ленинградской области. Псковская область вновь стала самостоятельной административной единицей страны только 23 августа 1944 года. Поэтому большинство значимых документов военного периода истории Псковщины хранится ныне в санкт-петербургских архивах. Таким образом, мои исследования, как жителя Санкт-Петербурга, можно считать помощью псковским историкам.
Я выбрал в качестве исходного материала для статьи дневниковую запись за один конкретный день жизни в лесу подпольного центра, в которой упомянуты все члены центра, и пытаюсь произвести расшифровку этой записи. При этом я учитываю, что со временем состав центра немного менялся. Это значит, что мне приходилось использовать дневник более широко, чем запись за один день. Однако публикацию, полное описание и исследование дневника В. Ф. Михайлова и других связанных с ним документов я оставляю псковским историкам.
Перейду теперь к дневниковой записи, связывая здесь и далее цитируемые места с датой записи, а не со страницей (листом) документа (дневник рукописный, и в обозначениях страниц допущены ошибки (повторяются номера), что может ввести в заблуждение).
«25. IV. <1943 года>. Верующие христиане сегодня празднуют Пасху. Нам необходимо знать такие большие церковные праздники, и вот почему:
1) Накануне у крестьян можно подзапастись праздничными продуктами.
2) По обыкновению, в такие дни полицейские почти не шарят по лесу, а предаются разгульному пьянству, вместе с ними и их хозяева. А это дает и нам возможность отдохнуть и заняться хоз. делами.
Здешние крестьяне еще в большинстве своем религиозны, но выпотрошенные фашистами хозяйства и бесколхозная анархия не дают возможности крестьянину справить свой былой религиозно-традиционный праздник. Очень многие крестьяне тянут свое существование в лучшем случае на картошке и скудными запасами льносемя<н>, а многие не имеют и этого. Какой уж тут праздник.
Сегодня был первый гром, явление, по-моему, довольно раннее. Пользуясь теплой погодой, основательно сегодня вымылся, сменил белье, постригся и побрился в „парикмахерской“ у Андрея.
Вечером наступило опять похолодание. Дождь. Нашла какая-то тоска. Попробую что-либо написать из недавнего прошлого, а если получится, то и в рифму.
ДВЕНАДЦАТЬ
Андрей, Сергей,
Тиханов Палька,
Трофим, Леонид да Валька.
Абрамыч, Михалыч,
Верка и Сашка,
Добряк Аверьяшка —
Одиннадцать без меня,
Двенадцатый — я.
От фронта на лыжах шли вместе двенадцать,
Прошли километров четыреста двадцать.
Двенадцатью, помня в дорогу наказ,
Освоили лыжи, исполнив приказ.
Дни первые туго давалась учеба,
Летали в овраги, пластались в сугробы…
Серега несется, с ним Валька и Пашка,
Прощаясь с собою, погнал Аверьяшка.
С кустов ноет Верка: „Куда вы спешите?“
А Виктор в сугробе вопит: „Помогите!“
Абрамыч, жалея несомого груза,
С разбега старается падать на пузо…
Трофим Леонида из снега копает,
Вдруг едет Андрей, и кругом замирают.
Снизу вверх несется инструктаж —
Иначе — шабаш.
„Андрей, принимай левей!“
„Андрюша, держись бодрей!“
„Палыч, не робей!“
Инструктаж еще в разгаре,
Но Андрей как в угаре:
Беспомощно делает взмах —
Слышится — трах…
И, не омрачая данной картины,
Съезжает на задней половине.
И так в дороге раз пятнадцать,
На линию — все двенадцать.
Двенадцать друзей: комсомольцами трое,
А втрое их больше — партийный состав.
Двенадцатью жили, землянку устроя,
А лес приютил свой простор распластав.
И Андрей, и Сергей,
И Абрамыч, Михалыч,
Веруха, Валюха,
Художник Павлуха,
Обмороженный Сашка,
Трофим, Аверьяшка,
Зверобой Леонид —
Все как гранит.
Все двенадцать друг друга храня и любя,
В том числе — я.
Нас было двенадцать. Заданье — одно,
А заданье партийное строго.
Двенадцать в разведке были заодно,
Фашистам забот дали много.
По рации стукали тик, тик-так…
Вот там объект, там-то враг…
Координаты ноль пять двадцать — доты,
Западнее километра два — аэродром, самолеты.
В колхозе „ЭС“ изверги замучили колхозников семнадцать.
Продолжаем работу. Двенадцать.
Подпись одна, а за подписью все:
Радистов — два,
Женщин — одна,
Шофер, директор,
Редактор-корректор,
Заворг, чекист,
Один кавалерист,
Председатель колхоза,
Осташковский водолаз —
А всего двенадцать нас.
И дерзко держали двенадцать себя,
В полуночь лесную и даже средь дня.
Пешком ли, на лыжах, двенадцать всегда
Шутили, смеялись — нам страх ерунда.
Бывали денечки, и „драпать“ пришлось,
Чтоб себя сохранить, чтоб следов не нашлось.
А немцы бесились, двенадцать для них
Опаснее были, чем сотни других.
Жандармы, каратели, стаей лихой
В лесу завывали, как волки зимой.
Ругались, стреляли, двенадцать искали.
Двенадцать смеялись — со смертью играли.
Сидели в болоте — и то ж на работе.
Андрей поварит,
Вера шубу чинит.
Абрамыч газету наспех выпускает,
Михалыч с Серегой с постов охраняют.
Бельишко стирает хозяйственный Сашка.
Стучат в аппараты и Валька, и Пашка,
Ножнями и бритвой брянчит Аверьяшка.
Трофим в аппарате порядок наводит,
А Ленька дневальным по лагерю ходит.
Одиннадцать без меня —
Над картой работаю я.
Двенадцать в деревню активно ходили,
Двенадцать беседы не раз проводили —
Крестьянам советское слово несли,
И все мы двенадцать в работе росли.
В бураны лихие, в потоках дождя
Двенадцать все помнили слово вождя:
Довоюешься косой безобразник,
„Будет и на нашей улице праздник“.
У Андрея с Аверьяном — в Карамышеве,
У Пал Палыча — в Малой Вишере,
В Урицке — у Сереги и Веры,
У Леонида — в домашней атмосфере,
В Алма-Ате — у Трофима Сергеича,
В Калинине — у радиста Сергеича,
У Сашки — в городе Осташке,
У Абрамыча с Михалычем — в Ленинграде,
У меня — в Пскове, на красноармейском параде.
Нас было двенадцать,
Двенадцать нас будет.
Нас Родина-мать никогда не забудет,
За то, что в разведку ко фрицам ходили,
За то, что предателей с гансами били…
Нас только двенадцать, но наши патроны
Разили врага, партизан — миллионы.
И все мы двенадцатью помня наказ,
С честью партийный исполним приказ.
и Абрамыч,
Виктор Михалыч,
Аверьян и Андрей,
Леонид и Сергей,
Вера с Трофимом,
Тиханов Пашка,
Валька радист
И осташковский Сашка —
А все двенадцать нас
Выполнят боевой приказ.
В. Михайлов»
Как видит читатель, расшифровать эту поэтическую запись, не прибегая к другим документам, невозможно. А если не расшифровывать, то подпольный центр так и будет состоять из Андрея, Сергея, Вальки да Пашки, Абрамыча да Михалыча и т. д. Вот и первая проблема новейшей истории — где брать необходимые документы, если большинство из них недосягаемы, в архивах, а теперь еще доступ к ним обременен изрядным денежным налогом («золотой занавес»). Не верите? Объясняю. Предположим, что с помощью книг, статей, мемуаров, части рассекреченных документов и т. п. мне удастся восстановить фамилии, имена и, может быть, отчества членов центра. А как быть с их минимальными биографическими данными? Осведомленный читатель подскажет: идите в ЦГАИПД СПб (Центральный Государственный архив историко-политических документов Санкт-Петербурга, бывший Ленинградский партийный архив) и, если вам известны фамилии, имена и отчества нужных вам фигурантов, закажите там ксерокопии их учетных карточек партизана ЛШПД (Ленинградского штаба партизанского движения) — они как раз и содержат необходимый минимум биографических данных. Заплатите каких-нибудь пятьдесят с лишним рублей за ксерокопию документа плюс примерно столько же за банковскую операцию при проведении платежа — и документ ваш. Если вам нужны десятки документов — это ваши проблемы. Но кто сказал, что в ЦГАИПД СПб сидят такие простаки, что они дадут тебе ксерокопию документа за пятьдесят с лишним рублей, если выписку из этого документа можно сделать за две тысячи с лишним? И вот тебе в архиве говорят, что в связи с Федеральным законом «О персональных данных» могут дать только выписку.
Но для того чтобы сделать запрос об учетных карточках членов центра, нужно еще восстановить по крайней мере их фамилии, имена и отчества. Перейду к описанию этой работы.
Необходимые пояснения. Сформированная на базе подготовки партизан в поселке Хвойная, ныне Новгородской области, оперативная группа в составе 13 человек, определенная как Псковский межрайонный подпольный партийный центр (ПМППЦ), начала свое выдвижение для перехода в тыл врага 1 декабря 1942 года. С этого момента руководитель группы (центра) Василий Федорович Михайлов (везде, где встречаются полностью фамилия, имя и отчество, — сделанные мной расшифровки) начал вести свой дневник. Запись от 25 апреля 1943 года, которую я пытаюсь расшифровать, сделана почти четырьмя месяцами позже. За это время, как следует из дневника, в группе сменились 3 человека: Новиков (поведение), Анна Александровна Алексеева (по болезни — сердце), Евгений Иванович Воробьев (о нем ниже). Я начал свои изыскания с попытки восстановить первоначальный список. В самом дневнике, в записи от 23 декабря 1942 года, перечисляется весь первоначальный список отряда в связи с разделением последнего на группы питания: 1) Михайлов, Андрей, Валерий, «Аннушка»; 2) «Абрамыч», Вера, Виктор; 3) Пашка, Обудовский, Сергей, Воробьев; 4) Косенков, Новиков.
Затем я прибег к помощи Интернета. В Интернете на сайте ветеранов ФСБ[2] я нашел коллективную фотографию центра.
Очевидная ошибка в тексте под фотографией — перепутаны инициалы руководителя центра — заставила меня проверять и весь этот текст. Архив (ЦГАИПД СПб) пошел мне навстречу и предоставил мне расшифровку имен людей, которые изображены на фотографии, сделанную Виктором Абрамовичем Акатовым в сентябре 1976 года (на фотографии Акатов крайний слева в первом ряду: сидит).[3] Эта подпись должна выглядеть так:
Группа Псковского подпольного центра. Сидят за столом (слева направо):
Виктор Абрамович Акатов, Виктор Михайлович Яковлев, Василий Федорович Михайлов (руководитель центра), Вера Васильевна Громова.
Во втором ряду: Анна Александровна Алексеева, Павел Павлович Тихонов, Новиков (имя и отчество его Акатов не помнит), Аверьян Михайлович Дианов, Леонид Константинович Косенков, Андрей Павлович Дмитриев, Сергей Ефимович Денисов.
Акатов пишет: «Воробьева на фотографии нет. Он был принят в группу после того, как фотограф Гатовский сделал эту фотографию на базе в Хвойной в ноябре 1942 года». Ниже в своей расшифровке Акатов указывает, что звали Воробьева — Евгений Иванович. Он также отмечает, что Павел Павлович Тихонов был радистом, что другого радиста, Валентина Сергеевича Обудовского, на фотографии нет.
Про Новикова Акатов пишет: «Я забыл имя этого человека. Он был с нами один месяц, перешел с нами линию фронта и дошел до расположения 2-й ЛПБ в Серболовском лесу. И здесь 31/XII <1942 года> В. Ф. Михайлов оставил его в бригаде или в отряде Трубышева. Нам он не подходил по моральным и деловым признакам. Вместо него был взят из отряда Трубышева казах — Трофим Сергеевич Нигмедов. <…> Нигмедов был хорошим партизаном, и мы в нем не ошиблись».
Итак, с помощью Акатова мы восстановили не только первоначальный список 13 членов Псковского подпольного центра, но и разобрались с заменой в составе группы. Сравнение расшифровки Акатова с записью в дневнике Михайлова от 23 декабря 1942 года показывает, что Аверьян Михайлович Дианов был в дневнике зашифрован как Валерий. С чем это было связано, мне так и не удалось выяснить. Далее сравнение списка Акатова с поэмой Михайлова «Двенадцать», показывает, что А. А. Алексеева выбыла из группы. Далее в поэме нет Валерия, но есть «Аверьяшка», что также косвенно подтверждает, что в дневнике Дианов значится как Валерий. В поэме нет Воробьева, но есть новый персонаж — Сашка. Можно было бы предположить, что Воробьев зашифрован в поэме под именем Сашка. Но характеристика — «бельишко стирает хозяйственный Сашка» — из поэмы никак не вяжется с характеристикой Воробьева, следующей из других записей дневника. Свои соображения об этой неувязке я выскажу немного ниже, а пока дам слово Акатову: «Евгений Иванович Воробьев — погиб в тылу врага в 1943 году».
Когда именно погиб Е. И. Воробьев? Почему такая неопределенность, ведь он же их товарищ? Судя по тому, что в поэме «Двенадцать» нет персонажа, похожего на Воробьева, его смерть произошла в 1943 году до 25 апреля. Оставим автору возможность — о чем писать в поэме, а о чем умолчать. Мне же пора заканчивать, я уже почти все возможное сделал. Чтобы написать больше, необходимо привлекать другие документы — документы, содержащие персональные данные. Увы, 75 лет с момента заполнения тех документов не прошло, следовательно, остается одно — ждать этого срока. Таково наше законодательство.
Я начал свою статью с формулировки задачи: я хотел восстановить список Псковского межрайонного подпольного центра, возглавляемого В. Ф. Михайловым. Но читателю, наверное, не ясно, почему я это решил сделать? Объясню.
Как и многие граждане нашей страны, после перестройки я занялся изучением своей родословной — отвлекало от нерадостной действительности. Это с одной стороны, с другой — появилась иллюзия свободы, иллюзия открытости архивов. Я решил расследовать историю родной деревни моего отца — Ланевой Горы Псковского района, уничтоженной карателями в октябре 1943 года вместе с жителями. Прочитав массу небылиц про эту историю, я наконец-то выяснил, что деревня была уничтожена днем, через два-три часа после засады партизан, устроенной ими на машину карателей посреди деревни. Молва связывала эту акцию с именем командира партизанского отряда Ивана Егоровича Воробьева (Вани Воробья). Это заставило меня заняться его историей. Из рассказов я знал, что И. Е. Воробьев после войны был арестован и за время пребывания в заключении совершил несколько побегов. Каково же было мое удивление, когда, читая «Архипелаг ГУЛАГ» (так получилось, что последние главы книги я прочел сравнительно недавно), среди многочисленных персонажей я обнаружил Ивана Егоровича Воробьева, уроженца Псковского района. В книге он описывался как «убежденный беглец». Сравнив место рождения одного и другого персонажа (деревня Глушино у персонажа Солженицына и деревня Галушино (Голушино) у партизана), я понял, что это одно и то же лицо. Уверенности в этом мне придали слова Солженицына, сказанные им про своего героя: «Вероятно, жизнь этого замечательного человека, начиная с его предвоенной молодости и партизанства, многое бы объяснила нам в эпохе».
В архиве хранится фотография И. Е. Воробьева с подписью:
«8-я Ленинградская партизанская бригада
Командир 5-го полка И. Е. Воробьев
Фотохроника ЛенТАСС. Фото Б. Васютинского
Ленинград. 4. V. 44 г. т. 4
Д. с. Март 1944 г. вт»[4]
После того как я обнаружил на сайте красноярского «Мемориала», что солженицынский Воробьев реабилитирован в 1993 году, я установил связь с руководителем этой организации, и он признал, что они ошиблись и указали неверное место рождения солженицынского персонажа И. Е. Воробьева, что последний, как я и предполагал, родился в деревне Галушино. Реабилитацией И. Е. Воробьева занимались люди из Норильска, где в 1953 году Иван Егорович был одним из руководителей восстания заключенных.
После таких находок я обратился в Управление ФСБ по Псковской области с просьбой разрешить мне ознакомиться с уголовным делом И. Е. Воробьева. Я надеялся найти в его деле материалы по истории трагедии деревни Ланева Гора. Мне отказали. Оказалось, что Псковская областная прокуратура в 1996 году отказала в реабилитации И. Е. Воробьева по основной, 58-й статье (до этого, в 1993 году, он был реабилитирован по поводу побегов и восстания в лагере), а с делами нереабилитированных знакомиться не разрешается. Так я узнал, что можно быть лишь частично реабилитированным и что о человеке разрешено узнать лишь частичную «правду».
Сделаю отступление, касающееся проблем новейшей истории. Одну проблему я уже обозначил — закрытость и недоступность документов в архивах. Вторая проблема касается самих архивов. Огромная часть фактов новейшей истории спрятана в архивных делах ФСБ. Наверное, еще очень и очень долго мы будем видеть нашу новейшую историю глазами допущенных к этим архивам. И то лишь в той мере и в том ракурсе, в каких власти сочтут это выгодным для себя. Я не касаюсь другой части исследователей, которые, пользуясь закрытостью и недоступностью документов в архивах, будут писать то, за что им заплатят. Документы ведь до поры до времени не проверишь. Но, кажется, это время приближается. Так, по крайней мере с 1937-го до нынешнего года прошло более 75 лет, и мы можем посмотреть на примере дел арестованных в приснопамятном 1937 году и ныне реабилитированных, будут ли они доступны исследователям новейшей истории.
Вернусь вновь к И. Е. Воробьеву и приведу необходимую справку.
Иван Егорович Воробьев, 1923 года рождения, уроженец деревни Галушино Псковского района. «Проживал (с начала оккупации? — Г. Х.) на территории, захваченной немецко-фашистскими войсками, с августа 1942 г. до февраля 1943 г. служил у немцев в качестве полицейского».[5] «С февраля 1943 по март 1943 г. в отряде 8-й партизанской бригады — командир группы; с марта 1943 по сентябрь 1943 г. — 2-й партизанский отряд 8-й партизанской бригады — командир отряда; с сентября 1943 по март 1944 года — командир полка 8-й партизанской бригады».[6] «Служил в Советской армии с апреля 1944 года по 16 марта 1946 г. Награжден медалями «Партизану Отечественной войны II степени», «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией».[7] Арестован 21 июля 1948 года. «За службу в немецкой полиции, шпионскую деятельность и незаконное хранение оружия (пистолет ТТ. — Г. Х.), 20 июля 1949 г. осужден Особым совещанием при МГБ СССР к 25 годам лишения свободы».[8] «За время отбытия срока наказания заключенный Воробьев был судим еще 3 раза (за побеги. — Г. Х.)».[9] Отбывал срок в Степном лагере, Песчаном лагере (в Казахстане), Горном лагере (в Норильске). В последнем лагере принимал в 1953 году участие в восстании заключенных в качестве одного из руководителей. «Умер в 1954 г. в городе Иркутске (в Александровском централе. — Г. Х.)».[10]
В дополнение к приведенным выше сведениям добавлю, что в «Архипелаге ГУЛАГ» Иван Егорович Воробьев выведен как капитан, танкист, Герой Советского Союза. Отмечу также, что источники противоречат друг другу. Так, в учетной карточке партизана ЛШПД сказано, что Воробьев «с сентября 1942 по февраль 1943 года находился в Хвойной», то есть на неоккупированной территории.
Встав на сторону суда, я пытался понять, каким образом Воробьев из полицейского мог оказаться командиром отряда, а затем и командиром полка? Вопрос не простой, поскольку командира отряда, и тем более командира полка, после проверки утверждало высшее партизанское руководство в лице Ленинградского штаба партизанского движения. К тому же в бригадах для этой цели (для проверки) были так называемые Особые отделы, а И. Е. Воробьев был еще и местным (его отряд действовал в окрестностях его родной деревни), и, следовательно, о нем все было известно. Оказалось, что в прошлом полицейский мог быть командиром партизанского отряда, поскольку в той же бригаде командиром 10-го отряда, созданного в середине октября 1943 года, был начальник «власовского» гарнизона, целиком перешедшего на сторону партизан. Имя этого командира Николай Васильевич Жданов. До того как стать партизанским командиром, он командовал ротой Русской освободительной армии (РОА) в деревне Назимово (неподалеку от деревни Галушино). Меня заинтересовал вопрос: а как же партизанское руководство проверяло лояльность бывших коллаборационистов, как производило их реабилитацию?
Сделаю на сей счет выписку из отчета 8-й Ленинградской партизанской бригады[11] в связи с ее расформированием:
«V. Личный состав бригады и особенности воспитательной работы.
На 1-е марта 1944 года всего по бригаде насчитывалось 3900 человек. Из кого же состояла бригада.
В этом составе было: из военнопленных — 1300 человек,
из РОА — 214 человек,
из полиции — 107 человек,
из рабочих немецких батальонов — 174 человека,
захвачено нами в плен (поляков,
латышей, литовцев, голландцев) — 17 человек,
которым была
сохранена жизнь.
До 2000 личного состава было из числа местного населения, живущего до двух и более двух лет на оккупированной территории. Большинство из них свыклось, сжилось с немецкими порядками, насаженными в течение многих месяцев в населенных пунктах. Из числа старых партизан или партизан заброшенных из Советского Союза было всего 90—100 человек.
Характерно отметить, что партийная и комсомольская прослойка на 1-е ноября 1943 года составляла всего (абсолютные цифры):
членов ВКП(б) — 21 человек,
кандидатов ВКП(б) — 33 человека,
комсомольцев — 25 человек.
За весь период принято в:
члены ВКП(б) — 15 человек,
кандидаты ВКП(б) — 26 человек,
члены ВЛКСМ — 52 человека.
Итого на 1-е марта 1944 года было:
членов ВКП(б) — 32 человека,
кандидатов ВКП(б) — 47 человек,
комсомольцев — 65 человек.
Несмотря на то что по численности партийная и комсомольская прослойка была незначительной, все же она <цементировала. — Г. Х.> весь личный состав бригады.
Среди этого разношерстного состава бригады нужно было строить воспитательную и политическую работы. Основным методом воспитания была высокая железная требовательность к этому народу. Вот, например, чтобы заинтересовать в боевых делах людей и показать какова их дальнейшая перспектива, командование бригады ставило вопрос так: всем пленным, выходцам из РОА и тем, кто не пришел в партизаны в течение 2 лет, а проживал на оккупированной территории и мирился с немецкими порядками, нужно много работать, для того чтобы восстановить себя в правах гражданина СССР и воина РККА. Если кто из них проявит себя в боевых делах так, что достоин будет представления к ордену Красного Знамени, то он представляться не будет, а только станет вопрос о восстановлении его в правах гражданина великого Советского Союза. Если же речь идет о бывшем воине РККА, то только после вторичного героического подвига может идти речь о восстановлении его в правах воина РККА. А если речь идет об офицере Красной Армии, то ему нужно в третий раз сделать воинский подвиг, за который бы представляли к третьей награде, а офицер, который попал в плен или был в РОА, только восстанавливается в правах офицера РККА.
Эта постановка вопроса толкала военнопленных, выходцев из РОА и пришедших к нам из местного населения все к новым и быстрейшим воинским подвигам. Каждый из них хотел драться, чтобы скорей сместь <снять> с себя ту тяжесть, которую он повесил себе на шею пребыванием в плену или, еще хуже, пребыванием в РОА.
В воспитательной работе личного состава бригады было много различных своеобразных форм».
Как видно из сделанной выписки, требования, предъявляемые к бывшим коллаборационистам для их реабилитации порой были просто невыполнимыми. Поясню это еще одной цитатой из отчета: «С получением приказа т. Никитина 29. 2. <19>44 года на выход бригады в Ленинград <на расформирование. — Г. Х.>, командование бригады начало очищать ряды партизанских отрядов и полков от тех элементов, которым воевать в тылу врага можно было доверить, но не успевшим искупить свою вину перед Родиной. Таких очистили путем расстрела до 30 человек…»[12]
Эти цитаты я привел не только потому, что они представляют определенный самостоятельный интерес для изучающих историю партизанского движения, но и потому, чтобы показать, какую цену заплатил И. Е. Воробьев, если он даже действительно добровольно какое-то время служил в полиции (отряде самообороны) при немцах. Напомню, что после партизанства он служил в Красной (потом и Советской) Армии и имел награды, что для нереабилитированного коллаборациониста нереально. Отмечу также, что к заполнению учетной карточки партизана ЛШПД, скорее всего, он допущен не был и заполнялась она не с его слов.
Оценивая доступную, изложенную выше информацию о Воробьеве и о том времени, я для себя пришел к выводу, что осужден он был несправедливо. К тому же суда как такового не было (осужден Особым совещанием). Поэтому, воспользовавшись правами гражданина РФ, предоставленными мне законом о реабилитации, я подал в нужную инстанцию заявление о его реабилитации. Не утомляя читателями судебными перипетиями, отмечу, что я дважды выступал по этому делу в Верховном Суде РФ против Генеральной прокуратуры РФ. Дело я проиграл, и, как выяснилось, выиграть его я и не мог никаким образом. Действительно, закон позволил мне написать ходатайство о реабилитации, но не определил мой статус в суде. Поэтому я не мог узнать в полном объеме, в чем же обвиняют Воробьева. Следовательно, не мог и защитить его. На все мои возражения, прокуратура и судьи, как фокусники, предъявляли из закрытого для меня дела новые факты, к опровержению которых я не был готов. Для нормального, непредвзятого человека это «судилище» выглядело как глумление, в данном случае надо мной. Наверное, в глазах представителей Генпрокуратуры и Верховного Суда я действительно выглядел идиотом, то есть человеком, не осознающим, в какой стране он живет. Господа, так уж получилось, что эту «идиотскую честь» я разделяю вместе c вами и, наверное, еще с Государственной думой, пишущей такие законы.
Переживая горечь поражения, я невольно вспоминал слова Солженицына: «Как это так — начать следствие и не обвинить? Значит, холостая работа следователя? Как это — нарсуду принять дело и не осудить? Значит, следователя подвести, а нарсуд работает вхолостую? Что значит, облсуду пересмотреть решение нарсуда? — значит, повысить процент брака в своей области! Да и просто неприятности своим судебным товарищам — зачем это? Однажды начатое, скажем по доносу следствие должно быть непременно закончено приговором, который пересмотреть невозможно <выделено А. И. Солженицыным. — Г. Х.>». Скажите, что поменялось со времен, описанных Солженицыным?
Обиднее всего, что последним штрихом, послужившим причиной для отказа в реабилитации было утверждение, что И. Е. Воробьева нет в списках Псковского межрайонного подпольного партийного центра № 1 (подчеркну — центра 2-го формирования) — а он на этом и не настаивал. Он говорил о своем участии в конспиративной группе, созданной центром первого формирования. Обидно потому, что мне в преддверии заседания суда не дали возможности ознакомиться с делом в архиве, где можно было найти информацию об указанном списке центра № 1, а может быть, и сам список. Удивительно, архивное дело, в котором содержатся сведения об упомянутом центре, было доступно автору книги[13] еще в семидесятые годы прошлого столетия, но оказалось недоступным для меня. Неужели с секретностью и доступностью документов в настоящее время стало хуже, чем в приснопамятные советские времена?
Надеюсь, теперь читатель понял, почему я занялся восстановлением списка ПМППЦ № 1? Кроме сказанного выше относительно списка есть еще одно обстоятельство, которое поддерживало мой интерес к избранной теме. Это трагичность биографий моих персонажей Е. И. Воробьева и И. Е. Воробьева. Оба они однофамильцы и, скорей всего, одногодки. За мой запрос о месте и дате рождения Е. И. Воробьева, то есть за выписку из учетной карточки, с меня запросили в архиве 2157 рублей. Пусть читатель извинит меня, но мне это показалось многовато, и я решил, что для характеристики возраста Е. И. Воробьева будет достаточно замечания о нем В. Ф. Михайлова — «безусый остряк».
Вернусь к пересказу дневника Михайлова в части касающейся Е. И. Воробьева и приведу некоторые свои соображения, с помощью которых попытаюсь компенсировать недостаток сведений из документов. Итак, кандидатура Е. И. Воробьева была навязана руководителю группы Михайлову в последний момент сотрудником НКВД Красавиным. Была навязана в момент, когда Михайлов решил заменить одного из двух радистов. Как следует из книги А. Гогуна[14], радисты часто использовались еще и для того, чтобы «стучать» на своих командиров более высокому начальству. Поэтому у Михайлова были основания считать, что Е. И. Воробьев приставлен, чтобы присматривать за ним. В дневнике дана очень нелицеприятная характеристика Красавина. Может быть, и это послужило причиной того, что Михайлов невзлюбил Е. И. Воробьева, что вытекает из характеристик, даваемых Е. И. Воробьеву Михайловым, — «лентяй, неряха, трепло». Понятно, что такое отношение руководителя к своему подчиненному должно было чем-то завершиться. Например, в дневниковой записи за 23 декабря 1942 г. отмечается, что Новиков из партгруппы исключен (вероятно, из партии не могли — не их прерогатива), а за Воробьевым определено дополнительное наблюдение.
Выше я приводил слова В. А. Акатова: «Евгений Иванович Воробьев — погиб в тылу врага в 1943 году». Проясним эту ситуацию с помощью дневника В. Ф. Михайлова:
«19/II. <1943 г.> Сегодня отправляю Леонида и Валерия в В. на условленное свидание. Дал радиограмму „Сегодня жду самолет обязательно“. К вечеру из Ленинграда радируют: „Приказываю одного разведчика и одного радиста посадить у железной дороги. Обязательно ежедневно радировать о количестве поездов и характере грузов, идущих туда и обратно“.
Пока что все радиограммы подписываются М. Никитиным. Намеренно подпись <под принятыми радиограммами. — Г. Х.> не ставлю, а когда будет другая подпись — буду отмечать. Что-то все же не верится, что все уже полученные радиограммы подписаны М. Н. Очень подозрительны по содержанию некоторые из них, особенно о самолете. Никитин обманывать не станет.
Ночью вторично обнаружил спящим на посту Воробьева. Взял от него автомат и принес в землянку. Жалею, что эту сволочь не застрелил на месте.
Ночью же написал приказ № 1 по нашей группе, с определением Воробьеву: за вторичное преступление — высшую меру наказания расстрел.
Очень трудно решаюсь на это, но иначе нельзя. Прости и этот случай — спать будут и днем, а партийное задание, ради подобия этой скотины Воробьева, я продать не могу. Первый раз я его застал спящим также ночью 3 февраля, за что <он> был строго предупрежден. Довольно, больше миндальничать не буду, а острастка нужна.
20/II. <1943 г.> Утром зачитал приказ для всей группы. Исполнение приводил Сергей с Запутряевым и Яковлевым под наблюдением Абрамыча. Очень не по себе, но так нужно, иначе будем беспечны и не выполним задание обкома. У меня как сердце чувствовало, что рано или поздно, а с ним придется расстаться. Сорную траву с поля долой. Но каких типов постарался всунуть мне Красавин! Этот оказался еще почище Новикова.
Днем дождь и солнце. Нужно опять радировать о самолете. Не знаю, хватит ли питания <батарей> связаться.
Вечером и в ночь — ураганный ветер. Дежурим, но самолета нет, как нет».
Итак, партизанская судьба Е. И. Воробьева заканчивается 20 февраля 1943 года, а партизанская судьба И. Е. Воробьева примерно в это время только начинается (февраль, март — он командир группы). В биографиях обоих Воробьевых есть нечто общее — база подготовки партизан Хвойная. На мое счастье, еще в начале 90-х годов прошлого века я получил (бесплатно) выписку из учетной карточки И. Е. Воробьева, а затем из разных источников и копию самой карточки. Из нее (копии карточки) следует, что с сентября 1942 года по февраль 1943 года И. Е. Воробьев находился в Хвойной. Еще ничего не зная о Е. И. Воробьеве, я «перерыл» все доступные мне документы, касающиеся партизанской базы. Ничего, касающегося И. Е. Воробьева я не нашел, зато нашел одну запись касающуюся Е. И. Воробьева15:
«Приказ № 100 от 12 сентября 1942 года
§ 1. Полагать выбывшими группы Кайстро и Ломанидзе в составе <…> 27. Воробьев Е. И. <…>
Снять со всех видов довольствия с обеда 12/IX-42».
Получается, что партизанская биография И. Е. Воробьева является как бы продолжением партизанской биографии Е. И. Воробьева. Дополнительными фактами указанной связи являются замечание В. Ф. Михайлова о Е. И. Воробьеве: «Был подсунут нам с особых курсов в Хвойной» и запись в графе «Откуда прибыл в партизаны» учетной карточки И. Е. Воробьева: «г. Ленинград. Курсы младших лейтенантов». Расшифровку этой связи, вероятно, хранят архивы ФСБ (в частности, возможно, уголовное дело И. Е. Воробьева), увы, недоступные мне.
Где основания для такого предположения? В бурный период «бешенства гласности и разгула демократии», в 1992 году, газета «Псковская правда» опубликовала статью «Преступления без наказания», размещенную аж в четырех номерах, за 19, 20, 21 и 22 мая. Статья, по сути, посвящена персонажам дневника Михайлова (в том числе ему самому), но в чуть более позднее время, когда межрайонные партийные центры на оккупированной территории сменили «оргтройки». Как следует из названия указанной статьи, она посвящена «темной» стороне партизанского движения. Об этом и многом другом читатель без труда узнает из Интернета — из реферата двух школьниц «Между молотом и наковальней. Война, народ и власть, партизаны и цена Победы». Вот адрес: http://urokiistorii.ru/2010/13/pobeda-10. Зачем я привел эту ссылку в статье? Этим я только хочу подчеркнуть, что дети сегодня знают больше нас, информация между ними циркулирует гораздо быстрее и свободнее. Боюсь, что они будут презирать нас (старшее поколение) за двойные стандарты — мы что-то знаем, а им не говорим. Им невдомек, что это у нас законодательство такое, сделавшее исторические документы (по крайней мере по новейшей истории) недоступными. Что, например, может дать детям фундаментальная книга Ю. П. Петрова «Партизанское движение в Ленинградской области. 1941—1944»? В ней партизаны представлены как биороботы — они не питаются. Надели их этой человеческой потребностью, и история партизанского движения будет выглядеть совсем по-другому. Более того, современные дети в большей степени, чем прошлые, советские, знают, что мы живем в эпоху товарно-денежных отношений, что никакой социализм и никакая война их не отменяли. Как ответить на детские вопросы: какую сравнительную зарплату получали партизаны, какая была разница в зарплате командира и рядового партизана, где партизаны брали деньги на оплату завербованных агентов? Кроме потребности в питании, как партизаны удовлетворяли другие человеческие потребности? Что мы можем им ответить на это, исходя из мемуаров и воспоминаний старых партизан?
Приведу наконец сведения Акатова о составе ПМППЦ № 1 (данные на 5 сентября 1976 года — дата его письма в Ленинградский партийный архив):
«Виктор Абрамович Акатов — живет в Пскове…
Виктор Михайлович Яковлев — в Ленинграде…
Василий Федорович Михайлов — умер 5 / IX 1959 г. и похоронен, кажется, в Колпино.
Вера Васильевна Громова… — где живет, мы не знаем. Если в архиве есть адрес, просим прислать.
Анна Александровна Алексеева — погибла в 1943 г. в тылу врага.
Павел Павлович Тихонов — погиб в 1946 году и похоронен в Пскове.
Аверьян Михайлович Дианов — в Ленинграде, …
Леонид Константинович Косенков — жил в… Умер в сентябре 1976 года, похоронен в Середке.
Андрей Павлович Дмитриев — в Ленинграде, …
Сергей Ефимович Денисов — трагически погиб (попал под трактор) после войны.
Евгений Иванович Воробьев — погиб в тылу врага в 1943 году.
Трофим Сергеевич Нигмедов — умер после войны.
Валентин Сергеевич Обудовский — радист, живет…».
Многоточием я отметил купюры (изъятия в тексте), сделанные работниками архива.
От себя добавлю, что на сайте «Победители — солдаты великой войны» (http://www.pobediteli.ru/russia/severo-zapad/leningradskaya/o/index.html) в списке ветеранов Ленинградской области я обнаружил Валентина Сергеевича Обудовского, 4. 1. 1923 года рождения. Да, это действительно член ПМППЦ № 1 (из других источников). А. М. Дианова и А. П. Дмитриева в аналогичных списках Санкт-Петербурга обнаружить не удалось. Вероятно, умерли до составления списков.
Закончить статью логичнее всего краткими сведениями о руководителе Ленинградского штаба партизанского движения М. Н. Никитине, по распоряжению которого и был создан Псковский межрайонный подпольный партийный центр 2-го формирования, возглавленный В. Ф. Михайловым и его заместителем В. А. Акатовым, и краткими биографиями последних.
Михаил Никитич НИКИТИН (15. 9. 1902—28. 10. 1950). Родился в Санкт-Петербурге, русский. Член Коммунистической партии с 1925 г. Окончил Институт красной профессуры (1935). С 1928 г. на профсоюзной и партийной работе. С декабря 1938 г. — секретарь по пропаганде, в 1941—1944 гг. — 3-й секретарь Ленинградского обкома ВКП (б). С июля 1941 г. руководил созданием и действиями партизанских отрядов в Ленинградской области, с сентября 1941 г. — начальник Ленинградского областного штаба партизанского движения. С 8 июля 1941 г. — член Комиссии по вопросам обороны Ленинграда. Член Военного совета Ленинградского фронта. В 1945—1948 гг. в Новосибирске — секретарь обкома, 2-й секретарь горкома ВКП (б), затем заместитель председателя Ленинградского облпрофсовета. Арестован 24 августа 1949 г. На момент ареста проживал по адресу: Ленинград, пл. Труда, д. 6, кв. 53. Приговорен: ВКВС СССР 28 октября 1950 г. к смертной казни, обвинен в участии в контрреволюционной подрывной организации. Расстрелян 28 октября 1950 г. Место захоронения — Москва, Донское кладбище. Реабилитирован 14 мая 1954 г. ВКВС СССР. (Сведения из словарей и сайта «Жертвы политических репрессий СССР».)
Василий Федорович МИХАЙЛОВ (1908—1959) — партработник, один из организаторов подпольной борьбы в Пскове и прилегающих районах в годы Великой Отечественной войны. До Великой Отечественной войны — 2-й секретарь Псковского горкома ВКП (б). По заданию Ленинградского обкома ВКП (б) в июле 1941 г. остался на оккупированной территории, с ноября 1941 г. — член Псковского межрайонного подпольного партийного центра. Осенью 1942 г. возглавил Псковский межрайонный подпольный партийный центр 2-го формирования. С 1944 г. — секретарь Псковского горкома ВКП (б), возглавил работу по восстановлению разрушенного города. В 1950 г. освобожден от должности в связи с «Ленинградским делом», направлен на работу директором Гдовского леспромхоза, в 1952—1955 гг. — в леспромхозах Новосибирской области, в 1955—1957 гг. — директор фанерного завода в Любани Ленинградской области. (Сведения с http://edapskov.narod.ru/pbs/pbs12.htm.)
Виктор Абрамович АКАТОВ родился 22 января 1904 г. в д. Поддубье Лужского уезда Петербургской губернии. Отец Абрам Ефремович Акатов — из крестьян Воронежской губернии, до 1917 г. работал портным на Петроградской военной фабрике. Мать Мария Ивановна Громова — уроженка д. Поддубье.
В. А. Акатов окончил Поддубское 2-классное земское училище в 1917 г., поступил в Запольскую школу садоводства. После ее окончания в 1920 г. — садовник совхоза «Бельск» (под Лугой). В 1922 г. Лужским укомом РКСМ был направлен на учебу в Петроградскую областную совпартшколу им. К. Цеткин, после ее окончания работал инструктором в Устюжском, затем Кингисеппском укомах ВКП (б).
В 1926 г. В. А. Акатов был призван в ряды РККА, служил в Ленинграде в 20-й стрелковой дивизии помкомвзвода роты связи. После демобилизации в 1928 г. работал в Ленинграде секретарем комитета ВЛКСМ фабрики «Нева», инструктором Выборгского РК ВЛКСМ, редактором газеты «Свердловец» завода имени Я. М. Свердлова. В 1929—1930 гг. учился в Коммунистическом институте журналистики им. Воровского в Ленинграде.
С 1933 г. В. А. Акатов — редактор Стругокрасненской районной газеты «Колхозная стройка», сотрудник редакции газеты «Псковский колхозник».
В сентябре 1939 г. В. А. Акатов был снова призван в РККА, в должности политрука батареи 49-го корпусного тяжелого артиллерийского полка участвовал в войне с Финляндией.
После демобилизации и до начала Великой Отечественной войны В. А. Акатов работал в редакции газеты «Псковский рабочий», заместителем заведующего отделом кадров Псковского горкома ВКП (б), вторым секретарем Псковского райкома ВКП (б).
В период Великой Отечественной войны на оккупированной немецко-фашистскими войсками территории В. А. Акатов был членом Псковского межрайонного подпольного партийного центра 1-го формирования, заместителем руководителя Псковского партийного подпольного центра 2-го формирования, председателем оргтройки Псковского района и одновременно редактором газеты «Псковский колхозник». Акатов принял участие в организации 12 партийных и 10 комсомольских подпольных организаций и 7 партизанских отрядов.
После освобождения Псковского района от немецко-фашистских захватчиков в феврале 1944 г. В. А. Акатов был назначен первым секретарем Псковского райкома ВКП (б), с 1949 г. работал председателем колхоза, редактором районной газеты, председателем профкомов ряда совхозов Псковской области. С 1966 г. находился на пенсии, был пенсионером республиканского значения.
В. А. Акатов являлся членом партийной комиссии при Псковском райкоме КПСС, председателем партизанской секции городского совета ветеранов, вел активную патриотическую работу среди молодежи.
Награжден двумя орденами Красной Звезды (1940, 1942), орденом Богдана Хмельницкого (1944), орденом Отечественной войны 2-й ст. (1945); медалями: «Партизану Отечественной войны» 1-й ст. (1942), «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.», «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией».
Виктор Абрамович Акатов умер 30 апреля 1984 г.
(Сведения из журнала «Псков», 2014, № 40).
Биографии Никитина, Михайлова и Акатова объединяет «причастность» к «Ленинградскому делу» с разной степенью «погруженности» (насколько их «погрузили») в это дело и с разными последствиями за «причастность». Если первый расстрелян, причастность второго просто упоминается, то о «причастности» Акатова можно делать только выводы по его биографии. У псковских историков (М. Н. Сафронова) есть предположения, что И. Е. Воробьев также «причастен» к «Ленинградскому делу», что и повлияло на его судьбу.
1. ЦГАИПД СПб. Ф. 0—116. Оп. 9. Д. 261 (Дневник В. Ф. Михайлова).
2. М. М. Фрейдзон. Репортаж из-за линии фронта. Партизанская война в Ленинградском партизанском регионе. М., 2010 // http://veteran-fsb.ru/images/stories/demo/pdf/09.pdf
3. ЦГАИПД СПб. Ф. 0—116. Оп. 9. Д. 259. Л. 4а, 4б, 4в.
4. Там же. Ф. 0—116. Оп. 16. Д. 350.
5. История сталинского ГУЛАГа. Т. 6. Восстания, бунты и забастовки заключенных. М., 2004. Примечание 182.
6. ЦГАИПД СПб. Учетная карточка партизана ЛШПД.
7. История сталинского ГУЛАГа. Т. 6.
8. Там же.
9. Там же.
10. ЦГАИПД СПб. Учетная карточка партизана ЛШПД.
11. ЦГАИПД СПб. Ф. 0—116. Оп. 1. Д. 602. Л. 49—50 об.
12. Там же. Л. 53 об.
13. Петров Ю. П. Партизанское движение в Ленинградской области. 1941—1944. Л., 1973.
14. Гогун А. Сталинские коммандос. Украинские партизанские формирования, 1941—1944. М., 2012.
15. ЦГАИПД СПб. Ф. 0—116. Оп. 10. Д. 22. Л. 78 об.