Опубликовано в журнале Звезда, номер 11, 2013
Памяти петербургского историка
Виктора Бортневского
Накануне Великой войны в Русской Императорской армии мирного времени насчитывалось более 1,4 млн чинов, в том числе 42—43 тысячи генералов, штаб- и обер-офицеров. При этом некомплект офицерских кадров к 24 июля 1914 года1 составлял 3000 человек, благодаря чему юнкеров выпуска 1914 года пришлось произвести в офицеры на две недели раньше положенного срока. С объявлением мобилизации призыву подлежали еще примерно 3,5 млн человек, чем исчерпывался запас резервистов в возрасте до 38 лет включительно. В элитных войсках Гвардии, сосредоточенных в Санкт-Петербургском и — в меньшей степени — Варшавском1 военных округах, служили примерно 85—90 тысяч чинов, включая почти 2,5 тысячи генералов, штаб- и обер-офицеров. 23 гвардейских генерала принадлежали к Свите Его Император-ского Величества.
30 августа 1913 года гвардейский Петербург торжественно отметил 100-летие сражения под Кульмом в Богемии. В первый день Кульмской баталии 1813 года сводный отряд под командованием генерал-лейтенанта Александра Остермана-Толстого, включавший части 1-й гвардейской дивизии (преображенцы, семеновцы, измайловцы и лейб-егеря) генерал-майора Григория Розена, сдержал натиск превосходящих сил I армейского корпуса дивизионного генерала Доминика Вандама. Знаменитый корпусной командир Наполеона некогда прославился своею храбростью, попустительством грабежам и организацией массового террора в период Французской революции. Теперь ему надлежало перехватить линии отступления союзной Богемской армии, в войсках которой находился русский император Александр I. Союзникам грозил разгром — и не только военный, так как его прямым политическим результатом мог стать австро-французский сепаратный мир и развал антинаполеоновской коалиции. Но на пути Вандама, имевшего двойное превосходство в силах, стал отряд Остермана-Толстого. В жестоком бою русские отбили упорные штурмы своих позиций. Особенно отличились семеновцы, потерявшие убитыми и ранеными практически половину полка. Остерману-Толстому перебило руку неприятельским ядром. Ранним вечером противник выдохся, а на следующий день корпус Вандама попал в окружение подошедших союзников. Часть французов во главе с командиром сложила оружие, другие сумели бежать, но потеряли боеспособность. Именно благодаря Кульмской победе возникла традиция награждения русских офицеров прусским (германским) орденом Железного креста (Eisernes Kreuz). Военный инвалид Остерман-Толстой удостоился звания кавалера Большого креста Железного креста. Нагрудным знаком лейб-егерей стал Железный крест, названный Кульмским.
В кровопролитном сражении под Кульмом Гвардия вписала в свою историю яркую страницу. Поэтому празднества 1913 года выглядели торжественно. Главнокомандующий войсками Гвардии и округа, генерал от кавалерии великий князь Николай Николаевич (младший) принимал парад Л.-гв. Егерского Его Величества полка. Генерального штаба генерал-майор Борис Геруа, бывший тогда командиром 1-го батальона в чине полковника, в эмиграции вспоминал: «Я последний раз маршировал перед фронтом полка во главе своего первого батальона, стараясь, будучи пешком, „печатать ногу“ и лихо салютовать Великому князю. Не могло прийти в голову, что примерно через два года лейб-егеря окажутся под моей командой в настоящем бою, далеко, под Вильной». Спустя год, 23 июля 1914 года в Красном Селе, снискавшем историче-скую известность как место маневров и лагерей, состоялся последний гвардейский парад по случаю визита Раймона Пуанкаре. Причем чины Гвардии маршировали перед президентом Французской республики под Лотарингский марш, что было само по себе словно предзнаменованием.
Перед мобилизацией в состав Гвардии входили: Собственный Его Императорского Величества Конвой (1-я и 2-я Кубанские, 3-я и 4-я Терские сотни), рота Дворцовых гренадер, 13 пехотных, 4 стрелковых и 13 кавалерийских полков, 3 артиллерийские бригады и Конная артиллерия (2 трехбатарейных дивизиона), Стрелковый артиллерийский (2 батареи) и Мортирный (3 батареи, около 20 офицеров, около 600 нижних чинов) дивизионы, Саперный батальон (4 саперных и телеграфная роты, 20—25 офицеров, около тысячи нижних чинов), Запасной кавалерийский полк (10 эскадронов), Жандармский полевой эскадрон, Гвардейский экипаж (7 генералов и адмиралов, 52 строевых офицера, около 2 тысяч матросов) и Гвардейская авиационная рота (около 150 чинов).2 Для каждого полка тщательно подбирались новобранцы определенного типа. Гренадеры комплектовались темноволосыми, егеря — невысокими и худыми, конвойцы — невысокими бородачами (шатенами и брюнетами), конногвардейцы — рослыми брюнетами с маленькими усами, московцы — рыжими бородачами, павловцы — курносыми блондинами, преображенцы — рослыми блондинами и т. д. Кавалерийские и казачьи части подбирали коней строго определенной масти.
Гвардейский
пехотный полк в мирное время насчитывал 2,5 тысячи нижних чинов и 70—80
офицеров (4 батальона, 16 строевых рот). В военное время численность полка
возрастала почти до 4 тысяч человек. В пехотной роте
в мирное время несли службу от 3 до 5 офицеров и 107 нижних чинов, в военное —
4 офицера и 235 нижних чинов (фельдфебель, каптенармус, 4 старших и 14 младших
унтер-офицеров, 20 ефрейторов, 180 рядовых и 15 нестроевых). В военное время
рота, которой командовал, как правило, командир в чине капитана, включала 4
взвода по 4 отделения (в мирное время могло быть 2 отделения). Очень важные в
военно-воспитательном значении должности ротного фельдфебеля и взводных
занимали сверхсрочники в чинах подпрапорщиков, фельдфебеля, старшего
унтер-офицера. Отделениями командовали младшие унтер-офицеры или ефрейторы.
Полк имел команды: пулеметную (4 взвода по 2 пулемета «Максим»), конных
разведчиков, связи, учебную, а также нестроевые подразделения. В части
предусматривалось наличие полкового священника, старшего и двух-трех младших
врачей, нескольких фельдшеров и ветеринаров. Штаты гвардейских стрелковых
полков были меньшими.
Полки
1-й гвардейской кавалерийской дивизии в мирное время имели четырехэскадронный
состав (эскадрон — 5—6 офицеров, 160—200 нижних чинов), во время войны
эскадронов стало 6 и численность полков выросла до
1 тысячи — 1,3 тысячи чинов. В казачьих полках число сотен тоже выросло с
четырех до шести. Полки 2-й гвардейской кавалерийской дивизии состояли из шести
эскадронов (30—35 офицеров, 1 тысяча — 1,2 тысячи чинов).
В полках гвардейской кавалерии существовали свои пулеметная, учебная команды,
команда разведчиков и хозяйственники. Артиллерийская бригада имела 48 орудий
(калибр 76,2 мм) и состояла из двух дивизионов по три батареи, в каждой из
которых насчитывалось 8 орудий (в мирное время 35—40 офицеров, 1 тысяча нижних
чинов).
Наши армейские части и полевая артиллерия мирного времени имели хорошую тактическую и стрелковую подготовку, во многом благодаря русско-японской войне 1904—1905 годов. Около половины командиров рот и батальонов обладали боевым опытом, а в полках сибирских стрелков доля участников боевых действий в Маньчжурии превышала две трети. Известный военный историк и теоретик Генерального штаба генерал-лейтенант Николай Головин полагал: «Мы считаем себя вправе утверждать, что в 1914 году кадры русских войск должны быть поставлены на первом месте, как по сравнению с нашими союзниками, так и с противниками». Сложность армейских проблем заключалась в неумелом оперативном планировании и управлении, начиная от уровня дивизий и корпусов, в недостатке технических средств3 и слабом военно-промышленном комплексе мирного времени.
Зимой 1912 года один из наиболее квалифицированных специалистов русского Генерального штаба генерал-лейтенант Михаил Алексеев разработал важную докладную записку «Общий план действий». В феврале она обсуждалась в Москве на совещании начальников окружных штабов и генерал-квартирмейстеров при военном министре, генерале от кавалерии Викторе Сухомлинове. Учитывая сложный характер Восточно-Прусского театра военных действий и высокое качество германской армии, Алексеев разумно предлагал ограничиться на Северо-Западном фронте активной обороной силами шести корпусов, а главный и массированный удар нанести девятнадцатью корпусами на Юго-Западном фронте, против австрийцев. Быстрый разгром Австро-Венгрии ставил Германию в безвыходное положение. Таким образом, Алексеев показал себя сторонником стратегии «непрямого воздействия» и, вопреки желаниям французских союзников, настаивал на праве свободного выбора Россией своего основного противника в начальной фазе войны. По сути, Михаил Васильевич предлагал вернуться к творческому наследию начальника Главного штаба генерала от инфантерии Николая Обручева (1890-е годы).
В итоге концептуальная идея развертывания образца 1910 года была изменена и предложения Алексеева легли в основу нового плана, с которым Россия собиралась вступить в грядущую войну. Однако затем под политическим давлением союзников этот план подвергся серьезной коррекции со стороны вышестоящих органов военного управления. В результате в кампанию 1914 года войска Юго-Западного фронта оказались ослаблены на четверть своих сил ради подготовки ограниченной наступательной операции в Восточной Пруссии и усиления войск, сосредоточивавшихся против Германии. Поэтому яркая победа в Галиции оказалась, увы, неполной, а события в Восточной Пруссии сложились в высшей степени драматично, в том числе и для Гвардии.
Гвардейские части отличала высокая боевая подготовка. «Муштровка наша доведена до высшей степени совершенства, — вспоминал в эмиграции чин Л.-гв. 2-го Стрелкового Царскосельского полка Василий Ревенков. — Каждый мускул послушен команде». Большую роль в воспитании личного состава играл корпоративный дух, принципиальное следование полковым и ветеранским традициям, формировавшимся на протяжении столетий. «Мы, молодые офицеры, да и не только офицеры, но и стрелки, — писал в изгнании Л.-гв. полковник 1-го Стрелкового Его Величества полка Олег Пантюхов, — когда смотрели на наше знамя, представляли себе все, что оно видело на своем веку и сколько почестей принимало оно. Ведь уже три императора отдавали ему честь наравне со всеми другими офицерами и стрелками». Субкультура русской Гвардии была уникальной, в первую очередь благодаря ее живым носителям — кадровым офицерам и унтер-офицерам старой службы. В известном смысле они представляли лучшую часть дореволюционного общества благодаря своей жертвенности и мироощущению, системе ценностей, осознанному служению родине, ясному пониманию личной ответственности и долга.
Напряжение, нараставшее в первой половине лета 1914 года, чувствовали многие участники событий, служившие в Санкт-Петербургском военном округе. Вечером 25 июля состоялись производства молодых офицеров. Л.-гв. капитан Егерского полка Владимир Каменский так описывал атмосферу, царившую в столичных пригородах:
«На улицах стало сказываться некоторое нервное возбуждение, я спешно выехал обратно (с пути на Царское. — К. А.) в Красное Село. По дороге, мне навстречу, уже тянулись войска с артиллерией (Гвардейская стрелковая бригада), возвращавшаяся к себе в Царское Село. Из разговоров с ее чинами я выяснил, что завтра весь Гвардейский Корпус спешно переводится в Петербург.
Уже подъезжая к лагерю, я заметил, что что-то случилось. Мирный его вид, каким я его оставил сегодня утром, сменился картиной взбудораженного муравейника: все куда-то неслись, укладывались, ругались, а в промежутках проносились самые фантастические новости. Факт был налицо — произошло что-то серьезное, из-за чего весь этот блестяще организованный аппарат, с расписания-ми маневров и занятий, составленный до самого конца сбора, подняли с насиженного места, чтобы завтра перевести в Петербург. Офицеры совещались между собой, обсуждая слухи, носившиеся по лагерю, в ротах, их обступали егеря, жадно ловившие каждое их слово».
Прекращение лагерных сборов, досрочное производство в офицеры и придание воинским начальникам приграничных крепостей полноты административной власти на местах означало наступление предмобилизационного периода. Россия не стремилась развязать войну, но император Николай II в связи с кризисом вокруг Сербии принял против Австро-Венгрии необходимые les prйcautions — меры предосторожности. Это ни в коем случае еще не была мобилизация, началом которой следовало считать лишь призыв запасных (резервистов) для развертывания частей по штатам военного времени. Однако петербургские донесения германского посла графа Фридриха Пурталеса и военного атташе капитана Бернхарда фон Эггелинга создавали в Берлине впечатление именно о русской мобилизации, направленной не только против Австро-Венгрии, но и Германии.
28 июля Австро-Венгрия объявила войну Сербии. На Невском проспекте начались стихийные патриотические манифестации. До позднего вечера звучал гимн. Толпа восторженно качала встречавшихся на пути офицеров, не предполагавших, что спустя всего три года те немногие из них, кто останутся в живых, а также их товарищи по оружию, однополчане и однокашники, превратятся в объект коллективной ненависти. Лучшие ресторации и заведения Санкт-Петербурга («Донон» на набережной Мойки, «Кюба» на углу Большой Морской и др.) были переполнены гвардейскими офицерами, пользовавшимися последними мгновениями красивой столичной жизни. Ночью 29 июля австрийцы начали артиллерийский обстрел Белграда. Утром Государь рассмотрел два проекта Высочайший указов — о полной и частичной мобилизации, распространявшейся лишь на четыре военных округа, войска которых предназначались для операций только против Австро-Венгрии. Русский монарх, рассчитывавший на здравомыслие Вильгельма II, после некоторых колебаний все же сделал выбор в пользу частичной мобилизации, крайне неудобной в организационном смысле и чреватой расстройством единого военного организма. Первым ее днем назначалось 30 июля. Пурталес предупредил: Германия в ответ на «недружественные действия» объявит собственную мобилизацию, означавшую войну.
30 июля в германской печати («Lokal-Anzeiger») увидели свет странные, якобы официальные сообщения о начале всеобщей мобилизации. В тот же день правительство Кайзеррейха их аннулировало, но — телеграфные новости распространились молниеносно, и Россия, отказавшись от частичной мобилизации, между шестью и семью часами пополудни объявила всеобщую мобилизацию начиная со следующих суток. При этом Николай II неохотно принял одно из главных военно-политических решений в истории ХХ века. Сильное давление на царя оказали начальник Генерального штаба генерал-лейтенант Николай Янушкевич и министр иностранных дел Сергей Сазонов, настойчиво указывавшие Государю на пагубность половинчатых мероприятий для обороны страны. 31 июля граф Пурталес в резкой форме потребовал отменить мобилизацию. Поэтому Николай II телеграфировал Вильгельму II:
«Технически невозможно остановить наши военные приготовления, вынужденные австрийской мобилизацией. Но мы далеки от желания войны. Пока будут длиться переговоры с Австрией по поводу Сербии, мои войска не предпримут никаких действий, я даю в этом мое честное слово».
Однако вместо переговоров в 11 утра германский император объявил о начале всеобщей мобилизации в Рейхе. 1 августа Николай II вновь обратился к своему кузену с примирительным посланием, выразив принципиальную готовность продолжить переговоры, чтобы избежать кровопролития в Европе. Но в ответ на мирные инициативы русского монарха в 19 часов Вильгельм II объявил состояние войны. 2 августа Великий князь Николай Николаевич (Младший) был назначен Высочайшим повелением Верховным Главнокомандующим. В тот же день в Зимнем дворце состоялся прием генералов и офицеров, свободных от служебных обязанностей. Государь выглядел серьезным и спокойным, а императрица Александра Федоровна не скрывала волнения и слез, в то время как многим современникам грядущая война представлялась короткой и славной.
Царскосельские стрелки, выстроенные на Софийской площади, известие о начале боевых действий приняли громким «ура!». Василий Ревенков отмечал: «Вместо приевшегося ротного учения речь о войне, о походе звучала как награда». В 1-й батарее Его Величества Л.-гв. Конной артиллерии с восторгом пели батарейную песню:
С поднятой шашкой летит командир,
И мчатся солдаты все строем за ним,
И мчатся солдаты все строем за ним,
На бой на кровавый, на радостный пир!
Л.-гв. полковник 1-го Стрелкового Его Величества полка Олег Пантюхов, оставленный по плану в запасном батальоне для подготовки пополнения, писал: «Полк зашевелился во всех закоулках. Стали прибывать к нам бородачи запасные, мобилизованные, коих наряжали в нашу форму, и многие из них уже носили унтер-офицерские лычки на погонах, несмотря на то что никогда не кончали моей учебной команды». В первых числах августа Гвардия прощалась с Петербургом. В полковых храмах совершались исповеди, служились литургии и молебны. Л.-гв. капитан Владимир Каменский вспоминал: «Мне запомнились слова Генерального штаба полковника М. Н. Суворова, ободрявшего родных ему, уходящих егерей словами, что через три месяца полк вернется домой. На молебне присутствовал также бельгийский посланник, который пришел в восторг от внушительного вида лейб-егерей, и сказал, что „такие солдаты не могут не победить“». Торжественные марши и приподнятая атмо-сфера вселяли уверенность в скорой победе. Возвращения элитных частей в столицу ждали вместе с осенним листопадом.
Суммарная численность гвардейского офицерского корпуса перед отправкой на фронт достигла 3 тысяч человек. После мобилизации Гвардейский корпус насчитывал 65 тысяч нижних чинов, а Варшавский Гвардейский отряд — около 20 тысяч. На гвардейский пехотный полк приходилось 75—80 офицеров, на стрелковый — от 40 до 50. Качество пополненных войск было великолепным. Вместе с тем в июле — августе 1914 года русское верховное командование допустило две серьезные военные ошибки, которые позднее привели к тяжелым политическим последствиям. Обе они были связаны с недооценкой социального значения Гвардии для народного организма, быстро утомленного тяжелой войной, бытовыми трудностями и тяжелыми потерями. Для защиты престола и охраны порядка в столице обстановка требовала формирования сводно-гвардейской бригады, состоявшей из кадровых военнослужащих. Но гвардейские части и соединения убывали на фронт в полном и даже сверхштатном составе, оставляя в тылу лишь запасные батальоны для подготовки маршевого пополнения. Петербург остался без надежных войск. По мобилизации в родные полки хлынули многочисленные запасные. Среди них оказался «золотой фонд» военно-обученного резерва — заслуженные и опытные унтер-офицеры с многочисленными служебными отличиями, живые носители традиций и корпоративной полковой этики. Так, например, в Л.-гв. Семеновском полку в каждой строевой роте числилось по 20—30 (!) крепких унтер-офицеров сверх комплекта. Но вакансии для них отсутствовали. Вместо того чтобы заниматься в тылу воспитанием и подготовкой молодых новобранцев, они ушли на фронт рядовыми в составе своих частей и сгорели в кровопролитных боях первого года Великой войны.
На Северо-Западном фронте 1-я и 2-я гвардейские кавалерийские дивизии вошли в состав 1-й (Неманской) армии генерала от кавалерии Павла Ренненкампфа, а 3-я пехотная гвардейская дивизия поступила в распоряжение командующего 2-й (Наревской) армии генерала от кавалерии Александра Самсонова. На Юго-Западном фронте отдельная Гвардейская кавалерийская бригада поступила в 4-ю армию генерала от инфантерии барона Антона фон Зальца. Основные силы Гвардейского корпуса генерала от кавалерии Владимира Безобразова (1-я и 2-я дивизии, Стрелковая бригада) сосредоточивались на левом берегу Вислы, в районе Варшавы, в новообразованной 9-й армии (резерв Ставки), предназначенной для вторжения в Германию по линии Познань — Берлин. Артиллерия поддерживала свои войска.
Однако общая картина, несмотря на высокий дух солдат и офицеров, вызывала тревогу. 27 августа Сергей Сазонов передал французскому послу Морису Палеологу слова своего монарха. Николай II твердо заявил: «Я приказал Великому князю Николаю Николаевичу возможно скорее и во что бы то ни стало открыть путь на Берлин. Я придаю нашим операциям в Австрии лишь второстепенное значение». Этот политический тезис полностью противоречил оперативным расчетам Алексеева, занявшего после мобилизации должность начальника штаба армий Юго-Западного фронта. В итоге настойчивые просьбы французского союзника, оказавшегося в августе 1914 года в критиче-ском положении, вынуждали Великого князя Николая Николаевича (Младшего) к активным действиям сразу по трем операционным направлениям на разных театрах: в Восточной Пруссии, Польше и Галиции.
К счастью, 29 августа Верховный Главнокомандующий отказался от Берлинского направления. На следующий день 9-я армия генерала от инфантерии Платона Лечицкого, которому будет суждено стать едва ли ни лучшим русским командармом Великой войны, в составе трех корпусов, включая Гвардейский, поступила в подчинение Юго-Западного фронта. Можно спорить о том, в какой степени такое положение стало результатом объективных причин нашего развертывания или субъективной податливости русского командования запросам союзников, однако генерал Головин справедливо указывал, что «история кампании 1914 года является ничем иным, как историей расплаты за стратегические ошибки плана войны». Расплачиваться за неправильную стратегию приходилось кровью драгоценных кадровых частей, в первую очередь Гвардии.
Двумя армиями Северо-Западного фронта командовал генерал от кавалерии Яков Жилинский, на котором лежит большая доля личной вины за августов-скую катастрофу армии Самсонова. 1-й армии надлежало отрезать немцев от Кенигсберга и охватить левый фланг 8-й армии Максимилиана фон Притвиц-унд-Гаффрона, защищавшей Восточную Пруссию. Ренненкампф имел 94 баталь-она пехоты, 55 батарей легкой артиллерии и 124 кавалерийских эскадрона, его противник — 102 батальона пехоты, 95 батарей, включая 22 — тяжелой артиллерии, и 60 эскадронов, не считая частей ландштурма (резервисты 3-й очереди). Немцы были сильнее русских в полтора раза, но Жилинский приказал наступать. Обе дивизии Гвардейской кавалерии действовали на правом фланге в составе импровизированного сводно-кавалерийского корпуса (отряда, группы), состоявшего из четырех дивизий под командованием генерал-лейтенанта Гуссейна Келбали хана Нахичеванского, командовавшего в 1906—1911 годах Л.-гв. Конным полком.
Утром
17 августа войска 1-й армии перешли государственную границу. Первый же бой у Сталлупенена 17—18 августа русским удалось выиграть.
Командир I германского корпуса генерал Герман фон Франсуа отвел свои части
к Гумбинену. Но взятие Сталлупенена
оказалось оплачено большими потерями (63 офицера и 6664 нижних чина против 1,5
тысяч у немцев). Сказалось немецкое превосходство, в первую очередь в
артиллерии. Кавалерия хана Нахичеван-ского, действуя в рамках общей задачи,
двигалась на Инстербург. 19 августа под Каушеном по направлению к Краупишкену
(северо-восточнее Инстербурга) русские кавалеристы
вступили во встречный бой с немецким и подразделениями
2-й ландверной пехотной бригады. Первыми
неприятельский огонь приняли на себя два эскадрона улан Ея
Величества, обстрелянные окопавшейся пехотой. Усиленный ландвер (12 орудий, 3
эскадрона кавалерии и велосипедная команда) переправился через реку Инстер и грозил всему правому флангу 1-й армии, поэтому хан
Нахичеванский хотел предупредить движение противника.
Каушенский бой стал первым крупным боем с участием Гвардии. Атака гвардейской кавалерии в конном строю захлебнулась. Кавалергардам, конногвардейцам, уланам, конногренадерам, кирасирам пришлось спешиться. Командир кавалергардов генерал-майор князь Александр Долгоруков с обнаженной шашкой в руках поднимал в атаку залегавшие цепи. Кульминацией боя стала извест-ная атака в конном строю 3-го эскадрона Л.-гв. Конного полка под командованием Л.-гв. ротмистра барона Петра Врангеля на стрелявшую батарею противника. Под непрерывным огнем конногвардейцам удалось доскакать до противника, захватить две пушки и 4 зарядных ящика.
За свой подвиг барон Врангель был награжден орденом св. Георгия IV ст., хотя в свете долго циркулировали слухи о том, будто бы Государь выразил сожаление по поводу решения эскадронного командира, считая, что он поспешил с безрассудной атакой. Мог ли Врангель поступить иначе, его биографы так и не выяснили. Георгиевскими кавалерами за Каушенский бой стали князь Долгоруков и еще один конногвардеец, Л.-гв. штабс-ротмистр Великий князь Дмитрий Павлович. Рядовой Л.-гв. Конного полка Иван Ломпик получил Георгиевский крест IV ст. за доставку боеприпасов однополчанам под немецким пулеметным огнем, причем храбрый конногвардеец делал это трижды.
К пяти часам пополудни ландвер был сильно потрепан, отброшен за Инстер, а затем отступил на 10—15 верст западнее Каушена, в район станции Шилен. «Настроение у нас всех было приподнятое, — вспоминал в эмиграции Л.-гв. полковник Кавалергардского полка Василий Кочубей. — Сознание бле-стящей победы, одержанной в первом же бою этой войны, да к тому же над германской пехотой, которая численно превосходила все спешенные эскадроны нашей гвардейской кавалерии, заставляло нас временно забыть гибель целого ряда близких нам однополчан — эту дорогую цену нашей сегодняшней победы». По данным генерала Головина, русские потеряли в Каушенском бою 46 офицеров и 329 нижних чинов. Потери офицеров выглядели очень высокими, особенно в соотношении с солдатской убылью — аристократия воевала, следуя принципу noblesse oblige. Так, например, Л.-гв. Кавалергардский полк потерял 10 офицеров и 48 нижних чинов, а Л.-гв. Конный — 14 офицеров и 38 нижних чинов. Искусствовед барон Николай Врангель, брат героя Каушенского боя, записал в дневнике:
«Господи, Боже мой, какие ужасы: сейчас Вел<икая> Кн<ягиня> Мария Павловна сообщила по телефону моим родственникам содержание последней телеграммы о деле, где участвовали гвардейские полки и среди них Л.-гв. Конный, где служит мой брат. В этом полку убиты:
два брата Катковы, Михаил и Андрей,
Д. Суровцов,
Бобриков, Михаил,
два бра<та> Курченинова,
Князев,
Зиновьев.
Ранены: Бобриков,
Гартман,
бар<он> Торнау,
князь Накашидзе (в голову),
и раньше — гр<аф> Бенкендорф и бар<он> Баггеаф-Боо.
Скоро пол-Петербурга будет в трауре».4
На следующий день, 20 августа, при Гумбинене разыгралось знаменитое сражение, в котором участвовали 64 тысячи чинов армии Ренненкампфа против 75 тысяч немцев армии фон Притвица. При Гумбинене немцы имели перевес и по количеству артиллерийских орудий, и по мощи артиллерийского огня. Перевес врага по пехоте был полуторным, по артиллерии — почти двойным. На правом фланге 1-й армии противник добился успеха благодаря почти тройному превосходству — и смял 28-ю пехотную дивизию5 XX армейского корпуса генерала от инфантерии Владимира Смирнова. Один из очевидцев свидетельствовал: «Лежали цепи целых рот со своими офицерами и с батальонными командирами; они как бы застыли в тех позах, в которых их застала смерть». Но соседняя 29-я пехотная дивизия генерал-лейтенанта Анатолия Розеншильда фон Паулина упорно дралась и спасла свою армию. Генералу фон Притвицу не хватило сил, чтобы разгромить весь правый фланг Ренненкампфа.
В это время главные события разыгрались в центре сражения. В самый напряженный момент боя артиллеристы 27-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Карла Адариди расстреляли XVII германский корпус Августа фон Макензена. Выдвинутый на открытую позицию для огневой поддержки немецкий трехбатарейный дивизион русские артиллеристы уничтожили за несколько минут. По отзыву генерал-майора Владимира Доманевского, немцы были потрясены работой нашей полевой артиллерии и около трех-четырех часов пополудни начали беспорядочный отход. Русские обратили неприятеля в бегство, за-хватив 12 орудий, 13 пулеметов и до 1,5 тысяч пленных. В целом XVII германский корпус потерял более 200 офицеров и 8 тысяч солдат. 2-я ландверная бригада после Каушенского боя благодаря героическому натиску гвардейской кавалерии — именно на правом фланге — не участвовала в этом забытом сражении, исход которого сыграл большую роль в срыве всего немецкого планирования скоротечной войны. Собственно, бои у Сталлупенена и Каушена послужили лишь завязкой Гумбиненского сражения.
Если вернуться от Гумбинена к Каушену, то надо отметить, что, к сожалению, хан Нахичеванский, несмотря на сильный состав своего сводного отряда, не преследовал расстроенного противника. Он отвел кавалеристов в противоположном, северо-восточном направлении — скорее всего, под впечатлением от понесенных потерь, в первую очередь среди родных конногвардейцев. Поэтому ночью 20 августа через поле Каушенского боя беспрепятственно прошла 1-я германская кавалерийская дивизия, похозяйничавшая в тылу Ренненкампфа: немцы заняли Пиллкаллен, захватив обозы и взяв несколько сот пленных. Поражение фон Макензена при Гумбинене изменило ситуацию. Днем 8 августа 3-й эскадрон кирасир Ея Величества Л.-гв. штабс-ротмистра Михаила Соколова прибыл в Пиллкаллен, откуда противник поспешно ретировался, забрав русских пленных, но оставив свой госпиталь и раненых.
Ренненкампф был недоволен пассивностью и распоряжениями хана Нахичеванского, в результате которых гвардейская кавалерия вела спешенный бой без поддержки своей артиллерии, якобы из-за опустошенных парков, против сильного противника: «Все его 12 орудий попали бы легко в Ваши руки, — писал ему Ренненкампф, — а так Вы взяли только 2 с тяжелыми потерями. Все эти потери ложатся тяжелой ответственностью на Ваших начальников дивизий».6 В свою очередь Жилинский не смог оценить по достоинству значения победы, одержанной войсками Ренненкампфа. Напротив, Максимилиан фон Притвиц-унд-Гаффрон сделал далеко идущие выводы из русской активности, решив отступить за Вислу и очистить Восточную Пруссию. Для колыбели прусской монархии создалось опасное положение, и Вильгельм II занервничал. В связи с этим генерал Головин заметил: «Первая же крупная встреча с русскими войсками под Гумбиненом совершенно лишила командование 8-й герман-ской армии душевного равновесия», а генерал Доманевский резюмировал: «8-я армия в ночь с 20 на 21 (с 7 на 8 ст. ст. — К. А.) августа начала стратегическое отступ—ление, вызванное не тактическими результатами Гумбиненского сражения, а общей обстановкой на Восточно-Прусском театре войны: наступлением Наревской русской армии на широком фронте, захватывавшем и крайнее западное — Млавское направление». Волна немецких беженцев захлестнула прусские дороги и докатилась до Берлина.
Начальник германского Полевого Генерального штаба генерал-полковник Гельмут Иоганн Людвиг фон Мольтке (младший) приказал снять с Западного фронта пять дивизий (примерно 45 тысяч человек)7 для немедленной отправки на Восток, начавшейся 25 августа. Еще две дивизии задерживались с той же целью и, потеряв драгоценную неделю, бесцельно простояли в районе Меца. Ударное правое крыло фон Мольтке, нависшее над Парижем, утратило равновесие — теперь после отправки сил с Западного фронта в Восточную Пруссию 49 дивизиям наших союзников противостояли только 45 германских дивизий. От такой стратегической ошибки, по выражению фон Мольтке (младшего), «старый его дядя8 должен был перевернуться в гробу». В результате давление германских армий на Францию ослабло, немцы были вынуждены отказаться от обхода Парижа с севера и свернули к Марне… Позднее фон Мольтке (младший), творец плана молниеносной войны, признавал:
«В то время как первые пять германских армий правого крыла победоносно наступали за Маасом и Самброй, события на Востоке, где русские, вопреки нашим предположениям, вторглись преждевременно в Восточную Пруссию, вызвали необходимость посылки подкреплений на тот театр войны раньше, чем окончательное решение могло быть достигнуто против франко-английских сил. Я намеревался взять эти подкрепления из 7-й армии, которая, как и 6-я, несмотря на все попытки, не была в состоянии продвинуться к Мозелю. Категорические донесения о том, что перед обеими армиями находится превышающий их силы противник, что потери там велики, что дальнейшая боеспособность 7-й армии возможна только после пополнения ее частей, были причиной того, что я, после падения Намюра, снял два корпуса с правого крыла и послал их на восток. Я признаю, что это было ошибкой, за которую мы поплатились на Марне».
Противник действовал решительно и энергично. На следующий день после Гумбинена фон Мольтке настоял на смене командования 8-й армии. Ее новым командующим стал генерал Пауль фон Гинденбург, а начальником штаба — генерал Эрих Людендорф. Жилинский неправильно оценил ситуацию и приказал Ренненкампфу наступать на Кенигсберг. Тем самым разрыв Ренненкампфа с Самсоновым все более увеличивался, превышая расстояние в 100 км. Гинденбург, используя развитую сеть дорог, сосредоточил основные силы не у Кенигс-берга, а намного южнее — на левом фланге 2-й русской армии, оставшейся в одиночестве. На ее правом фланге сосредоточивались немецкие дивизии, прибывавшие с Западного фронта и из резерва. Жилинский просил для усиления 2-й армии Гвардейский корпус, но русское командование держало его по-прежнему на Висле.
В результате войска Самсонова, усталые и измотанные бесконечными переходами, попали в классические «клещи». К 23 августа, когда начались решительные бои, пять армейских корпусов оказались отдалены на расстояние от 130 до 220 км от исходной базы наступления. 2/3 сухого пайка были уже съедены, а в тылу царил хаос. 13 августа Гинденбург начал сжимать «клещи»… 28 августа командующий армией вместо маневрирования и управления прервал связь армейского штаба со штабом фронта и штабами корпусов, а затем отправился в войска, чтобы разделить их участь. «Неприятель окончательно разбит и рассеян», — писал Гинденбург в приказе по войскам 8-й армии вечером 29 августа. Немцы наносили удары с флангов, по сходящимся направлениям. XIII и XV корпуса были уничтожены в жестоких боях 30—31 августа, получив сокрушительный удар со стороны своего левого фланга в глубокий тыл. Остальные соединения понесли тяжелые потери. 30 августа в три часа утра Самсонов застрелился.
Еще 21 августа в армию Самсонова была включена 3-я гвардейская пехотная дивизия генерал-лейтенанта Леонида Сирелиуса в составе XXIII корпуса. Но Жилинский долго держал гвардейцев в районе Августово и Млавы, поэтому дивизия прибыла лишь к концу драмы — и то не в полном составе (30 августа 4-й батальон петроградцев и Л.-гв. Волынский полк, парки и обозы все еще двигались к Млаве). В кровопролитных боях 27—31 августа, в первую очередь при Сольдау, гвардейцы понесли большие потери и попали в окружение, но вырвались из него. Особенно им запомнился бой вечером 30 августа, закончившийся кратковременным взятием у немцев Нейденбурга. Здесь отличились литовцы, петербуржцы и чины 2-го дивизиона Л.-гв. 3-й артиллерийской бригады. В целом дивизия потеряла до половины своего состава, а Л.-гв. Кексгольмский полк под Сольдау погиб почти полностью и впоследствии до второй половины октября восстанавливался в Варшаве. Среди чинов Л.-гв. Санкт-Петербургского (после переименования столицы — Петроградского) полка отличился Л.-гв. штабс-капитан Николай Какшников, удостоенный Георгиевского оружия за то, что 28 августа сбил германский цеппелин. Еще одним Георгиев-ским кавалером за тяжелые бои в Восточной Пруссии стал командир Л.-гв. Литовского полка генерал-майор Константин Шильдбах, впоследствии расстрелянный органами НКВД в возрасте 67 лет в 1939 году. Потери 2-й армии Самсонова составили около 7 тысяч убитыми, более 20 тысяч ранеными и 70 тысяч пленными, из которых более 30 тысяч попали в плен ранеными. 10 русских генералов пали на поле боя, 13 оказались в плену. Противнику победа далась недешево. Немцы показали собственные потери в 13 тысяч только убитыми, а их общие потери Генерального штаба полковник Павел Богданович оценил в 34 тысячи человек.
Поражение Самсонова и неудача Ренненкампфа в последующем сражении у Мазурских озер произвели негативное впечатление не только на командование, но и на общество. «Наша военная мысль, — писал генерал Головин, — была сбита с истинно научного пути и не видела, что первопричиной понесенных в Восточной Пруссии поражений являлся легкомысленный план войны, заставивший нас вести сразу две решительные операции по расходящимся направлениям». Однако успех Гинденбурга не смог дезавуировать результаты Гумбиненского сражения. Противник прислал из Франции два корпуса для усиления 8-й армии, приуготовив грядущую победу союзников на Марне. Тем самым оказались сорваны все расчеты Берлина на скоротечную войну. В этом заключалось главное значение непопулярных наступательных операций в Во-сточной Пруссии, где в августе 1914 года Гвардия принесла свои первые жертвы, следуя девизу «За Веру и Верность». И пока Россия переживала драму Восточно-Прусского похода, Гвардейский корпус снискал еще большую славу на полях ожесточенных сражений первой Галицийской битвы. Здесь самоотверженная борьба дала нам заслуженную победу в масштабах всего Юго-Западного фронта.
В кампанию 1914 года Русская Императорская армия принесла на алтарь спасения союзников и общей победы жизни лучших солдат и офицеров, бывших по своим морально-нравственным качествам частью национальной элиты. Вряд ли тогда кто-то из современников мог предполагать, сколь высокой окажется эта невосполнимая цена.
«По той же дороге шла кучка разбитых, усталых, запыленных и ободранных солдат. Человек тридцать. Несли они знамя. В лучах восходящего солнца сверкало золотое копье с двуглавым орлом и утренней росой блистал черный глянцевитый чехол. Спокойны, тихи и безрадостны были лица шедших.
— Где ваш полк? — спросила сестра.
— Нас ничего не осталось, — услышала она простой ответ…
Когда я прохожу по площади Этуаль и вижу безкрестную могилу-клумбу неизвестного солдата, мне почему-то всегда вспоминаются эти скромные, тихие души, ко Господу так величаво-спокойно отошедшие.
Не душа ли неизвестного французского солдата, такая же тихая и простая и так же просто умевшая расстаться с телом, зовет и напоминает о тех, кто умел свершить свой долг до конца?» (Генерал от кавалерии П. Н. Краснов. Тихие подвижники. Венок на могилу неизвестного солдата Императорской Российской Армии.)
Источники
Армия и Флот: военный справочник / Под ред. В. В. Орехова и Евг. Тарусского. Париж, [1931].
Богданович П. Н. Вторжение в Восточную Пруссию в августе 1914 года. Воспоминания офицера Генерального штаба Армии генерала Самсонова. Буэнос-Айрес, 1964.
Военная энциклопедия. Т. VII. СПб., 1912.
Врангель Н. Н. Дни скорби: Военный дневник 1914—1915 гг. / Публ., сост., коммент. А. А. Мурашева. СПб., 2001.
Геруа Б. В. Воспоминания о моей жизни. Т. I. Париж, 1969.
Гершельман А. С. Каушен. Воспоминания Л.-гв. Конной Артиллерии, Батареи Его Величества подпоручика Александра Сергеевича Гершельмана 5-го // Военная быль (Париж). 1965. Март. № 72.
Журнал боевых действий 3-ей Гвардейской Пехотной Дивизии 1914 г. Париж, 1938.
Каменский В. А. Лейб-Егеря в войну 1914 года // Военная быль. 1964. Июль. № 68.
Кочубей В. В. Ночь после Каушенского боя // Там же. 1960. Май. № 42.
Пантюхов О. И. О днях былых. Семейная хроника Пантюховых. Maplewood — Frankfurt am Main, 1969.
Ревенков В. С. Первый бой. Воспоминания Царскосельского стрелка // Памятные дни. Из воспоминаний гвардейских стрелков 2 / Под ред. Э. А. Верцинского. Таллин, 1937.
Справочник по Гвардейскому Объединению. [Б. м.], 1958.
Литература
Акимов Г. Н. Лейб-Гвардии Литовский полк (К 150-летнему юбилею основания) // Военная быль. 1962. Ноябрь. № 57.
Арнхольд В. Э. Еще о Каушенском бое // Военная быль. 1960. Ноябрь. № 45.
Бекман В. Немцы о Русской Армии / Перевод и примечания В. В. Чернавина. Прага, 1939.
Головин Н. Н. Военные усилия России в Мировой войне. Т. I. Париж, 1939.
Головин Н. Н. Из истории кампании 1914 года. Дни перелома Галицийской битвы (1—3 сентября нового стиля). Париж, 1940.
Головин Н. Н. Из истории кампании 1914 года на русском фронте. Галицийская битва. Первый период до 1 сентября нового стиля. Париж, 1930.
Головин Н. Н. Из истории кампании 1914 года на русском фронте. Начало войны и операции в Восточной Пруссии. Прага, 1926.
Головин Н. Н. Из истории кампании 1914 года на русском фронте. План войны. Париж, 1936.
Горохов Ж. Русская императорская гвардия. М., 2002.
Доманевский В. Н. Мировая война. Кампания 1914 года. Достижения сторон за первый месяц кампании — август. Париж, 1929.
Кочубей В. В. Еще о Каушенском бое (Ответ на статью под этим заглавием в № 45 «Военной были») // Военная быль. 1961. Май. № 48.
Краснов П. Н. От двуглавого орла к красному знамени. В 4 кн. Рига, 1992.
Краснов П. Н. Тихие подвижники. Венок на могилу неизвестного солдата Императорской Российской Армии. Джорданвилль, 1986.
Чапкевич Е. И. Русская гвардия в Первой мировой войне. Орел, 2003.
1 В Варшаве квартировали Л.-гв. 3-я пехотная дивизия генерал-лейтенанта Леонида Сирелиуса (литовцы, кексгольмцы, санкт-петербуржцы, волынцы), Л.-гв. отдельная кавалерийская бригада Свиты Е. И. В. генерал-майора барона Карла Маннергейма (уланы Его Величества и гродненские гусары), Л.-гв. 3-я артиллерийская бригада генерал-майора Андрея Бурмана и часть Л.-гв. Конной артиллерии Свиты Е. И. В. генерал-майора Якова фон Гилленшмидта (3-я батарея Великого князя Георгия Михайловича). Варшавскую Гвардию нередко называли «суконной». Кроме того, Гвардейский запасной кавалерийский полк генерал-майора Сергея Лишина квартировал в Кречевицких казармах под Новгородом. Часть роты Дворцовых гренадер несла службу в Московском Кремле.
2 В феврале 1915 года сформирована 5-я (сводная) сотня Собственного Е. И. В. Конвоя. В марте 1916-го сформирован 2-й Л.-гв. Мортирный дивизион. 6 мая 1915-го 1-й Железнодорожный полк был назван Собственным Е. И. В. Железнодорожным полком и причислен к Молодой гвардии. 1 июня 1916-го полк получил права Старой гвардии. 3 февраля 1916-го Л.-гв. Саперный батальон развернут в полк.
3 По оценкам Н. Н. Головина, на долю артиллерийского огня пришлось 70 % потерь, на долю ружейно-пулеметного — 20 %, остальные — на прочие средства поражения. При этом летом 1914 года по совокупной огневой мощи меньшая числом германская пехотная дивизия (12 батальонов) равнялась полутора русским (16 батальонов). Это было связано с тем, что германская дивизия имела по штату 12 батарей (в том числе три гаубичные калибром 100—105 мм), а русская — лишь 6 батарей легкой полевой артиллерии (калибром 75—80 мм). Кроме того, немцы имели более 1 тысячи стволов тяжелой артиллерии, французы — 300, русские — около 140—150. Русская артиллерия вышла на войну, имея по 850 выстрелов на орудие при норме в 1,5 тысячи, в то время как германская сторона считала орудийной нормой 3 тысячи выстрелов.
4 Михаил Андреевич Катков — Л.-гв. корнет, Андрей Андреевич Катков — вольноопределяющийся, Дмитрий Владимирович Суровцов — Л.-гв. штабс-ротмистр, Михаил Георгиевич Бобриков — вольноопределяющийся, Александр Сергеевич Курченинов 1-й — Л.-гв. поручик, Дмитрий Сергеевич Курченинов 2-й — Л.-гв. корнет, Владимир Сергеевич Князев — Л.-гв. корнет, Георгий Александрович Зиновьев — Л.-гв. корнет, Николай Николаевич Бобриков — Л.-гв. штабс-ротмистр, Борис Егорович Гартман — барон, Л.-гв. полковник, Михаил Александрович Торнау — барон, Л.-гв. корнет, Константин Тимофеевич Накашидзе — князь, Л.-гв. корнет, Петр Александрович Бенкендорф — граф, Л.-гв. штабс-ротмистр, Карл Карлович Багге-аф-Боо II — барон, Л.-гв. корнет.
5 Общие потери 28-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Николая Лашкевича за 6—7 августа составили 104 офицера и 6945 нижних чинов, превысив половину личного состава.
6 1-й гвардейской кавалерийской дивизией командовал генерал-лейтенант Владимир Бельгардт, 2-й — генерал-лейтенант Георгий Раух.
7 Два корпуса (Гвардейский резервный и IX армейский) и 8-ю саксонскую кавалерийскую дивизию.
8 Генерал-фельдмаршал Гельмут Карл Бернхард фон Мольтке (старший), военный теоретик.