Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2009
ї Елена Ушакова, 2009
СТАРАЯ ФОТОГРАФИЯ
Фотография блеклая — взрослые мальчики группой.
Оживленные лица и форма гимназии старой
Говорят мне, что смерти безжалостно преданы грубой
Всем гуртом молодым, подростковою дружной отарой.
Все погибло, ушло, все исчезло, пропало и сгнило.
Неужели и тот — коренастый, живой, круглолицый?
В нем такая веселая издали светится сила,
В светлых, дерзких глазах приютилась и чудно искрится.
Где та сила теперь, самолюбие, радость, веселость?
Узнаю их бесхозных, они-то как раз не пропали.
Лишь сменили владельцев, нашли себе новую полость,
А казалось, что этому мальчику принадлежали.
Третий слева — мой дед. Как в халате из темной фланели
Вечерами, я помню, корпел над чертежной доскою,
И когда в репродуктор знакомые арии пели,
Он сиял, напевая и такт отбивая рукою.
…Неужели наш трепет сердечный, привязанный прочно
К переулку, мелодии, людям, кустам и страницам,
Нам придется пожертвовать времени водам проточным,
Чтобы кто-то, как мы, ликовать мог, скорбеть и дивиться?
* * *
Сначала подыскали курьера толкового:
— Болховитинов! — его решили послать с сообщением.
За всю войну не было ничего более важного, более нового.
Оседлал коня тотчас же, помчал через лес с поручением.
К ночи прискакал к главному штабу, разбудил адъютантов,
Генерал Коновницын спал глубоко, был болен,
Но натянул шерстяные чулки (никаких аксельбантов)
И понес донесение Толю.
Толь вошел к светлейшему в половине второго ночи,
И Кутузов, придерживая на груди рубашку, успел подумать:
без битвы!
Со слезами к образам обратился, воздев очи:
“Господи! — воскликнул, — Ты услышал наши молитвы!”
Как долго, как упорно он удерживал армию от сражений,
Говоря меж тем: никакого мира, никаких братаний!
По цепочке, в ночное время, выныривая из сновидений…
Вот так добирается к нам исполнение желаний!
* * *
Платан у балкона и пышная рядом сосна
Мохнатая, южная, и между ними как будто
Идет разбирательство, машет ветвями она
Печально и вкрадчиво, вижу и чувствую смутно.
Иголки трепещут и кисточки клонятся ниц,
А лапы платана мотаются, словно не веря
Ни лживым словам, ни дрожанию длинных ресниц,
И в воздухе носится хвойном беда и потеря.
Когда-то на Кипре случилось, меж ними — сейчас;
Нам драма навеяна неосторожным Шекспиром.
О, сколько ж она повторилась, я думаю, раз!
И сколько по счастью закончилась все-таки миром!
Всего-то и надо — к безумному другу-стволу
Припасть, чтоб услышал, как сердце стучит учащенно,
И, словно награду поймав на лету, похвалу,
Он вдруг зашумит очарованно и обреченно.
* * *
И нежно-сиреневый клевер,
И наша ромашка простая,
Избрав неуживчивый север,
С настойчивостью прорастая,
Цветут… Только ты, повилика,
Придаток цветенья чужого,
Ползешь, побирушка, калика,
Ни листьев, ни корня сухого.
Мне жаль тебя, злая кускута,
Завистница, полурастенье,
Пособие для института
Ботаники и поученье
Студентам. Но, может быть, сами
Цветы и побеги растений
Хотят поделиться дарами
Наследственных приобретений?
Мир создан разумно, привычно,
Но криво, как эта коряга,
Враг злейший и друг закадычный,
И ты, повилика, бедняга.
И мы, то есть я, недотрога,
Судьба моя, место и время,
Лишь место — в сторонке немного,
А время и страхи — со всеми.
* * *
Вот здесь, в Таврическом, под сенью мощных ив —
Расположились вдоль канавки —
О, не плакучие, их вид самолюбив,
Он говорит о переплавке
Сердечных судорог во что-то, что живет
И расцветает пышной кроной,
Весь в мелких дырочках подвижный небосвод
Их кружевной, бледно-зеленый…
Вот здесь, в Таврическом, под ивами в цвету,
Сказать “в цвету” нельзя, наверно,
Встречаю душу я свою, сказать “мечту”
Было б неправильно, неверно,
Но здесь я чувствую наедине с собой
Ту жизнь тишайшую, немую,
Что связываю я с древесною душой,
А в повседневности миную,
Ту жизнь, ту скрытую, подобную мечте,
Что в нас незримо существует,
Не хочет, легкая, томиться в темноте
И, как кузнечик, крылышкует;
Вот здесь, где лиственная в небе снасть,
Где тень во всякую погоду,
Она является, готовая совпасть
С собой, как лист, слетевший в воду.
ПЕРВАЯ СИРЕНЬ
Запах детства у первой сирени,
Обещаний туманных привет.
Даже бед промелькнувшие тени
Излучают сиреневый свет.
Жизнь, ты пахнешь сиренью в начале!
Для чего? — глуповат мой вопрос.
Чтоб любили тебя, изучали,
Чтобы мир развивался и рос.
Чтобы голос, что еле нам слышен,
Утешая, настойчиво звал,
Чтобы статуя высилась в нише,
Чтобы облако плыло в канал.
Чтоб манила сезонная к лету
Распродажа и клен под окном
Шелестел, и тянулся к рассвету,
И мешался с предутренним сном.
И когда этот запах, вобравший
Опыт жизни, слетает с куста,
Он как брат многоопытный старший
Рад свиданью, целует в уста.
Словно после глубокой разлуки
Возвратился домой, не устал,
Все, что было, берет на поруки
И счастливый пророчит финал.
* * *
Он голубянкам мелким посвятил
Счастливейшие дни, часы и годы.
Смешные усики, узоры крыл,
Их виды неприметные и роды.
В волнении он чувствовал, держа
За лапки жизнь таинственную эту,
Как в пальцах поселяется душа
И ластится к любимому предмету.
И если тельца поместить в стакан
Со спиртовым раствором осторожно,
Не просто на стекло, — учти, Джоан,
Их поворачивать в растворе можно.
И если, Цинтия, захочешь ты
Расстаться с фонетической ошибкой,
Не прячься безответственно в кусты —
По-русски нужно говорить с улыбкой.
Те девочки состарились уже,
Но помнят, помнят бывшие нимфетки
И светлый класс на третьем этаже,
И голубянок нежные расцветки.
* * *
Мне снился сон: как будто я одна
И комнату в каком-то дачном доме
Снимаю; стол, диван и два окна.
Я счастлива, и счастья нет знакомей.
Хозяйка мне кивает головой
Приветливо, мы с ней договорились,
Я уезжаю временно домой,
Я в поезде… ужели только снились
И эта местность, и свобода та,
Прильнувшая к бревенчатому раю?
Какая легкокрылая мечта…
Я силюсь вспомнить адрес и не знаю.
Насколько помню, там белел жасмин,
Хотя, возможно, яблоневым цветом
Сиял тот сад, и тополь-исполин
Вставал, завороженный чудным светом.
Но как туда вернуться? Как найти?
Села не знаю, улицы названье…
И кажется: мне нет туда пути,
И, может быть, спасительно незнанье.