Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2008
Елена Пантелеевна Яковлева — доктор искусствоведения, профессор кафедры рисунка РГПУ им. А. И. Герцена, заведующая сектором Государственного Русского музея, автор монографии «Театрально-декорационное искусство Н. К. Рериха» (Самара, 1996), комментариев к письмам В. И. Шухаева и А. Е. Яковлева в журналах «Советский музей» (1989, №2) и «Искусство Ленинграда» (1991, № 1—2), к письмам К. А. Сомова в «Ежегоднике Рукописного отдела Пушкинского Дома на2002 год» (СПб., 2006), многочисленных статей по вопросам отечественного изобразительного искусства и культуры XX в. В последние годы занимается исследованием художественного собрания А. В. Руманова. Опубликовала статьи о взаимоотношениях Руманова с А. А. Блоком, В. Е. Жаботинским, братьями Оцупами, Д. В. Философовым, И. Е. Репиным, Н. К. Рерихом, Б. Д. Григорьевым, Ю. П. Анненковым и др. Живет в С.-Петербурге.
ї Елена Яковлева, 2008
Елена Яковлева
Корней Чуковский
и Аркадий Руманов:
к истории взаимоотношений
Далеко не каждый читатель воспоминаний, писем и дневников Корнея Ивановича Чуковского (1882—1969) припомнит имя дореволюционного журнали-ста Аркадия Вениаминовича Руманова (1878—1960), а если и вспомнит, то вряд ли его образ вызовет симпатию, ведь, по словам Чуковского, это был «ловкий и бездушный газетно-журнальный делец, талантливо симулирующий надрывную искренность и размашистую поэтичность души».1 Эту характеристику Корней Иванович дал Руманову в начале 1920-х и впоследствии не раз повторял в своих книгах. Между тем в неопубликованных письмах Чуковского к Руманову 1900—1910-х годов, обнаруженных в Российском государственном архиве литературы и искусства2 , образ Аркадия Вениаминовича предстает совсем в ином свете.
Выпускник юридического факультета Императорского Санкт-Петербург-ского университета, Аркадий Руманов начал карьеру журналиста в пятигорской газете «Кавказские Минеральные воды». В 1904 году, вернувшись в Петербург после полуторагодовалого отсутствия, поступил на службу в редакцию «Театральной России», потом — «Биржевых ведомостей», где работал до 1912 года и параллельно, с 1906 года, возглавлял петербургское отделение «Русского слова» — либеральной московской газеты, издаваемой И. Д. Сытиным.
Образованный, обаятельный, обладавший широкими возможностями и связями в правительственных, финансовых, литературных и художественных кругах, Аркадий Руманов, по словам Алексея Ремизова, «без всяких безобразий мог человека прославить и вывести на дорогу».3 Как журналист он отличался тем, что добывал достоверную информацию из самых различных источников и тут же пускал ее в печать. С одной стороны, это повышало газетные тиражи, с другой — укрепляло репутацию журналиста. За десять лет работы с Сытиным, представляя деловые и личные интересы издателя в столице, Руманов, по свидетельству современников, стал его «правой рукой». Неслучайно в 1916 году, когда Сытин приобрел в собственность журнал «Нива» и «Товарищество издательского и печатного дела └А. Ф. Маркс”», он назначил Руманова на должности директора «Нивы» и одного из трех директоров «Товарищества…».4
Уже перечисление периодических изданий («Биржевые ведомости», «Русское слово», «Нива») и книжных издательств («Товарищество И. Д. Сытина» и «Товарищество └А. Ф. Маркс”») подсказывает, на чем могли строиться взаимоотношения Аркадия Руманова и Корнея Чуковского.
Начиная с 1905 года Чуковский, переехавший в Петербург из Одессы, постоянно печатался в столичных газетах и журналах, занимался литературной критикой, литературоведением, переводами с английского, редакторской и лекционной работой. На протяжении предреволюционного десятилетия вышло в свет множество его статей и более десяти книг, в том числе содержащих «литературные портреты» отечественных и зарубежных писателей.5
Руманов, симпатизировавший двадцатичетырехлетнему Чуковскому как -талантливому критику и любителю поэзии, с первых лет знакомства обращался к нему как к «милому Чуку». В письме от 2—3 июня 1906 года6 он призна-вался: «Вы — славный Чук, Вы — трижды славный, и как обидно, что при всем этом так дьявольски талантливы. Хочешь любить Вас, а должен гордиться Вами. Это осложняет отношения». Завершалось письмо словами: «В меня прошу верить. Я, все же, лучше своей славы».7 И Чуковский Руманову верил. Письмо это, вероятно, было дорого Корнею Ивановичу не столько -ком-пли-ментарностью содержания, сколько скрытой в нем памятью о дружбе с человеком, имя которого в советские годы он старался стереть из истории русской культуры. Этот потаенный смысл, быть может, и заставил его вклеить письмо в свой дневник и опубликовать его среди дневниковых записей.
Несмотря на довольно частые контакты с Румановым в 1900—1910-е годы, Чуковский крайне редко упоминал его имя в дневнике, а в «Чукоккале» — вообще ни разу. Более того, в ряде случаев он намеренно замалчивал его. Так, 10 апреля 1913 года, находясь на станции Куоккала, Корней Иванович узнал, что к его дому «поехали господин и дама». «Бегу к даме, уверенный, что это жена Вл. Абр. Полякова8 , — пишет он в дневнике, — а это Женни Штембер, пианистка, которая меня ненавидит. Я с размаху дал ей руку по ошибке — и потом, чтобы выйти из положения, сказал несколько примирительных слов — и она посетила нас, а потом мы пошли к И. Е. Репину. Женни играла — Бетховена — как машина, без выражения — и Репин, который любит музыку, — тонко ей это заметил. Она не поняла».9—
Остается уточнить, что «дамой» была Евгения Львовна Руманова (1883—1939) и что Женни Штембер — ее концертное имя. В Куоккалу она могла приехать только вместе со своим мужем, то есть не названным Чуковским «господином» был Аркадий Руманов. Относительно того, что Репину не понравилось исполнение Евгении Львовны, ни доказательств, ни опровержений нет, но внимательное чтение дневников Чуковского, содержащих оценки тех или иных лиц и событий, с точки зрения якобы Репина, нередко заставляет усомниться в том, что Илья Ефимович воспринимал их именно так, как об этом пишет Корней Иванович.
Что касается выражения Чуковского о «ненависти» к нему Женни Штембер, доля истины в этом, конечно, была; показательны в этом смысле письма Корнея Ивановича к Руманову. Евгению Львовну упоминает он в них всего три раза. Впервые — в июле 1906 года — в следующем контексте: «Милый мой, дорогой мой! Горячо, горячо Вас целую. Сто лет стремлюсь к Вам — и так завертелся, как мерзавец. Ах, если б Ваша жена простила мне мои вины, в которых я не виноват, я сию же минуту побежал бы к Вам». Второй раз Корней Иванович вынужден был передать ей привет: «Абрамычу Полякову10 привет. И его супруге. И… Вашей супруге тоже». Третий раз — в письме от 28 ноября 1910 года — Чуковский лишь задал вопрос: «Не сердилась ли Ваша супруга, что я посетил Вас, направляясь в Ясную Поляну? Думаю, что ради такого экстренного случая, она может не сердиться на меня». Почему Евгения Львовна не любила Корнея Ивановича и с чем это было связано, можно лишь предполагать-.
Замалчивается имя Руманова также в воспоминаниях Чуковского о Леониде Собинове. Корней Иванович писал, что познакомился с певцом «в 1905 году у Женни Штембер, известной пианистки, в ее просторной петербургской мансарде, где постоянно толпился всякий артистический люд».11 Это могло произойти в конце 1905 года, когда Евгения Львовна — недавняя выпускница Санкт-Петербургской консерватории, ученица профессора С. А. Малоземовой — была уже женой Руманова и носила его фамилию. Соответственно, знакомство могло состояться в их квартире.
С Собиновым Руманов был знаком как минимум с начала 1903 года, о чем свидетельствует дарственная надпись певца на фотоснимке, запечатлевшем его в роли Ленского: «Аркадию Вениаминовичу Руманову на память о нашем споре в один из мартовских дней 1903 г.».12
С Чуковским же Собинова связывал «Сигнал» — журнал политической сатиры, в конце 1905-го—начале 1906 года выходивший в Петербурге. Издавал журнал Чуковский, а субсидировал его Собинов. Познакомил их Осип Дымов, извест-ный к тому времени драматург, один из авторов этого журнала. По словам биографов Чуковского, Дымов был ближайшим другом Корнея Ивановича.13 Однако еще раньше, со времен студенчества, Дымов был и ближайшим другом Руманова и Женни. В Женни, до ее замужества, похоже, он был влюблен. С конца 1904-го до начала 1906 года вместе с Румановым, Сергеем Маковским, Николаем Рерихом, Леонидом Семеновым, Леонидом Галичем-Габриловичем, переводчицей Людмилой Вилькиной и другими. Осип Дымов входил в философско-эстетический кружок «Содружество», одноименное издательство которого выпустило первую книгу его прозы, а также первые сборники стихотворений Семенова и Маковского, книгу художественной критики Маковского и его совместный с Рерихом труд «Талашкино», не утративший ценности в наши дни. Дружба с Дымовым Руманова и Чуковского, безусловно, способствовала их сближению. Спустя восемь лет, 3 октября 1913 года, оказавшись во время поездки по западным городам России на родине Дымова, Чуковский в письме Руманову вспомнил об общем друге: «А Дымов в Америке! Мне говорили в Белостоке, что его пьеса (вероятно, «Речь странника». — Е. Я.) гениальна». Отправившись в 1913 году за океан, где ставилась его пьеса, Дымов в Россию больше не вернулся. Вполне возможно, в конце 1920-х годов он виделся с Румановым в Нью-Йорке, куда Аркадий Вениаминович приезжал из Франции вместе с великим князем Александром Михайловичем.14 С Чуковским после 1913 года Дымов не встречался.
В отличие от своих друзей Корней Иванович после революции 1917 года остался в Петрограде. Аркадий Вениаминович в конце 1918-го эмигрировал, сорок лет прожил во Франции и умер в октябре 1960 года в Париже, немного не дожив до восьмидесяти двух лет. На родине о нем почти забыли. Новым поколениям советских читателей имя Руманова было знакомо, пожалуй, лишь по письмам и дневникам Александра Блока, по литературе о жизни и творчестве поэта и немногим другим изданиям.
В последние полтора-два десятилетия, когда появилась довольно обширная и непредвзятая литература по истории и культуре дореволюционной России и русской эмиграции, имя Аркадия Руманова стало встречаться чаще и, прежде всего, в связи с деятельностью министра финансов С. Ю. Витте15, издателя И. Д. Сытина16 и как одного из заметных петербургских коллекционеров художественных произведений.17 Руманов упоминается также в публи-кациях писем и дневников Л. Н. Андреева, Н. К. Рериха, И. И. Толстого, в воспоминаниях Н. Валентинова, Вл. Пяста, Дона-Аминадо, К. Д. -По-меранцева, В. Д. Семеновой—Тян-Шанской и т. д.
При жизни Руманову посвящали свои произведения Зинаида Гиппиус, Сергей Маковский, Ирина Одоевцева, Георгий Раевский и другие поэты и писатели Серебряного века и Русского зарубежья. Надежда Тэффи посвятила ему рассказ «Бабья книга», а Корней Чуковский — «Две баллады».18 Первая, популярная в свое время, коротенькая «баллада» «Как они соединились», была опубликована в № 1 журнала «Сигналы» за 1906 год.19 Ее строчки хорошо известны:
Он был с.-д., она с.-р.;
Они друг друга свыше мер
Любили.
Но был к.-д. его отец;
Но был с.-с. ее отец;
Они сердец их под венец
Не допустили <…>.
Вторая «баллада» известна меньше. Приведем ее текст по автографу:
— Жил-был штрейкбрехер молодой.
Жена была с.-р.
И полюбила всей душой
Штрейкбрехера с.-р.
Твердит рассудок ей одно.
Штрейкбрехеру бойкот.
А в сердце девушки давно
Амнистия цветет.
О, страсти власть! О, власть Эрота!
Что пред тобой оплот бойкота!
— Цвела весна. И как цветник
Весь мир благоухал.
И большевик, и меньшевик
Душою расцветал.
О, провокатор соловей!
О, агитатор дрозд!
О, средь лазоревых ночей
Весенний <ритм?> звезд!
О, зоркий месяц соглядатай,
Четы, любовию объятой,
— Поверь вещаниям весны<,>
Прекрасная с.-р.:
Весенней ночью все равны —
Штрейкбрехер и с.-р.
Весенней ночью все равны —
Штрейкбрехер и с.-р.
И поддалась речам весны
Прекрасная с.-р.
О, страсти власть! О, власть Эрота!
Что пред тобою власть бойкота!
Аркадий Вениаминович дорожил и авторскими посвящениями на самих произведениях, и автографами на книгах. Сохранившиеся издания из его петербургской, национализированной в годы советской власти библиотеки содержат дарственные надписи Александра Блока, Сергея Городецкого, Михаила Кузмина, Алексея Ремизова, Николая Рериха, Максима Горького, Николая Морозова и многих других литераторов и ученых. Известны и дарственные автографы Корнея Чуковского.
Так, в 1907 году на своей первой книге «Поэт-анархист. Уолт Уитмен» он оставил остроумную и весьма примечательную надпись: «Изобретателю Чуковского от изобретателя Уитмана. Дорогому, глубокоуважаемому другу Руманову от Уолта Чуковского».20
Спустя пять лет на третьем издании книги «От Чехова до наших дней. Литературные портреты. Характеристики» (СПб.: Изд-во М. О. Вольф, 1908) Корней Иванович написал: «Старому другу — старая книга. Аркадию Вениаминовичу Руманову от любящего Корнея. 2 мая 1912».21
Спустя еще пять лет, в 1917 году, в период Февральской революции, на книге «Поэзия грядущей демократии: Уолт Уитмен» Чуковский оставил такие строки: «Без ненависти — с новой любовью — Аркадию Вениаминовичу в память старой дружбы К. Чуковский. 1917. Революционные дни».22
Как видим, каждый из трех автографов содержит слова «любовь», «друг» или «дружба». В последней надписи словно пунктиром Чуковский обозначил историю своего отношения к Руманову. В самом деле, на протяжении трина-дцати лет их связывали доверительные дружеские отношения, которые, впрочем, иногда осложнялись. Наглядно и убедительно об этом свидетельствуют упомянутые выше тридцать четыре письма (включая записки) и две телеграммы23 Чуковского, адресованные Руманову. Эти материалы автором настоящей статьи были использованы в публикациях «Блок и А. В. Руманов»24 и «Аркадий Руманов — забытый корреспондент И. Е. Репина».25 Ключевой фигурой в них (помимо главных персонажей — Руманова, Блока и Репина) являлся Корней Иванович Чуковский.
С Репиным у Руманова был довольно широкий круг общих знакомых, в число которых помимо Чуковского входили художники, журналисты, писатели, актеры. Руманов неоднократно приезжал в Пенаты, брал у Репина интервью, способствовал публикациям статей и картин художника в периодической печати и, что особенно важно, именно Руманов с первых дней оказывал содействие в подготовке к изданию редактируемой Чуковским книги воспоминаний Репина, известной впоследствии как «Далекое близкое». Кроме всего прочего в коллекцию Руманова входило пять произведений мастера.26
Исследование взаимоотношений Руманова и Блока (на первых курсах они вместе учились на юридическом факультете) показало, что литературоведы Владимир Орлов27 и Андрей Турков28 в своих книгах о Блоке, характеризуя Руманова, опирались на негативный отзыв о нем Корнея Ивановича Чуковского, и это понятно, поскольку другие сведения об Аркадии Вениаминовиче в -совет-ской литературе найти было сложно.
Анализ выявленных контактов Руманова и Блока и Руманова и Репина показал, что долгие годы имя Аркадия Вениаминовича если не замалчивалось29 , то представлялось исключительно в негативном свете, и что сложившееся положение напрямую связано с Корнеем Чуковским.
Заметим, что неприязнь Чуковского к Руманову при советской власти распространялась не только на Аркадия Вениаминовича, но и на других дореволюционных газетчиков, в том числе на Ивана Дмитриевича Сытина (1851—1934), издательство которого выпустило не одну книгу Корнея Ивановича. Чуков-ский так охарактеризовал Сытина в своей дневниковой записи от 30 января 1923 года: «Бессмертный человек. Ласков до сладости. Смеется каждой моей шутке. └Обожаемый сотрудник наш”; и опять на лице выражение хищное. Опять он затеял какие-то дела. Это странно: служит он просвещению бескорыстно — а лицо у него хищное, и вся его шайка (или └плеяда”) — все были хищные: Дорошевич, Руманов, Григорий Петров — все становились какими-то ястребами — и был им свойствен какой-то особенный сытинский хищный азарт! Размашисты были так, что страшно — в телеграммах, выпивках, автомобилях, женщинах».30
До революции Корней Иванович воспринимал тех же людей иначе, хотя и прежде бывали случаи, когда Сытин, например, его раздражал, и не без оснований. Так, весной 1914 года издатель отказался оспаривать судебный иск, возбужденный против книги Чуковского «Поэзия грядущей демократии: Уолт Уитмен». Он не послал адвоката издательства на судебный процесс, согласившись тем самым с уничтожением книги. По этому поводу Корней Иванович писал Руманову:-
«Дорогой Аркадий Веньяминович. Цензурой я не возмущаюсь нисколько, но неужели у издательства Сытина так-таки не нашлось никого, кто доказал бы Судебной Палате, что все эти помарки и зачерки сделаны хулиганом-невеждою, ибо нельзя же вычеркивать то, что невозбранно печаталось в └Речи” и в └Русском cлове”, в моей первой брошюре о └Уитмэне”, во множестве русских журналов, что преспокойно печатается в Англии, в Америке, в Австралии, где отношение к половому вопросу куда нетерпимее нашего; что Уитмэн — великий поэт, и его нельзя же трактовать, как какого-нибудь слюнтяя порнографа… Есть же у издательства Сытина свои адвокаты, ходатаи, почему же ни один не явился в Палату и не разъяснил сути дела? Почему же даже я31 не знал, когда будет разбираться в суде это любопытное дело; я привел бы своего адвоката, я сам поехал бы в Москву, я прокричал бы об этом в газетах. Почему меня не известили, не позвали?
Но теперь уже поздно пререкаться. Нужно хоронить или лечить эту бедную истерзанную книгу. По-моему, никакие бинты не помогут. Единственное, на что я могу согласиться, это чтобы вместо зачеркнутых строк всюду были поставлены точки и чтобы в предисловии вначале было читателям сказано, что точками означены в книге все уничтоженные Судебной Палатой места. Точек выйдет не особенно много, ибо порою все место вычеркивалось из-за пяти-шести слов, которые мы тщательно вытравили, не нарушая контекста, и тогда через неделю, к Пасхе, книга снова сможет выйти в свет.
Этого требует наше достоинство: вежливо, но неуклонно протестовать против хулиганской расправы с нашими трудами и мыслями.
Ваш Чуковский.
В понедельник вручу Вам книгу с необходимыми урезами и сокращениями».-
Спустя несколько лет книга в переработанном виде вышла в свет в другом издательстве.
Со «всемогущим» Сытиным, а вместе с ним и с Румановым, Чуковскому приходилось общаться также в связи с подготовкой к публикации репинских материалов. Так, «Товарищество └А. Ф. Маркс”» подготовило к изданию том упомянутых выше воспоминаний Репина32 , но из-за разгрома в 1916 году типографии в свет они не вышли. Корнею Ивановичу как редактору несостоявшегося издания тогда же был возвращен сверстанный макет «с окончательно исправленным текстом, утвержденным собственноручной подписью Репина».33
Между тем ранее, 21 июля 1916 года, через день после «репинских именин», Чуковский описал в дневнике бурную негативную реакцию Ильи Ефимовича, вызванную гонораром за эту книгу. По словам Корнея Ивановича, художника оскорбила «скаредная └щедрость”» Сытина, распорядившегося прислать ему официальное письмо за подписью членов правления «Товарищества └А. Ф. Маркс”». Это правление «в лице И. Д. Сытина, В. П. Фролова и А. В. Руманова», ознакомившись с «прекрасным трудом» Репина и его желанием «получить дополнительное вознаграждение в сумме 500 рублей, не пред-у-смотренное договором», сочло «своим приятным долгом препроводить» ему эту сумму.34 Письмо и гонорар привез в Пенаты Корней Иванович, ставший невольным свидетелем репинского негодования. Однако непонятно, почему Репина оскорбило то, о чем он сам просил издателя? Общеизвестна импульсивность художника, но, может быть, ситуация обрела драматический оттенок лишь в изложении Корнея Ивановича, ведь для него самого «денежный вопрос» всегда оставался актуальным, и нередко он был связан с предприятием Сытина. Еще в 1900-е, полушутя, в одной из записок он просил: «Дорогой Руманов. Поговорите с Сытиным, как обещали. Молю. Ибо — как же я выеду на дачу? Целую крепко. Весь Ваш Чуковский». Спустя несколько лет, 15 июля 1914 года, взволнованный Корней Иванович писал в дневнике: «У меня все спуталось. Если война, Сытинскому делу не быть. Значит, у меня ни копейки»35
Что касается Власа Михайловича Дорошевича (1865—1922), то в письме от 25 декабря 1910 года Чуковский просил Аркадия Вениаминовича «свести» его со знаменитым фельетонистом и писателем, поясняя просьбу тем, что «когда<-то>- в юности написал о нем какую-то ерунду, и теперь хотел бы покаяться». -«<…> в └Рус<ском> сл<ове>” читаю его с упоением», — признавался он.
Обратим внимание на то, что 22 марта 1922 года, вспоминая безнадежно больного Дорошевича, Корней Иванович написал в дневнике, что именно Влас Михайлович пригласил его в «Русское слово» и сразу же выдал 500 рублей аванса. «Это был счастливейший день моей жизни»36 , — подчеркнул он. Однако приведенное выше письмо от 25 декабря 1910 года заставляет усомниться в словах Чуковского, ведь когда он просил Руманова «свести» его с Дорошевичем, он уже сотрудничал с «Русским словом»: во главе петербургского отделения газеты стоял его друг Руманов.-
Вспоминая последнюю встречу с Дорошевичем, Чуковский так описал свое восприятие Власа Михайловича: «Дорошевич никогда не импонировал мне как писатель, но в моем сознании он всегда был победителем, хозяином жизни. В Москве, в └Русском слове” это был царь и бог. Доступ к нему был труден, его похвала осчастливливала».37 Нет сомнений, что эти слова относились к Дорошевичу, однако, думается, истинным «победителем» и «хозяином жизни» Корней Иванович считал в первую очередь Руманова, который, в отличие от Дорошевича, находился в Петербурге в пределах его досягаемости. Таким образом, характеризуя Дорошевича, Чуковский, по сути, создал портрет Руманова, тем более что Влас Михайлович с начала 1912 года в «Русском слове» не был уже ни «царем», ни «богом». По условиям нового контракта с Сытиным знаменитый фельетонист больше не командовал «всей русской культурной жизнью», а служил у всесильного издателя «лишь в качестве автора и советчика».38 «Слава» и «карьера» зависели теперь не от Дорошевича, а скорее от Руманова.
Об «огромном влиянии» Руманова писали многие его современники, в их числе поэт Владимир Пяст, воплотивший шаржированный образ Аркадия Вениаминовича в поэме «Грозою дышащий июль».39 Черты «победителя» и «хозяи-на жизни» привлекали в Руманове Чуковского, но одновременно и раздражали его, причем свое раздражение Корней Иванович пытался тщательно скрывать. Когда же Руманов стал эмигрантом, а Чуковский — советским литератором, необходимость скрывать это раздражение ушла, и тогда-то родилась характеристика-штамп, «развенчивающая» Руманова и всю его «шайку». В 1920-е годы в воспоминаниях об Александре Блоке Чуковский уже мог смело заявить, что «ловкий и бездушный газетно-журнальный делец» Руманов выведен поэтом «под видом живого покойника» в его стихотворении из цикла «Пляски смерти». На чем строилось это утверждение, сказать трудно, во всяком случае характер-ные особенности Руманова в стихотворении не отражены, зато через восемь лет после написания этих стихов Блок признает в «покойнике» себя.-
С упомянутым в негативном отзыве Григорием Спиридоновичем Петровым (1868—1955) Корней Иванович часто встречался в Куоккале. В 1908 году в его присутствии Репин писал портрет Петрова, в те времена преследуемого властями и церковью священника, яркого публициста и депутата Государственной думы.40 А годом раньше Руманов подготовил и издал свою единственную книгу, посвященную ссылке Григория Петрова в Череменецкий монастырь.41
Судя по дневниковым записям Чуковского, в тот период его общения с отцом Григорием носили довольно дружелюбный характер. Так, 25 октября 1907 года Корней Иванович написал в дневнике, что был у Григория Спиридоновича дома, завтракал и угощался сладкими пирогами42 , а 10 февраля 1910 года, приехав из Выборга, Петров побывал в гостях у Чуковского. «Сегодня приедет ко мне Гр. Петров, — писал Корней Иванович в январе 1911-го. — Он был очень мил с нами, когда мы с М<ашей> 3 дня назад отправились в Выборг». Характеризуя Григория Спиридоновича, Чуковский отмечал, что тот «немного пресен, банален, но он по-настоящему, совсем не банально добр, — без малейшей ляпидарности, — и к тому же без позы». Подтверждал свои слова Корней Иванович следующим примером: «Он (Г. С. Петров. — Е. Я.) мне предложил, малознакомому, 200 р., я взял у него 100 — и никаких изъявлений благодарности».43 Прошли годы. Петров, как и Руманов, стал эмигрантом, и Корней Иванович тотчас отнес его к отряду «хищников» и «ястребов».
В письмах к Руманову Чуковский касался разных вопросов, волновавших или интересовавших его. Большинство писем пронизано чувством благодарности за неизменную поддержку Аркадия Вениаминовича. Так, в письмах, отправленных осенью 1915 года, речь идет о желании Корнея Ивановича создать детский журнал. Он предложил Руманову выпускать его в виде ежемесячного приложения к еженедельной иллюстрированной «Ниве». Саму же «Ниву» Чуковский критиковал, не сдерживаясь в выражениях.
«Дорогой Аркадий Вениаминович, — писал он. — Меня пригласили читать в Сибири лекции, и я не знаю, как быть. Если Вы действительно намерены поручить мне детский журнальчик, то я махну рукою на все соблазны и займусь этим делом вплотную. Хочется сделать журнальчик нарядным, увлекательным, непохожим на унылую └Ниву”, которая до того вся протухла, что противно взять ее в руки. Хочется приготовиться к журнальчику исподволь, собрать молодую артель детских художников и детских поэтов (не дай Бог взять кого-нибудь из сотрудников └Нивы”, эти евнухи изгадят всё), хочется выписать из Англии (для образца и перевода) несколько детских книжонок, — чтобы сразу заложить основание прочного, неэфемерного журнала, который, в конце концов, сделался бы единственным, образцовым, насущно необходимым для всякой семьи, где есть семилетние, восьмилетние дети.
Нельзя ли выяснить это до ближайшего вторника (или во вторник, не позже), ибо во вторник я должен дать своему импрессарио определенный ответ.
А └Нива” сделалась плюгавой и мизерной. Неужели нельзя сделать, чтобы она была ценна сама по себе, а не только теми приложениями, которыми она подкупает подписчиков. Не всегда же можно давать Горького! Нужно, чтобы читатель полюбил ее самое, независимо от Достоевских и Чеховых. Какие гнусные печатаются в ней стихи, какие подлые, бездарные рассказы. Все равнодушно, казарменно, пыльно. Один номер так похож на другой, что можно дать 52 одинаковых, и никто, даже редактор, не заметит.
Хоть бы шрифт изменили!
Ваш Чуковский».
Вскоре, уже на бланке конторы изданий «Товарищества └А.Ф. Маркс” (С.-Петербург, улица Гоголя, дом 22), он отчитывался перед влиятельным другом:
«Дорогой мой.
Для первого номера у меня почти готовы:
1. Рисунки Ре-Ми к моему └Крокодилу”44,
2. Стихи Саши Черного45 ,
3. Заставки Чехонина46 ,
4. Сказка Тэффи47 ,
но все это почти, т. е. все авторы запоздали на 3—4 дня, ввиду того, что я отлучился на несколько дней и некому было бы их подгонять. Поэтому пришлось состряпать номер из сомнительных вещей, мне не нравящихся. Если Вы дадите мне 3—4 дня (скажем, по 15—16-е), то я выпущу №, к<ото>рый обрадует- детей всей России. Для 2-го номера у меня есть Шмелев48 и Ал<ексей> -Толстой49, но рисунки к ним еще не готовы.
Я не уезжаю в Куоккалу, хотя не видел семью две недели — и возьму перестраивать весь номер; заранее говорю, что номер абсолютно хороший будет только 6-й или 7-й, теперь с самого начала сразу нельзя. Ведь белобилетники все призваны — и т. д. Есть у меня поэма Гумилева50 отличная — но иллюстрировать ее нужно месяца два.
Прошу отсрочку до 15-го.
Ваш К. Ч.».
В первой половине ноября 1915 года Чуковский писал:
«Итак, дорогой А<ркадий> В<ениаминович>, к 1-му декабря у нас будет матерьялу на 3—4 номера детского журнала. Я пригласил Марину Цветаеву51 , Ходасевича52 , Ал<ексея> Толстого, Тэффи, Макса Волошина53 , Потемкина54 , Кустодиева55 , Добужинского56 , Бенуа57 , Нарбута58 , и т. д., и т. д., и т. д. Написал больше сорока писем, обшарил весь Питер, на днях уезжаю специально за этим в Москву, — а результаты покуда не слишком блестящи: Волошин прислал чепуху, Саша Черный на фронте, Кустодиев отказывается делать штриховые рисунки и т. д. Зинаида Венгерова59 прислала дубовый перевод очень милой вещички — придется мне заново перевести эту вещь. Собрать в такое время сотрудников, затем зажечь их энтузиазмом к делу — вещь почти не-возможная, но я постараюсь всеми нервами, чтобы журнал вышел непохожий на └Ниву”, противоположный └Ниве”; и если бы у меня были гарантии, что, организовав и наладив это дело и собрав подходящих сотрудников, я не буду отставлен, за ненадобностью, — то уже теперь я мог бы обещать Вам инте-ресный и нужный журнал. Но где же у меня эти гарантии? Я хотел бы после первого декабря установить окончательно (хотя бы на 1916-й год) свое поло-жение, как редактора детского журнала. Не забудьте, что Вы обещали мне в связи с жалованием по детскому журналу также и жалование по └Русскому Слову”. Я по-прежнему нищ и бесприютен и работаю целые дни. Без жа-лования я не напишу в └Рус<ском> сл<ове>” ни строчки. Я очень хотел бы, чтобы Вы, согласно обещанию, установили с 10 ноября хоть 300 рублевое жалование. Вот и было бы у меня 500 р<ублей> ежемесячных, и я мог бы отказаться от всех посторонних работ. Без этого я не могу вести и детский журнал.
Ваш Чуковский».
В конце ноября 1915 года Корней Иванович отправил свое последнее письмо- Руманову:
«Дорогой Аркадий Вениаминович.
Моравская60 очень нужная сотрудница для нас. Она принесла мне две рукописи. Будьте добры, выдайте ей, ради Бога, небольшой аванс. Если даже эти две рукописи нам не пригодятся, она будет вообще много и хорошо писать для нас — за это я ручаюсь.
Извините — и не забудьте обо мне,
Ваш К. Чуковский».
Помимо участия в проекте Чуковского по созданию детского журнала Руманов имел непосредственное отношение и к интереснейшей командировке Корнея Ивановича в годы Первой мировой войны в Англию. В феврале 1916-го по приглашению британского правительства туда отправилась группа из шести русских писателей и журналистов, представлявших различные периодические издания. От «Русского слова» поехал В. И. Немирович-Данченко, от газеты «Речь» — В. Д. Набоков, от «Русских ведомостей» — А. Н. Толстой, от «Правительственного вестника» — А. А. Башмаков, от «Нового времени» — Е. А. Егоров, а от «Нивы» — Чуковский. По итогам поездки Чуковский опубликовал несколько статей (в том числе в «Русском слове» и «Ниве») и уже в 1916 году издал книгу «Англия накануне победы». Остается уточнить, что издателем являлось сытинское «Товарищество └А. Ф. Маркс”», одним из директоров которого был Аркадий Руманов.
О поддержке Чуковского Румановым свидетельствуют и другие письма. Так, 6 октября 1917 года, посылая свежий номер «Нивы» А. Г. Горнфельду, Аркадий Вениаминович просил критика обратить внимание на впервые публикуемые в журнале материалы, ранее находившиеся под цензурным запретом. В их числе он назвал «найденную в бумагах Н. А. Некрасова его повесть └Каменное сердце”, с предисловием и послесловием К. И. Чуковского».61
О Чуковском в письмах к Руманову вспоминали и их общие знакомые. Так, известный народоволец Н. А. Морозов 12 октября 1909 года просил Аркадия Вениаминовича поместить в вечернем выпуске «Биржевых ведомостей» объявление о том, что «20 октября в зале Тенишевского училища» Корней Иванович повторит свою лекцию о Гаршине, возбудившую ранее «бурные прения в литературном обществе». Просьбу свою Морозов мотивировал тем, что «цель лекции очень симпатичная».62 З. Н. Гиппиус, находясь в 1914 году во Франции, просила Руманова «кланяться» Чуковскому и передать ему, что она пишет для газеты «День» статью о нем, которая «будет называться └Милое, но погибшее созданье”».63
С конца 1913 по первую половину 1914 года Чуковскому через Руманова передавала приветы, а иногда и просьбы молоденькая Софья Шамардина. «Чукс, пожалуйста, — писала она, — если Вам не очень трудно, купите Монтессори └Дом ребенка” и пошлите по след<ующему> адресу <…> или попросите Руманова».64 В одном из писем она признавалась: «Если из меня когда-нибудь выйдет что-нибудь не очень пустое и не очень гадкое — то только из-за Чукса. Когда я думаю о нем — я хорошая и сильная — все могу. Привет ему от меня большой».65
Таким образом, несмотря на редкие упоминания Чуковского о Руманове в книгах, изданных в советский и постсоветский периоды, взаимоотношения их на протяжении предреволюционного десятилетия, если судить по письмам, были братско-дружескими. Об этом говорит не только содержание писем, но и обращения Чуковского к Руманову: «Дорогой Аркадий», «Милый Аркадий», «Дорогой друг», «Милый мой», «Дорогой мой» и даже «Милый Рум!». Подписывался же Корней Иванович так: «Весь Ваш Чуковский», «Ваш Чук», «Ваш Чукiч», «Ваш Корней».
По возрасту они были почти ровесниками: Корней Иванович моложе Руманова на неполных четыре года. Связывала их в первую очередь любовь к литературе, особенно к поэзии, профессия и общий круг знакомых, в основном журналистов, поэтов и писателей. Знакомство произошло в Петербурге в конце 1905 года, когда Корней Иванович оказался случайной жертвой казаков, орудовавших на Казанской улице. Раненый нагайкой, он пришел на Галерную, в редакцию «Биржевых ведомостей», чтобы одолжить «хотя бы полтинник» у своего знакомого — сотрудника газеты Осипа Дымова. В этот момент, вспоминал Чуковский, случайно услышав «бессвязный рассказ» «об избиении демонстрантов на Невском», «повелитель репортеров └Биржевки”, заведующий ее информацией» «круглый как яблоко» Аркадий Руманов «тотчас же схватил со стола узкую полоску бумаги и быстро записал карандашом» эту историю. -«Потом — счастье, которое я буду помнить всю жизнь! — писал Корней Иванович в очерке «Сигнал», — извлек из кармана смятую в комок пятирублевку и, бросив ее на стол, убежал». Дымов пояснил, «что теперь, когда нет телефонов, всякий, кто сообщает в редакцию какое-нибудь достоверное сведение о том или ином городском происшествии, имеющем отношение к революционным событиям, немедленно получает у Руманова плату — от трех до пяти рублей».66
Таким образом, «первый литературный гонорар» в столице Чуковский получил от Руманова. Не без поддержки Аркадия Вениаминовича Корней Иванович сотрудничал и с «Биржевыми ведомостями». В одном из писем Руманову он писал: «У меня в └Биржевых” много друзей и близких: Вы, И. И. Ясин-ский67 , А. А. Поляков68 , — много просто хороших знакомых: А. А. Измайлов69 , К. Льдов70 <…>». В другом письме Корней Иванович попросил Руманова устроить в эту газету своего одесского друга, журналиста Омегу, то есть Осипа Д’Ора (И. Л. Оршера): «Денег у него 0 микрон, и потому, дорогой, приспособите его, пожалуйста, поскорее к Вашему заведению. Он фельетонист-злобист и страшно нужен для └Биржевых”. Уверяю, что он затмит всю имеющуюся у Вас сволочь». В редакцию «Биржевых…» Омега был принят.
Вновь вспомнит о нем Чуковский в письме Руманову, отправленном 22 сентября 1913 года со станции Орша, когда с лекциями о футуризме он ездил по западным городам России. Именно тогда, в Минске, Корней Иванович познакомился с юной Софьей Сергеевной Шамардиной. Через месяц, уже в Петербурге, он познакомит ее с Маяковским, у них вспыхнет и завершится разрывом роман. История с Шамардиной, ее беременностью станет общим секретом Чуковского и Руманова. А пока из Орши Корней Иванович отправляет Аркадию Вениаминовичу искреннее и дружеское послание:
«Дорогой Друг! Привет. Просто привет. Ничего другого, только привет. Это не просьба о немедленных деньгах, не рассказ о своих злоключениях, это только привет. Не больше, чем привет. Чистый привет! Голый привет. Привет — без ничего. Сижу за столом на вокзале — в Орше, месте рождения славного Оршера — и вот посылаю Вам привет! Будьте здоровы, сладострастны, лживо правдивы, правдиво лживы — целую Вас, — привет! Ваш Чуковский».-
Корней Иванович невольно обозначил здесь две темы, красной нитью пронизывающие большинство его писем к Руманову: это «просьба о немедленных деньгах» и «рассказ о своих злоключениях». Тему денег Чуковский поднимал довольно часто, и это понятно: он много работал и все равно нуждался в них, а имевший возможность, средства и влияние в обществе Руманов мог его поддержать. Так, 14 июля 1906 года, находясь на даче, Чуковский писал: «Дорогой А<ркадий> В<ениаминович>. Если не Вы и не Бог, то кто же? <…> Положение невыносимое. Вы делали мне столько одолжений, что научили меня даже сердиться, если случайно Вы не окажете мне какого-нибудь из них».
Просьбы Корнея Ивановича были разнообразны: загладить его «свинство» — сходить «сию же минуту» к господину Гаккебушу, издателю «Биржевых ведомостей», и попросить от имени Чуковского прощения; «обратиться к Сытину» с предложением об издании книги литературной критики; «добыть» адрес Маяковского… В одном из писем Чуковский писал: «Милый Рум! Целую Вас в самые усы — и прошу (который это раз!) Вашего заступничества. Ради Бога, перешлите это письмо в └Русское Слово” — с соответствующей припиской».-
В нескольких письмах содержатся просьбы, связанные с делами И. Е. Репина. «Посылаю Вам статью Репина и его же подлинный рисунок71 , — писал Корней Иванович Руманову. — Илья Ефимович просит Вас переслать рисунок немедленно в └Русское Слово” — в журнал └Искры” — или куда угодно».
Испытывая чувство благодарности к Руманову, Чуковский неоднократно признавался ему в этом:
«Дорогой Руманов. Я уверен, это письмо даже удивит Вас. Вы так же привыкли делать добро, как и я не привык, чтобы мне его оказывали. Вы, я уверен, даже сами не замечаете, как много незаслуженной ласки оказали Вы мне.- Для Вас это так естественно, как для других есть, спать, умываться. Вы ласкали меня мимоходом, и я тоже так стал привыкать к этому, что, признаться, даже не замечал. Но на свежего человека, на Марью Борисовну, Ваша вчерашняя услуга <…> произвела такое радостное впечатление, что она принудила меня написать это смешное и неуклюжее письмо. Ваш Корней».
Письма Чуковского к Руманову в большинстве своем — письма друга. «<…> Ведь это же смешно, что во всем мире у меня есть единственный защитник и покровитель, и спаситель Аркадий Руманов! — и не только теперь, а и 9 лет, и 7 лет назад»,— признавался Корней Иванович 8 (21) сентября 1913 года.
Между тем, судя по дневниковым записям и некоторым письмам Корнея Ивановича к Репину, в те годы, когда он писал дружеские письма Руманову, его уже точила неприязнь к нему. В чем заключалась ее причина? Быть может, в том, что он был многим обязан Руманову? Однако едва ли сегодня стоит искать психологическую мотивацию поступков и оценок Корнея Ивановича. Цель настоящей статьи заключается в том, чтобы ввести в научный оборот новые материалы, проливающие свет на личность Чуковского и его взаимоотношения с Румановым, обозначить место Руманова в дореволюционной жизни Чуковского, и прояснить некоторые факты и обстоятельства, дабы устранить сложившийся не без влияния Чуковского «перекос» в характеристике Руманова.-
Завершая, приведем фрагмент из недатированного письма Корнея Ивановича к Аркадию Вениаминовичу:
«Дорогой друг! Что это? Клянусь, я ничего не понимаю. Душою давно тянусь к Вам. Кроме благодарности, — кроме братского чувства, — что могу я питать к Вам. Когда я приехал в Петербург, — Вы один встретили и пригрели меня… И вдруг какая-то подметная сволочь где-то кому-то прошептала, что кто-то кому-то сказал, будто Вы на меня сердиты. Дорогой мой, за что бы Вы не сердились на меня, простите меня искренне и просто. <…>
Ваш К. Чуковский».
1 Чуковский К. И. Современники. Портреты и этюды. Вып. 7. М., 1962. С. 439.
2 РГАЛИ. Ф. 1694. Оп. 1. Ед. хр. 681. Все цитируемые письма К. И. Чуковского к А. В. Руманову (кроме отмеченных особо) приводятся по указанному фонду, описи и единице хранения. В настоящее время письма готовятся к изданию в 14-м томе пятнадцатитомного собрания сочинений К. И. Чуковского (М.: Терра—Книжный клуб).
3 Ремизов А. М. Петербургский буерак. Париж, 1981. С. 59.
4 Подробнее о А. В. Руманове см. очерк Е. П. Яковлевой и А. Ю. Чернобаевой в пятом томе биографического словаря «Русские писатели 1800—1917» (М.: БРЭ, 2007. С. 386—389).
5 Подробнее см.: Корней Иванович Чуковский: Биобиблиографический указатель / Сост. Д. А. Берман. М., 1999.
6 Помимо телеграмм это единственное известное нам письмо А. В. Руманова к К. И. Чуковскому.
7 Цит. по: Чуковский К. И. Дневник. 1901—1969: В 2 т. М., 2003. Т. 1. С. 34.
8 Владимир Абрамович Поляков — издатель петербургской газеты «Современное слово» (1907—1917).
9 Цит. по: Чуковский К. И. Дневник. 1901—1969. Т. 1. С. 65.
10 Имеется в виду Александр Абрамович Поляков (1879—1971), брат упомянутого выше Владимира Абрамовича Полякова, журналист, в прошлом — сотрудник одесских газет. При содействии А. В. Руманова Александр Абрамович поступил на работу в редакцию «Биржевых ведомостей», потом стал сотрудником петербургского отделения газеты «Русское слово». -В эмиграции был секретарем редакции, заместителем главного редактора газеты «Последние новости» (Париж, 1920—1940) и сотрудником редакции газеты «Новое русское слово» (Нью-Йорк, с 1942).
11 Чуковский К. И. Воспоминания о Л. В. Собинове // Леонид Васильевич Собинов: В 2 т. М., 1970. Т. 2. С. 220.
12 РГАЛИ. Ф. 864. Оп. 1. Ед. хр. 116. Л. 5.
13 Лукьянова И. В. Корней Чуковский. М., 2006. С. 102.
14 Об этой поездке см.: Руманов Д. А. Воспоминания об отце — Аркадии Вениаминовиче Руманове // Н.К. Рерих и его современники: Коллекции и коллекционеры: Cб. ст. Одесса, 2001. С. 152—154.
15 Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш. С. Ю. Витте — мемуарист. СПб., 1994; Ананьич Б. В., Ганелин Р. Ш. Сергей Юльевич Витте и его время. СПб., 1999.
16 Диннерштейн Е. А. И. Д. Сытин. М., 1983; Рууд Ч. Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин. М., 1993.
17 О художественном собрании А. В. Руманова см. статьи автора этой работы в разных изданиях. Собрание включало несколько коллекций: произведений живописи, рисунка, скульптуры и декоративно-прикладного искусства, портретной миниатюры и «имеющей археологическую ценность» нумизматики. В настоящее время национализированные произведения хранятся в двадцати пяти музеях бывшего Советского Союза. Среди них — портрет Анны Ахматовой работы Н. И. Альтмана (ГРМ), двадцать две картины Н. К. Рериха, произведения И. Е. Репина, М. А. Врубеля, К. А. Сомова, Л. С. Бакста, А. Н. Бенуа, С. Ю. Судейкина, Н. Н. Сапунова и т. д. В 2001 г. Омский музей изобразительного искусства им. М. А. Врубеля организовал и провел выставку русского и западноевропейского искусства, составленную из пятнадцати произведений, входивших в румановскую коллекцию. Выставка была посвящена памяти собирателя.
18 Автограф К. И. Чуковского с посвящением А. В. Руманову хранится в РГАЛИ.
19 Эту «балладу» в виде автографа К. И. Чуковский в 1905 г. написал на поверхности знаменитого стола А. И. Куприна.
20 Цит. по: Щиченко О. А. Книжное собрание А. В. Руманова // Актуальные проблемы теории и истории библиофильства: Материалы VI Международной научной конференции. СПб., 1997. С. 58.
21 Там же.
22 Там же.
23 Одна телеграмма хранится в РГБ. Ф. 620 (К. Чуковский). Карт. 70. Ед. хр. 53. Л. 1. Приношу искреннюю признательность за эту информацию Евгению Борисовичу Ефимову.
24 Яковлева Е. Блок и А. В. Руманов // Труды Государственного музея истории Санкт-Петербурга. Вып. V: Сб. ст. СПб., 1999. С. 232—245.
25 Яковлева Е. П. Аркадий Руманов — забытый корреспондент И. Е. Репина // Репинские чтения: Сб. ст. СПб., 2004. С. 59—79.
26 Сейчас они хранятся в собрании Государственного Русского музея. Это «Портрет Чагина из Чугуева» (1878, бумага, графитный карандаш, 32,1 х 26), «Портрет молодой женщины (Госпожа Сара с острова Куба)» (1883, дерево, масло, 23,3 х 13,8), «Портрет профессора П. А. Висковатова» (1883, бумага, акварель, сепия, 42,2 х 31), «Проповедник (Портрет Г. С. Пет-рова)» (1908, бумага на картоне, тушь, перо, кисть, 34,5 х 21,8), «Атака. Учреждению └Увечным воинам”» (эскиз-вариант к картине «В атаку с сестрой», 1917, бумага, тушь, перо, кисть, акварель, 22 х 35,3).
27 Орлов Вл. Гамаюн. Л., 1978.
28 Турко А. Александр Блок. М., 1969.
29 Показательна в этом смысле неточность в датах рождения и смерти А. В. Руманова, приводимых в разных изданиях.
30 Чуковский К. И. Дневник 1901—1969. Т. 1. С. 267.
31 Здесь и далее в цитируемых письмах К. И. Чуковского курсив означает авторское подчеркивание.
32 Подробнее об этом в статье автора настоящей работы «Аркадий Руманов — забытый корреспондент И. Е. Репина».
33 Чуковский К. Репин как писатель // Репин И. Е. Далекое близкое. 9-е изд. Л.: Художник РСФСР, 1986. С. 21.
34 Чуковский К. И. Дневник 1901—1969. Т. 1. С. 80.
35 Там же. С. 78.
36 Там же.С. 231.
37 Там же.
38 Об этом см. в кн.: Рууд Ч. Русский предприниматель московский издатель Иван Сытин… С. 147.
39 См.: Пяст Вл. Встречи / Сост., вступ. ст., науч. подгот. текста, коммент. Р. Тименчика. М., 1997. С. 146—147.
40 И. Е. Репин. Портрет священника Г. С. Петрова (1908, холст, масло, 80 х 69). Пензенская картинная галерея им. К. А. Савицкого. Рисунок к портрету, как уже отмечалось -(см. примеч. 26), принадлежал А. В. Руманову.
41 Священник Г. С. Петров, член Государственной думы. Биография и история ссылки в монастырь. С портретами и видами Череменецкого монастыря. / Сост. А. В. Р—ов. М., 1907.
42 Чуковский К. И. Дневник 1901—1969. Т. 1. С. 37.
43 Там же.С. 52.
44 Николай Владимирович Ре-Ми, настоящая фамилия Ремизов (1887—1975), художник, карикатурист, первый иллюстратор сказки К. И. Чуковского «Крокодил».
45 Саша Черный — псевдоним поэта Александра Михайловича Гликберга (1880—1932).
46 Сергей Васильевич Чехонин (1878—1936), график, художник декоративно-прикладного искусства.
47 Надежда Александровна Тэффи, урожд. Лохвицкая, в замужестве Бучинская (1872—1952), писатель-юморист.
48 Иван Сергеевич Шмелев (1873—1950), писатель.
49 Алексей Николаевич Толстой (1882—1945), писатель.
50 Николай Степанович Гумилев (1886—1921), поэт.
51 Марина Ивановна Цветаева (1892—1941), поэт.
52 Владислав Фелицианович Ходасевич (1886—1939), поэт.
53 Максимилиан Александрович Волошин (1877—1932), поэт, критик, художник.
54 Петр Петрович Потемкин (1886—1926), поэт.
55 Борис Михайлович Кустодиев (1878—1927), художник.
56 Мстислав Валерианович Добужинский (1875—1957), художник.
57 Александр Николаевич Бенуа (1870—1960), художник, критик, искусствовед.
58 Георгий Иванович Нарбут (1886—1920), художник; или Нарбут Владимир Иванович (1888—1944), поэт.
59 Зинаида Афанасьевна Венгерова (1867—1941), переводчик, литературовед.
60 Мария Людвиговна Моравская (1889—1947), поэт, прозаик.
61 РО РНБ. Ф. 211. Ед. хр. 944.
62 РГАЛИ. Ф. 1694. Оп. 1. Ед. хр. 434. Л. 4.
63 Там же. Ед. хр. 167. Л. 7.
64 Там же. Ед. хр. 684. Л. 2.
65 Там же. Ед. хр. 728 а. Л. 145. Атрибуция автора настоящей статьи.
66 Чуковский К. И. «Сигнал» // Чуковский К. И. Собр. соч: В 6 т. Т. 2. М., 1965. С. 704.
67 Иероним Иеронимович Ясинский, псевдоним Максим Белинский (1850—1931), писатель, переводчик.
68 Александр Абрамович Поляков. См. примеч. 10.
69 Александр Алексеевич Измайлов, псевдоним Смоленский (1873—1921), литературный критик, поэт, прозаик, журналист.
70 Константин Льдов, псевдоним Витольда-Константина Николаевича Розенблюма (1862—1937), писателя, поэта, переводчика.
71 Речь идет о рисунке И. Е. Репина «Проповедник (Портрет Г. С. Петрова)» (1908). См. примеч. 26.