Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2005
Увидев название этой статьи и словосочетание “военная реформа”, не спешите перелистать страницы со вздохом: “Ну, сколько можно?” Безусловно, вы все это уже знаете, десятки раз читали как в официальных сообщениях, так и в самых различных интерпретациях должностных лиц, политических партий и общественных организаций. Ничего нового, думаете вы, эти рассуждения о военной реформе мне не дадут.
И все же попытаемся еще раз проанализировать сложившуюся ситуацию, разобраться с самого начала. А самое начало — это ответ на вопрос: зачем нам нужно военное реформирование?
Сейчас уже не имеет значения, нравился ли нам Советский Союз, нет ли, но мы должны признать: что-что, а Вооруженные силы СССР — как это признавали и наши вероятные противники — были лучшими в мире, и вся мощь страны (и экономическая, и идеологическая, и международный авторитет) держалась в общем-то на армии, на военно-промышленном комплексе, военных технологиях и т. п. Весь слаборазвитый мир регулярно снабжался нами оружием, а мир высокоразвитый поглядывал на нас с опаской. И не без оснований.
Армия была еще одной, после Большого театра, национальной гордостью советских людей, своего рода святыней.
Так, может быть, и не нужно было начинать разговор о ее реформировании? Да, нас не любили, но зато боялись, что и ныне многими используется как весомый аргумент в любой дискуссии. Зачем же надо было реформировать этот достаточно устойчивый институт государства?
Слышу трагический хор с той стороны баррикад: армию развалили демократы! Увы, как это ни покажется для многих странным, ее развалили коммунисты, а реформа назрела именно в период небывалого военного могущества СССР. Это уже было время, когда существующая военная система достигла пика, за которым началось движение к упадку. Развитые страны планировали и осуществляли переход от “полчищ” к малой армии, а мы все готовились к Великой Войне и о вреде и тем более закате массовых армий даже не задумывались. А те офицеры или ученые, которые выдвигали идею мобильной профессиональной армии, изгонялись из нее как еретики.
Не вдаваясь в глубокий исторический анализ, отметим несколько важных моментов, определяющих необходимость военной реформы.
Чрезмерные военные расходы надолго подорвали экономику государства. Ведь фактически все послевоенные годы мы жили в режиме ведения войны. Более 25% валового национального продукта тратилось на военные нужды, под ружьем находились более 5 миллионов человек, 80% промышленного производства составляла продукция военно-промышленного комплекса. Фактически действовал лозунг “Все для фронта, все для победы!”, и это продолжалось до самого начала перестройки.
Военная сфера стала абсолютно приоритетной, и ни о каком парламентском и общественном контроле над ней не могло быть и речи. Страна оставалась военным лагерем.
Итак, потребность в коренных преобразованиях военной сферы диктовалась и диктуется прежде всего экономическими соображениями. Выход из сложившейся ситуации стал невозможным без радикальной военной реформы, которая позволила бы привести армию к той структуре и численности, которая может быть профинансирована за счет 3—5% ВВП (в соответствии со средними международными нормами для развитых стран). И это уже давно не вопрос выбора, это просто жесткая необходимость. К сожалению, она до сих пор не осознается, что подтверждается нарастающими попытками раскрутки милитаристского маховика.
Тот, кто сегодня ратует за дальнейшее накачивание военных мускулов, пусть вспомнит, что былое военное могущество держалось на его 120-рублевой зарплате и 80-процентной эксплуатации его же труда. Очень полезно подсчитать, во что обходятся гражданам и нынешние возрастающие военные расходы в условиях углубляющейся нищеты страны и ее армии. Содержание под ружьем
1 207 000 человек и сегодня остается для России непосильной тяжестью. По мнению большинства независимых военных экспертов, 500 тысяч — вот оптимальный уровень численности наших Вооруженных сил.
Произошел развал системы комплектования, и армия стала комплектоваться насильственно. А это значит, что государство стало содержать и обучать негодных солдат, которые не способны к войне и никогда не будут к ней способны.
Война в Чечне — тому подтверждение. А уничтожение “по наводке” за десятки миллионов долларов тех или иных лидеров террористического движения никак не может компенсировать бездарность действий федеральных войск в Северо-Кавказском регионе.
Таким образом, военная реформа была абсолютно необходима, но практически она началась произвольно, без решения на то президента и правительства. А по-другому и не могло быть. Военно-промышленный комплекс развалился, денег не стало, авторитет Министерства обороны и Генерального штаба катастрофически упал, парламентских механизмов, влияющих на армию, нет, многие военные руководители оказались замешанными в коррупции, спекуляции техникой, вооружениями и войсковыми запасами, да и просто в банальном казнокрадстве.
Армия осталась без духовных ценностей, без демократических институтов, в ней замерла общественная жизнь.
А состояние аномии — когда отвергаются прежние духовные ценности и отсутствуют новые — весьма опасно для общества и армии. Зачастую оно обусловлено излишним радикализмом реформаторов в совокупности с их неспособностью предложить конструктивную идею, стержень для формирования новой системы ценностей. Этого не произошло, а попытки вернуться к старым идеологическим догмам, сохранить их, усугубляют кризис общества и Вооруженных сил. Что мы сейчас и наблюдаем в наших не очень плотных армейских рядах. Известно, что влияние духовного фактора в армии весьма высоко, по словам Наполеона, это три четверти ее силы.
И еще одно обстоятельство. Вызрело существовавшее и раньше, но тогда менее заметное противоречие между относительной свободой общества и полной несвободой его солдат, между естественными правами и свободами личности и их неконституционным отчуждением в армии. А тут еще появилась европейская концепция “гражданина в военной форме”, предоставляющая военнослужащему основные гражданские права и требующая контролировать их осуществление.
Российскому же гражданину в форме трудно вообразить, что он может иметь права на службу по месту жительства, мнение и его выражение, свободный выбор службы (а то и отказ от нее), отдых, свободное время. А ограничения солдатских прав по международным стандартам могут вводиться только в боевых действиях и только законом.
В 1998 году парламентской ассамблеей Совета Европы была принята “Европейская социальная хартия военнослужащих по призыву”, которая предписывает солдату не подчиняться тем приказам, которые ущемляют чувство собственного достоинства или носят криминальный характер. Да, надо вписываться в европейское правовое пространство… А тут еще заговорили об установлении гражданского контроля над силовыми структурами. Все эти новации вообще не входили в планы нашего политического и, тем более, военного руководства. Но делать-то все это теперь нужно! А как? Путь один — военная реформа, причем реформа, равносильная отмене крепостного права. Было и остается необходимым осуществить крушение рабовладельческих основ армейской системы.
Военно-политический эшелон затрепетал перед перспективой демократизации (гуманизации) армии. Этот страх присутствует и сейчас. Проблема стала маскироваться, глушиться. Нынешние политики “Единой России” и военачальники задушили те слабые ростки становления нормальной, цивилизованной, просвещенной армии, которые самостоятельно начали пробиваться через плотный асфальт армейского плаца. Армейские железные ворота еще плотнее захлопнулись перед обществом, закрыв доступ к информации о том, как и чем живет армия.
Должна была появиться на свет концепция или же законы, правозглашающие и определяющие содержание реформы. Вместо этого пошел поток бессмысленных указов, распоряжений, стращаний, заигрываний с таким выгодным электоратом, как военнослужащие. Несть числа диким, непрофессиональным предложениям и сейчас. Но поступало и достаточно много разумных предложений. Это были, как правило, разработки независимых экспертов, общественных и политических организаций. Например, СПС предлагал ряд абсолютно необходимых законопроектов, план постепенного перехода войск на профессиональную основу. “Яблоко” долго убеждало всех, что главное сегодня в армии — не техника, а человек, разработало проект закона о финансировании национальной обороны. Левые были за сохранение многомиллионной армии, все правые — за армию численностью не более 550—600 тысяч человек. “Солдатские матери” предложили отказаться от призывной системы вообще. Они настаивают на этом и сейчас.
Много споров о сроках службы, об отсрочках, об альтернативной гражданской службе. Например, говорилось о том, чтобы сократить военную службу по призыву с 2-х лет до 6-ти месяцев.
Но ни одного разумного решения принято не было. Проведенное сокращение армии — не в счет. Это была экономически вынужденная мера.
Были и смехотворные предложения типа — сначала изменить мировоззрение генералов и офицеров, а потом реформировать армию. Пытались обратиться к опыту Запада, пока не стало ясно, что “европеизация” и общая деградация армии совместиться не могут. И тут пошли в ход национально-патриотические программы, ссылки на уникальный опыт России, который не допускает сближения с “чужеземным” военным строительством. При этом забыли, что при Петре I первых офицеров для новой армии готовили на Западе, при Екатерине II европейских офицеров приглашали к нам на стажировку, а в США при Никсоне не адаптивных к реформам генералов с почетом уволили из армии.
Но уже тогда, в первой половине 1990-х годов, стало ясно, что проводить военную реформу всерьез никто не собирается. Она стала застывать на уровне бесконечных разговоров и превращаться в “бесконечную”. Чего только не предлагалось сделать! Какие только сроки реформирования не рассматривались! Минимальные — 3—5 лет, максимальные — 15—20 лет. Сейчас вновь “замаячили” сроки до 2010 года. Были очень даже “сильные” варианты — например, создать такие Вооруженные силы, которые были бы способны обеспечить интересы Российского государства на всем постсоветском пространстве, в Северной и Восточной Европе, Северо-Восточной и Центральной Азии (А. Николаев. Большие маневры. “Общая газета”, 1997, № 8).
Очень много ведется разговоров об “особом военном пути”. Но все это сводится к известным анахронизмам, типа: “Армия — центральная цитадель нации”, “Учиться тому, что необходимо на войне” (все годы Советской власти армии вдалбливали этот суворовский принцип, а она как начала копать картошку в 1920-х годах и строить начальству дачи, так и продолжает заниматься этим сейчас), “Россия — военная держава”…
Военные и политики, в том числе представители партии власти, очень любят говорить об особом духе (исключительности) силовых структур. Некоторые увидели в этом “национальную идею”, которую так долго ищут, — забывая, что национальная идея любого государства в наше время должна сочетаться с защитой прав человека.
В том числе и прав социальных. Сегодня уже нет смысла вспоминать о последствиях “монетизации” льгот. Но надо сказать о том, что власть подвергла полной ревизии Закон “О статусе военнослужащих”, а также другие законодательные акты, касающиеся социальной защиты военнослужащих и граждан, уволенных с военной службы.
С декабря 1999 года с военнослужащих сняты почти все льготы, которые были предусмотрены законодательством. Индексация денежного довольствия офицеров не проводится. Денежное содержание солдата по призыву составляет 100 рублей. Столько же выплачивается в качестве компенсации за отмену бесплатного проезда в общественном транспорте. Теперь солдат не может написать письмо домой тогда, когда ему захочется. Конверты строго лимитированы и должны выдаваться командирами. А мы знаем: все, что “должен получать” солдат, он, как правило, не получает.
Вот что пишут старшие лейтенанты В. Фролов, А. Бородин, Е. Марченко, которые служат в Архангельской области: “…Всем известно: материальное и социальное положение военных оставляет желать лучшего, особенно молодых офицеров. По статистике, 30% выпускников военных вузов уходят из армии в первый год службы. На самом деле, если бы их не удерживали силой (контрактом), этот процент был бы гораздо выше… У младшего офицерского состава на семью из трех человек получается такой расклад: 50 — 60 рублей в день на каждого домочадца. И это притом, что цены в дальних гарнизонах ничуть не ниже, чем в Москве или Питере, а порой и выше… Нам опять возразят: а продовольственный паек? Так приходится скорее удивляться, как это защитник еще может передвигаться, тем более с оружием в руках, получая на питание 20 рублей в сутки!.. (Эквивалент продовольственного пайка при расчете денежного содержания офицера. — С. П.) Наши мудрые правители нашли выход: раз свои защитники не хотят (да и не могут) служить за такие коврижки, принят закон о призыве на контрактной основе граждан Молдовы, Таджикистана и других бывших союзных республик. Ура, товарищи! Теперь обороноспособность нашей страны будет в надежных руках…” (“Красная звезда”, 15 февраля 2005 года).
Старший лейтенант С. Андриянов написал заявление в общественную организацию “За военную реформу”: “…По окончании Военно-инженерного космического университета им. Можайского я был распределен в гарнизон Мирный. Увидев своими глазами состояние хозяйства, скотское отношение командования к офицерам и рядовым, наслушавшись бесконечных обещаний о повышении денежного довольствия и глобальном восстановлении престижа армии, — я начал процедуру увольнения со службы. В отношении меня сразу стали вводиться репрессии и психологическое давление. Я моментально был лишен всех надбавок и единовременных денежных выплат… Но отстоять свои права в армии практически невозможно…”
Безрадостная ситуация сложилась и у старшего лейтенанта В. Богданова, решившего уволиться из армии. Он пишет: “Я принял решение об увольнении, так как увидел, что мое развитие в армии как человека бесперспективно в подобных условиях… Но командир части сказал, что скорее я попаду в “психушку”, либо на “зону” за дезертирство, чем буду уволен…”
Не потому ли бодрые патриотические, традиционно репертуарные для солдатского строя песни давно поются уныло и без желания? Сегодня армия не понимает, какую Родину защищать и за какую Родину погибать. И кто должен защищать самих защитников от произвола государства и военачальников.
И кажется странным, что все предлагаемые преобразования содержат в себе ярко выраженную патриотическую составляющую. На уровне здравого смысла понятно, что никогда голодный солдат и нищий офицер не будут патриотами. Надо понять, как это ни кощунственно звучит для некоторых читателей, что сама по себе идеология патриотизма не может служить духовной базой реанимации армии.
Гармонично может развиваться лишь то государство, которое уверено в своей безопасности, то есть в свободе образующего его народа. Вооруженные силы одной страны должны обеспечивать безопасность других стран совместно с их вооруженными силами. Это и есть проявление сотрудничества. Специалисты полагают, что 90% будущих военных конфликтов будут разрешаться с помощью многонациональных армий. Такая тенденция заметна уже сегодня.
Всегда ли патриотизм (особенно в отечественном толковании) будет этому способствовать? А тем более, если допустить, что в будущем будет необходим переход к созданию единых вооруженных сил, точнее — единой системы вооруженных сил на планете, чтобы это способствовало развитию бесконфликтной системы мировой экономики, которая не имеет границ. Вполне вероятно, что сегодня вообще невозможно создать единую национальную идею. Любая национальная идея любого государства сейчас объективно должна быть только наднациональной. Без понимания этого и объединения усилий для борьбы против терроризма двигать российскую военную реформу бессмысленно. Кажется, что даже такой набор доводов способен убедить, что при формировании новых планетарных взаимоотношений, в том числе между армиями, патриотизм — не тот “клей”, который способен прочно воссоединить картину мира. Наверняка потребуются все те же общечеловеческие идеи, отвергнутые в постперестроечное время. А это, естественно, сказалось и на торможении реформ в нашей армии, которая никак не может вписаться в мировое цивилизованное пространство, продолжая формировать “образ врага”.
А сколько еще тормозов! По-книжному их назвали “механизмами торможения”. Случилось так, что за изучением всех этих “механизмов” забыли о главном — о солдате, о гуманности, о развитии нормальных взаимоотношений между людьми, являющихся неотъемлемой составляющей развития каждого человека и государства в целом. Изменение внутриармейских отношений во всех структурах — от солдатского отделения до Генштаба — пожалуй, более актуальная задача, чем перевооружение.
Не хотелось писать о “дедовщине”. Но без этого мы не поймем, почему не идет реформа, ибо именно она, “дедовщина”, а не недостаток технологий или запчастей и к ракетному комплексу “Тополь М” и боевой машине десанта, сегодня окончательно добивает остатки человеческих отношений в частях и подразделениях.
И можно ли говорить о реформировании, да хотя бы просто об улучшении той армии, в которой новобранца с первых шагов ломают морально, создают ощущение безвыходности и западни. Кто-то попытается защититься, но на силу одного всегда найдется сила “стаи”. Кто-то захочет пожаловаться командиру, как это записано в Дисциплинарном уставе, но результат будет прямо противоположным ожидаемому. А кто-то попытается покончить жизнь самоубийством, не выдержав унижений. А некоторые бегут с оружием в руках или расстреливают обидчиков в казармах.
Армия, в которой начисто забыт солдат, который ничего не получил ни от экономических, ни от военных реформ, обречена. Не может называться реформой то, что ухудшает жизнь людей. До тех пор, пока солдат Российской армии не станет “гражданином в военной форме” (европейская концепция), а его служба не будет введена в международное и отечественное правовое поле, никаких изменений не произойдет.
Командиры и начальники очень болезненно реагируют на словосочетание “права солдата”. Академик А. Н. Яковлев вспоминает случай, характеризующий отношение Системы к своим военнослужащим. Он связан со страшным временем Чернобыля: “Когда обнаружилась реальная угроза радиоактивного заражения реки Припять, срочно начали сооружать ров на берегу реки, чтобы дождь не смывал зараженную землю в воду. В разговоре со мной министр обороны Язов проговорился, что вот пришлось направить туда подразделение солдат для земляных работ.
— А где же нашли спецкостюмы, их, как докладывают, нет? — спросил я.
— Так без костюмов.
— Как же так можно, Дмитрий Тимофеевич?
— Они же солдаты, обязаны выполнять свой долг.
Таков был ответ министра” (А. Н. Яковлев. Сумерки. “Материк”, М., 2003,
с. 389).
Такое пренебрежение к солдатским жизням характеризует нас как общество варваров. На эту тему написано много, но ничего не меняется. Сегодня армия справедливо идентифицируется с исправительно-трудовыми учреждениями.
Солдаты пишут нам много писем. Есть и такие, которые уже не могут напомнить нынешним военачальникам солдат их юности: “…Мы перестали быть тоталитарным обществом, но не стали и цивилизованным. Наше государство до сих пор фыркает и ежится, когда какие-нибудь “умники”, начитавшись Конституции, начинают заявлять о каких-то там своих правах. Не привыкло наше государство исполнять свои обязанности… В стройбате нет оружия, но есть все остальное, что присуще боевым частям: за 8 месяцев люди стали злыми, готовыми разорвать друг друга из-за мелочи, безжалостно “пожирались” более слабые. Ведь в армии действует закон джунглей: выживает сильнейший, слабого съедают. Из всего увиденного я заключаю, что программа по “выпалыванию” человеческих качеств работает отлично!..” (рядовой С., Санкт-Петербург).
Прочитаем и выдержки из письма рядового З., проходящего службу под Санкт-Петербургом в ВВС Центрального подчинения: “Уже вторую неделю стоим в строю на общем построении в противогазах. Со мной в строю рядом стоит К. с колесом от машины на шее и в противогазе, рядовой З. — в противогазе с собакой, рядовой Е. — в противогазе с игрушечным пистолетом. Я стою также в противогазе с деревянной винтовкой…”.
Автор вложил в конверт фотографию: из окна казармы кем-то было снято “секретное” построение, дающее повод усомниться: вдруг Строевой устав ВС РФ так видоизменился в XXI веке? Нет, это такая изощренная морально-психологическая пытка на виду у всего городка, напоминающая средневековые ритуальные действа с приговоренными.
Нельзя обойти вниманием и такие письма:
“Расскажу немного о себе. Да, конечно, жизнь у меня не сахар. У нас здесь дедовщина свирепствует. Если что-то не так сделал — сразу бьют так, что вся грудь синяя, или табуреткой по голове, да еще не один раз. Я только за сегодняшнее утро получил четыре раза, мне пробили голову” (рядовой Л., СКВО).
“В учебной части я отслужил нормально. За исключением того, что мне табуреткой перебили барабанную перегородку… Затем перебросили в Дагестан в 138-ю Каменскую бригаду и кинули в Чечню. В течение месяца участвовал в боевых действиях стрелком: окапывались и обстреливали машины. Приходилось убивать людей. Я просто стрелял, а в кого попадал — не знаю. Все нервные, вспыльчивые и раздраженные… Кормили плохо, все время голодные, если только корову или другую живность не подстрелишь… Спали под открытым небом на земле в летней форме одежды…” (рядовой В., ЛенВО).
В XXI веке в нашей армии проявились самые дикие нравы, попрание человеческого достоинства, фактическое рабство. Вот что рассказывает в своем письме рядовой Д.: “Командир части продает солдат на работы местным жителям. Меня командир продал местному бизнесмену. Я работал у него на стройке — таскал кирпичи, разгружал машины… В районе боевых действий, конечно, могут и убивать, но зато там не унижают, там у тебя оружие…”
Какими могут быть отношения в армии, где у рядовых нет никакого доверия к офицерам и генералам? Впрочем, негативная оценка власти, как правило, формируется у молодых людей еще до призыва самой нашей действительностью.
Недавно в СМИ опубликованы исследования аналитической группы “Рамзай”. По результатам опроса призывников, более 80% из них не доверяют правительству, 60% не удовлетворены своей страной, 90% разочарованы неравенством российского общества и не желают рисковать за него жизнью. Почти 70 % определили свое отношение к правительству как резко отрицательное.
Агентство социальной информации (АСИ) по заказу общественных организаций “За военную реформу” и “Солдатские матери Санкт-Петербурга” при содействии Гагаринского благотворительного фонда развития человеческого потенциала провели исследование на тему: “Армия: оценки и мнения”. Методом репрезентативного телефонного опроса 1270 человек получены такие данные: 82% населения заявило, что наши военнослужащие не чувствуют себя защищенными государством; 75% опрошенных самыми острыми проблемами нашей армии назвали непрофессионализм, коррупцию и воровство; 60% заявили, что профессия военного в современной России не престижна; только 19% респондентов согласились с тем, что современная российская армия может обеспечить безопасность страны, а на вопрос, может ли армия обеспечить вашу личную безопасность (в период службы по призыву. — С. П.), положительно ответили только 4% (“Армия и я”, “Тускарора”, СПб., 2003).
Но армия не в состоянии обеспечить даже своей безопасности. К сожалению, наше общество не знает истинных масштабов преступности, деморализации, падения авторитета командиров и начальников всех степеней, вырождения законности и попрания конституционных норм. Воинская дисциплина как главная составляющая силовых структур упала до нулевой отметки.
По данным той же группы “Рамзай”, наша армия вышла на одно из первых мест в мире по самоубийствам: более 20 случаев на 100 000 военнослужащих — почти вдвое больше, чем в среднем по НАТО, и на 50% больше, чем в армии США, которая всегда была “в переди” по этому показателю.
Обстоятельства явно форс-мажорные. Как же на это реагирует руководство?
Вот заявление Генерального штаба ВС РФ: “…сейчас у нас новая армия. В ней уже другие взаимоотношения, иные задачи” (“Российская газета”, 31 октября 2003, № 221). Да, “достойное” мнение “мозга армии”, каким всегда считался Генеральный штаб ВС. (Бывший начальник ГШ ВС А. Квашнин так и говорил: “Если Генеральный штаб — мозг армии, то я — главная извилина”.)
Реальная картина такова, что для МО РФ, ГШ ВС никакие научные обоснования, никакие социологические данные или рекомендации независимых экспертов и общественных объединений не интересны. Достучаться в эти ведомства с предложениями невозможно, хотя системный кризис давно заявил о себе. Нужно бы найти корни этого кризиса. А они, как писал Н. Бердяев, “лежат… в глубине бытия, а потому и выход из кризиса связан с перерождением этих глубин”. Перерождение же нашего бытия в обозримом будущем вряд ли возможно, оно не может произойти в условиях войны и патриархально-тоталитарного государства, каким, на взгляд автора, остается Россия. Круг замкнулся? Может быть, и да…
В такой ситуации полезно многое переосмыслить, провести исторические параллели. Ведь то, что было давно, не обязательно устарело. Ко многому надо присмотреться и вернуть то, что может позитивно повлиять на нашу жизнь, в том числе и в военной сфере. Взять, к примеру, кадровую политику в армии.
Известно, что, например, Петр I ввел порядок, согласно которому продвижение по службе ставилось в зависимость от личных заслуг человека. Для себя он также не делал исключений, получая чины за руководство боевыми действиями…
Всякое бывало в царской армии. Но не было — в таких масштабах, как сейчас — оголтелого карьеризма, тотального унижения младших офицеров, солдат, преступного “неправового единоначалия”, взяточничества, подношений. По крайней мере, все это не поощрялось и пресекалось. Повышения по службе проводились, как правило, по боевым заслугам, за служебное рвение. Офицеры и генералы уважали и ценили своих подчиненных. Характерен такой исторический пример.
Безвестным юношей из украинского села Ольховатка П. С. Котляревский надел солдатские погоны. За 13 лет участия в сражениях и походах он заслуженно снискал военную славу и получил звание генерал-лейтенанта, был удостоен многих наград. Когда его вызвали в Санкт-Петербург, Александр I с любопытством оглядел Котляревского и, отведя его в сторону, доверительно спросил: “Скажите, генерал, кто помог вам сделать столь удачную военную карьеру? Назовите вашего покровителя”. — “Ваше Величество, — отвечал Котляревский, — мои покровители — это солдаты, которыми я имел честь командовать, и только им я обязан своей карьерой” (“Военно-исторический журнал”, 1994, № 8).
Характерным отношением к военным кадрам отличался генерал М. И. Драгомилов. Например, во всеподданнейшем отчете за 1884 год он докладывает: “По-прежнему не могу, к сожалению, не доложить, что между старшими войсковыми начальниками, начиная с бригадных командиров, все еще много таких, которые в мирное время бесполезны, а в военное время будут вредны” (Зайончковский П. А. Самодержавие и русская армия на рубеже XIX — начала XX столетий. М.: Мысль, 1973, с.179).
Из 30 характеристик, данных им подчиненным генерал-лейтенантам и генерал-майорам, 13 резко отрицательны. Так, генерал-лейтенант Домантович характеризуется следующим образом: “Был конь, да уездился”. Генерал-лейтенант Зедделер: “Больше претензий, нежели содержания” (там же, с. 180).
Вероятно, читатель помнит, как широко обсуждалась идея демократизации армии. Но постепенно она заглохла, а потом была осмеяна, и армия, испугавшись, стала еще жестче. В ней были фактически уничтожены все общественные институты (офицерские собрания, собрания личного состава и т. п.). Все это исчезло и сейчас существует в лучшем случае в виде служебных совещаний для “накачки” и разносов подчиненных.
Можно было бы обратиться к западному опыту по сохранению в армии обязательных демократических элементов. Ведь существуют же сегодня в некоторых армиях институты так называемого солдатского спикерства. Причем эта система, например, в Швеции была сформирована несколько веков назад. В этом государстве даже во время войны укоренялись демократические ценности шведских вооруженных сил: на Готланде солдаты в 1808 году выбрали своих сержантов; в течение Второй мировой войны были установлены новые должности ротных ассистентов, которым поручалась опека людей.
Ныне система включает избираемых спикеров по вопросам питания, обмундирования, библиотеки воинской части. Также избирается главный помощник командира роты по безопасности (для предупреждения фактов “дедовщины”).
Все это хочется соотнести с размышлениями о несостоявшейся военной реформе в России и о столь необходимой демократизации и гуманизации Российской армии. Исключение из этого процесса офицеров и солдат, пренебрежение их правами и свободами — одна из главных причин провала.
Всем памятны “стенания” о невозможности проведения военной реформы из-за нехватки средств. А теперь, когда они якобы появились, на самом высоком уровне звучат заявления о том, что реформирование армии следует считать “законченным”. К слову, за последние 10 лет военный бюджет РФ вырос в пять раз и в прошлом году равнялся 472,5 млрд. рублей (что составило 2,84% от ВВП) (“Красная звезда”, 17.12.2004).
А вот в ходе военной реформы в США военный бюджет был сокращен с 118 млрд. долларов в 1968 году до 74 млрд. в 1974 году. Причем Вооруженные силы перевели с призывной на профессиональную основу, что позволило уменьшить численность личного состава на 1,2 миллиона человек (35%).
Почему же мы все эти годы увеличиваем военный бюджет? В России, начиная с советского времени, исторически сложилась ситуация, при которой не Вооруженные силы должны были обеспечивать государство с точки зрения безопасности, а государство существовало ради того, чтобы обеспечивать и снабжать Вооруженные силы.
А еще наш бюджет, треть которого предназначена на обеспечение безопасности, показывает имперские амбиции политики уже новой России. Для страны с такими экономическими и социальными проблемами, как у нас, это непозволительно много. В сущности, это бюджет “холодной войны”, когда мы жили в ожидании ядерной атаки. Но перед нами совсем другие угрозы: терроризм, охрана границ от наркотрафика, борьба с бандитизмом и коррупцией. Но как раз на эти сугубо внутренние, национальные цели, где нужна профессиональная система безопасности, денег устойчиво не хватает. Они тратятся на другое: на создание нового поколения ракет, на строительство новых подводных крейсеров, на показательные стрельбы, на содержание немыслимо огромного аппарата военной бюрократии, то есть на цели внешние, угрожающе-имперские. Именно это и преподносится как радикальная военная реформа.
На фоне увеличения военных расходов странно смотрится почти полная отмена социальных льгот для военнослужащих, пенсионеров всех силовых структур и членов их семей. При этом ссылаются на западный опыт и, в частности, на опыт США, где якобы вообще отсутствуют льготы. Действительно, а как же на самом деле в США? Ровным счетом наоборот.
Все льготы, которые отменило правительство России, в США существуют. Например, у всех американских пенсионеров имеются льготы по аренде жилья, бесплатный проезд на общественном транспорте в любом штате страны, продовольственные льготы, бесплатное медикаментозно-амбулаторное лечение. Помимо обычной пенсии, полагающейся всем гражданам, военнослужащим, отслужившим 20 лет и более, выплачивается специальная пенсия в размере 2,5% зарплаты за каждый год службы. Берется средняя зарплата за 3 года наивысшей оплаты службы. Таким образом, отслужившие в армии 20 лет получают 50% своей наивысшей зарплаты, а отслужившие 30 лет — 75%.
По льготным ценам военнослужащие пользуются услугами военной торговли и заправляют свои автомобили на военных АЗС, где стоимость бензина составляет примерно половину средней по стране. Военнослужащие и военные пенсионеры имеют право на бесплатное медицинское обслуживание в армейских госпиталях и поликлиниках. И совсем недавно военнослужащие получили еще одну льготу — отныне они могут бесплатно пользоваться услугами пластических хирургов. Эта льгота стала 140-й по счету в списке. Власти в США берут военнослужащих и пенсионеров на содержание, а не отдают их на растерзание изменчивому рынку.
Хочется быть правильно понятым читателями: речь идет не о “дармовщине” для военного человека, а об особом характере его профессии и достойной компенсации за этот труд. И сегодня эта крайне важная составляющая военной реформы в России загублена бесповоротно. Очень точно говорил наш философ И. А. Ильин: “Государство может требовать от граждан службы и жертв, но оно само должно служить и жертвовать”.
Армии, которые реформировались в мирное время, обязательно сокращали сроки службы: Испания — с 12 до 9 месяцев, Франция — с 1 года до 10 месяцев, Бундесвер — в 2 лет до 15 месяцев. В Австрии армия переведена на “пятидневку” для солдат по призыву, — отменены вечерние проверки в воскресные и праздничные дни. Аналогии с нами тут бессмысленны, потому что мы сразу услышим дежурный вопрос: “А сколько у них человек в армии?..” Вот то-то! Других аргументов у нас не бывает.
Наша армия, как известно, многонациональная. И тем более важным для нас должен быть опыт других армий по уважительному отношению к языкам (а значит, и к их носителям). Например, в бельгийской армии офицеры обязаны говорить на фламандском и на французском языках. Каждый офицер, прежде чем стать полковником, должен сдать 4 экзамена по каждому языку. Существует такое правило, что если приходится говорить с младшим по званию, вы должны говорить на языке, на котором разговаривает он. То есть офицеры должны адаптироваться к тому языку, на котором говорит солдат, а не наоборот.
И еще о российских реформах. О Петре I мы уже писали. Павел I взял за образец прусскую армию. Александр I, в свою очередь, упразднил все, что ввел его отец. Он лично вникал во все тонкости армейского быта, издавая документы, содержавшие детальные указания, типа — “Быть сапогам смазанными, а чтобы они не спускались, пришивать по 2 пуговицы к штанам”. Один Николай I не стал ничего кардинально менять в армии, разбившей Наполеона. За что и поплатился в Крымскую кампанию. Тогда и выяснилось, что огромная русская армия, съедавшая 40% госбюджета, совершенно небоеспособна. Ничего не напоминает?
Военная реформа Александра II, по сути, началась в 1861 году с освобождения крестьян. Именно военная реформа, а не реформа одной только армии, ибо она затрагивала все — от принципа комплектования (6 лет в строю вместо 25) до обмундирования. “В Петербурге нет двух одинаково одетых офицеров, — писал современник. — Один уже в новой форме, другой не успел еще сшить, а третий уже в самой новейшей”. Похоже?
Александр III провел удачную “оборонительную” реформу, ухитрился уменьшить армию и сократил срок службы до 4-х лет. Тем не менее, к началу войны с Японией у солдат не было даже гимнастерок защитного цвета. Генерал Куропаткин, командовавший войсками в Маньчжурии, рекомендовал “пореже стирать рубахи, дабы они больше подходили под цвет местности”. В дальнейшем очень толково военную реформу провел М. В. Фрунзе, хотя она тоже была сведена в основном к количественным параметрам. О последующем развитии армейской темы мы с читателем, надеемся, уже поговорили достаточно.
Но остается еще несколько проблем, обойти которые мы не можем.
Во-первых, военная реформа не состоялась законодательно. Правда, несколько лет назад МО утвердило новое положение о юридической службе в армии (в целом в ВС насчитывается более 1700 юридических должностей). В 1999 году вступил в силу Закон “О военных судах РФ”. Новым законом военные суды выведены из состава Вооруженных сил. Судьи в погонах должны быть откомандированы из Министерства обороны. Отныне Военная коллегия не должна судить “по чинам”. Раньше генералов мог судить только Верховный суд в лице той же Коллегии, полковников — только окружной суд, более низких по званию — гарнизонный. Теперь все ограничения по воинским званиям сняты и гарнизонный суд вправе рассматривать “генеральские” дела.
Но все это еще не укрепляет правовых основ армии и не обеспечивает правовой защищенности военнослужащих.
В армии действует масса подзаконных актов — более 2000 нормативных приказов и директив министра обороны и его заместителей, причем некоторые из них подписаны еще К. Ворошиловым (министр обороны в 1934—1940 гг.). Но проблема не только в этом.
Наши законодатели не сделали главного. Они не инициировали законов, которые смогли бы “размягчить” нашу армию, цивилизовать ее, гуманизировать, одним словом “европеизировать”. Это могли быть законы о гражданском контроле над силовыми структурами РФ, об уполномоченном Государственной Думы по делам военнослужащих, о военных профсоюзах, о порядке публикования сведений о погибших военнослужащих, о военной реформе как таковой, в конце концов. Отсутствие изменений на законодательном уровне держит армию в “замороженном” состоянии.
Во-вторых, если военная служба не станет добровольной, армии не будет вообще. Сохранение существующей системы “призывного рабства” уже стало одной из наиболее серьезных угроз национальной безопасности, которая рано или поздно может обернуться масштабной общественно-политической катастрофой. Как ни парадоксально, именно призывная система неизбежно ведет к самоликвидации Российской армии.
Кроме того, сугубо демографические показатели однозначно свидетельствуют: если не принять принципиальных решений сейчас, то через 5—7 лет уже нечего будет реформировать. Демографическая “яма”, связанная с резким падением рождаемости в конце 1980-х и особенно в 1990-х годах, делает сохранение статус-кво нереальным.
Не секрет, что намерение уклониться от призыва остается господствующим. Армию нельзя комплектовать насильно. Такая армия обязательно развалится, что и происходит сегодня.
Но не получается и армия контрактников. И не только из-за низкого денежного содержания, но, в первую очередь, из-за неготовности самого контингента.
Уже сегодня раздаются голоса самих военных о том, что в армии в повышенной пропорции оказываются контрактники со сниженными возможностями социального продвижения, с антисоциальными наклонностями и т.п. При развитии этой тенденции российское общество рискует получить в лице профессиональной армии дополнительный очаг распространения социальных патологий, родственных “дедовщине”. Этот риск надо счесть значительным, видя слабость интеллектуального сопротивления общества и самой армии.
А вот реальная “призывная” картина по итогам 2004 года. За последние десять лет число призывников снизилось в 2,5 раза (сокращение войск не в счет). Некомплект рядового и сержантского состава превышает сегодня 31 тысячу. В ходе весеннего призыва 2004 года более 50% имели ограничения по состоянию здоровья. Бракуют каждого третьего. Каждый пятый призывник имеет за плечами лишь 9 классов, а иные лишь начальное общее образование. Трое призывников — рассказывает начальник Главного организационно-мобилизационного управления ГШ ВС РФ генерал-полковник В. Смирнов (двое — из республики Алтай и один — из Новосибирской области) — вообще оказались неграмотными (“Красная звезда”, 22 декабря 2004 г.).
Интересно, что сами военные этими данными констатируют факт развала сложившейся системы комплектования и они же утверждают, что отказаться от призыва сегодня — значит окончательно развалить армию. Но ведь это уже происходит.
Не сыграл принципиальной роли и принятый закон об альтернативной гражданской службе, который явился очередным кабальным решением Государственной Думы при активном участии военного лобби, разработавшим этот закон в интересах Министерства обороны. Теперь молодые люди избегают не только службы по призыву, но и трехлетней альтернативной.
В-третьих, необходим гражданский контроль над военной организацией. Но одно только упоминание о гражданском контроле над военными вызывает у последних смешанное чувство недоумения, возмущения, презрения. “Какие-то гражданские, ничего не понимающие в военном деле, собираются нас контролировать?! Солдатские матери в казармах? Военные тайны и иные секреты — напоказ всем? Это абсурд, это нам подбрасывает Запад, чтобы разрушить нашу армию!”
Конечно, это вульгарное понимание гражданского контроля над силовыми структурами.
Между тем, в “Кодексе поведения, касающемся военно-политических аспектов безопасности” государств-участников СБСЕ, кстати, подписанном и Россией, сказано, что демократический политический контроль над военными и другими “силовиками” надо рассматривать как незаменимый элемент стабильности и безопасности, он должен содействовать интеграции Вооруженных сил с гражданским обществом в качестве важного проявления демократии.
Интересными в этой связи представляются работы Женевского центра по демократическому контролю над вооруженными силами (основан в 2000 году по инициативе МИД и МО Швейцарии). Его основателями выступили правительства 23 стран (среди них РФ и Украина). Кстати, на Украине давно создан общественный совет при МО для осуществления гражданского контроля за деятельностью министерства. Не грех бы и нам принять этот опыт.
“Задача установления демократического, гражданского и парламентского контроля над сектором безопасности представляет собой один из ключевых вызовов, с которыми встречаются многие страны, переходящие к демократии. Следуя опасной инерции времен тоталитаризма, диктатуры и нередко конфликтов и гражданских войн, такие структуры рискуют остаться └государством в государстве””, — пишет заместитель директора Женевского центра доктор Флюри.
Серьезной проблемой нынешней армии России является все увеличивающаяся дистанция между командирами и солдатами, старшими и младшими в офицерской среде, падение авторитета генералитета, его бездуховность и безнравственность.
Швейцарский философ Франциск Родольф Вейсс, живший в XVIII веке, написал довольно много нравственных сочинений, среди которых особое место занимают популярные философские размышления. В переводе на русский язык они вышли отдельной книгой в 1881 году в Санкт-Петербурге под названием “Нравственные основы жизни”. В них имеется небольшая глава “Военный”. Философ рекомендует военному человеку “посвящать свободное время литературе и наукам”, “выражаться сжато и толково, чтобы разом воодушевить и ободрить солдат”, “делать как можно более бескорыстного добра своим подчиненным”, “всеми мерами улучшать положение солдат, входить в их домашние дела” и “сохранять достоинство и такт даже в часы разгула и кутежей”. Актуально и его пожелание, “чтобы война велась по всем законам рыцарства и чтобы армия отнюдь не напоминала шайку разбойников”.
Пусть читатель простит автора за несколько пространное изложение морально-нравственных проблем. Они ведь сегодня и вправду выглядят несколько сбоку припека к нашей армии. Да мы и не приучены смотреть на свое вооруженное войско через призму нравственности, философии, науки, а тем более эстетики. Но именно отсутствие в армии этих духовных составляющих тормозит ее преобразование. Нельзя не видеть, что наша армия дистанцировалась от культуры. За последние годы армия стала нечитающей. По нашим исследованиям, 80% военнослужащих находятся вне книжной культуры.
Понятно, что приобщение к культуре не является главной задачей. Но человек в армии не должен деградировать — это уж точно. В частях и подразделениях не должны растить дикарей. Культура и образование должны повсеместно занимать вакантные места. Без такого приоритета мы современную армию, армию демократического общества, не сформируем.
Духовность, нравственность, образованность, да и просто культурный кругозор военных кадров, безусловно, должны формироваться в высших военно-учебных заведениях. Надо отдать должное, именно с их переделки начались робкие армейские преобразования. Но, к сожалению, получилось так, что дальше изменения названий военных вузов дело не сдвинулось. В содержательную часть обучения офицеров новации не продвинулись. Число вузов сокращено со 120 до 55. Но эта мера вынужденного характера, и ее необходимость лежала на поверхности. Преподавательский и воспитательный процессы глубоким изменениям не подверглись. Военное образование сегодня не используется как средство развития личности, формирования широты и гибкости ума, самостоятельности суждений. В XXI веке подготовки “чисто военного специалиста” недостаточно, ибо это есть подготовка человека в рамках тех образцов и предписаний, которые спускаются сверху.
Один из просвещенных генералов России Н. В. Мадем (1796—1870) написал отчет под названием “Описание военно-учебных заведений Пруссии” (СПб., 1851), в котором он говорил об удивительных вещах. Например, о том, что в прусских военно-учебных заведениях не полагалось постоянных учебных программ (поверьте автору, немало прослужившему и в сухопутных и в военно-морских военных учебных заведениях, что по нынешним временам это рассматривалось бы просто как святотатство). Преподавателю сообщали план учебной дисциплины, дух и направление, в котором она должна излагаться, и он сам составлял подробную программу, свободно маневрируя в содержании и методике обучения.
У многих из нас о военной прусской системе, мягко выражаясь, несколько односторонние представления. Но вот у них, в отличие от нынешней Российской армии, особое внимание уделялось нравственному воспитанию, внушению чувства веры, благочестия, добродетели, христианского образа мыслей. Командирам рекомендовалось “распространять равномерную отцовскую любовь на всех членов многочисленного военного семейства, отличившихся поощрять посещениями театра”. А еще в прусских военных классах преподавались все виды искусств, их история…
У нас глубинного реформирования военно-учебных заведений не происходит в силу многих причин, но среди них главной является рутина и затхлость учебного процесса, недостаток гуманитарного образования и излишняя профессионализация. Еще Д. А. Милютин говорил о том, что для приобретения специальных знаний, необходимых офицеру, достаточно двух-трех лет.
В США основные знания будущий офицер получает в гражданских вузах, а сугубо военно-профессиональная подготовка — это уже второй (причем не главный) этап. А затем, оказавшись в части, лейтенант определенное время обучается под руководством сержанта-профессионала. И не комплексует, что должен подчиняться младшему по званию.
Если вернуться к монархической России и исследуемой нами Пруссии, то надо сказать, что в те времена в военно-учебных заведениях всегда отводилось больше учебного времени на гуманитарные и естественные науки даже по сравнению с гражданскими заведениями.
Итак, русская и мировая военные школы прошли большой путь развития и накопили значительный опыт. Им нельзя пренебрегать. Без его использования мы не сможем продвинуться, если хотим иметь цивилизованную армию. Сегодня же в наших военных вузах гуманитарная составляющая крайне мала, формальна, и отношение к ней небрежно.
Нам хотелось довести до читателя свою точку зрения на то, что происходит с нашей армией и куда ее ведут строевым шагом. И почему такое динамичное явление, каким всегда и везде являлась военная реформа, у нас оказалось глубоко застойным.
В период подготовки статьи у автора состоялась встреча с гвардии рядовым Юрием М. Родился он в Туле. Закончил 9 классов, затем учился в лесхозтехникуме, который не смог закончить, так как надо было зарабатывать на жизнь. Занимался выжиганием по дереву. Рос без отца. В 6 лет сломал позвоночник, долго лечился. Но на службу был призван. Имеет брата 12 лет и сестренку третьеклассницу Машу. Служит в ЛенВО.
В тексте интервью “М” — рядовой М., “П” — Сергей Подольский.
П. Как здоровье, Юра?
М. Боли в спине ужасные, ноги немеют. Я же все-таки позвоночник поломал в детстве, лечили плохо.
П. А сейчас что врачи говорят?
М. Ходил в санчасть. Дают освобождение на три дня и все. Специалистов по позвоночнику, как вы понимаете, там нет.
П. А в госпиталь?
М. Жди-жди!
П. Как служба?
М. Тяжело. Большие нагрузки. А еще много дагестанцев, которые не дают проходу. Перекладывают работу. Солдаты-дагестанцы носят портупеи, “берцы” (ботинки. — С. П.). Им даже лейтенанты дорогу уступают и честь отдают.
П. В библиотеке части за весь год был хоть раз?
М. Нет. Не читал ничего целый год. В роте нет ни телевизора, ни радио — ничего нет.
П. Как ты себя чувствуешь психологически?
М. Трудно. Не по себе. Передразнивают. Я даже в школе вместо устных заданий писал письменные работы. (У Юрия с детства имеется речевой дефект — заикание. — С. П.)
П. Чего больше всего тебе хотелось в детстве?
М. Вырезать по дереву и стать краснодеревщиком.
П. Что делал в воинской части?
М. Копал, копал… уголь долбил, подметал.
П. На призывной комиссии заявлял о болезнях?
М. Да. Сказали “годен” и призвали.
П. На какой должности состоишь?
М. Старший огнеметчик.
П. Можешь применять огнемет?
М. Нет, я огнемет за год в глаза не видел. И вообще я его боюсь. Из автомата АКСУ стрелял один раз в год. В руках все время была лопата.
П. Обижали на первом году?
М. Избивали ногами, били в грудь, по спине табуреткой.
П. Сопротивлялся?
М. Пытался.
П. Деньги получал?
М. Один или два раза. Их дают, но тут же и отбирает старший призыв. “Деды” караулят за дверью возле кассы.
П. Как кормят?
М. Ужасно. В основном перловка и вареная квашеная капуста. Яйцо раз в месяц. Масло в период дембельской стодневки “старики” отбирали у нас и бросали его в потолок. Такой обычай. Праздничных обедов не бывает. Нет таких понятий, как “выходной” или “праздник”. Только работы, в том числе и по ночам. Даже парк ночью отстраивали. Заканчиваем работу в 4.00, а в 5.30 — уже подъем.
П. Баня?
М. Водят, но там вода холодная и пятнадцать тазиков на батальон (более 100 человек. — С. П.), ждем очереди на тазик голые в холодном помещении. Нательное белье со вшами. Туалетные принадлежности носим в карманах вместе с письменными (воруют). А на утреннем осмотре старшина их выбрасывает. Прорезаем тайники в матрацах, там и прячем.
П. Медосмотры бывают?
М. За год не было ни одного. На обед ходим с котелками, моем их в казарме холодной водой. Ложки храним в карманах. Хлеба не наедаемся. От мяса иногда попахивает. Овощи со склада (морковка) бывают с опарышами. Все разговаривают матом.
П. А что ты раньше думал об армии?
М. Представления были не такие. Думал, будут учения, стрельбы, а мы только работаем.
П. А как же ты будешь воевать?
М. Против кого воевать-то?
П. Чеченцы — враги?
М. Наверное, да.
П. Война в Чечне справедливая?
М. Нет. Но воевать надо. Приказ есть, и вперед.
П. Армия нужна?
М. Армия нужна. Но для обучения достаточно года плюс учебка. Второй год уходит на “баклуши”. Хотя желающих служить нет вообще.
П. Что будешь делать после армии?
М. Закончить лесхозтехникум хочу.
П. Есть хоть один офицер в вашем подразделении, которого ты любишь?
М. Да. Это наш замполит капитан Л.
П. Сколько денег тебе понадобится на гражданке, чтобы прожить?
М. Тысячи три.
П. Что ты еще можешь сказать о своих сослуживцах?
М. Дагестанцы все вместе, с русскими дружит один из ста. Они все захватили. Русские не умеют держаться все вместе.
П. Извини, пожалуйста, за интимный вопрос: ты веришь в Бога?
М. Верю.
П. В полку нужны священники?
М. Естественно. Может, командиры хоть их будут бояться, хотя и ругаются они всегда “в Бога…”.
Думается, что этот диалог убедительно показывает, на каком этапе военной реформы мы находимся, и существенно дополняет материал солдатскими настроениями.
Каковы же главные выводы из всего вышеизложенного?
1. В демократическом обществе армия должна быть не объектом обеспокоенности народа, а гарантом его свободы.
2. Отсутствие гражданского контроля над Вооруженными силами, размытость ценностных ориентаций в обществе и армии, их задержка в посттоталитарном состоянии, косность высшего военного руководства, возврат к прежним однопартийным политическим догмам — являются не только дестабилизирующими факторами, но и источниками опасности.
3. Российская армия нуждается в новых духовных основах воспитания, в новой концепции воспитания и обучения. Созданные за последние годы бюрократические органы по “делам воспитания” себя не оправдали.
4. Сформировалось серьезное противоречие между закрытыми структурами военной власти и общественными институтами, отстаивающими приоритет личности перед государственными интересами. И это большая угроза для общества и для каждого гражданина в отдельности.
Нам нужен воин нового типа, для которого неприемлемы грубость, унижения, неоправданные жертвы, страх перед командиром. Военнослужащим, как и всем гражданам, надо преодолеть в душе раба. Рабы в офицерских и генеральских погонах не перестают быть рабами. В Российской армии не должно быть генералов и офицеров, которые пресмыкаются перед политиками и старшими начальниками, но унижают своих подчиненных.
Только с учетом всех этих соображений может быть сформирована новая военная идеология. И чем меньше будет замалчивания вокруг проблемы “армия — общество — власть”, тем больше шансов на то, что мы не погубим Россию, себя и армию.
Р. S. 21 июня сего года министр обороны РФ С. Иванов в выступлении, транслировавшемся по 1-му каналу ТВ, заявил, что он принял решение помещать на сайте Министерства обороны сведения о военнослужащих, погибших как в боевых, так и в мирных условиях, а также сказал, что информация будет ежемесячно обновляться.
Министр не стал упоминать о том, что “Солдатские матери” и другие общественные правозащитные организации добивались этого в течение последних пятнадцати лет…