Опубликовано в журнале Звезда, номер 2, 2013
Александр Жолковский
ПУК НЕЗАБУДОК
1.
Это выражение я ребенком услышал в одном интеллигентном доме, где оно употреблялось в качестве, как я быстро понял, игривого обозначения того, что научно называется метеоризмом, витиевато – пусканием ветров, нейтрально – газами, разговорно – пуканьем, а грубо по-стариковски – бздением и пердежом. Известны и такие эвфемизмы, как амбре, осторожно, газы! и отрефлектированный уже Гоголем оборот нехорошо вести себя.
Пук незабудок запомнился сразу – благодаря образцовой оксюморонности: зловоние наложено на цветочный аромат (сегодня было бы шикарно назвать так дезодорант для туалетов).[1] Знакомство с первоисточником пришло позже.
Басня
|
Трясясь Пахомыч на запятках, Пук незабудок вез с собой; Мозоли натерев на пятках, Лечил их дома камфарой. Читатель! в басне сей откинув незабудки, Здесь помещенные для шутки, Ты только это заключи: Коль будут у тебя мозоли, То, чтоб избавиться от боли, Ты, как Пахомыч наш, их камфарой лечи. |
Эта басня (1851) – одно из первых напечатанных произведений Козьмы Пруткова,[2] послужившее стилистическим камертоном для многих последующих, иногда использующих и ее мотивный репертуар.
ПЯТКИ
У кого болит затылок, Тот уж пяток не чеши! <..> Он, недолго размышляя, Осердяся на толчок, Хвать рукой за обе пятки – И затем в грязь носом хвать! Многие привычки гадки, Но скверней не отыскать Пятки попусту хватать! («Пятки некстати. Басня»). Опытен тавр и силен; ему нипочем притиранья! На спину вскочит как раз; в выю упрется пятой («Философ в бане»). Начинай от низшей степени, чтобы дойти до высшей; другими словами: не чеши затылок, а чеши пятки («Плоды раздумья, не включавшиеся…»).МОЗОЛИ
Весьма остроумно замечает Фейербах, что взоры беспутного сапожника следят за штопором, а не за шилом, отчего и происходят мозоли. («Плоды раздумья»).
Разорваки. Я полагаю: занять капитал… в триста тысяч рублей серебром… и сделать одно из двух: или пустить в рост, или… основать мозольную лечебницу… на большой ноге! Чупурлина. Мозольную лечебницу? Разорваки. На большой ноге! <…> Чупурлина. Я не совсем поняла, что ты мне сказал насчет мозольной фабрики? Разорваки. Мозольной лечебницы! («Фантазия»).НЕЗАБУДКИ
Слабеющую память можно также сравнивать с увядающею незабудкою («Плоды раздумья»).
ЧИТАТЕЛЬ
Здравствуй, читатель! Я знаю, ты рад опять увидеть меня в печати <…> Это показывает твой вкус («Черепослов, сиречь Френолог»).
Читатель! я пробовал петь эти куплеты на голос: «Unjourmaitrecorbeau» (там же).
ПУК Повар(вбегает в колпаке… с кастрюлей… и с пуком репы) («Фантазия»).ПАХОМЫЧ + ПУК НЕЗАБУДОК
Вот… все пришли… Друзья, бог помочь!.. Стоят гишпанцы, греки вкруг… Вот юнкер Шмидт… Принес Пахомыч На гроб мне незабудок пук («Предсмертное»).
2.
Заглавие – очевидная насмешка над сочинительными заглавиями басен («Ворона и лисица», «Мартышка и очки», «Листы и корни»). Кроме того, оно построено на броской аллитерации (З-Б/П-Т/Д-К) и образует идеальную строку 4-ст. хорея, с симметричными ударениями (на 2-й и 4-й стопах, между Б/П и Т/Д) и грамматическим сходством двух значащих слов (существительных ж. р. мн. ч., противопоставленных приставкой не, сочиненных союзом и и перекликающихся приставочными за).
Порядок слов в 1-й строке нарочито неправильный: нарушен установившийся к середине XIX в. запрет ставить подлежащее внутрь деепричастного оборота (надо было бы: Пахомыч, трясясь на запятках или: Трясясь на запятках, Пахомыч). Тем самым стилизована архаичная, причем не только басенная, традиция конца XVIII – начала XIX. Ср.
Глядя епископ на пепел пожарный, Думает: «Будут мне все благодарны» (Жуковский, «Суд Божий над епископом»; 1831).
С знакомцем съехавшись однажды я в дороге, С ним вместе на одном ночлеге ночевал (Крылов, «Бритвы»; 1828).
В тени фиалка притаясь, Зовет к себе талант безвестный (Вяземский, «Цветы»; 1822).
По крайней мере, мне казалось иногда, Что, сидя ты со мной, не в духе… (Грибоедов, «Молодые супруги»; 1815).[3]
Собственно, обыграна не только эта синтаксическая традиция вообще, но и конкретно самый хрестоматийный образец жанра – крыловская «Ворона и лисица» (1807) с аналогично инвертированным деепричастным оборотом: На ель Ворона взгромоздясь...[4]
2-я строка эффектно оркестрована: сначала идут два ударных У, оба после губного Б/П и в контексте К, чем выделяется сочетание ПУК незаБУдоК, потом — два ударных О. Внеметричность первого ударения на У и приглушает это У, а вместе с ним все слово пук, и привлекает к нему дополнительное внимание. Пук проговаривается как бы вполголоса, но тем более интригующе.
Мозоли на пятках – явление вероятное у запяточного лакея. Но подсказываемая глубокой коренной рифмой (на запятках/на пятках) мысль, будто общие в этих строках пятки — одни и те же и, значит, натирание мозолей само собой разумеется, — мысль ложная, чисто каламбурная.
Ничего удивительного нет и в лечении мозолей камфарой, но чем оно обычнее, тем меньше оснований видеть в этом сюжете что-то особенное, заслуживающее рассказывания и обобщения.
Единственное отклонение от тривиальности — это незабудки, которым посвящена целая строка. Они тем более ждут истолкования, что их ключевая роль подчеркнута параллелью с крыловской басней, где за архаичным деепричастным оборотом следует завязка драматического сюжета: Позавтракать было совсем уж собралась, А сыр во рту держала. На ту беду… (ср. …вез с собой)
На этом повествование кончается и начинается гораздо более длинная мораль (вместо четырех строк шесть, в то числе две не 4-х, а 6-стопных).[5] Здесь читателя и подстерегает неожиданность: незабудки ему предлагается откинуть, как помещенные для шутки. Такая конструкция называется в поэтике обнажением приема. Какой же именно прием подвергнут обнажению и в чем состоит шутка?
Освобождение нравоучительного ядра басни от облекающей его сюжетной конкретики — стандартная операция жанра.[6] И такое «нормальное» абстрагирование здесь налицо — в том, как мораль забывает о запятках, сосредотачиваясь исключительно на мозолях и их лечении.[7] Но запятки – связанный сюжетный мотив (мозоли натираются вследствиетряскойезды на запятках), а незабудки – свободный, сюжетно не важный (разве что в абсурдном смысле тяжести, усиливающей давление на пятки). Включение в сюжет такого избыточного свободного мотива, всяческое его акцентирование, а затем демонстративный отказ от него[8] и дают обнажение приема, образующее основной юмористический — метатекстуальный — ход нашей басни.
Но сводится ли юмор к шуточному отбрасыванию невинных незабудок или, может быть, вытеснение их из сюжета носит более серьезный, табуирующий характер — откидываются не столько сами незабудки, сколько их овеянный непристойными коннотациями пук? Иными словами, не является ли игривый смысл, приданный пуку незабудок в доме моих знакомых, полноправным компонентом басни, частью ее поэтического замысла, состоящего в столкновении двух лексем:
ПУК 1. Связка, небольшая охапка чего-л; пучок. П. соломы. Нарвать целый п. ботвы.
ПУК 2. Разг. Звук, издаваемый при выходе газов из кишечника. Громкий пук.[9]
Такой вывод подсказывается всем содержанием басни – отчетливым сдвигом фокуса с возвышенных, предположительно ароматных незабудок на то, что Бахтин назвал материально-телесным низом: пятки, мозоли и, наконец, камфару, с ее характерным запахом, активизирующим обонятельную сторону сюжета, в частности — ольфакторные коннотации пяток и мозолей. Ср., кстати, в «Вороне и лисице»: Вдруг сырный дух Лису остановил… [10]
Но так простокаламбурная игра на втором значении пука («газы из кишечника незабудок») не доказывается. Она может оставаться виртуальной, понимаемой читателем лишь в меру его испорченности.[11] Для того чтобы принять или отвергнуть ее на более или менее объективных основаниях, необходимо систематическое рассмотрение сходных эффектов в текстах Пруткова.
К этому располагает уже сам факт возвращения лексического репертуара басни в последующих текстах Пруткова, демонстрирующий ее родство с корпусом в целом. Особенно примечательно реминисцентное включение Пахомыча и пука незабудок в «Предсмертное». Примечательна перестановка слов (пук незабудок → незабудок пук) и постановка слова пук под рифму, более того, в позицию последней рифмы последнего творения умирающего поэта.[12] Это не только акцентирует словоформу пук, но и приближает, хотя бы внешне, ее употребление к абсолютному, без зависимого в род. пад. (здесь – незабудок), отличающего ПУК 2 от ПУК 1.[13] Однако и это не дает однозначного ответа на наш вопрос. Поэтому перейдем к обзору примеров, свидетельствующих о наличии в прутковских текстах установок на каламбурность, недосказанность и скабрезность.
3.
Начнем с непристойностей, отмечая тип материала и степень прозрачности намеков. Характерными темами служат: половые сношения (чаще гетеро-, реже гомосексуальные), половые органы, дефекация/скатология, анальность (и задница как ее локус ).
Иногда непристойность дается в лоб.
Отстань, беззубая!.. твои противны ласки! С морщин бесчисленных искусственные краски, Как известь, сыплются и падают на грудь <…> Прикрой, прикрой, старуха, Безвласую главу, пергамент желтых плеч И шею, коею ты мнишь меня привлечь! («Древней греческой старухе»).
Открыто непристойная и отталкивающая сцена, извинительная (но и еще более вызывающая) благодаря своей абсурдности (начиная с игры слов древней греческой) и риторике негодующего отрицания.
Кто не брезгает солдатской задницей, Тому и фланговый служит племянницей.*
*Во-первых, плохая рифма. Во-вторых, страшный разврат, заключающий в себе идею двоякого греха. На это употребляются не фланговые, а барабанщики («Военные афоризмы» Пруткова-сына с примечаниями командира его полка).
Прозрачное указание на гомосексуальную практику, комментируемое автором; локус – задница.
По мне, полковник хоть провалися, Жила б майорская Василиса!*
* Покорно благодарю (Там же).
Намек на половые связи, прозрачный и понятый автором.
Ax, господа! Быть беде! — Г. полковник сидит на биде!*
* Неправда! Никогда в жизни не сиживал! (Там же).
Прозрачная инсинуация по поводу изнеженности автора текста, им, по-видимому, понятая; акцент на половых органах и заднице.
«Изрядно <…> а сколько у того быка частей?» — «Осемь, — ответствовал [кухарь]. – «Отнюдь! <…> — одиннадцать у быка; а для сего и можно оный на одиннадцать блюд изготовить!» («Лучшее средство в таком случае»; «Гисторические материалы»). Прозрачно иносказательное указание на половые органы, оправданное кулинарным (а не сексуальным) контекстом и их принадлежностью быку.
Единожды аббат де Сугерий, с Иваном-Яковом де Руссо гуляя, незапно так сказал: «Обожди, друг, маленько у сей колонны; ибо я, на краткий миг нужду имея, тотчас к тебе возвратиться не замедлю». («Излишне сдержанное слово»; там же). Прямое указание на дефекацию (или мочеиспускание), смягченное куртуазностью дискурса.
В других случаях обсценность, достаточно очевидная для читателя, в тексте четко не проговаривается, мотивировкой чего служит тупость персонажей или автора.
Однажды к попадье заполз червяк за шею; И вот его достать велит она лакею. Слуга стал шарить попадью… «Но что ты делаешь?!» — «Я червяка давлю» («Червяк и попадья»).
Очевидное сексуальное заигрывание; двусмысленность создается неполной определенностью ситуации и наивностью/неискренностью обсуждающих ее участников.
А на землю лишь спустится ночь, Мы с рабыней совсем обомлеем… Всех рабов высылаю я прочь И опять натираюсь елеем («Письмо из Коринфа»).
Ожидание секса, затем явная бесполость; оба смысла прозрачны, но не даны в лоб, что мотивируется туманностью пародируемой поэтической манеры.
Полно меня, Левконоя, упругою гладить ладонью; Полно по чреслам моим вдоль поясницы скользить. Ты позови Дискомета, ременно-обутого тавра <…> Опытен тавр и силен; ему нипочем притиранья! На спину вскочит как раз; в выю упрется пятой. Ты же меж тем щекоти мне слегка безволосое темя; Взрытый наукою лоб розами тихо укрась(«Философ в бане»).
Сочетание гетеро- и гомосексуальных аспектов ситуации с отсутствием у лирического субъекта (автора?) сексуальных интересов; половой несостоятельности вторит интеллектуальная — слепота к смыслу описываемого, мотивирующая непрямоту намека.Желанья вашего всегда покорный раб, Из книги дней моих я вырву полстраницы И в ваш альбом вклею… Вы знаете, я слаб Пред волей женщины, тем более девицы. Вклею!.. Но вижу я, уж вас объемлет страх! Змеей тоски моей пришлось мне поделиться; Не целая змея теперь во мне, но — ах! — Зато по ползмеи в обоих шевелится («В альбом N. N.»). Пряно двусмысленный сексуальный сюжет: соблазнение лирического «я» евоподобной героиней, фаллический образ змеи, соединяющей персонажей; рискованный глагол, годный и для описания пенетрации (Вклею!);маскировка непристойности путем проекции на ситуацию альбомного экспромта.
В гарнизонных стоянках довольно примеров, Что дети похожи на г.г. офицеров*.
*Я сам это заметил («Военные афоризмы»).
Прозрачный намек на половые связи, маскируемый наивностью авторов афоризмов и примечаний.
Более изысканный вариант — непристойности, казалось бы не прописываемые в тексте прямо, но однозначно задаваемые с помощью ловленой рифмовки.[14]
Если двигаются тихо, Не жалей солдатских [жоп] — Посмотри, как порют лихо Глазенап и Бутеноп (Там же).
Акцент на заднице; обсценность преимущественно словесная и совершенно очевидная (в том числе автору) благодаря технике ловленой рифмы (с заменой табуированного слова многоточием).
Если ищешь рифмы на: Европа, То спроси у Бутенопа*.
* Кстати подвернулся Бутеноп. Ну, а если бы его не было? Приказать аудитору, чтобы подыскал еще рифмы к Европе, кроме… (Там же).
Словесная непристойность, осознаваемая автором; акцент на заднице; опущенная ловленая рифма.
Тому удивляется вся Европа, Какая у полковника обширная шляпа*.
*Чему удивляться? Обыкновенная, с черным султаном. Я от формы не отступаю. Насчет неправильной рифмы, отдать аудитору, чтобы приискал другую (Там же).
Непристойность — задница; ловленая рифма (с подстановкой другого слова вместо табуированного); наивное непонимание эффекта автором.
Лиза (хладнокровно). В шкап, папаша; купаться. Все (к ней, торопливо). Подожди, Лиза, бесстыдница!.. Дай спустить занавес! («Черепослов…»).
Непристойное обнажение персонажа; прямое указание, сопровождаемое мерами по сокрытию.
Еще один характерный способ одновременно фокусирования внимания на обсценностях и их сокрытии – это неопределенные упоминания, чаще всего подозрения, о чем-то неприличном, без какой-либо конкретизации подозреваемого содержания.
Г-жа Разорваки. Я вам расскажу мой сон. Все <…>Расскажите, расскажите! Г-жа Разорваки. (<…> сохраняя свой громкий и сдобный голос). Видела я, что в самой середине…Миловидов (останавливает ее <…>). Питая к вам, с некоторых пор, должное уважение, я вас прошу… именем всех ваших гостей… об этом сне умолчать(«Опрометчивый Турка, или: Приятно ли быть внуком?»).
Полная неопределенность подозреваемого неприличия; мотивировка подозрений — вероятность непристойного сновидения, особенно у женщины, лейтмотивом образа которой является ее сдобный голос.
Особо примечательны случаи, где сокрытие обсценного смысла возлагается на специальную фигуру – цензора, вносящего в текст купюры.
Аналогичная самоцензура налицо и в ряде примеров выше: из «Черепослова» — с опусканием занавеса; из «Военных афоризмов» — с рекомендациями аудитору о подыскании пристойной рифмы; и из «Фантазии» — с пресечением одним из персонажей намерения другого рассказать свой сон.
Чупурлина.* А какой породы? Кн. Батог-Батыев. Мужеской, сударыня. Чупурлина. Штуки делает? Кн. Батог-Батыев. Бывает-с.., большею частию на креслах.** *Этого вопроса Чупурлиной и ответа на него кн. Батог-Батыева не оказывается в театральной рукописи. Примечание К. Пруткова.) **Слов: «Большего частию на креслах» недостает в театральной рукописи.
Примечания К. Пруткова («Фантазия»).
Устранение цензором упоминания о поле собаки: описание ее дефекационного поведения с помощью эвфемизма (штуки делает); две цензорские купюры.Кутило-Завалдайский. Весьма любопытно видеть: кто автор этой пьесы? (Смотрит в афишку.) Нет!.. имени не выставлено!.. Это значит осторожность! Это значит — совесть не чиста… А должен быть человек самый безнравственный!.. Я, право, не понимаю даже: как дирекция могла допустить такую пьесу?* Это очевидная пасквиль!..** Я, по крайней мере, тем доволен, что, с своей стороны, не позволил себе никакой неприличности, несмотря на все старания автора! Уж чего мне суфлер ни подсказывал?.. То есть, если б я хоть раз повторил громко, что он мне говорил, все бы из театра вышли вон! Но я, назло ему, говорил все противное. *Цензор вычеркнул слова: «как дирекция могла допустить» и написал: «как можно было выбрать».
**Слова: «Это очевидная пасквиль» —— вычеркнуты цензором(«Фантазия»).
Самоцензура со стороны автора, дирекции и ведущего персонажа/актера, меняющего авторский текст; ее дублирование цензором, изменяющим монолог этого актера; непристойности, которые не произносятся, а лишь констатируются на мета-уровне.Купирование текста, проблематизирующее его идентичность, — глубокая параллель к метатекстуальному решению откину[ть] незабудки. И если задуматься, что́ же именно подлежит там (само)цензуре, то подозрительный пук, конечно, перетянет невинные незабудки.
4.
Вслед за неприличными намеками и мета-установкой на их выявление и цензурирование рассмотрим еще одну текстуальную стратегию прутковского дискурса: пристрастие к каламбурам, создающим атмосферу двусмысленности и настраивающим читателя на поиск и расшифровку скрытых значений.
Прутковские каламбуры по большей части нарочито неуклюжи, что акцентирует их чисто словесный, условно-литературный характер. Рассчитанные на прозрачность для читателя, они, как правило, осознаются и автором-рассказчиком.
Некоторый градодержатель, имея <…> двух благонадежных, прозвищами: Архип и Осип <…> То сии градодержателевы холопы, застигнуты будучи в пути прежестоким ненастьем, изрядную простуду получили, от коей: Архип осип, а Осип охрип («К кому придет несчастие» — «Гисторические материалы»). Наивная игра слов, мотивированная незамысловатым сюжетом и принимаемая автором за интересную.
Иногда каламбур осознается кем-то из персонажей или автором, но не замечается особо тупым персонажем, чье непонимание поддерживается нелепостью самого каламбурного сближения.
То раз садовника к себе он [помещик] призывает И говорит ему: «Ефим! Блюди особенно ты за растеньем сим; Пусть хорошенько прозябает». Зима настала между тем <…> И так Ефима вопрошает: «Что? хорошо ль растенье прозябает?» «Изрядно, — тот в ответ, — прозябло уж совсем!» Пусть всяк садовника такого нанимает, Который понимает, Что значит слово «прозябает» («Помещик и садовник»)
Игра на разнице современного и архаического значений ключевого слова, составляющая суть как сюжета, так и морали; мотивировка — языковая некомпетентность персонажа.
«Кто доблестней: Кох или Вагнер?» <…> Я комнату взглядом окинул И, будто узором прельщен: «Мне нравятся очень… обои!» — Сказал им и выбежал вон. Понять моего каламбура Из них ни единый не мог («Доблестные студиозусы»).
Подчеркнуто неуклюжий каламбур, мотивированный психологическим неудобством ситуации; осознание автором и обнажение приема – употреблением термина каламбур и графическим выделением ключевого слова; непонимание со стороны персонажей.
«Что ж здесь мое?» — «Да всё, — ответил голова. — Вот тимофеева трава…» <…> «Чужого не ищу <…>; люблю свои права! Мою траву отдать, конечно, пожалею; Но эту возвратить немедля Тимофею!» <…>Антонов есть огонь, но нет того закону, Чтобы всегда огонь принадлежал Антону(«Помещик и трава»).
Нелепый каламбур, основанный на буквализации идиомы; мотивировка – языковая некомпетентность персонажа; каламбур осознается автором и в морали обнажается.Как у одного кухаря <…> спрашивано было: сколько детей имеет? — То сей, опытный в своем деле искусник, дал следующий, сообразный своему рукомеслу, ответ: «<…> осемъ персон» («Соответственное возражение одного кухаря» — «Гисторические материалы»). Невольный каламбур, мотивированный, как разъясняет автор, профессиональным словоупотреблением.
[Д]е-ла-Шарбонер не замедлил господину де Рогану особые капли прописать, которые по двадцати в воде принимать велел; а назавтра к сему больному <…> вошед и оного в холодной ванне сидящего и спокойно прописанные капли ложечкой пьющего увидев <…> воскликнул: «Что вы делаете?» <…> [Г]ерцог де Роган из ванны ему ответствовал: «Не вы ли сами <…> многажды наказывали мне: капли сии по двадцати в воде принимать?» («И великие люди иногда недогадливы бывали», — «Гисторические материалы»).
Наивное овеществление персонажем неправильного выбора из двух контекстуальных значений слова; разъяснение автора.
Лефебюр-де-ла-Фурси <…> к исследованию мафематических истин непрестанно свой ум прилагавший <…> наровне с другими королю в охоте сопутствовать согласился. Но когда <…> добрый сей король знаменитого того мафематика узрел <…> тщательно, с превеликим прилежанием, на ладони дробь перебирающего <…> и <…> громко его вопросил: «Что вы делаете<…>?»<…>«Вот уже два часа, государь мой, как тщетно силюсь я привести сию дробь к одному знаменателю!» — Возвратясь домой, король не упустил передать таковой ученого ответ молодым принцессам <…> много в тот вечер смеявшимся оному («Ученый на охоте», там же).
Овеществление второго значения слова, реально невозможное, т. е чисто литературное; мотивировка – рассеянность ученого; реакция персонажа, понявшего игру слов.
Роль проницательного персонажа, чуткого к игре слов, особенно важна в пьесах, где автором события не комментируются.
Силин. Да, ко мне должна быть всеобщая любовь!Любовь(входя).Признаюсь, можно вам к чести приписать такие слова. Силин(в недоумении).Что такое?Любовь(выражая неудовольствие). Я только ваша, а не всеобщая.Силин (гневно).Необразованная! не о тебе речь <…> Дон-Meрзавец. Прикажи поскорее дать нам саго и дозволь отдохнуть на твоей вилле. Силин (<…> с удивлением подает ему вилу, подняв оную с травы) <…> Извольте, но на кресле, полагаю, вам будет спокойнее <…> Сию минуту прикажу приготовить вам саго и ватрушки. Ослабелла <…>Значит, мы скоро будем есть, Мерзавец?Силин (обидясь). Что? что такое?Дон-Meрзавец.Не сердитесь, почтенный незнакомец, она, то есть Ослабелла…Силин <…> Хоть бы она и совсем раскисла, а все-таки ругать русского дворянина не смеет.Дон-Meрзавец. Это имя ее такое — Ослабелла, а мое — Дон-Мерзавец («Любовь и Силин»).
Серия каламбурных накладок, двигающих действие и диалог; наперсница Силина по имени Любовь, а иногда и он сам, особенно слепы к двусмысленностям, гость разъясняет некоторые из них; другие, подразумевается, очевидны читателю, хотя никем и не разъясняются.
Бывает, что слепоту к игре слов проявляет сам автор и это дается совершенно впрямую.
Приятно поласкать дитя или собаку, но всего необходимее полоскать рот («Плоды раздумья»).
Неточный каламбур, принимаемый автором за однозначное употребление одного и того же слова.Чаще вывод об авторском непонимании каламбура подсказывается читателю по умолчанию.
Хороший стан, чем голос звучный, Иметь приятней во сто крат <…> Какой-то становой, собой довольно тучный <…> Вдруг голос горлицы внезапно услыхал… «Ах, если б голосом твоим я обладал, — Так молвил пристав <…>» А горлица на то <…> воркуя, отвечала: «А я твоей завидую судьбе: Мне голос дан, а стан тебе» («Стан и голос»).
Натянутый каламбур, нарочито неуклюже вписанный в сюжет путем этимологизации слова становой; эта лингвистическая операция по-видимому принимается автором за правильную.
Вдруг слышит голос из ворот: «Чиновник! окажи мне дружбу; Скажи, куда несешься ты?» — «На службу!» <…> Чиновник, курицу узревши, этак Сидящую в лукошке, как в дому, Ей отвечал: «<…> Несусь я, точно так! Но двигаюсь вперед; а ты несешься сидя!» Разумный человек коль баснь сию прочтет, То, верно, и мораль из оной извлечет («Чиновник и курица»).
Сюжет, сводящийся к игре слов, которая обсуждается, но не понимается персонажами и оставляется без комментариев автором.Интендант <…> де Графиньи, прогуливаясь в один летний день в двух черных камизолах <…> [Дюк де Ноаль] вопросил: «Господин интендант! возможно ли? Два камизола в столь знойный день?» — На что, с тоном печали, ответствовал: <…> «[В]чера скончался дед мой, а сегодня испустила дух моя бабка! Для чего и надел я сугубый траур» («Два камизола» — «Гисторические материалы»). Наивное смешение и овеществление двух значений слова сугубый – устарелого («двойной») и современного («особо интенсивный»); двусмысленное отсутствие авторского комментария.
5.
Убедившись в пристрастии авторов прутковского дискурса, с одной стороны, к непристойностям, чаще всего подразумеваемым, а с другой, к каламбурам, естественно предположить, что в нем будут представлены и совмещения обеих установок. Собственно, один подобный случай нам уже встретился — игра на словах всеобщая любовь в пьесе «Любовь и Силин». Ср. еще скабрезные каламбуры, подаваемые с разной степенью прямоты:
Откровенно сексуальный сюжет, искусно мотивирующий непристойное осмысление слова чашка; разоблачение попыток сокрытия.
Раз архитектор с птичницей спознался. И что ж? — в их детище смешались две натуры: Сын архитектора — он строить покушался; Потомок птичницы, он строил только – куры («Эпиграмма № II»). Откровенная игра на эротическом значении ключевого слова; смягчение куртуазностью стиля (строить куры – из французского).
[Эпиграф:] Quousque tandem, Catilina, abutere patientia nostra? Цицерон. [Текст] «При звезде, большого чина, Я отнюдь еще не стар… Катерина! Катерина!» — «Вот несу вам самовар» — «Настоящая картина!..» — «На стене, что ль? это где?» <…> «Из терпенья, Катерина, Ты выводишь наконец!!.» («Катерина»). Неуклюжая, но прозрачная для читателя игра на сходстве имен Catilina/Катерина и словах о выходе из терпения; непонимание служанкой как сексуальных притязаний хозяина, так и его сугубо литературной игры слов.
Старый альгвазил Мне рукою дерзостной Давеча грозил. Но его для сраму я Маврою* одену.
*Здесь, очевидно, разумеется племенное имя: Мавр, мавританин, а не женщина Мавра. Впрочем, это объяснение даже лишнее, потому что о другом магометанском племени тоже говорят иногда в женском роде: турка <…> Примечание К. Пруткова(«Желание быть испанцем»).
Переодевание мужчины в Мавру (возможно, отсылающее к этому имени и аналогичному маскараду в «Домике в Коломне» Пушкина), мыслящееся как символическая кастрация; неуклюжее отмежевание от такого понимания в примечании.
Люблю тебя, дева <…> И юноши зрю подбородок пушистый <…> Красивой хламиды тяжелые складки Упали одна за другой… Так в улье шумящем, вкруг раненой матки, Снует озабоченный рой («Древний пластический грек»).
Поэтичная недосказанность, за которой может прочитываться гетеро- и гомосексуальная оргия, начинающаяся с обнажения лирического «я»; возможность каламбурного осмысления раненой матки.О правомерности прочтения пука незабудок как обсценного каламбура и идет речь. В ее пользу говорят многие черты прутковского дискурса: вкус к рискованным ситуациям, прозрачным намекам, игре слов и их совмещениям; культивирование нарочито натянутых каламбуров, претендующих на чисто литературный статус; техника неопределенности, непроницаемости, умолчания и тем самым одновременно сокрытия и мотивировки абсурдных прочтений; наконец, игра с цензурированием, купированием и иным редактированием текста, подрывающая его целостность и определенность и авторизующая свободу интерпретаций.
Окончательного ответа на наш вопрос все это, пожалуй, не дает. С одной стороны, обсценное осмысление пука незабудок нельзя признать бесспорно вписанным в структуру текста, а с другой… с другой, трудно предположить, чтобы авторы Пруткова, с их очерченным выше репертуаром установок,[15] могли не отдавать себе отчета в возможности подобного прочтения. Сознательное же сохранение этого потенциального каламбура в составе прутковского корпуса равносильно его легитимации. Так или иначе, не исключено, что, оставаясь не доказанной, каламбурная интерпретация пука незабудок обретет, благодаря проведенному анализу, статус неотделимости – неоткидываемости в сторону — от прутковского текста.[16]
ЛИТЕРАТУРА
Виноградов В.В. 1994 [1964]. Незабудка // Он же. История слов: около 1500 слов и выражений и более 5000 слов, с ними связанных / Ред. Н.Ю. Шведова. М.: Толк. С. 369-373 (http://wordhist.narod.ru/nezabudka.html)
БТСРЯ 2000 – Большой толковый словарь русского языка / Сост. С.А. Кузнецов. СПб.: Норинт.
Борисов, С. 1994, сост. Русский смехоэротический фольклор / Сост. С. Борисов. СПб.: Атос.
Гнедич П.П. 2000[1929]. Книга жизни. Воспоминания 1855-1918. М.: Аграф [Л.: Прибой].
Лурье М.Л. Стихотворные «обманки» // Русский школьный фольклор / Сост. А.Ф. Белоусов. М.: Ладомир; АСТ. С. 530-544.
Минаев Д.Д. 1947. Собр. стихотворений / Вступ. ст., ред. и примеч. И. Ямпольского.
Прутков Козьма. 1965. Полн. собр. соч. / Вступ. ст., сост. и примеч. Б.Я. Бухштаба. Л.: Сов. писатель, 1965.
Ронен Омри. Каламбуры // Звезда, 2005, 1: 228-233.
Толстой А.К. 2004. Полн. собр. стихотворений и поэм / Вступ. ст., сост. и примеч. И.Г. Ямпольского. СПб.: Академический проект.
Фет А. А. 1959. Полн. собр. стихотворений / Вступ. ст., сост. и примеч. Б.Я. Бухштаба. Л.: Сов. писатель.
ПРИМЕЧАНИЯ
За замечания я благодарен Михаилу Безродному, Н.А. Богомолову, А.С. Немзеру, Ладе Пановой, Олегу Проскурину и Ф.Б. Успенскому.
[1] Ср. школьный акростих, совмещающий анальность, цветы и игру с запахом:
Жасмин
хорошенький цветочек, Он пахнет очень хорошо Понюхай-ка его,
дружочек,
А рвать не надобно его!
Об истории слова незабудки в русском языке и о его позитивных поэтических коннотациях см. Виногорадов 1994
[2] См Прутков: 426; цитаты (без постраничных ссылок) — по этому изданию.
[3] О сознательности игры с деепричастиями свидетельствуют и другие устарелые их употребления:
И прямо, кажется, к предмету я отнесся; И, поэтичнее его развить хотев…(«Безвыходное положение»).
Призванью своему по гроб не изменя…(«К Толпе»).
Некогда маршал де Басомпьер, задумав угостить в будущий четверток ближайших сродников своих, кухарь сего вельможи пришел от того в немалую мыслей расстройку («Лучшее средство в таком случае» — «Гисторические материалы»).
Две молодые Италийские благородные девки, в зелени на прекрасной долине сидевши, помимо их проходил седой, но непомерно прыткий старик («Ответ одного италийского старца» — там же).
Всем ведомый англицкий вельможа Кучерстон, заказав опытному каретнику небольшую двуколку…, сей каретник не преминул оную к нему во двор представить … [Н]апоследок, острый пред тем разум имев, мозгу своего от повторенных ударов, конечно, лишился («Недогадливый упрямец» — там же).
[4]Указание на Крылова как объект пародирования есть в «Биографических сведениях о Козьме Пруткове»:
Он тотчас же возревновал славе И.А. Крылова, тем более, что И.А. Крылов тоже состоял в государственной службе и тоже был кавалером ордена св. Станислава 1-й степени. В таком настроении он написал три басни: «Незабудки и запятки», «Кондуктор и тарантул» и «“Цапля и беговые дрожки».
Под сурдинку «Ворона и лисица» проходит и в примечании к пьесе «Черепослов, сиречь Френолог», косвенно – через французскую песенку — отсылающем к прототипу крыловской басни — «LeCorbeauetleRenard» Лафонтена:
Читатель, я пробовал петь эти куплеты на голос: «Unjourmaitrecorbeau»; — выходит отлично. Испытай.Примечание Козьмы Пруткова.
Кстати, лафонтеновский текст начинается: Maître Corbeau, sur un arbre perché, Tenait en son bec un fromage. Maître Renard, par l’odeur alléché,… — без инверсии подлежащего.
[5]Количественное разрастание текста сопровождается синтаксическим усложнением – появляются: обращение (Читатель!), императивы (заключи, лечи), причастный оборот (помещенные…), разветвленный гипотаксис (придаточное условия с коль, придаточное цели со чтоб и сравнительный оборот с как). Преемственную связь с повествовательной частью обеспечивает деепричастный оборот (откинув…).
[6]Это общий принцип искусства — воплощение абстрактного в конкретном, наиболее наглядным проявлением чего является басня; недаром именно на ней основал свою теорию словесности Потебня (повлиявший на Белого и его учение о символе).
[7]«Забывание» о запятках и незабудках спроецировано и в фонетику: консонантный комплекс Н-З-Б/П-Д/Т-К, эффектно разыгранный в начальных строках, полностью исчезает из морали (после программных слов об откидывании).
[8] В каламбурном противоречии, к тому же, с буквальным смыслом слова незабудки!
[9] См. БТСРЯ: 1045.
[10] Ср., кстати, школьную вариацию на Крылова: Ворона перднула во все свое ебало, Сыр выпал, с ним была плутовка такова.
Негативные обонятельные коннотации пяток и кишечных газов совмещены в пословице-загадке (отраженной у Даля): Метит в пятки, а попадает в нос.
[11] Каламбурно осмысляют иногда пук стихов у Вяземского («Спасителя рожденьем…», 1814; «Того-сего», 1824), Пушкина («К сестре», 1817) и Дельвига («К Шульгину», 1817), отсылающий к строке В подарок пук стихов из послания Жуковского «К Батюшкову» (1812). Но текстуальными или документальными свидетельствами (кроме озорной репутации арзамасцев) это, как будто, не подтверждается, – в отличие от таких ясных случаев (благодаря каламбуру и на соседнем глаголе), как в строках (предположительно Д. Минаева; источник не установлен – А. Ж.):
Бегут все, вас завидя издали, С тех пор как «пук стихов» вы издали.
[12] Последней рифмы, но не последнего слова: заключительная строчка (Зовет Кондуктор… Ах!…) остается не зарифмованной ввиду смерти автора.
[13]Употребленная оба раза винительная (= именительная) форма этих двух лексем — единственная, благодаря нулевому окончанию, общая у них; остальные различаются местом ударения.
[14] Ее любителем был А.К. Толстой, самый знаменитый из авторов Козьмы Пруткова (но не «Незабудок», написанных Александром Жемчужниковым):
«Погодите вы, злодеи! Всех повешу за [муде] я!» («Бунт в Ватикане»; Толстой: 267).
Таирова поймали! Отечество, ликуй! Конец твоей печали — Ему отрежут нос!… С осанкой благородной, Бродя средь наших стен, Таиров… Показывал нам [хрен? член?]… И вот велит он тайно Подсматривать везде, Не узрят ли случайно Хоть чьи-либо [муде]… «Скажите, вы ль тот дерзкий, — Все вместе вопиют, — Который дамам мерзкий Показывает [уд]?»… «Его без телескопа не узрят никогда, Затем, что он не [жопа], Прощайте, господа» («Ода на поимку Таирова»; Толстой: 298-302).
У Толстого часты и другие непристойные мотивы: целый сюжет с обнажением задницы («Сон Попова»), еще один вокруг кастрации (с упоминанием мозолей; «Бунт в Ватикане») и серия дефекационных (и иных) непристойностей в «Мудрости жизни», содержащей целую строфу о газах:
Жилься докрасна в запоре, А поноса вспять не нудь. Замарав штаны малиной Иль продрав их назади, Их сымать не смей в гостиной… Если кто невольным звуком Огласит твой кабинет, Ты не вскакивай со стуком, Восклицая: «Много лет!»… От стола коль отлучиться Повелит тебе нужда, Перед дамами хвалиться Ты не должен никогда. Коль сосед болит утробой, Ты его не осуждай, Но болящему без злобы Корша ведомость подай… Всем девицам будь отрада, Рви в саду для них плоды, Не показывай им зада Без особенной нужды… Также было б очень гадко Перст в кулак себе совать Под предлогом, что загадка Им дается отгадать (Толстой: 294-298).
О ловленой рифмовке (стихотворных «обманках») в школьном фольклоре см. Лурье: 531-533; небольшую антологию стихов с так наз. «скользкими» рифмами см. Борисов: 140-146.
[15] Надо сказать, что их литературный espritmaltourné не составлял исключения среди современников. Ср. Фет: 515, 522, 534, 505:
Теперь, о Клио, понимаю, Как их [ебли]! С тоскою в сердце прилагаю Здесь 2 рубли («М.Н. Лонгинову»).
В ней, покуда чин стяжаешь, Изумя Европу, Рожу калом измараешь А не то, что [жопу] («Не толкуй об обезьяне…»).
Понятен зов твой сердобольный И для отцов и для детей: С базара – храм искусств угольный, Ты с переулка – дом б[лядей] («Понятен зов твой сердобольный…»).
Да, у нас на месте лобном, На народной площади́, Калачи так славно сдобны, Что наешься и – [перди] («Автору стихов “Безыменному критику”…»).
Cр., кстати, дефекационное снижение незабудок:
Запою я песню звездам, Вспомню лилий, незабудок, А потом замечу кстати, Что расстроил я желудок («От германского поэта…»; 1865; Минаев : 96; отзвук Пруткова?).
У Фета скрытый – на этот раз фаллический – смысл усматривается в слове пучок:
«В… стихотворении… “Язык цветов”… привлека[ется] внимание к эротическому смыслу тайнописи "пучка", отчасти каламбурной:
Мой пучок блестит росой… Я давно хочу с тобой Говорить пахучей рифмой» (Ронен: 230).
[16] Рассказывая о происхождении названия знаменитой «Вампуки, невесты африканской, образцовой во всех отношениях оперы» (1909), М.Н. Волконский указал на анекдот о том, как воспитанницы Смольного института, приветствуя принца Ольденбургского, спели ему на мотив из Мейербера: Вам пук, вам пук, вам пук цветов подносим…, и одна дама приняла словосочетание вам пук за имя собственное (см. Гнедич, гл. 26: «Мои воскресенья … Рождение "Вампуки"»).
До наших времен дожила одна из вариаций на эту тему, распевавшаяся (по свидетельству Дм. Быкова, электр. письмо от 26.07.12) артекскими пионерами и в XXI в.:
Мы пи-, мы пи-, мы пионеры Юга, Нас ра-, нас ра-, нас радует весна. Нас сы-, нас сы-, нас сытно накормили И вы-, и вы-, и вывели гулять. На са-, на са-, на самом солнцепеке Мы пук, мы пук, мы пук цветов сорвем. Ножо-, ножо-, ножом мы их подрежем И ба-, и ба-, и бабушке снесем.
Ср. также:
Под жо… под жо… Под желтеньким листочком Мы пук… мы пук…Мы пук цветов нарвали, Мы пер… мы пер… Мы перли чемодан (Лурье: 535)
В детской субкультуре издавна бытует множество аналогичных песенок с ловлеными зачинами.