Опубликовано в журнале Звезда, номер 8, 2005
Юлия Латынина. Джаханнам, или До встречи в Аду. — М.: Изд-во Эксмо, 2005.
Без малого полтысячи страниц мелкого (спасибо, хоть четкого) шрифта. Раскрыв на любой, никуда не денетесь, так и будете листать ночь-полночь, завороженные как бы вращением червячного колеса (куда-то оно доедет?), — опомнитесь не прежде, чем автор нажмет на выключатель.
И, наверное, оскомина будет такая, словно вы провели ночь в игорном доме — простым зевакой — на чемпионате шулеров.
Нет, не то: вы глазели на бои в грязи — за грязь. На схватки с выбыванием, без правил.
Опять неточно: во-первых, эта субстанция — отнюдь не грязь, а, наоборот, собственность, б. социалистическая, она же гос., но стремительно преображаемая в частную. Каковое пошлое чудо и составляет смысл всех этих единоборств. Мерещатся, во-вторых, и правила — скорей, правило — похоже, оно какое-то одно, да только мне не по уму; то-то и сижу над этим абзацем битый час.
То-то и занимаюсь черт знает чем — рецензии, как видите, пишу. А, например, один из персонажей рецензируемого романа каждый день ловит рыбу на берегу заросшего лотосами пруда. Поскольку (и — покуда) является владельцем нефтеперерабатывающего завода на Дальнем, что ли, Востоке.
“Сам пруд был чуть побольше обыкновенного плавательного бассейна, зеркало воды составляло шестьсот метров. На слегка зеленоватой воде покачивались распустившиеся лотосы. Посередине пруда возвышалась построенная в китайском стиле беседка, к которой вел вздыбившийся мостик с лакированными перилами; в дальнем конце помещения по камням скользил водопад. Под стеклянной крышей сияли люминесцентные лампы, все вокруг утопало в тропической зелени, и только внимательный глаз мог разглядеть под пурпурными и белыми цветами лиан нежную итальянскую плитку ручной работы — двести пятьдесят долларов штучка, к слову говоря.
Пруд обошелся Артему Ивановичу втрое дороже, чем все остальное, и был отделен от дома длинной галереей — зимним садом, провешенным на уровне второго этажа. Архитектор предупреждал Сурикова, что иначе могут быть проблемы с влажностью в доме. Архитектор вообще умолял Сурикова не строить пруда.
Но в детстве Тема Суриков очень любил ловить рыбу; он вырос не здесь, у моря, а в глубине края, в крошечном военном городке…”
Вот. Мне ли рассуждать о правилах таких людей, с такими прудами? Я даже ни одного такого не видел вблизи. От русской литературы в данном случае тоже проку нет: она эту породу не предвидела, не предсказала, не успела вообразить.
Чичиков, попади он в роман Юлии Латыниной, через пять минут переписал бы всех своих мертвых душ на кого скажут; а Лопахин — вишневый сад. Костанжогло, гоголевского, этот наш Суриков, в детстве Тёма, развел бы, как последнего лоха, дотла. Штольцу же и Фоме Гордееву если что и светит, так разве паяльник в анус, а после пуля в лоб.
Был, между прочим, когда-то у Тёмы компаньон, а у компаньона девятилетняя дочка, — так Тёма эту девочку заказал чеченским бандитам: чтобы похитили, чтобы потребовали сумасшедший выкуп, — в поднявшейся суматохе спокойно и открыто прикарманил компаньонову долю (как — долго рассказывать; мат в несколько ходов, с фигурой из ФСБ в засаде) — да еще на компаньона же и наехал: я не знаю, действительно ли у тебя похитили дочь или это просто твой способ вынуть деньги из моего кармана на пару с чеченцами, — а вдобавок разъяснил деловому, так сказать, сообществу, что и прикарманил, и наехал только для виду, по просьбе, опять-таки, компаньона, которого, дескать, жаба задушила платить за дочь.
Девочка погибла.
А вы — про правила. Про правило. Про алгоритм успеха. Да сама Юлия Латынина, вычисли она его точно, я думаю, не романы бы писала (и не статьи — отчаянной храбрости) в газетах, а научный труд. Происхождение частной собственности от государства, или политэкономия грабилова-кидалова-мочилова, с приложением: теория разводки.
Не нашла однозначного ответа, зато на редкость хорошо изучила вопрос. Явно побывала на берегу того водоема; посмотрела своими глазами, как аллигаторы рвут друг друга на куски. Но чей должен быть полный и окончательный успех: самого свирепого из самых коварных или самого коварного из самых свирепых? — так и не решила.
И вот в романах избывает опыт: описывает технологию столкновений; работу челюстей, когтей.
Прямо до ужаса однообразные, надо сказать, ухватки примитивных чудовищ.
Вот, скажем, излюбленный прием мелкого уголовного авторитета из чеченцев:
“Подозвать ничего не подозревающего хозяина ресторана, влепить ему в лицо тарелку с морским гребешком и заорать: └Ты че мне тухлятину подаешь? Ты че, сука, отравить меня хотел?”… Еще через две минуты владелец ресторана просил прощения, еще через пять — он признавал, что должен чеченцу. К тому времени, когда несчастный коммерсант соображал, что именно произошло, и бросался за помощью к русским бандитам, сделать было уже ничего нельзя. └Это мой баран, — отвечал Халид на стрелке, — ты чего на чужую поляну лезешь?””.
А вот замкомандующего военным округом, ночью напившийся до безобразия в компании с новым знакомым — приезжим предпринимателем, после утреннего опохмела предлагает ему подряд. Какой — не важно. Допустим, на установку системы видеонаблюдения.
“— …У нас тут по итогам года как раз неизрасходованный остаток есть — сто пятьдесят миллионов рублей. Я вот тут подумал, что у нас склады совсем без охраны. Лезут, кому не лень. Давай мы с тобой подпишем контракт.
— И какие условия? — спросил Саша Колокольцев.
— Сто пятьдесят миллионов. Пополам”.
Но дело, видите ли, в том, что предпринимателя с генералом свел один тип из военной разведки, майор Морозов. Который крышевал предпринимателя, пока тот закупал оружие (прочитаете — узнаете, для кого) в армейских частях. И теперь требует себе доли в новом контракте. Оказывается, так положено.
“— У нас был бизнес вдвоем. А теперь ты хочешь работать один. Это не по понятиям.
— У меня контракт, — сказал гендиректор ООО “Вартан”, — и контракт этот с командованием округа. Я красть со складов не буду, а если буду, то в тебе не нуждаюсь.
— Мне нет дела, будешь ты красть или нет. Я с тебя получил сорок штук за два месяца. По двадцатке в месяц. Так и будешь платить.
— А если не буду?
— Сядешь.
— За что?
— За торговлю оружием. Забыл?
Хабаровский коммерсант усмехнулся.
— Я, Колян, че-то не догоняю. Мы были вместе. Если ты посадишь меня, я посажу тебя.
— Нет, — ответил Морозов, — ты меня не посадишь. Знаешь почему? У меня вся операция задокументирована. И добро начальства получено. На внедрение в банду, снабжающую оружием уйгурских повстанцев”.
А вот уже известный нам г-н Суриков (у которого пруд) является не куда-нибудь, а непосредственно в московский Кремль — решать, как говорится, вопрос. Надо пристроить некоего Григорьева — любовника супруги губернатора — к теплому месту, чисто конкретно — начальником Госкомрыболовства.
“Пройдя несколько согласований и собеседований, Суриков и Григорьев оказались в кабинете, принадлежавшем одному из самых высокопоставленных чиновников Кремля, известному своей близостью к президенту.
Две высокие договаривающиеся стороны обменялись своими взглядами на будущее России и необходимость
укрепления вертикали власти. Хозяин кабинета поглядывал на молодого просителя благосклонно и даже время от времени записывал что-то на листке бумаги.
— Простите, — сказал Суриков, — если бы у меня был какой-нибудь способ доказать, насколько мы в нашем крае преданы…
— Знаете, я принимаю принципиальные решения, — сказал хозяин кабинета. — Вся текучка — у моего помощника.
В заключение аудиенции чиновник обнял молодого выдвиженца и сказал:
— Вот такие люди нам и нужны!
Помощник кремлевского небожителя проводил Артема Ивановича и вице-губернатора (должно быть, описка. — С. Г.) по красной ковровой дорожке до самого лифта. Нажав кнопку вызова, Артем Иванович кашлянул.
— Простите, Вадим Никифорович, — сказал он, — так насчет способа…
— Десятка, — спокойно сказал помощник, — пять — до, пять — после.
— Прямо вот так?
Помощник с широкой улыбкой развел руками.
Помощник кремлевского небожителя вернулся в кабинет к начальнику спустя пять минут и в ответ на невысказанный вопрос тихо кивнул. Его босс довольно улыбнулся. Он получил уже по пять миллионов от четырех кандидатов и рассчитывал еще как минимум на два взноса”.
Из таких-то эпизодов сплошь состоит шевелящийся фон сюжета. Персонажи договариваются о суммах отстегиваемого отката. (Возглавить агентство по борьбе с терроризмом — тоже, кстати, пять лимонов зелеными единовременно: “— Это чтобы назначили или чтобы попасть в список? — Это чтоб попасть в список”. А начальнику краевого УФСБ с бандита, контролирующего таможенный терминал, причитается $ триста тысяч в месяц.) У персонажей это называется — делиться. (И прокурор, вынужденный закрыть дело, хотя подследственный богач ни копейки ему не заплатил, чувствует себя выставленным на посмешище. “Да что на посмешище: то же самое начальство в Москве возьмет его за жабры и скажет: “Отпустил? Делись!” И как доказать, что отпустил просто так?”)
Но это всего лишь словесный видеоряд, литературно говоря — базар. Под которым кроется нечто несравненно худшее — разводка. Это когда говорят: “делись”, имея в виду отнять всё, желательно — с жизнью в придачу. Этим, собственно, только этим все в романе и занимаются: неутомимо и притом изощренно-подло отбирают друг у друга всё. По-моему, это и есть ад.
Опять-таки: русской литературе — возможно, и никакой другой — ничего подобного и не снилось. Ни Салтыкову, ни Лескову. Разве что Сухово-Кобылин изображал несколько похожий правопорядок. Но про него даже после революции понимали: преувеличивает; обобщает непомерно; говорили: гротеск.
Сомневаюсь, что потомки поставят Юлии Латыниной такой же диагноз. Как бы, напротив того, не задвинули в натуральную школу. Не пришили наивный, фотографический реализм. Мир, описанный ею, конечно, невероятен — и для простого смертного современника недоступен. А все-таки, судя по тому, как идут в России дела, — судя по запаху исторического воздуха, — нравы правящего класса, действительно… того-с.
По Юлии же Латыниной, наш с вами ад (в романе почему-то с прописной буквы) еще впереди. Это то, что будет со страной, когда окончательно сгниет государство.
И сюжет сочинен как последнее предупреждение. Катастрофический теракт, взгроможденный на грандиозную интригу. Но все-таки предотвращенный, вопреки всему и всем, — а благодаря одному благородному миллионеру и одному благородному офицеру спецназа ФСБ. И еще один гэбэшник — продажный, но храбрый — находит в себе силы сказать по телевизору правду и покончить с собой. Говорю же: увлекательная книжка.
А знаете, между прочим, какая у капитана Яковенко (потом подполковника) коллекция чеченских ушей? Едва ли не обширнейшая в России. Но это исключительно уши взрослых — детскими брезгует — и вообще: главный положительный герой.
…Вспомнил! Что-то в этом духе (но все-таки без отрезанных ушей) писал век этак с четвертью тому назад Всеволод Крестовский. Коррупция снизу доверху, безжалостный терроризм (польский) и прочее такое. Под заглавием, если не ошибаюсь, — “Кровавый пуф”.
Михаил Шишкин. Венерин волос. Роман. — “Знамя”, 2005, № 4—6.
Это дело другое — словесность изящная.
Но не в полном смысле роман, а как бы пробегают облака предложений. Летучая такая гряда. Иное облако похоже на рассказ, иное — на повесть. Как если бы автор взялся было за один сюжет — бросил, взялся за другой, третий — опять бросил, бросил — и в отчаяние, должно быть, впадал, пока не догадался придумать, что это и есть его тема: что нет на свете такой истории, которую стоит рассказать от начала до конца; верней — что все истории стоят одна другой, хотя бы потому, что на самом-то деле, в реальности, кончаются одинаково, начала же не имеют; и повествовательное, контурное время, якобы протекающее между завязкой и развязкой, — условность, причем банальная. Что любой сюжет угрожает персонажу несчастьем, которого он, по его мнению, не заслужил и которое рано или поздно с ним обязательно случится; сочинитель же обязан компенсировать ему так называемую несправедливость так называемой судьбы — состраданием читателей, тоже, вообще-то, условным.
А отчего бы не принять, просто для разнообразия, несправедливость как интересную такую, даже отчасти забавную константу? Не забросать собственную свою (скажем, любовную) неудачу — горестями всевозможных эпизодических других? Отчего бы не написать как есть: что все трын-трава, кроме грамматики?
Разумеется, Михаил Шишкин ничего такого не говорит. И обрывки сюжетов сшивает вполне искусно, как будто так и было задумано: ищите, дескать, интегральный смысл — он равен музыкальному ключу. Мало ли чем утешает себя человек, умеющий строить замечательные предложения, но которому скучно повествовать.
Но эта его скука проступает сквозь текст. Микропаузами на каждой точке. Предложение — миллисекунда скуки — новое предложение. Фразы дефилируют, как манекенщицы. Первоклассная коллекция оригинальных моделей. Хотя и с использованием популярных мотивов.
“Рыбки уснули в саду. Птички уснули в пруду. И Рим спит, город мертвых, где все живы. Угомонился, объят беспробудным сном. Только в одном окошечке виден еще свет, там приехавший из Рязани поручик, большой охотник до сапог, примеривает новую пару, в который раз подходит к постели, с тем чтобы их скинуть и лечь, но никак не может: поднимет ногу и любуется стаченным на диво каблуком. Желудок переваривает Берн. Батон светится. Если потянуть за кончик волоса, прилипшего к куску мыла, материки расползутся. Спят кишки земли. Спят белые карандаши. Девушки спят, будто плывут, правая рука вперед, под подушку, левая назад, ладонью кверху. Ночью громче фонтаны. Никого у Баркаччо. Никого у Треви. Фонтан фонтанов, адмирал, флагман — ведет за собою фонтанную флотилию по каменному заснувшему морю. Никому не садится водяная пыль на кожу. Никто не пьет вкусную Аква Вирго, никто не бросает через плечо монетку, мол, держи, перевозчик коз, волков и капустных кочанов, свой обол, теперь за тобой должок! Из отверстия в куполе Пантеона, дождавшись звездного часа, выскальзывают в ночь летучие мыши, шныряют. Под мостом, ведущим к Кастелло Сан-Анжело, проплывает по Тибру нацарапанная на стене лодка — пустая. На Форуме тихо, только кошки сидят и не отрывают глаз от пробитых рук…”
И т. д., и т. д., и т. д.
По-моему, талантливо. И премию “Национальный бестселлер” присудили по делу. А какой получился бы из этого бестселлера сборник диктантов!
С. Гедройц