Опубликовано в журнале Звезда, номер 1, 2010
Леонид Владимиров
ВСЕГДА ЗАКРЫТЫЕ
В туристский сезон на выходе из клуба мне иногда преграждают дорогу и на немыслимых вариантах английского вежливо задают один и тот же вопрос:
— Скажите, пожалуйста, что в этом здании?
Я отвечаю “клуб”, но допрос нередко продолжается:
— Какой же клуб? Тут ведь нет никакого названия!
— Извините, это частный клуб. Закрытый для посетителей.
Недоуменно отходят. Бывает — ворча своим спутницам что-то крепкое на родном языке.
Названия у клубов есть, но вывески попросту не нужны. Дело в том, что все, очень малочисленные, лондонские закрытые клубы суть частные дома. А частный дом, в Лондоне он или Иркутске, имеет только почтовый адрес, но не вывеску — в отличие от учреждения.
Клуб, особенно закрытый, — квинтэссенция “англичанства” (замечательное слово это придумано Василием Павловичем Аксеновым). Но я-то откуда знаю, что там делается? Это надо объяснить, иначе кто поверит, что ухитрился иноземец проникнуть в стены одного из массивных дворцов без вывесок, украшающих центральные улицы Лондона.
Так вот, сразу: не проник, а двадцать семь лет назад попал благодаря чистой — и счастливой — случайности.
БРИТАНСКИЙ СОЮЗНИК
Человеку моложе восьмидесяти слов “Британский союзник” ничего сегодня не говорят — или даже кажутся недоброй иронией. Но в годы войны газету “Британский союзник”, выходившую в Москве на русском языке, что называется, рвали из рук. В ней всегда было чуть больше, чем в советских газетах или сводках Информбюро. Однажды возникла неприятность: газета объявила об атомной бомбе над Хиросимой за день до официального московского сообщения. Тогда, в августе сорок пятого, это еще обошлось, тем более что редактору газеты, молодому дипломату Джону Лоуренсу, вообще многое прощалось. Этот британец, присланный в 1941 году из Лондона для организации газеты на взаимной основе, почему-то вызывал дружеские чувства у всех, кто с ним общался, — даже у малоулыбчивых идеологов из ЦК.
Приехав, он собрал маленький штат российских журналистов — пять человек — и проработал с ними до самого конца, до 1946 года, когда подули иные ветра и Сталин газету прикрыл. Эти люди — а ведь был же, наверное, среди них и “сотрудник”! — остались беззаветными друзьями, прямо родственниками сэра Джона, позже получившего рыцарское звание “сэр” как раз за службу в Москве. Суровыми десятилетиями, когда “связь с иностранцами” не поощрялась, он умудрялся посылать им деньги и посылки — была в Лондоне посредническая контора, официально этим занимавшаяся. Он, конечно, не от себя посылал, а от их якобы родственников.
Славные сороковые, когда он с его русскими друзьями делал газету в военной Москве, в большой мере определили весь остаток жизни Джона Лоуренса, умершего в 94-летнем возрасте. Он только и делал, что совершенствовал свой русский да писал книги о российской истории.
С начала шестидесятых годов в Высшей школе экономики Лондонского университета действовал еженедельный советологический семинар профессора Леонарда Шапиро — автора знаменитой книги “Коммунистическая партия Советского Союза”. Эту книгу перевел на русский язык Виктор Семенович Франк — сын религиозного философа Семена Людвиговича Франка, одного из авторов сборника “Вехи”. Так как я незадолго до того приехал из России, Виктор Франк попросил меня просмотреть перевод. И пригласил на семинар профессора Шапиро. Так в 1966 году я познакомился с завсегдатаем семинара сэром Джоном Лоуренсом. Уж такой он был человек, что каждый знакомый считал себя его близким другом. Я не был исключением. И с радостью принял его просьбу помочь в чтении и понимании Солженицына.
Два-три раза Джон (так он велел себя называть, безо всякого там “сэра”) приглашал меня на обед в свой клуб. А потом вдруг спросил, не желал бы я вступить. Тут же быстро добавил, что это не так дорого. Как могла прийти ему в голову идея пригласить меня в клуб? Не знаю, но думаю, что его любовь к российским соратникам по “Британскому союзнику” распространялась на всех выходцев из России. Сегодня, когда я сам провел в клуб нескольких друзей (англичан и американцев), мне все еще не очень понятно и то, как Джон “продавил” в клуб меня. Полагаю, что только огромный “вес” Джона и его многочисленные друзья-одноклубники открыли мне заветную дверь.
ИЗНУТРИ, СО СКРИПОМ
Англия — страна клубов. Их тысячи, на всякий вкус и карман. Есть и закрытые — в том смысле, что вступать в них могут только представители определенной профессии, определенной биографии, вероисповедания, пола. Есть рабочие клубы, самые многочисленные, туда принимают-то всех, но идут только те, кто чувствует себя там как дома. Есть клубы богачей. Они самые роскошные, там, говорят, в ресторанах работают лучшие повара мира, выступают крупнейшие звезды мирового искусства и прочее в том же духе.
У всех этих клубов есть одно общее — дверь. Она открывается снаружи. Вы можете прийти, представиться, скажем, летчиком, или полицейским, или выпускником Кембриджа, или нудистом, или мультимиллионером — и вас примут в соответствующий клуб. Но есть, совсем теперь немного, около дюжины, клубы, называющиеся то джентльменскими, то лондонскими, у которых дверь открывается только изнутри.
Вы можете быть миллиардером или всемирной знаменитостью, но “записаться” в такой клуб вам все равно не удастся. Нужно, чтобы вас пригласили, поддержали, обсудили и решили принять. Если у вас нет знакомых членов клуба, то и вообще не вступите.
Все это началось 437 лет назад, когда итальянский кондитер по имени Бьянки (Белый) открыл в лондонском квартале Сент-Джеймс дорогое “шоколадное заведение”. Появились завсегдатаи. Им, однако, не нравилось, что всякий со стороны может прийти и выпить чашку шоколада. Они велели Бьянки пускать лишь тех, кого сами приведут. “Ишь вы какие, — ответил, должно быть, итальянец, — а деньги?” Джентльмены сложились, выкупили заведение и назвали именем Бьянки (“Белые”, по-английски — “Уайтс”). Этот первый клуб существует — там же, в Сент-Джеймсе, хотя и в более просторном здании.
В XVIII веке закрытых клубов — чуть не написал “открылось” — появилось немного, зато в XIX — гораздо больше. В том числе — почти все ныне действующие. В веке двадцатом не возникло ни одного.
Процедура приема во всех клубах, разная по форме, сходна по существу. Прежде всего, член клуба, намеревающийся предложить своего знакомого кандидатом, должен выяснить, хочет ли человек вступить в клуб. И сказать сразу, сколько это стоит.
Вот здесь является нам большое достоинство закрытого клуба: он недорог. Не извлекает прибыли, а собирает столько денег, сколько нужно для оплаты персонала и текущих расходов — ремонта здания, комплектования библиотеки и прочего. Сумма все равно нужна очень крупная, и в XX веке клубы свертывались один за другим: если оставлять взносы невысокими, средств не хватит, а ведь устав каждого клуба ставит предел числу членов. Если взносы повысить, начнется уход из клуба — и тогда опять банкротство. Клубы выживают на краю пропасти; единственное средство удержаться на этом краю — изыскивать дополнительный доход в виде ресторана и сдачи клубных комнат. Член клуба, независимо от того, лондонец он или нет, всегда может переночевать или пожить какое-то время в клубе. Платить будет меньше, чем в гостинице такого же уровня. Может член клуба устроить банкет — ему сдадут банкетный зал, приглашайте кого угодно и кормите-поите по ресторанным ценам. Бывают моменты отчаяния: я знаю клуб, который лет сорок назад продал драгоценную скульптуру, некогда ему завещанную, и получил большие деньги, позволившие не сорваться в пропасть.
Над вычислением уровня взносов работает в каждом клубе комиссия, куда входят специалисты (из членов клуба, разумеется). Сумма меняется раз в год — не обязательно в сторону увеличения, но, увы, чаще всего.
Так сколько же надо платить?
В самом грубом приближении можно определить так: от двух до трех долларов в день (хотя платят, конечно, через банк, ежегодно). Есть категория британцев, для которых это много. Но, прошу прощения, здесь классовое общество, и представители названной категории никогда и не подумают о вступлении в барский клуб.
Нынешние клубные тарифы доступны, однако, миллионам англичан — ученым, юристам, чиновникам, врачам, инженерам, архитекторам, священникам, литераторам, журналистам, музыкантам, актерам. А бизнесменам? Им, конечно, тоже, но… Несколько клубов — мой в том числе — коммерсантов не принимают. Если кандидата представляют как директора компании, даже не обязательно торговой, производственной тоже, то его вступление в клуб становится труднее и длительнее. Я был чрезвычайно удивлен, столкнувшись с такой дискриминацией, но мне вежливо и как-то даже стеснительно объяснили, что ведь Христос изгнал торгующих из храма и торговец в старой Англии не считался джентльменом. А клубы-то все старые, они отягощены традициями. Архаизм, конечно, но…
Обязан все же сообщить, что владельцев и директоров компаний, в том числе самых что ни на есть торговых, в клубах немало. Есть они и в тех, куда не принимают коммерсантов. Просто кандидата представляют “под другим углом”. Солидные бизнесмены — люди образованные, часто с учеными степенями, и их проводят в клуб по специальности: скажем, инженер-химик, экономист, юрист.
…Итак, вы дали согласие — и ждете. Долго ждете. Если в клубе есть вакантные места (1), если ваш знакомый очень активен в продвижении кандидата (2) и если ваши данные клубу подходят (3), то уложитесь в год — очень-очень редко даже в несколько месяцев. Но во многих клубах (смешно, конечно, говорить “многих”, когда речь идет всего о дюжине) есть очередь — и тогда ждете вы не год, а годы.
Теперь по пунктам.
1. Вакантные места появляются почти всегда по воле Божьей. Список умерших вывешивают, как правило, в январе, и их понемногу сменяют вновь принятые. Бывают, конечно, и выходы из клуба, и даже, я думаю, исключения (хотя не знаю таких примеров). Но это малый процент. Не слышал я также о попытках расширения численности членов какого-либо клуба. Тут дело не только в уважении к уставу, принятому основателями, хотя традиция в Англии играет громадную роль. Нет, речь идет просто о вместимости клубного здания для комфортабельного несуетного бытия в нем. Никакой, упаси господи, толпы в баре или библиотеке, никакого шума или телефонного звона. До времен совсем недавних была верна знаменитая насмешливая картинка клубной жизни: человек приходит в гостиную после сытного обеда и засыпает в кресле, накрывшись газетой “Таймс”. Ныне картинка эта уходит в прошлое по причинам, о коих дальше, но комфорт все же остается главным условием клубной жизни.
2. Активность вашего клубного друга очень важна. Дело-то в том, что совет клуба принимает к рассмотрению только кандидатов, поддержанных коллективно: нужно собрать несколько рекомендаций членов клуба, знающих кандидата лично либо по его карьере. Процесс этот длителен и нелегок: если ваш кандидат совсем никому в клубе не известен, то вы приглашаете его на обед в присутствии как минимум пяти-шести соклубников. За столом происходит знакомство, и отобедавшие ставят подписи как уже знающие его лично. Платите за обед вы, конечно, сами, и кандидат даже не заикается о том, чтобы взять на себя часть расходов, ибо знает, что гость в клубе не имеет права платить за что-либо. В клубном ресторане, например, есть два вида меню. Одно, с ценами блюд, подают принимающему гостей члену клуба, другое, без цен, вручают гостям.
Бывает и прямой сговор. Звонит мне домой одноклубник и говорит: придете в следующий раз в клуб — загляните в книгу кандидатов, где под номером 18592 записан мой протеже Джон Смит. Прекрасный человек, давний друг. Что делать, я иду и ставлю подпись в разделе “знаю по работе”. В конце концов, принцип “по знакомству” лежит в основе существования клуба, и мы друг другу доверяем, не так ли? И если я сейчас напишу, что сам никогда не прибегал к такому “мафиозному” методу, то мне все равно ведь не поверят…
3. Подходите ли вы клубу? Не стану ничего измышлять, а просто переведу пункт первый клубного устава (конечно, уставы разные, как сами клубы, состоящие то из 600, то из 15 000 членов, но общий смысл одинаков): “Клуб — это ассоциация людей, занятых в любом деле и свое дело интеллектуально обогащающих. Молодые люди могут избираться, если подают хорошие надежды”. Само собой понятно, что под эту формулу можно подвести очень многих. Она же, формула, позволяет отказать почти любому.
В решении вопроса “подходит — не подходит” сказываются различия между клубами. Но везде фамилии кандидатов, уже собравших нужное в данном клубе число подписей, выставляются для всеобщего обозрения. Члены клуба могут добавлять свои имена в рубрики “знаю лично” или “знаю по работе”. И есть клубы, где достаточно одному человеку написать “не знаю и знать не хочу” (очень вежливо, разумеется), как без всякого дальнейшего обсуждения кандидат получает отказ — тоже, конечно, очень вежливый. Клуб — это частный дом, так зачем же пускать жильцов, неприятных хоть одному его обитателю? А в самом старом клубе, “Уайтс”, последствия еще ужаснее: если кандидату отказывают, то тот, кто его кандидатуру выдвинул, тоже обязан уйти из клуба.
Столь драконовские порядки царят далеко не во всех клубах. Бывает, что возражение одного члена не останавливает прием, а лишь учитывается приемной комиссией. Но два возражения уже губительны.
Когда-то в джентльменских клубах тайно решалось очень многое, даже судьбы страны. Те времена давно позади, и ныне никаких тайн ни в каком клубе вы не сыщете. Тем не менее внутриклубная жизнь за его стены традиционно не выходит (вы заметили, что своего клуба я не называю). С другой стороны, принадлежность к конкретному клубу — часть любой биографии. Откройте ежегодник “Кто есть кто” — и увидите, что названные в нем люди обязательно сообщают о своих клубах — если в каких-либо состоят. Это такая договоренность, одна из многих “договоренностей” в британском обществе. Новости из того или иного клуба очень редко выплескиваются на страницы газет. Но однажды клуб “Гаррик”, где много литераторов и деятелей искусства, отказал в приеме одному из лучших, популярнейших журналистов, и это стало темой открытого обсуждения. А вообще клубные отказы, как все прочие сообщения из клубов, нигде не упоминаются. Так что если человека не приняли, то его репутация в обществе пострадать не должна. Договоренность!
Впрочем, события давнего прошлого вспоминать можно. Где-то в восьмидесятых мне позвонил знакомый из клуба “Реформ” и тревожно сказал, что у них на доске кандидатов появилось имя Аркадия Масленникова, корреспондента “Правды” в Лондоне. Его кандидатуру выдвинул очень достойный человек, сэр Альфред Шерман, видный экономист, специалист по развитию местного управления в Англии. “Реформ” славится своим широким либерализмом, и вслед за сэром Альфредом поставили подписи несколько членов клуба.
— Грозит избрание, — говорил мой знакомый. — Конечно, я нашел бы одноклубника, готового подписать вместе со мной возражение, но как-то неловко делать это в пику сэру Альфреду. Посоветуйте что-нибудь.
Аркадия Масленникова я давно “знал по работе”. Это он в декабре 1979 года, буквально за три дня до советского вторжения в Афганистан, написал комментарий под заголовком “Напрасные потуги”. В нем Масленников давал достойный отпор клеветническим выдумкам западной печати о том, что Советский Союз якобы готовит вторжение. Он приводил слова тогдашнего диктатора Афганистана “товарища” Хафизуллы Амина о вечной дружбе с великим северным соседом. Три дня спустя северный сосед вломился в страну, советский спецназ расстрелял товарища Амина, а комментатор Масленников был через некоторое время послан корреспондентом в Лондон, что было, возможно, повышением по службе.
Рассказывать об этом совету “Реформа”? Где и как? Да и найти старый номер “Правды” было бы непросто. И я перелистал текущие номера. Тут же обнаружил большую корреспонденцию Масленникова, озаглавленную “Куда течет Темза”. Текла она, конечно, в ложном направлении; помимо всего прочего, автор высмеивал взгляды “экономиста Шермана”.
Мне оставалось лишь перевести статью на английский, и она, в подлиннике и переводе, появилась на доске кандидатов “Реформа”. В клуб Масленникова не приняли, но карьера шла неплохо: какое-то время он был даже представителем Горбачева по делам печати в Лондоне.
…Ну ладно, вот вы и член клуба. Получили поздравительное письмо секретаря, уплатили вступительный взнос. Приобщайтесь.
ЧЕРЕЗ ПОРОГ
Помню наивное удивление, что мне не выдали никакого документа — пропуска, членского билета, ничего. Забыли? На всякий случай захватил с собой поздравительное письмо и пошел. За наружной дверью клуба, в окошке, сидит этакий серьезный дядя. Ну вот, если он сейчас меня остановит, я ему письмо… Не остановил, и я благополучно прошел в вестибюль, где уже несколько раз бывал раньше как гость сэра Джона. Клубные привратники наделены, мне кажется, сверхчувственным восприятием. Ни в одном клубе у членов пропуска не спрашивают, но как только появляется незнакомец, к нему обращаются с любезным, но твердым “что вам угодно?” (по-английски этот вопрос звучит еще более изысканно, в старом русском стиле — “чем могу быть полезен?”).
В газетах пару раз мелькали сообщения о нахалах (обычно журналистах), пытавшихся пройти в клуб независимой походкой и посмотреть, что там творится, а то и пообедать или выпить в баре. Их всегда задерживали — если не сразу у двери, то очень скоро. У дежурного швейцара обычно есть помощники.
Еще удивительнее, что привратник хорошо знает, кто из членов сейчас в клубе, а кого там нет. Звонить в клуб и просить позвать к телефону такого-то не полагается. Вы не должны давать клубный номер никому, и вас в случае звонка все равно не соединят, а мобильные телефоны внутри тоже не работают — новый член клуба быстро привыкает отключать мобильный при входе в здание. Но можно, конечно, сказать швейцару, что вам позвонят, и тогда он вас разыщет. В мужских клубах (их число стремительно сокращается) есть проблема жен. Если звонит чья-либо жена и просит позвать мужа, швейцар дает стандартный ответ: “Мадам, я его сегодня не видел”. Но бывают же чрезвычайные обстоятельства, и если женщина говорит, что речь идет о чем-то очень срочном, швейцар просит подождать и тут же идет прямо к ее супругу с докладом. Тот подходит: врать, что “меня нет”, — не по-джентльменски, а уж дома объяснит, что без особых причин в клуб не звонят.
Каждому вступающему присылают кроме письма две маленькие книжечки. Одна — устав клуба, другая — правила внутреннего распорядка. Предполагается, что он их прочтет и будет выполнять. Но если что-то нарушит, никто и никогда его не поправит. Сделают вид, что не заметили, и он в конце концов “сам дойдет”.
Однажды я пригласил на обед знакомого гроссмейстера, приехавшего на несколько дней в Англию. Я не сказал ему, как одеваются в клубе (ничего особенного — костюм, сорочка и галстук, а смокинг — только по особым случаям, если об этом специально предупреждают). И мой гроссмейстер появился в джинсиках и пестром пиджачке. Что было делать? Я проводил его в ресторан. Никто и бровью не повел, и я уже думал, что время было дневное, на его наряд внимания не обратили. Но через несколько дней, остановившись у клубной доски объявлений — ее все читают, как выяснилось, — я увидел письмо секретаря, никому конкретно не адресованное. “Мне стало известно, — говорилось в письме, — что в последнее время отдельные члены клуба иногда приглашают гостей, не извещая их о выборе одежды, традиционной для джентльмена. Буду рад, если подобные инциденты больше не повторятся”. Вот так мне всыпали — строго и всенародно. Однако большинство членов клуба, кроме нескольких человек, видевших моего гостя в ресторане, не подозревали, кого выпороли. Более того, я уверен, что ни один из одноклубников, обедавших в тот день, не донес секретарю. Это сделал либо швейцар, либо метрдотель. Джентльмены не обращают внимания на мелочи и с доносами не ходят. Как-то, через несколько лет, я припомнил эту историю в разговоре с ныне покойным профессором сэром Исайей Берлином. Мы часто встречались в клубе и говорили, естественно, только по-русски. Да, подтвердил сэр Исайя, они внимания не обращают. И рассказал случай, попавший даже в печать. Накануне какого-то очень важного приема в Бекингемском дворце премьер-министр Маргарет Тэтчер решила заранее известить королеву, что будет в синем платье, — чтобы, если королева пожелает надеть синее, премьер могла бы появиться в одежде другого цвета. Ответ, пришедший из дворца, был сокрушителен: “Ее Величество никогда не обращает внимания на то, как одеты другие”. Другие!..
Новичок в клубе постепенно привыкает к тому, что не нужно спорить о политике. Есть единственный клуб, “Карлтон”, связанный с политической партией тори, то есть консерваторов. Во всех других политические пристрастия членов не играют никакой роли. Я глубоко уважаю бывшего премьер-министра леди Тэтчер, но когда случайно упомянул ее имя в разговоре с одноклубником, тот резко возмутился. Оказалось, что он относился к премьер-министру чрезвычайно отрицательно. Прошли годы. Мы по-прежнему дружим с этим человеком, он даже навестил меня в больнице, где я лежал со сломанной ногой. Наши диаметрально противоположные политические взгляды остаются при нас.
Ну уж кстати про клуб “Карлтон”. В 1955 году в Англию приезжали Никита Хрущев и тогдашний Председатель Совета министров СССР Николай Булганин. Хрущева пригласили в “Карлтон”, и клуб очень ему понравился. Прощаясь, он сказал, что если бы жил в Англии, то обязательно вступил бы в партию консерваторов — специально для того, чтобы попасть в “Карлтон”. Вот такую позволил себе светскую шутку.
Да, а лидер консерваторов Маргарет Тэтчер попасть в “Карлтон” не могла, поскольку она женщина. Но потом, в 1979 году, консерваторы победили на выборах, и Тэтчер стала премьер-министром. А по уставу “Карлтона” каждый премьер партии тори автоматически становится членом клуба. Маргарет Тэтчер немедленно воспользовалась этим пунктом устава и вступила в клуб. Она, говорят, иногда ходила туда ужинать, да еще приглашала знакомых дам.
Я уже упоминал, что нет двух одинаковых клубов. У каждого из них свои особенности, обычаи и чудачества. Есть клуб, где главный ресторан называется “кофейной”, но кофе там не подают, и, чтобы выпить чашечку после обеда, нужно идти на второй этаж. Знаю клуб, где нет прямоугольных столов — только круглые. А в одном клубе — весьма разборчивом в приеме членов — стоит в длиннющем зале только один общий стол. Туда приходят обедать и ужинать, но выбора блюд нет: ешь что дают (правда, дают отличные бифштексы, и клуб называется “Бифстейк”). Там опытные официанты работают под единым псевдонимом “Чарли”, чтобы не запоминать их имена и не путать. В конце зала есть маленькое помещение с креслами, там можно отдохнуть, если найдется место. Клуб расположен на шумной улице недалеко от Трафальгарской площади, и найти его непросто: дверь клуба — естественно, без вывески — зажата между двумя магазинами; за нею лестница, ведущая в обеденный зал. Когда-то “Бифстейк” был очень элитным, очень влиятельным и малочисленным. Рассказывают, что как-то в конце позапрошлого века беседовали в клубе после ужина премьер-министр и министр иностранных дел. В это время там появился полицейский, искавший воришку, стянувшего что-то в соседней лавке. Он прошел вдоль пустого уже стола и спросил у собеседников, кто они такие. Министр иностранных дел назвался. “Ну да, — произнес страж закона, — а вот вы еще скажете, что служите премьер-министром”.
Между клубами связи практически нет. Можно пробыть полвека в одном клубе и не знать, что творится в соседнем. Немало людей (сейчас все меньше) состоят членами двух и более клубов. Ни в одном из них одноклубники не знают, кто ходит в другой, — говорить об этом, а тем более сравнивать вслух, не принято. Вы, конечно, можете спросить: откуда я знаю про внутреннюю обстановку нескольких клубов. Очень просто: я немного играю в шахматы, а между клубами ежегодно разыгрывается шахматный кубок. Поэтому бывал во многих, хотя в “Бифстейке” шахматистов нет и о нем я знаю только по слухам. Но так уж необычен этот клуб, что о нем знают почти все обитатели “клаб-ленда”, то есть “клубной страны” Лондона.
Парадоксально, что клубы, между собой в Лондоне так мало связанные, имеют клубы-партнеры за границей. Список партнеров в каждом клубе известен, и если вы хотите побывать в каком-нибудь из них, то клуб выдаст вам членский билет или рекомендательное письмо. Я мало пользуюсь возможностью посещать иностранные клубы, но, как ни редко бываю в Париже, обязательно захожу в уютнейший и вкусно кормящий “Круг 33”, расположенный в самом центре, в двух шагах от площади Согласия. Я не очень уверен, что статус партнеров таков же, как у нас — в смысле закрытости, отбора кандидатов и так далее. Но партнеров иметь удобно, а закрытость нашего клуба меня не волнует. Иногда к нам заглядывают члены иностранных клубов наших партнеров — их принимают самым радушным образом.
Надо бы еще рассказать о почетном членстве, но это тема трудная. В разных клубах есть почетные члены, избранные не очень понятными путями. Скажем, члены королевской семьи — это понятно, а вот почему в один клуб принимают, да еще бесплатно, иностранных послов на период их аккредитации — объяснить не могу. Российские послы (как раньше советские) почти всегда пользуются этой привилегией, хотя она предоставляется не автоматически: нужно, чтобы кто-то предложил кандидатуру посла, а кто-то другой, знающий дипломата лично, ее поддержал. Я помню, например, как принимали в клуб Анатолия Леонидовича Адамишина. Его кандидатуру выдвинул член клуба, много слышавший об этом выдающемся человеке, но лично его не встречавший. Секретарь клуба сказал, что поддержать кандидата должен кто-нибудь, знающий посла лично. И тут вспомнили, что бывший министр иностранных дел сэр Джефри Хау (ныне лорд Хау), конечно, Адамишина знал. Сэр Джефри, давний член клуба, поддержал кандидатуру, что называется, обеими руками, и Анатолий Леонидович был принят.
Ну вот, сколько страниц уж исписал, а еще ни слова о том, ради чего все это. К чему сложные церемонии, суровый отбор, словно в тайное общество? Что уж там такого, в этих клубах, что люди туда рвутся? Здесь, боюсь, приступаю к самой трудной части моих заметок.
ОСТРОВ СПОКОЙСТВИЯ
Начать приходится вот с чего: я не знаком с 95 процентами одноклубников. Если, бывает, сойдемся с кем-то за одним столом на общем ужине, то представимся, обменяемся несколькими фразами по ходу вечера. После такого знакомства, встречаясь в здании, приветствуем друг друга издали с улыбками, но даже обычного “как поживаете?” говорить не требуется: чего ж друг друга отвлекать, коли нет темы для разговора? Однако, если случится, что нужны вам от него — или ему от вас — совет либо помощь, они даются немедленно и бескорыстно. Более того, можно обращаться за помощью и к незнакомым одноклубникам, если узнаешь об их, допустим, профессиональной компетенции. Напишешь такому человеку (адресов в списке членов нет, оставляешь письмо в секретариате, оттуда отправят) — и обязательно получишь просимое — или, конечно, предоставишь все, что в твоих возможностях, по его просьбе.
Совсем недавно понадобился мне юридический совет, и кто-то назвал фамилию известного адвоката-одноклубника. Речь не шла ни о каком действии, просто об ответе на вопрос. Я ему написал — и получил подробную письменную консультацию, а уже после этого с некоторым ужасом узнал, что адвокат — из очень дорогих, и за подобную консультацию меньше тысячи фунтов ему платить не принято. Мне он, разумеется, счета не прислал.
Ничего такого в уставе клуба нет, конечно. Но есть нечто в клубной атмосфере, что ни в какой устав не впишешь. Доброжелательное спокойствие плотно окутывает тебя — и чем дальше, тем плотнее. Шумную текущую жизнь с ее неудобством или неурядицами оставляешь снаружи. Твоего спокойствия никто не нарушит, и ты не сделаешь ничего, нарушающего отдых других. Неисповедимым путем проникает в тебя интуиция, и если обращаешься за помощью к соклубникам, то никогда не попросишь чего-нибудь такого, что может поставить человека в неловкое положение. Нельзя, понятное дело, просить взаймы, но нельзя и жаловаться врачам в клубе на нездоровье. Нельзя сидеть в клубе с гостем и обсуждать деловые бумаги. Нельзя давать непрошеные советы или делать замечания, даже если тебе кажется, что некто ведет себя неправильно. Все эти “нельзя” нигде не записаны, они, если угодно, навеяны атмосферой. Это веяние воспринимается быстро, — но только человеком, готовым к восприятию. Выдвигая кого-нибудь кандидатом в члены клуба, ты интуитивно ощущаешь, что твой знакомый в клубе уживется. Отсюда закрытость клуба, отсюда и тщательный отбор.
Клуб — это библиотека, ресторан, бар, удобные гостиные, комнаты для приватных обедов или ужинов, для игры в шахматы или бридж. В большинстве клубов — еще и жилые комнаты, и телевизионные, но они всегда на верхнем этаже. Постояльцы ходят по жилому коридору, понятно, без галстуков, но обязательно надевают их, когда сходят вниз.
Все клубы (кроме, кажется, “Бифстейка”) приглашают интересных гостей. Видные ученые, парламентарии, разнообразные “звезды” охотно выступают в клубах и после выступлений отвечают на множество вопросов. Для российского читателя назову в качестве примеров покойного Митрополита Антония Сурожского (ему было тогда 86 лет; блеск его речи и юмор в ответах незабываемы) и бывшего резидента КГБ в Лондоне Олега Гордиевского.
Каждый член клуба может выбрать занятие по вкусу. Я занимаю скромное, далекое от первой доски место в шахматной команде. В клубах действуют разнообразные дискуссионные группы, форумы и сообщества. В клубе “Травеллерс” (“Путешественники”) организуют поездки членов во все концы света. В гостиных, превращенных в концертные залы, звучит музыка: выступают и профессиональные исполнители, и любители — члены клуба. В клубных библиотеках прозаики и поэты читают свои новые вещи, литературные вечера собирают аудиторию, интересующуюся литературой всех стран. Недавно с большим успехом прошел в одном клубе вечер, посвященный Иосифу Бродскому.
Всеми текущими делами клуба правит секретарь — наемный администратор. Он набирает и весь персонал. Секретарь закрытого клуба — должность особенная. Это прежде всего умелый миротворец; ликвидирует любые инциденты так, что о них никто и не узнает. Это дипломат, способный, если надо, указать члену клуба, как себя вести (мне вот, как вы помните, так указал, что я навсегда запомнил), при этом ничуть не обижая. Это друг всех членов клуба, обедающий за одним столом с любым из них и знающий настроения в клубе как никто другой. Это сильный и трудолюбивый человек, отдающий клубу все свое время. Интересно, что чаще всего секретарями становятся бывшие старшие армейские офицеры. Джентльменских клубов мало, но секретарь всегда знает, что, если почему-либо захочет уйти, ему найдется место в другом таком же клубе. У нас, например, много лет был секретарем моложавый двухметровый красавец, бывший майор. Его переманили в богатейший клуб, и он теперь изредка появляется у нас, чтобы поиграть в шахматы. Каждый раз он, с глазу на глаз, вздыхает, как ему там тяжело. Члены того клуба говорят только о деньгах, женщинах и яхтах — в отличие, значит, от нашего клуба, где ни слова не услышишь ни на одну из названных тем.
ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ
Сколько ни прячься за массивными клубными стенами от окружающей жизни, она все равно ломится внутрь. Так в XX веке выветрилось из клубов их былое политическое влияние: внешние события требовали быстрых и открытых решений, а не тайных и медленных. Так начали принимать в клубы “неподходящих” — коммерсантов, а то и, страшно сказать, журналистов. Так, в конце того же прошлого века, в мужских клубах появились дамы. Один за другим клубы стали их принимать.
Помню формальные дебаты в моем клубе по поводу приема женщин. То был 2001 год. Ораторы выступали и за и против. Те, кто предлагал принимать, говорили о веянии времени, о женщинах, занимающих все более высокие посты, вплоть до премьер-министра, стыдили противников приема за попытки дискриминировать женщин — мы, мол, все-таки не по шариату живем. Выступавшие против (в их числе был и я) выдвигали разные доводы. Первый и главный: в стране полно женских клубов. Слыхали когда-нибудь о мужчине, стремящемся попасть в один их них? Еще важный довод: наши жены не волнуются, когда мы допоздна задерживаемся в клубе. Они знают, что у нас нельзя встретить даму, даже гостью, без сопровождения. А женщины — члены клуба, пусть они будут сами пожилые и солидные, могут приводить сколько угодно молодых приятельниц.
Инициаторы приема победили, как кто-то ехидно сказал, не числом, а уменьем, — и с 1 января 2002 года клуб наш стал смешанным. Буду объективен: никаких катастроф или даже инцидентов (тут, несомненно, действует мастерство секретаря). Дам принимают строго по тем же критериям, что и мужчин, — а клуб у нас, очень мягко говоря, не молодежный.
Но, но, но! Человек не может теперь прилечь в глубокое кресло, а то и на диванчик, после обеда, расстегнуть пуговицу под галстуком, почитать газету и маленько поспать. Нет, его никто не разбудит, никто не станет посмеиваться. Но, понимаете, при дамах… А если вдруг захрапишь? Кроме того, общий, так сказать, звуковой фон в гостиных повысился на несколько децибелов, и заснуть стало просто труднее. Несколько человек, я знаю, ушли из клуба, а их места, как мне кажется, заняли именно женщины — их энергично выдвигают в кандидаты те самые члены, которые ратовали за прием прекрасного пола.
Я понимаю, что “раньше было лучше”, — это тезис стариков, к которым, увы, давно принадлежу. Но всякий раз, когда хочется поворчать по поводу женского “засилья”, я говорю себе: ты же по-прежнему здесь, среди самой, быть может, цивилизованной группы британцев, в оазисе спокойствия и комфорта, неслыханных в наши суетные дни.
И благословляю судьбу, пославшую мне все это.