Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2013
ВТОРЧЕРМЕТ
Старенький двор в нехорошем районе —
Те же старухи и те же качели.
Борис Рыжий
1
Только плакала ты у меня на плече
О дебилах, убийцах, зэка и вообще
О безжалостном мире, о хрупкой судьбе
Нашей проданной юности, и о себе,
Об обманутых детях, которых с пелен
Убеждали в беспечности наших времен,
И в безгрешности слов на отцовских устах,
И в бессмертии истин на книжных листах.
2
На окраине мира, под небом седым,
Где туманом является пасмурный дым
Из фабричной трубы, где столетья подряд
Прямо в душу смердит жировой комбинат,
Где ютится в домах ровно в пять этажей
Племя полубандитов и полубомжей,
Ты стояла у бездны, разъятой вверху,
Как серебряный ангел на черном ветру.
3
И, сорвавшись, летели в воронку времен
Старый двор и сугробы, объятые сном,
Сумрак ночи на фоне дымящей трубы,
Три скамейки, разбитых качелей столбы,
И подъезд, обветшавший, как древняя ложь,
Подоконник в окурках, соседский дебош,
Звон разбитых бутылок, с ухмылкою шмон
И тлетворная сладость чужих похорон.
4
Ты прощалась с печалью и болью своей,
И январский мороз пробирал до костей,
И высокий фонарь темноту удлинял,
И твой голос в ладонях дрожал у меня,
И застывшие льдинками тени в земле
Обретали прощенье в нездешнем тепле
И сгорали, как искры, свободны навек,
Там, где слезы упали на выжженный снег.
ОДИННАДЦАТЫЙ КОРПУС
Хвала конструктивизму! Всю мощь его основ
Воочию представил нам зодчий Соколов.
Мы в Городке чекистов пьем пиво дотемна,
Но полная восходит над Городком луна,
И проступает зыбко сквозь несказанный свет
Одиннадцатый корпус — его на карте нет.
Одиннадцатый корпус — там в кожаных плащах
Угрюмые скитальцы с глухим огнем в очах.
Они читают книги, вскрывают, хмуря лбы,
В трагедиях Эсхила смысл классовой борьбы,
Толкутся в кабинетах, черкаются в делах,
И воздух заменяет им человечий страх.
Но только опасайся, господь тебя прости,
В одиннадцатый корпус в такую ночь войти.
Пройдешь по коридорам, где говорит «Солги!»
Суровый век, чеканя тяжелые шаги,
Потом тебя учтиво проводят в кабинет,
Где над столом пустынным Дзержинского портрет.
Глядит Дзержинский зорко, глядит в грядущий век,
Прошу, прошу, присядьте, товарищ имярек.
Вы с кем вчера беседу вели про Амстердам?
И свет стоваттной лампы ударит по глазам.
Глупец, ты думал, пытки легко перенести?
Раздроблены фаланги, теснится боль в горсти.
Продашь друзей, и близких, и самого себя
И в ужасе отпрянешь от самого себя!
Ты думал схорониться в свой виртуальный мир?
Каюк врагам народа! Эй, кто там, конвоир!
И вот в глухом подвале длиною в тыщу лет
Тебе глядит в затылок холодный пистолет,
И конвоир устало стирает пот со лба:
«Тяжелая работа. Полночная пальба».
Но в холоде предсмертном ты напрягаешь слух:
Не закричит ли где-то поблизости петух?
Заголосил, родимый! Пришла его пора!
Испуганные тени метнутся со двора,
Одиннадцатый корпус растает, словно дым,
И ты во двор выходишь разбитым и седым,
Достанешь сигарету здоровою рукой,
Затянешься, присядешь и обретешь покой,
Вполголоса затянешь про матушку-тюрьму,
А что ты в жизни понял — не скажешь никому.