Беседу вела Юлия Кантор
Опубликовано в журнале Звезда, номер 1, 2008
ї Юлия Кантор, 2008
Между Государством и Отечеством
Василий Степанович Христофоров руководит одним из самых элитарных и самых непубличных подразделений Лубянки — Управлением регистрации и архивных фондов. Здесь хранятся документы о “делах минувших дней”, оказывающих влияние на день сегодняшний, здесь же собирают информацию о событиях, которые еще отнюдь не стали историей.
Нынешняя деятельность Василия Христофорова имеет яркую научную составляющую. Его статьи, опубликованные в исторических журналах, сделали бы честь сотруднику любого академического института, а изданные под его руководством сборники и монографии, не только “выводящие на свет” уникальные документы, но и снабженные великолепным научным аппаратом, стали раритетами в профессиональной исследовательской среде. Личные пристрастия — историко-правовые аспекты Второй мировой войны и деятельность органов госбезопасности в этом контексте.
Карьера Христофорова далеко не всегда была столично-кабинетной: за его плечами Афганистан. Теперь эхом тогдашних впечатлений является неугасающий интерес к этой стране, опять же выливающийся в серьезные научные изыскания. Есть еще одна важная сторона, так сказать, открытой деятельности доктора юридических наук Христофорова: он член Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при президенте России.
В силу должностных обязанностей и профессиональных интересов генерал-майор Христофоров знает историю государства и Отечества без грифов — в прямом и переносном смысле. И имеет редкую во все времена способность, не впадая ни в псевдопатриотическую риторику, ни в “разоблачительное” самобичевание, признавать эту историю во всей ее драматической полноте. Не отрекаясь.
Христофоров так же легко цитирует литературную классику и исторических персонажей, как и документы разных времен и народов. Оставаясь иронично-светским даже в самом жестком разговоре, он способен одной безупречно вежливой фразой дистанцировать собеседника на расстояние пушечного выстрела. Вообще его имидж категорически не укладывается в прокрустово ложе наших стереотипных представлений о сегодняшних чекистах. Тем интереснее. Тем сложнее… За несколько часов интервью с Христофоровым в его элегантном, бежевых тонов, лубянском кабинете я не задала только один из намеченных вопросов: о соотношении внутренней свободы и служебной необходимости. Весь наш диалог, как мне кажется, — ответ на этот вопрос.
Юлия Кантор
Василий Степанович, чем вам интересна аудитория журнала “Звезда” с его литературными и политическими традициями?
— Это весьма уважаемый и читаемый журнал с драматической историей — я имею в виду, конечно, печально известное ждановское постановление 1946 года. У меня есть много знакомых, которые читают этот журнал десятилетиями и хранят его подшивки. Поэтому я согласился на беседу с легким сердцем.
— 20 декабря — День чекиста. Почему сегодняшняя Лубянка ведет летоисчисление с 1917 года, а не с дореволюционного времени, например с Третьего отделения, с Бенкендорфа?
— Почему мы исчисляем свою деятельность с 1917 года? МВД, например, в 2002 году отметило свое двухсотлетие. В 1802 году в связи с манифестом Александра I было образовано восемь министерств вместо двенадцати петровских коллегий, устаревших с точки зрения управленческой деятельности. В их числе — Министерство внутренних дел. Вот потому МВД и ведет свой отсчет с тех пор. Если говорить о тайных канцеляриях, охранных отделениях, то в принципе можно было бы вести летоисчисление оттуда. Если бы не одно “но”. После Февральской революции 1917 года они были упразднены, и когда образовалась ВЧК, то ничего из их деятельности не было взято. Ни один сотрудник охранных отделений не пришел на работу в ВЧК — не брали.
— Может, зря?
— История ведь не знает сослагательного наклонения, как можно рассуждать о том, что было бы?
— Сослагательного наклонения не знает, но ретроспективный анализ историки признают. Стоило ли начинать с нуля, делать ошибки, хотя можно было использовать прежний опыт? Красные же брали на службу царских офицеров, причем весьма охотно, а во время Гражданской войны — даже белогвардейцев.
И не только добровольцев, но и заставляя служить себе насильно, сделав заложниками их семьи. Почему было не привлечь профессионалов охранки?
— На мой взгляд, не брали бывших сотрудников охранки в ЧК потому, что охранные отделения занимались политическим сыском. А люди, которые поначалу составили костяк ВЧК, неоднократно арестовывались, подвергались репрессиям со стороны царского режима. Потому для них было немыслимо взять на работу своих вчерашних преследователей. Ведь у всей политической элиты, пришедшей в 1917 году к власти, еще свежи в памяти были охранные отделения. Вот потому было принято решение ни одного человека на службу не брать. Мы неоднократно проводили исследования — ни одного человека не выявлено. Вот так новая спецслужба начала свою работу — с нуля. Разумеется, со временем некоторые формы и методы оперативно-розыскной деятельности перекочевали из охранных отделений, органов политического сыска, в ВЧК.
— 2007 год стал трижды юбилейным для всей нашей страны. И все юбилеи — драматические, если не сказать трагические. Девяносто лет Октябрьской революции, девяносто лет созданию ВЧК, семьдесят лет году “большого террора”. На мой взгляд, эти даты имеют причинно-следственную связь…
— Эти даты действительно имеют связь. Без Февральской революции не было бы отречения от престола, а значит, Октябрьской революции. Значит, без Февральской революции не было бы ЧК, хотя принято считать, что она возникла благодаря Октябрьской. Рассматривать их “отдельно взятыми” невозможно. И кстати, вы забыли еще одно важнейшее событие 1917 года — восстановление патриаршества после более чем двухсотлетней паузы… В 1917 году в результате двух революций возник новый политический строй, и формирование новой системы шло, как вы знаете, очень сложно. Менялось все, сопротивлялось многое. И пришедшая власть должна была сама себя укреплять, защищать. Как говорил известный классик…
— Революция только тогда имеет какой-либо смысл, когда она умеет защищаться?
— Именно. Кухарки и рабочие сразу не могли встать у руля государства, как бы им этого ни хотелось. Старые государственные служащие не хотели в большинстве своем участвовать в создании большевистского государства. Ведь правда?
— По-моему, их, мягко говоря, не слишком охотно брали — не доверяли.
— Опасались саботажа. И небезосновательно. Потому возникла Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Не случайно в 1925 году появилась такая брошюра, как “Азбука контрразведчика”. Там, пожалуй впервые, было сформулировано новое представление о профессии: “На разведку и контрразведку отнюдь не следует смотреть как на ремесло — это в полном смысле слова искусство”.
— Это, так сказать, теоретическая сторона вопроса, на практике же ВЧК уже в 1918 году начала с террора. Дзержинский не считал, насколько известно, ВЧК контрразведкой или политической полицией: “Работники ЧК — солдаты революции. Боевому органу нельзя передавать работу полиции. Право расстрела для ЧК чрезвычайно важно”.
— Дзержинский в инструкции комиссарам, производившим обыски и аресты, написал: “Пусть все те, которым поручено произвести обыск, лишить человека свободы и держать его в тюрьме, относятся бережно к людям <…>, пусть будут с ними гораздо вежливее, чем даже с близким человеком”. Вы знаете, кто выступил с инициативой об отмене смертной казни? Дзержинский — уже в 1920 году. Но после того как борьба красных и белых активизировалась, ситуация стала иной — было решено ответить на террор террором.
— “Они убивают личности, мы убьем классы”, — сказано в 1918 году, после убийства председателя Петроградской ЧК Урицкого и покушения на Ленина. Ответ как минимум неадекватный, и это даже не ответ — в заложники брали и до того, расстреливали без суда уже с 1917-го, причем еще до создания ЧК. Белый и красный террор шли абсолютно параллельно и одинаково жестоко. Скорее, на мой взгляд, для советской власти это был предлог утверждать себя огнем и мечом. В том числе среди рабочих, крестьян и солдат, которых она якобы брала под защиту. Вы как юрист, историк государства и права, не будете этого отрицать?
— Государство защищало себя, перейдя к террору. ЧК стала его инструментом. Особые совещания были у белых, они появились и у красных. ОСВАГ (осведомительное агентство в армии Колчака. — Ю. К.) работал у белых, такие же структуры действовали и у красных. Все похоже. И все во имя защиты государственной системы, прежней или пришедшей. И с обеих сторон — декларации о защите народа. Согласны?
— Согласна. Итак, новое государство защищало себя, перейдя к террору. Несколько позже совсем в другой стране, причем не революционным даже, а парламентским путем, к власти пришла совсем другая партия — НСДАП. Ее лидер тоже был политзаключенным, даже книгу про свою борьбу в мюнхенской тюрьме написал. То государство тоже себя защищало. Насколько такое сравнение корректно?
— Оно некорректно, хотя встречается нередко. Очень часто, делая публицистические обобщения, сравнивают большевистскую систему с фашистской, и в частности — даже НКВД с гестапо. Согласиться с этим не могу: все-таки системы разные.
— Ваша спецслужба с момента своего создания и по сю пору участвует во всех знаковых событиях в жизни нашего государства. Какие периоды ее деятельности — положительные и отрицательные — кажутся вам наиболее важными?
— Давайте начнем с положительных. Деятельность органов госбезопасности в годы Великой Отечественной войны, несомненно, важнейшая веха нашей истории. Не впадая в пафос, скажу, что вклад наших спецслужб в победу переоценить невозможно. Один из важнейших примеров — деятельность контрразведки. Уже 5 июля 1941 года была создана Особая группа во главе с Павлом Судоплатовым, позднее преобразованная в Четвертое управление НКВД. Оно занималось разведывательно-диверсионной деятельностью. Когда в прежние годы заходила речь о партизанском движении, в советской историографии оно трактовалось как всенародный подъем на борьбу с врагом. Всенародный и возникающий спонтанно. На самом деле в тылу действовали заброшенные туда специально подготовленные оперативные группы. Всего существовало более двух тысяч двухсот двадцати групп, в которых было около пятнадцати тысяч сотрудников госбезопасности. Это примерно 10% от общего числа партизан. Но это высококлассные профессионалы, формировавшие и структурировавшие партизанские отряды, разведку и диверсионную деятельность в тылу.
Кстати, расскажу о человеке, о котором вы знаете из киноклассики. Оперативную группу “Соколы” численностью около тридцати человек забросили в Минскую область. Эти тридцать человек создали там четыре партизанских отряда, количество членов которых более трехсот. Туда входили местные жители, военнослужащие, вышедшие из окружения. Руководил этой группой Кирилл Орловский, участник войны в Испании. И вот группа получила задание уничтожить Вильгельма Кубе. (В. Кубе — нацистский генеральный комиссар Белоруссии в Рейхскомиссариате по восточным областям. С его именем связаны многие преступления против человечности, в частности сожжение жителей деревни Хатынь, расправы в Минском гетто, массовые расстрелы мирного населения. — Ю. К.) Несколько наших опергрупп до того с этим заданием не справились. Итак, “Соколы” получили информацию о том, что Кубе едет на охоту. Устроили засаду. Кубе там не оказалось в тот раз, но удалось нейтрализовать других высокопоставленных нацистских чиновников (акция возмездия в отношении Кубе свершилась несколько позже). Идет бой. Орловский держит в руке толовую шашку, собираясь ее бросить. И в этот момент в шашку попадает пуля и она взрывается в руке. Это февраль 1943 года, возможности эвакуировать Орловского нет. Ему ампутировали руку на месте — с помощью кузнечных и слесарных инструментов. И до августа, когда уже появилась возможность переправить его через линию фронта, он командовал своим отрядом.
Так вот о кино: Орловский практически всем известен у нас в стране по замечательному фильму “Председатель”. Он стал прототипом главного героя ленты, блестяще сыгранного Михаилом Ульяновым. Он действительно после войны стал председателем колхоза и Героем Социалистического Труда.
Еще один пример. Июль 1941 года — немцы прут на Москву, дошли до Смоленска. И вот Лубянка формирует “семью беженцев”, забрасывает их в прифронтовую полосу. Интересно, что ни один из членов этой разведгруппы не имел отношения к органам безопасности. Руководитель — доцент МГУ, “жена” — преподаватель педвуза, “сын” — радист-метростроевец. Так они поставляли информацию даже для Генштаба! Кстати, любопытная деталь: руководитель этой “семейной” группы, Яков Кумаченко, анализируя ситуацию на оккупированной фашистами территории, писал в донесениях, что ни разу не видел немецкого солдата, читающего газету, что среди солдат Вермахта царит бескультурие и, значит, “мы их обязательно победим”. Для него, вузовского преподавателя, бескультурие было равно бессилию! Знаете, почти каждый человек, побывавший за линией фронта и работавший там во время войны, достоин отдельного описания.
— Наверно, стоит такие описания сделать? И историки и детективщики будут восхищены.
— Мы это уже сделали — в 2007 году — для Академии ФСБ. Сборник жизнеописаний называется “Практическое пособие”. Потому в открытую печать эта книга поступит еще не скоро. (Улыбается.) Еще одно важнейшее направление деятельности, о котором информации мало, и она преимущественно искаженная, — органы контрразведки “Смерш”.
— Деятельности “Смерш” посвящена ваша докторская диссертация?
— Да. 19 апреля 1943 года было издано Постановление СНК о создании на базе Управления особых отделов НКВД Главного управления контрразведки “Смерш” Наркомата обороны. Но мало кто знает, что этим же постановлением санкционировано и образование Управления контрразведки “Смерш” Наркомата военно-морского флота. И еще были органы контрразведки “Смерш” НКВД. И даже самые заклятые враги — руководство разведывательно-диверсионных органов фашистской Германии — признавали, что “Смерш” был наиболее эффективной спецслужбой из всех, тогда существовавших.
— “Смерш” занимался фильтрацией бывших советских военнопленных?
— Занимался, понимаю подтекст вашего вопроса. С этим не все было благополучно. В процессе фильтрационной работы среди наших военных, возвращавшихся из окружения, и военнопленных порой не удавалось как следует проверять информацию. На проверку давали три—пять дней. В таких условиях принять безошибочное решение, установить, связан ли человек с иностранными спецслужбами, трудно. Вот тогда, не разобравшись, наказывали, отправляли в лагеря. Это не политические репрессии — это ошибки.
— Вы не планируете опубликовать диссертацию в виде монографии?
— В открытой печати — пока нет. По той же причине, что и уже упомянутое мной “Практическое пособие” для будущих контрразведчиков.
— Положительные стороны деятельности Лубянки в годы войны обсудили. Теперь об остальных. После знаменитого приказа “Ни шагу назад!” в армиях были созданы заградотряды…
— А при чем здесь НКВД? Заградотряды существовали в соответствии с приказом наркома обороны, а не наркома госбезопасности. Предписывалось в каждой общевойсковой армии создать три—пять заградотрядов численностью до двухсот человек. Естественно, такого количества сотрудников НКВД в каждой армии не было и в них попадали обычные красноармейцы. Руководили деятельностью заградотрядов, безусловно, особые отделы НКВД. Вообще вокруг них существует большая полемика: одни считают эту меру необходимой, другие — неоправданно жестокой.
— А вы?
— Замечу: заградотряды — это изобретение не НКВД и даже не Сталина. Заградотряды с теми же функциями существовали во время Второй мировой войны в немецкой армии. Я ответил на ваш вопрос?
— Исчерпывающе. О Лубянке существует огромное количество мифов. Какие, на ваш взгляд, самые главные и трудноопровержимые?
— За всю Лубянку говорить не буду, расскажу об Управлении регистрации и архивных фондов. Два главных мифа — что у нас есть все и что мы никому ничего не даем. То и другое не совсем так. Иногда к нам приходят запросы такого типа: “Просим официально подтвердить, что Валерий Чкалов на своем самолете мог пролететь под мостом через Москва-реку”. Сами понимаете, курьез. Еще сюжет. Пишет нам письмо дама, дескать, “мой дядя самых честных правил” во время войны работал на заводе “Серп и молот”. Просит подтвердить место его работы. Или другая дама просит определить, кем по званию был ее отец, погибший во время войны. И присылает фотографию в военной форме. Причем не пишет даже его имени, отчества и фамилии. Абсурд? А мы ответили. Потому что у нас есть специалисты по формам и знакам различия НКВД. Так и определили. И не ошиблись. Так что работаем практически “Брокгаузом и Эфроном” и Интернетом одновременно. А еще есть миф о том, что мы старательно отслеживаем мифы. Или что сами запускаем их в оборот. Теперь серьезно — о мифах политических. Один из серьезнейших инцидентов послевоенной истории — массовые волнения в ГДР в июне 1953 года. В течение многих лет существовало представление, что МГБ арестовало и расстреляло неимоверное количество советских солдат, отказавшихся стрелять в немецких демонстрантов.
— Об этом говорит даже экспозиция берлинского музея Стены — я была там в 2007 году.
— Так вот, еще несколько лет назад мы опубликовали документы, свидетельствующие о том, что приказа о стрельбе не существовало. И соответственно, не было и отказа стрелять. И арестов в связи с этим не было. Я принимал участие в круглом столе Института Европы, где подробно об этом говорил.
А вообще эта информация опубликована в журнале “Новая и новейшая история”. На самом деле люди во время тех столкновений погибли в давке и в потасовках, кого-то задержали немецкие службы правопорядка. Однако даже после публикации документов миф остался, и ваше упоминание о берлинском музее тому подтверждение. Кстати, есть еще один связанный с тем инцидентом миф: МГБ якобы ничего не знало о нагнетании ситуации в Восточной Германии и не принимало мер. Знало и информировало советское политическое руководство. Вопрос, какие решения это руководство принимало, уже не к структурам госбезопасности.
— К вам на работу люди приходят по убеждению. Пришедшие сюда при Сталине и убежденно делавшие свое дело вряд ли чувствовали себя комфортно при Хрущеве, пришедшие при Брежневе — в эпоху Горбачева. Возможно ли, будучи в органах госбезопасности, абстрагироваться от идеологии государства и от ее смены? Что делать, если ситуация меняется, а убеждения остаются?
— На мой взгляд, можно и нужно оставаться верным своему Отечеству, даже если что-то меняется в государстве. В национальном самосознании понятие Отечества дает чувство принадлежности к многовековой истории страны и народа и не тождественно государству как политическому институту со всем его несовершенством. В 1991 году те, кто не отделял себя от КПСС, ушли. В основном это были очень пожилые люди. Ведь в то время не существовало ограничений по возрасту, и придя лет в шестьдесят в КГБ из партийных органов, можно было начать там делать головокружительную карьеру. Теперь срок службы — до шестидесяти пяти лет. Госбезопасность с 1917 года была инструментом политики партии — государственного аппарата. Существовало клише: каждый коммунист должен быть чекистом.
— А каждый чекист — коммунистом?
— До 1991 года подавляющее большинство сотрудников КГБ были членами партии. Кстати, уже в 1921 году на предприятиях и в учреждениях были созданы бюро содействия органам госбезопасности. И каждый коммунист должен был помогать чекистам. И до 1991 года это добросовестно выполнялось. Система… Когда 23 августа 1991 года был издан приказ об упразднении парторганизаций в КГБ, массового оттока у нас не произошло.
— Государство — это система управления обществом, административная и идеологическая. И госбезопасность — ее мощная составная часть во все времена. Все ли готовы ощущать себя преемниками ВЧК—ОГПУ—НКВД?
— Уверен, что 99,9% сегодняшних сотрудников не ассоциируют себя с НКВД. С КГБ — сложнее… Вы же не будете отрицать, что КГБ признавали и боялись во всем мире?
— Не буду.
— КГБ был гибкой, весьма многогранной структурой, поверьте, отнюдь не примитивной. И задачи в эпоху холодной войны решал не простые, не одномерные. Отнюдь не идеализирую — были ошибки: создание Управления по борьбе с диссидентами, само преследование по политическим мотивам. Кстати, все преследовавшиеся по политическим мотивам в России, будь то 1937, 1977, 1987 год и т. д., реабилитированы.
— Все? То есть процесс реабилитации жертв политических репрессий в России закончен?
— Все дела, находящиеся в наших ведомственных архивах, пересмотрены. Это не значит, что все реабилитированы. Если человек был замешан в уголовном преступлении, приговор, разумеется, остается в силе. Большое заблуждение предполагать, что процесс реабилитации закончен. Пока будут поступать запросы, пока будут опротестовываться решения по таким делам, он не завершен. Я приведу вам два примера, касающихся пересмотра дел. История началась во время войны. Любая спецслужба любого государства активно работает с пленными — это не новость. Двое наших военнослужащих, попавших в плен в Финляндии (всего на ее территории было более шестидесяти четырех тысяч советских военнопленных), согласились на вербовку. Прошли подготовку в финской разведшколе и были заброшены к нам. Сразу же по прибытии явились в областное управление НКВД и всё рассказали. Им дали по три года. Идет процесс по реабилитации, и Военная прокуратура одного из округов оставляет приговор в силе. Еще один пример. Двое военнопленных, тоже в Финляндии, тоже соглашаются на вербовку и несколько месяцев активно работают в лагере для советских военнопленных — дают информацию финским административным органам. После окончания разведшколы там даже преподают. Переходя линию фронта, подорвались на мине, получили легкие ранения. Их подобрали наши, отправили в НКВД. Этим двоим тоже дали по три года. Так вот, их Военная прокуратура другого округа реабилитировала. А вы говорите: процесс реабилитации закончен… До конца еще очень далеко. Я как член Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при президенте России обратился в Главную военную прокуратуру с просьбой провести повторную проверку по этим делам. В результате по обоим этим делам вынесены обратные приговоры: первых двух военных (тех, что сразу явились с повинной) реабилитировали, вторых — нет.
— Раз пересмотрены все дела по жертвам политических репрессий, значит, должна быть общая статистика по репрессиям в России? Если ее обнародовать официально, бесконечные дискуссии и разнобой цифр закончатся.
— Сводной статистики пока не существует. Но мы занимаемся этим вместе с обществом “Мемориал”. Это очень трудоемкая работа, тем более что СССР распался и вести поиск весьма затруднительно. Но точные цифры появятся. Надеюсь, еще при нашей с вами жизни.
— В реабилитационной работе, насколько я понимаю, есть весьма сложный нюанс: чекисты, работавшие при Ягоде, были расстреляны при Ежове, как враги народа. Ежовцы при Берии — тоже. Сам Берия, кстати, расстрелян с той же формулировкой. Они были приговорены отнюдь не за те преступления, которые совершали. Вроде бы их дела нужно пересмотреть?
— Согласен, надо бы. Ведь доходило до абсурда. Например, даже Абакумова, всю войну успешно работавшего в контрразведке, когда допрашивали, обвинили в шпионаже в пользу Германии. С правовой точки зрения нужно сделать вот что: пересмотреть дела, признать, что люди были осуждены не по той статье, переквалифицировать обвинения из “политических” на должностные преступления, которые те в действительности совершали. Но не реабилитировать. Чтобы такую юридическую работу провести, нет пока времени ни у судов, ни у прокуратуры.
— Каков типичный представитель Лубянки начала ХХ века и начала ХХI?
— Среди чекистов первых лет советской власти было очень много жестоких романтиков, искренне, до фанатизма веривших, что можно и нужно сметать все, мешающее достижению цели, которую они считали великой. Теперь к нам приходят прагматики со сформировавшимися убеждениями. И конечно, в подавляющим большинстве это люди с высшим образованием и высоким интеллектом. После революции процентов восемьдесят сотрудников ЧК были рабочими и крестьянами. Сами понимаете, представители “эксплуататорских классов” не приветствовались. Хотя, конечно, была и интеллигенция. При подборе руководящих работников для ЧК принадлежность к РКП(б) считалась обязательным условием. Например, по данным на октябрь 1918 года в девяносто четырех губернских и уездных комиссиях из четырехсот пятидесяти руководящих работников четыреста три являлись коммунистами, сорок — сочувствующими коммунистам и семь — членами “мелкобуржуазных партий”. В шестидесяти пяти из девяноста четырех чрезвычайных комиссий, в том числе во всех губернских ЧК, ответственные должности занимали коммунисты.
— Интеллигенции было достаточно много, насколько я знаю, особенно в руководстве: сам Дзержинский — из дворян, правда, без образования, дворяне с университетским образованием — Менжинский, Бокий, высшее образование было и у Ольского, и у Уншлихта. Перечислять чекистов-интеллигентов первых лет советской власти можно долго, впрочем, как и интеллигентов — партийных руководителей того же периода.
— В руководстве первых лет — да, несомненно. И сотрудники информационного отдела, созданного в 1921 году в ОГПУ, уже в тот период почти все имели высшее образование. Именно этот отдел собирал информацию о ситуации в стране. Как вы понимаете, для этого нужно иметь высокий интеллект и широкий кругозор. Должен сказать, что документы, которые они готовили, и сейчас не стыдно читать. На их основе принимались важные решения.
— Получается, что формирование ВЧК как карательного органа — дело рук интеллектуалов, ведь тон в системе задавали отнюдь не темные пролетарии. Значит, ответственность за “светлый путь” от 1917-го к 1937-му в большей степени лежит на них? Именно они формировали, так сказать, карательную методологию “государственной защиты”.
— Методологию защиты формировало государство. Органы безопасности, я уже говорил об этом, были инструментом в руках государства. Потому идеологию они формировать не могли и методологию защиты тоже. Когда говорят о массовых политических репрессиях, основной упор делается на госбезопас-ность. Я ни в коей мере не собираюсь обелять: натворили много. Когда документы тех лет берешь в руки, читаешь, волосы дыбом встают. Но обвинять в этом отдельно взятый НКВД я бы не стал. У нас было такое государство. И его лидеры формировали установки для ВЧК—ОГПУ—НКВД. И кадровый состав подбирался для реализации этих установок соответствующий.
— В связи с установками вспоминается чудный постулат Кирова, считавшегося в советское время филантропом-гуманистом. Он формулировал так: “Главная задача — карать, и не просто карать, а так, чтобы на том свете был заметен прирост населения благодаря деятельности нашего ГПУ”.
— И это совершенно не исключительная сентенция. Подобные заявления трансформировались в законодательные акты. Я, как член Комиссии по реабилитации, прочел сотни дел. Санкция прокурора на арест есть, на продление содержания арестованного под стражей тоже есть, приговор вообще выносит Военная коллегия Верховного суда. Прошли десятилетия, и Военная коллегия выносит решение о реабилитации. И крайними остаемся мы — органы госбезопасности, так как не имеем права принимать решение о реабилитации. Что создает впечатление, будто карали исключительно мы и при сем остались. Вынесение внесудебных приговоров, расследование с нарушением норм существовавшего права — это уже не НКВД, а другие государственные структуры. Сложнейшие дела рассматривались в течение десяти минут с вынесением смертного приговора. При чем здесь НКВД? Важно понимать, что нельзя рассматривать органы безопасности вне контекста, вне связи с другими государственными структурами, с советской системой в целом.
— У Шварца в его “Драконе” один из персонажей говорит: “Учили всех, но почему ты оказался первым учеником?” Мне кажется, что уже с 1917-го и как минимум по 1953 год “карающий меч” государства был в руках практически исключительно “первых учеников” Системы.
— Вы имеете в виду, что эти “первые ученики” пошли дальше учителей? (Пауза.) Нет, не думаю. Просто их деятельность выглядит более зримо. Именно они были непосредственными исполнителями государственной воли. Кто организовывал “большой террор”? Государство. Оно принимало такие законы, оно санкционировало внесудебные расправы. Кто входил в пресловутые “тройки”? Первый секретарь обкома, прокурор и местный руководитель НКВД. Кто писал письма Сталину об увеличении квот на расстрелы — партийные руководители… Уже шла война, и того террора не было…
— Разве внутренний террор прекращался во время войны?
— Я говорю о так называемом “большом терроре” 1937—1938 годов — пике репрессий. Потом все-таки несколько поутихло, но не прекратилось, разумеется… Так вот, во время войны руководство госбезопасности отказалось поддержать инициативу регионального партийного руководства о введении “троек” по борьбе с бандитизмом. Это было в 1943 году. Берия предложил такие дела передавать в военные трибуналы войск НКВД, а не создавать дублирующие структуры. Однако в том же году были созданы именно такие “тройки” — по решению партийно-государственного аппарата. Так что о “первых учениках”: дальше наших партийных руководителей никто не пошел.
— Центральный архив ФСБ России хранит уникальную документацию, связанную с политической историей нашей страны. В этой связи не могу не задать вопрос о ближайших планах публикаций.
— Наш архив в своих фондах имеет более семисот тысяч единиц хранения. Я абсолютно убежден, что без исследования материалов, связанных с деятельностью госбезопасности, невозможно профессиональное изучение истории нашей страны. В последние годы мы стали фактически археографическим центром. За минувшие полтора десятилетия вышли в свет несколько фундаментальных научно-исследовательских изданий. Назову наиболее интересные. “Совершенно секретно. Лубянка — Сталину о положении в стране. 1922—1934”. Именно в 1922 году начал активно работать созданный в конце 1921-го информационный отдел, о котором я уже упоминал. Кстати, должен сказать, что ежемесячные обзоры положения в стране начала 1920-х годов вызывают аналогии с годами 1990-ми: несвоевременные выплаты зарплаты, проблемы с продовольствием, перебои электроэнергии, рост бандитизма на Северном Кавказе… Или тема эмиграции. На документах ВЧК—ОГПУ можно проследить не только сам процесс эмиграции, но и происходящее за границей в эмигрантской среде. Мы издали книгу “Высылка вместо расстрела”, в ней опубликованы документы о начальных этапах борьбы большевистской власти с инакомыслящими, в частности о так называемом “философском пароходе”. Таких пароходов было два. И высылали, по масштабам последующих репрессий, немного, но это была интеллектуальная элита, ядро нации. Еще один сборник документов — “Русская военная эмиграция” — мы готовим вместе со Службой внешней разведки и Институтом военной истории Министерства обороны. Вышло уже четыре тома, и работа продолжается.
— Какие из опубликованных вашим архивом документов вы бы назвали сенсационными?
— “Сенсация” — это не наш лексикон… Одним из первых был опубликован сборник “Органы безопасности в годы Великой Отечественной войны” — практически все опубликованные там документы способны поменять взгляд историков на многие предвоенные и военные политические процессы. Или наши издания “Советская деревня глазами ВЧК—ОГПУ—НКВД”, “Трагедия советской деревни” — там опубликованы совершенно уникальные документы, кардинальным образом меняющие созданные советской историографией представления об этой проблеме.
— Спрошу еще об одном издании, только что вышедшем в свет и основанном на документах из ЦА ФСБ России, весьма резко меняющем устоявшееся видение сложнейшего исторического сюжета, — я имею в виду сборник “Варшавское восстание. 1944”. Насколько могу судить, он буквально “опрокидывает” традиционные и для российских и для западных историков представления?
— История Варшавского восстания представлена в свете документов архивов спецслужб — прежде всего Германии, Польши и СССР. Подавляющее большинство публикуется впервые. Открытие ранее совершенно секретных архивных фондов Центрального архива ФСБ России, документальные свидетельства позволяют, пожалуй впервые, реконструировать подлинную историю Варшавского восстания. Впервые в таком объеме и с такой степенью объективности представлены оперативные документы Вермахта и немецких спецслужб. В их числе показания таких деятелей Вермахта, как начальник штаба группы армий “Центр” генерал Кребс, губернатор Варшавского округа группенфюрер СА Фишер, командир СС и полиции в Варшавском округе Гейбель, генерал-губернатор рейхсминистр Франк.
— Это служебная оперативная переписка о ситуации в Варшаве?
— Немецкие военачальники сообщают Гитлеру и рейхсфюреру СС Гиммлеру о том, что в Варшаве идут тяжелые бои, повстанцы оказывают упорное, ожесточенное сопротивление. Фашистские специальные и полицейские службы предупреждают, что “Варшаву не удастся удержать, если русские не будут остановлены на северо-востоке и юго-востоке города”. Донесения информаторов спецслужб полны жутких фактов: осуществляется все в соответствии с приказом Гитлера о полном уничтожении Варшавы. Немецкие документы свидетельствуют, что практически никто из гитлеровских военачальников не испытывал раскаяния за содеянное.
— Все-таки употреблю еще раз слово “сенсация” — мне кажется, опубликованные материалы, свидетельствующие об отношении повстанцев к советской России, достойны этого эпитета?
— Мы опубликовали показания плененных немцами польских повстанцев. Есть такие сообщения: “Немцы призывали всех поляков рыть окопы для защиты от русских. Теперь уже всем польским патриотам стало ясно, что этот призыв надо саботировать, то есть что необходимо поднять восстание. Были планы полностью разоружить немецких солдат и показать всему миру, что Польша находится не в руках немцев или русских, а в руках поляков и что польская армия готова к борьбе. Если бы этот план удался, можно было бы политическим путем вынудить русских признать свободную Польшу”. Эта “свободная Польша” должна была быть завоевана до прихода большевизма, чтобы вопреки Советам образовать самостоятельную власть, взятую собственными силами. Подавляющее большинство польского народа было настроено антибольшевистски, потому что с 1939 года частично уже познакомилось с большевистской системой, которая вызывала у поляков ненависть.
— Какие открытия — в прямом и переносном смысле — вы сделаете для историков в ближайшем будущем?
— В издательстве международного фонда “Демократия” готовится к выходу сборник, подготовленный вместе с сотрудниками Росархива, — “└Очистим Россию надолго”. Репрессии инакомыслящих. 1921—1923 гг.”. А в издательстве “Русский путь” — “Остракизм по-большевистски. Репрессии большевиками политических оппонентов в 1921—1922 гг.”. Туда войдет около семисот документов, подавляющее большинство которых не публиковалось до сих пор. По материалам уже упоминавшегося “Смерш” мы собираемся опубликовать документы, готовившиеся к Нюрнбергскому процессу. Тогда они были использованы фрагментарно и до сих пор хранились у нас. Теперь решено опубликовать их полностью.
— Ваши личные научные планы?
— По гранту РГНФ (Российский государственный научный фонд. — Ю. К.) мы планируем опубликовать материалы архивного следственного дела Василия Шульгина, принимавшего отречение от престола Николая II. Надеюсь, это произойдет уже в этом году. (В. В. Шульгин — общественный деятель дореволюционной России, национал-прогрессист, депутат II—IV Государственной Думы. В 1922 г. эмигрировал с юга России. Был вовлечен в операцию “Трест”, в 1926 г. совершил “ознакомительный” вояж по Советской России, по возвращении написал почти панегирическую по отношению к СССР книгу “Три столицы”. В 1944 г. арестован в Чехии советскими войсками. Осужден и отбывал наказание во Владимирской тюрьме. После освобождения жил во Владимире. — Ю. К.) В нашем архиве находится и тюремный дневник Сергея Мельгунова. (С. П. Мельгунов — автор нескольких монографий по политической истории и истории общественной мысли, до 1918 г. член ЦК Партии народных социалистов. До революции издавал журнал “Голос минувшего”. После революции проходил по сфабрикованному делу “Тактического центра”, освобожден по амнистии, в 1922 г. выслан за границу. Там издавал “Голос минувшего на чужой стороне”. — Ю. К.) Находясь в тюрьме Особого отдела ВЧК, он вел дневник и в первых же его строках написал, что надеется на благосклонность следователей и дневник когда-нибудь увидит свет. Его пожелание сбывается — мы начинаем готовить к публикации этот документ. Я руковожу рабочей группой по обоим этим проектам.
— Как часто к вам обращаются создатели художественных фильмов на исторические темы? Ведь в последние годы выходило огромное количество таких лент — от “Красной капеллы” и “Есенина” до “Сволочей” и “Сталин Лайф”. Каковы ваши впечатления от этой телепродукции?
— Создатели художественных фильмов к нам обращаются нечасто. Но и когда обращаются, далеко не всегда используют наши материалы. И фильм “Сволочи” — тому пример. В его основе — утверждение о существовании во время войны некой спецшколы НКВД по подготовке малолетних диверсантов. В этой спецшколе якобы находились подростки, совершившие тяжкие уголовные преступления. Их забрасывали в немецкий тыл как диверсантов-камикадзе. Мы провели проверку по просьбе создателей фильма, но никаких документов о существовании подобных школ не выявили. Зато выявили документальные свидетельства о такой школе, созданной фашистами. Там действительно находились советские подростки из Орши и Смоленска. Школа подготовила два выпуска диверсантов, которые в 1943—1944 годах были заброшены на нашу территорию. Все это мы довели до сведения творческой группы, работавшей над созданием фильма, но это ее, видимо, не заинтересовало. И фильм вышел с изначальной сценарной трактовкой. Нам же “объяснили”, что автор имеет право на художественный вымысел. Имеет, не спорю. Но с таким вымыслом можно дойти до того, скажем, что в 1945 году Япония сбросила атомную бомбу на Америку. Второй аналогичный пример — “Есенин”. Мы предоставили съемочной группе хранящиеся у нас архивные следственные дела, но, полагаю, они авторов не убедили, и потому фильм, вопреки документальным свидетельствам, был снят на основе концепции, утверждающей, что Есенина уничтожили сотрудники ГПУ. Вообще должен сказать, что, к сожалению, фильмов такого художественного качества, как “Мертвый сезон”, “Семнадцать мгновений весны”, в последние годы нет. Из телесериалов последнего времени, которые произвели на меня позитивное зрительское впечатление, в первую очередь назову “Штрафбат”. Блестящие актеры, талантливая режиссура и хороший сценарий позволили раскрыть одну из тяжелейших и малоизвестных страниц истории войны.
— Напоследок вернусь к юбилейной теме нашего разговора: 20 декабря для вас — праздник?
— Историческая дата. Этот день объявлен государственным праздником.
А вообще 20 декабря (Улыбается.) — рабочий день.
Беседу вела Юлия Кантор