Расска
Опубликовано в журнале Звезда, номер 1, 2008
Наталия Никитична Толстая — прозаик, постоянный автор “Звезды”. Автор книги “Сестры” (совместно с Татьяной Толстой. М., 1998). Лауреат премии имени Сергея Довлатова за 1996 г. Живет в С.-Петербурге.
ї Наталия Толстая, 2008
НАталия Толстая
МОЯ МИЛИЦИЯ
Врачи и инженеры “толстых” литературных журналов не читают. В руки не берут. Можете о них писать всю правду: безопасно, проверено на себе.
В группу риска входят преподаватели вузов, школьные учителя, а также музейные работники: читают отечественную прозу, собаки. Сами не прочтут, так им коллеги подсунут. Не про вас ли тут, Александр Абрамович, написано?
С одной дамой мы оказались вместе в турпоездке в Болгарию. Сорок пять лет, архитектор, увлекается альтернативным лечением: талая вода и сырая овсянка на завтрак, перед ужином полоскать полость рта подсолнечным маслом (через полчаса выплюнуть, не глотая). Десять дней мы прожили в одном номере. Архитекторша с упреком наблюдала, как я читала в постели (потеря зрения) и среди ночи пила крепкий чай с вареньем (кариес и перевозбуждение). Она прятала от меня пульт телевизора.
— Как вы, интеллигентная женщина, можете смотреть этот идиотизм?
— А я пишу научную работу про региональные телепередачи: структура, социальная направленность, гендерные особенности.
Дама поджимала губы и уходила на берег моря. Я взяла и написала маленький рассказ, где было пять строк об увлечениях моей соседки. Имя, профессия, страна пребывания — все было другое. Позволила себе пошутить на тему: каково жить в одной комнате с человеком, на знамени которого написано: “Уринотерапия”.
Прошел год. Я сидела на скамейке и ждала автобус. Задумалась. Вдруг слышу:
— А, великий писатель земли русской! И откуда у вас столько злобы?
Я подняла глаза. Передо мной стояла бывшая соседка по турпоездке.
Хоть такой, да отклик, подумала я. Включаем архитекторов в группу риска.
А вот про милиционеров писать художественную прозу можно. Не прочтут никогда. Одного милиционера я помню с детства. Он приходил к нам с женой Нюрой, няниной племянницей.
— Няня, кем работает дядя Боря?
— Речная милиция.
Плотный белобрысый дядя Боря родился в деревне. Семилетка — колхоз — пять лет на Северном флоте — ленинградская милиция. Шутки дяди Бори были однообразны:
— Много двоек нахватала?
— Выходи за меня — я с Нюрой разведусь. Зачем мне старуха?
Нюра, почтовый работник, улыбалась (шутки понимаем), но потом привычная тень набегала на ее лицо. Няня объясняла: плохо живут. Детей нет. А у Бори возраст такой, бес в ребро.
— А почему детей нет?
— Почему, почему… Нюра на фронте была, там ребенка нагуляла. Мертвого мальчика родила. Врачи сказали, что больше родить не сможет… Бросит он ее.
Я любила поговорить с речной милицией о жизни.
— Дядя Боря, когда было лучше, раньше или теперь?
— Конечно раньше, при Сталине.
— Чем лучше-то?
— Чем? Войну выиграл, вон у Нюры спроси, она до Берлина дошла. Второе — граница на замке была, диверсантов к нам забрасывали, а их ловили поголовно и уничтожали. А теперь? Смотреть тошно. И еще: все, что в СССР производили, все Сталин народу давал, а не кормил Кубу с Вьетнамом. Нахлебники черножопые, прости господи. Каждый год цены снижал. Что, не так говорю?
— Боря, домой пора. Забыл — наша очередь квартиру убирать? Тебе завтра в утро?
— Знаешь ведь, что сутки дежурю.
— Ляжем спать пораньше.
— Без твоих советов обойдусь.
Нюра вставала, целовала няню, и они уходили. Я смотрела в окно, как они шли по мосту через Карповку в свою огромную коммуналку на Петропавловской улице. Он впереди, она сзади. Я глядела и думала: вдруг и меня это ждет? Глупый муж, но зачем-то надо жить вместе, вместе ходить в гости и возвращаться в опостылевший дом.
А ведь любили друг друга, строили планы. И по мосту через Карповку шли, взявшись за руки.
Когда Борис по возрасту ушел из милиции, он устроился сторожем в Ботанический сад. В ту хрущевскую пору сено колхозникам не давали и коровы начали дохнуть. Крестьянский сын Борис Иванович накашивал в Ботаническом саду три машины травы, друзья-милиционеры помогали с транспортом — и с Аптекарского острова в захудалую псковскую деревню мчались грузовики с сеном. Для одноногого старика, Бориного отца, и его коровы Зорьки. Такое хозяйствование не возмущало бывшего речного милиционера: советскую власть не трожь.
Вторая встреча с милицией была уже в наше, пореформенное время.
У моего сына украли бумажник с водительскими правами. Ехать в долгожданную командировку без прав было нельзя. Предстояло писать заявление в милицию, заново сдавать экзамены по теории и практике вождения, ждать, то-се. А времени до отъезда оставалось три дня.
— Мама, помоги!
Я сидела в парикмахерской с отрешенным лицом.
— Чем-то расстроены?
— Да, Аллочка, очень расстроена. Нет ли у вас блата в ГАИ?
Аллочка, подстригая челку, спокойно ответила:
— Конечно, есть. У меня полгорода стрижется.
— Да? Мне срочно.
Я рассказала, в чем дело, и добавила:
— Я их, сами понимаете, отблагодарю.
— Понимаем. Минуточку.
Аллочка вышла и вскоре вернулась.
— Ну вот, сейчас я вас феном посушу, и отправляйтесь в ГАИ, к Надежде Ивановне. Четвертый этаж, комната четыреста десять.
Поймав машину, я помчалась на Петроградскую сторону. С бьющимся сердцем поднялась на четвертый этаж. На площадках стояли милиционеры, толстые, худые, одни вполне добродушные, другие — разбойники с большой дороги.
Надежда Ивановна была молодая симпатичная женщина в милицейской форме — ее звания я от волнения не разглядела.
— Ну, мамаша, что у вас?
Я поведала свою печальную повесть.
— Ай-я-яй. Сынуля права теряет, а мама хлопочи.
Надежда Ивановна нажала кнопку:
— Зайди, Танюша.
В комнату, покачивая бедрами, вошла накрашенная блондинка в короткой милицейской юбке. Сразу видно, что клейма негде ставить.
— Татьяна, надо мальчику завтра экзамен пройти. Кто там у тебя есть? Может, Владик?
— Владик уволился.
— А Эдик?
— Эдика перевели, экзаменов больше не принимает.
— Кто ж остался? Ну-ка подумай.
— Разве что Стас… Завтра его смена. Ладно, я с ним поговорю.
Надежда Ивановна улыбнулась: полдела сделано.
— Скажите сыну, чтобы завтра в восемь утра, как штык, был в комнате двенадцать, на первом этаже. Там будет майор Жутякин, здоровый такой. Надо будет из четырех вариантов выбрать правильный ответ. Ваш сын — как его? Андрей? — помнит правила движения?
— Не уверена.
— Если не уверены, то пусть не трогает компьютер, пока не посмотрит на Жутякина. Он подскажет.
Надежда Ивановна встала, показывая, что дело сделано. Умирая от страха, я положила на стол конверт. Двести долларов. Надежда Ивановна спокойно, с достоинством переложила конверт в сумочку и начала перебирать бумаги на столе. Мое грехопадение произошло так просто, так естественно. Земля не разверзлась, и не грянул гром.
Выйдя в коридор, я прочла табличку на двери Надежды Ивановны. “Зам. начальника отдела собственной безопасности”.
В восемь утра, натощак, как будто он шел сдавать кровь на анализ, Андрей вошел в комнату, где принимали экзамен. Вдоль стены стояли четыре компьютера. Сыну указали на крайний, у окна. Подошел майор Жутякин и стал рядом. Андрей тупо смотрел на дисплей с вопросами. Правильного ответа он не знал.
Жутякин кашлянул в кулак. Андрей поднял глаза и увидел, что три пальца левой руки майора были засунуты за борт мундира, а два лежали поверх. Андрей нажал на вторую кнопку. Майор кивнул. Потом он загибал то один палец, то четыре, то опять два. Через десять минут экзамен по теории был успешно сдан.
— Иди сдавай вождение капитану Бедолаге.
Во дворе стоял видавший виды “москвич”. Дверца была открыта. На переднем сиденье, выставив ноги на асфальт, сидел хмурый капитан с сигаретой в зубах.
— Я от майора Жутякина. Вождение сдать.
— Садись.
Андрей поправил зеркало заднего вида и пристегнул ремень, помня, что так учили в автошколе.
— Не трогай зеркало и оставь ремень в покое, — Бедолага умолк и закурил по новой.
В салон “москвича” залетела оса, но Андрей решил не делать лишних движений: пусть себе летает. Капитан наконец докурил, щелчком послал окурок в клумбу и, не глядя на Андрея, сказал равнодушно:
— Экзамен сдан. Греби отсюда.
Через два дня новые водительские права лежали у сына в кармане.
Иногда мне снится страшный сон. Русская милиция стала неподкупной. Все — в порядке очереди, без блата, по закону. Потерял паспорт — жди месяц. Потерял права — жди два. И жизнь остановится. Не приведи Господь.
Третья встреча с милицией случилась на днях. В нашем доме все квартиры взяты под охрану. Даже бабушки, живущие на пенсию, и те охрану завели, чтобы уезжать на лето и не беспокоиться, что всё вынесут. Хотя поговаривают, что милиционеры-то и выносят: у них же дубликаты всех ключей имеются.
На работе рассказывали ужасы. Хозяин квартиры добавил в бутылку французского коньяка немного ядовитого растворителя “крот”, поставил бутылку в холодильник и уехал в отпуск. Пусть грабитель попробует коньячка. Гражданин вернулся из отпуска. В кухне на полу лежал мертвый милиционер. Хозяин, трясясь от страха, вылил остатки коньяка в уборную, но это его не спасло. Посадили.
Второй случай более благополучный. Открывает хозяйка дверь своей квартиры, а там, на ее постели, храпит человек в форме, даже сапоги не снял. Тоже выпил, закусил из хозяйских запасов, его и разморило. Хорошо еще, что он был один, не привел девицу с улицы.
Я ехала в автобусе, вернее, застряла в пробке. Зазвонил мобильник.
— Вы имеете отношение к квартире сорок четыре?
— Да, я там живу. Что случилось?
— У вас сработала сигнализация, у квартиры выставлен пост милиции. Снимать пост или нет?
— Ой, девушка дорогая, я тут стою в пробке. Буду через полчаса. Не снимайте, пожалуйста, пост!
Домой я попала через два часа. Все это время на площадке стоял парень с автоматом, маялся. Ну, думаю, сейчас обматерит. Мы вместе вошли в квартиру. Все тихо, следов грабителей не видно. Милиционер, указав автоматом на открытое окно, спросил:
— А окно почему не закрыли? По инструкции должно быть закрыто. Ветер подул, занавеска шевельнулась, вот сигнализация и сработала.
— Каюсь, виновата. Господин милиционер, я больше не буду.
Парень позвонил на пульт охраны, подмигнул мне, и я услышала:
— Говорю из квартиры сорок четыре. Все в порядке, окна были закрыты, нарушений нет. Отбой.
Не обругал, не оштрафовал… А ведь два битых часа топтался под моей дверью.
— Минуточку, молодой человек… — Я отвернулась, чтобы достать деньги, но парня и след простыл. Только хлопнула внизу входная дверь.
Милиционер с автоматом Калашникова, убегающий от денег, — я часто тебя вспоминаю, но больше ко мне не приходи. Окна я закрываю аккуратно. А на милиционеров лучше смотреть в телевизоре.