Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2013
Посвящается В. К.
Этот текст родился на пересечении двух фундаментальных книг: новейшей пятитомной «Истории женщин на Западе» (на русском вышли пока первые три тома), выполненной коллективом из семидесяти пяти авторов, по преимуществу феминисток, посвященной античности, христианству и Новому времени, и библией феминизма — книгой «Второй пол» Симоны де Бовуар (1949 г.), написанной по совету и под влиянием Жана-Поля Сартра, имевшей ошеломляющий успех, разошедшейся на основных европейских и восточных языках общим тиражом в несколько миллионов экземпляров. Это позволяет сравнить классический интеллектуальный феминизм с современным.
Начнем с новейшего феминистического труда. Естественный вопрос: почему «История женщин»? Тогда ведь должна быть и «История мужчин». Но дело в том, что все известные нам «Истории…», начиная с Фукидида и Геродота, пишут мировую историю как историю мужского сообщества. Подобно тиранам и диктаторам, сочиняющим историю под себя, репрессивная мужская цивилизация творит собственный миф о прошлом, где женщинам отведена ничтожная роль. «Что мы знаем о женщинах? Незначительные следы, которые они оставили, им не принадлежали, — пишут редакторы издания, известные французские историки Ж. Дюби и М. Перро. — Их описывали мужчины. <…> Менее всего им было разрешено говорить о себе». Иными словами, перед нами не просто очередное историческое исследование, а радикальный пересмотр «мужской истории» рода человеческого.
Итак, античность. «Греки говорили о женщинах ужасные вещи. Великие философские системы и почитаемые науки создавали лживое и презрительное представление о женственном» — это высказывание Джулии Сисса в начале первого тома красной нитью проходит через всю книгу.1 Это существа пассивные, невежественные, слабые рассудком, непостоянные, непредсказуемые, источники хаоса, суеверий и страха и т. д. При этом если слабый пол вдруг «проявляет активность, берет на себя инициативу — то сразу же становится предметом обвинений в обольщении, ведовстве, злокозненно-сти, агрессии». Иными словами, женщины изначально становятся козлами отпущения. В греческой религии женщины-жрицы получали равноправие, но опять-таки их всегда выбирали мужчины. В Риме жрицы получали еще более высокий статус, но наряду с иностранцами и преступниками им было запрещено участвовать в таком важном ритуале, как жертвоприношение. И так на протяжении 600 страниц, о каких бы аспектах жизни ни шла речь. Словом, не «история женщин», а сплошной кошмар, просто стыдно становится за мужиков. Едва ли не краснеешь, читая уничижительные пассажи о прекрасном поле Гесиода, Пифагора («Есть начало доброе, сотворившее порядок, свет и мужчину, и злое начало, сотворившее хаос, мрак и женщину»), Платона, Аристотеля и примкнувшего к ним Плутарха. Писали, что хотели, — и не было на них ни Клары Цеткин, ни Розы Люксембург… Были ли у женщин достоинства? Да, но, согласно грекам и римлянам, все они производны от мужских. А красота? А античные статуи? А божественные скульптуры?.. Мы привыкли думать, что античность воспевала женскую красоту, о чем свидетельствуют все крупнейшие музеи мира. Но все это ложь и обман, как убедительно показывают профессора-феминистки из известных европейских университетов. Какой бы прекрасной ни изображал женщину художник, она всегда была лишь «объектом для удовлетворения мужских удовольствий».
Но самое интересное в книге — развенчание мифа о матриархате (чему посвящена целая глава), который был сочинен в XIX веке антропологами Баховеном и Морганом, подхвачен наивным Энгельсом и с радостью принят первыми суфражистками. Вывод современного интеллектуального феминизма резок и категоричен: на самом же деле «в обществах, поддающихся историческому исследованию, мы не находим даже слабых следов матриархата».2 В подтексте чувствуется даже определенная обида: подавляя и истязая прекрасный пол на протяжении столетий, эти коварные фаллократы в качестве подачки придумали «миф о матриархате», которого в действительности никогда не существовало.
Казалось бы, христианство должно было радикально изменить ситуацию. Ведь именно женщины остались со Спасителем, а апостолы — один из которых стал предателем, другой трижды отрекся — странным образом исчезли. Среди первых христиан преобладали женщины. Отсюда появились диакониссы, женщины-священники, сыгравшие огромную роль в раннехри-стианской истории. Но Церковь и светская власть (разумеется, мужские) сделали свое дело. В Восточной церкви диакониссы исчезли к XII веку, а в Западной — намного раньше. Наступившее Средневековье не сулило ничего хорошего. Второй том имеет красноречивый подзаголовок — «Молчание Средних веков». Надо ли говорить о том, что у христианских писателей и богословов можно найти еще более радикальные и уничижительные суждения о слабом поле…
Если сравнить новейший пятитомник с двухтомным «Вторым полом» Симоны де Бовуар, то последний никак не покажется устаревшим. Разумеется, «История женщин», созданная коллективом авторов, охватывает неизмеримо больший материал, но вместе с тем дробит общую картину на множество крайне любопытных, но недостаточно отрефлексированных частностей. Это типичные «гендерные исследования», ставшие столь популярными в 1970—2000-е годы. Тогда как «Второй пол» — по-настоящему философская книга, что выгодно отличает ее от многочисленных чисто эмпирических исследований нашего времени. И по охвату материала, эрудиции и тщательности анализа (исключение составляют лишь очевидные глупости, посвященные «освобождению женщины» в сталинской России, что простительно для левой интеллектуалки) немногие современные работы могут быть сравнимы с исследованием французской экзистенциалистки. Именно благодаря этой книге «второй пол» получил мощное идеологическое оружие в борьбе против репрессивной мужской цивилизации. Большинство феминисток идут по ее стопам, однако явно уступая в глубине анализа. Самое существенное де Бовуар высказала первой, все остальное — лишь добавления и вариации на ту же тему. Да, мир всегда принадлежал и, увы, по-прежнему принадлежит мужчинам, создавшим многочисленные мифы о женщине.
Первый том как раз и посвящен страстному развенчанию многочисленных мужских представлений о женщине — от древности до наших дней — как о «сосуде дьявола», «самке», «вампире», «пожирательнице», «ревнивой собственнице», «неполноценном существе», легкомысленной ветренице, неспособной к самостоятельному творчеству. Развенчание мифов сопровождается описанием жестоких и изощренных форм порабощения и угнетения, которым самовлюбленные самцы (а на самом деле ущербные и закомплексованные особи) подвергали слабый пол на протяжении тысячелетий. Текст изобилует портретами злостных фаллократов — от Пифагора до Серена Киркегора, от Фридриха Ницше до Дэвида Герберта Лоуренса (правда, почему-то отсутствуют такие «титаны» мизогинии, как Шарль Бодлер, Лев Толстой и Отто Вейнингер). Одним из редких в мировой культуре «друзей» женского пола оказывается, как ни странно, неисправимый романтик, а потому и «феминист» Стендаль.
Однако самые прихотливые приключения смысла начинаются во втором томе («Жизнь женщины») с его исходным тезисом: «Женщиной не рождаются, ею становятся», противостоящим аксиоме Зигмунда Фрейда: «Анатомия — это судьба». Книга пронизана пафосом освобождения, столь характерным для послевоенного поколения левых западных интеллектуалов и экзистенциализма в частности. Согласно экзистенциализму, существование предшествует сущности, человек свободен, он сам творит свою судьбу, точно так же может сотворить ее и женщина. Идеальный проект феминизма реален при выполнении двух условий: наличия независимой женщины, способной стать «полноправным членом общества», и подлинной любви двух свободных существ, где ни один из полов не порабощает другой (именно такой союз с переменным успехом и пытались осуществить Симона де Бовуар и Жан-Поль Сартр). Если первое вполне возможно, то странным образом именно любовь становится для женщины главным источником ее травматической зависимости. Для мужчины любовь — одно из проявлений жизни, «для женщины она — вся жизнь». В любви женщина отрекается от себя, для мужчины она становится лишь одной из форм самореализации. «Абсолютная влюбленная», отдавая себя целиком, требует ответного дара, которого, за редкими исключениями, увы, не получает.
Поборница эмансипации, де Бовуар, тем не менее, не жалеет красок для изображения биоантропологической драмы изначальной женской несвободы (глава «Влюбленная женщина»), и логика исследования ставит под сомнение и исходный тезис автора, и философию экзистенциализма. «Именно в этом состоит проклятие, тяготеющее над влюбленной женщиной, — ее любовь неизбежно превращается в требование равноценного дара. Отрекаясь от себя ради другого, она стремится в то же время добиться своего. Ей необходимо завладеть человеком, которому она отдает все свое существо. Она может жить лишь им и жить полной жизнью, для этого мужчина неизбежно должен посвятить всего себя ей».3 Превращаясь в любви в зависимое и подчиненное существо, влюбленная женщина находит множество способов в свою очередь поработить мужчину. В этом и состоит один из обманов любви, который с такой обидой разоблачают писатели-фаллократы, скажем, Стриндберг, Лоуренс или Монтерлан: любовь принимает форму дара, будучи на самом деле тиранией.
Де Бовуар, в отличие от своих академических последовательниц, постоянно обращается к опыту мировой литературы — художественные образы действуют намного сильнее, чем социологические или статистические данные. Она цитирует маргинальные и малоизвестные тексты, которые действуют не менее сильно, чем классические. Она приводит фрагменты из романов, дневников, частных писем тех, кого она называет «мученицами любви», женщин разных эпох и столетий — их жалобы, гнев, ненависть, плач и стон, свидетельства безмерной любви, жертвенности, самоуничижения и самоотречения одновременно — от любовницы Виктора Гюго Жюльетты Друэ до Колетт, Кэтрин Мэнсфильд или своей подруги Виолетты Ледук… Лучше всего эту полифонию чувств выразить словами самой де Бовуар:
«В └Адольфе“ Бенжамен Констан едко описал путы, которыми оплетает мужчину слишком возвышенная женская страсть. └Она не скупилась на жерт-вы, потому что единственной заботой было заставить меня принимать их“, — говорит он об Элеоноре. Действительно, жертвы, которые принимает любовник, превращаются в опутывающие его обязательства, при этом он лишен преимущества выглядеть человеком, который что-то дает сам. Женщина требует, чтобы он с благодарностью нес крест, который она на него возлагает. И ее тирания ненасытна. Влюбленный мужчина властен, но, если он получил то, что желал, он дает женщине определенную свободу и чувствует себя удовлетворенным. Что же касается взыскательной женской преданно-сти, то она не знает границ…»4
Парадоксальным образом феминистический пафос книги перечеркивается размышлениями о «влюбленной женщине» и заключительным пассажем этой главы: «Любовь в самом патетическом виде представляет собой проклятие, тяготеющее над женщиной, запертой в женском мире, не способной обходиться без посторонней помощи. Бесчисленные мученицы любви свидетельствуют против несправедливости судьбы, предлагающей им в качестве единственного спасения бесплодный ад».5
Это написано более шестидесяти лет назад о жизни и отношениях предыдущих веков. Что изменилось сегодня? На первый взгляд — все. Многие говорят о наступлении эпохи нового матриархата. Радикальный феминизм, как бы над ним ни иронизировали, достиг того, о чем женщины минувших дней даже и не мечтали. Помимо прочего феминизм привел к столкновению, борьбе, «вражде полов» и их отдалению друг от друга, о чем свидетельствует не только значительная часть литературы ХХ века, но и очевидный рост гомоэротизма. Но изменилась ли «влюбленная женщина» так же фундаментально, как переменилась ее социальная, психологическая и даже политическая роль в обществе? В какой степени изменилась биоантропологиче-ская природа человека? Социальные перемены лежат на поверхности. Но насколько они затронули глубинные онтологические сущности, не меняющиеся веками? У меня нет ответа на этот вопрос.
1. История женщин на Западе. В 5 т. Т. 1. От древних богинь до христианских святых. СПб., 2005. С. 76.
2. Там же. См. с. 457—472, посвященные «мифу о матриархате».
3. Симона де Бовуар. Второй пол. СПб., 1997. с. 736.
4. Там же.
5. Там же. С. 737.