Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 2005
ТОПОЛЬ Сквозь летящий снег пробираясь вплавь, опираясь о скаты крыш, погружаясь в сон, прорастая в явь, сколько помню себя, стоишь. Шелестишь листвой или, как сейчас, в серебристом плену ветвей тишины хранишь золотой запас до скончанья морозных дней. Старожил, пришедшийся ко двору, в окруженье бетонных стен, задубевший на ледяном ветру, от усталости давший крен, сколько весен, лет, с места не сходя, набирал исполинский рост, пил горячий свет, слушал шум дождя, ораторию птичьих гнезд? Неисповедимы вокруг пути, утрамбованная земля. Не успел при встрече сказать: прости за безумные вензеля, что когда-то на молодой коре перочинный оставил нож. Темный шрам, как память о той поре. Остальное не разберешь. Боль давно утихла, в душе покой. Зимний сад или тихий ад с душно-ватно-марлевой пеленой родовых июньских палат? Долгожданная грозовая тень упадет проливной стеной. Властелин колец, коренастый пень обрамлен молодой листвой. * * * Поселиться листочком на древе, улыбаясь, вдыхать СО2, строить глазки и рожицы Еве, ненароком подслушать слова искусителя. Ах, он ползучий! - тихо шепчет на ушко: сорви наливное. Единственный случай - прикоснуться к запретной любви. А потом пусть грозит небо злое. Кто-то свыше вершит скорый суд. Со скамейки поднимутся двое, по дорожке, обнявшись, пойдут. От тоски станешь сохнуть и вянуть. Впереди безысходность и мрак. На холодный асфальт, словно пьяный, упадешь, будешь чувствовать, как в затухающем пульсе запястья хлорофилл превращается в медь. Все сбылось, значит, можно от счастья в опустевшем раю умереть. * * * Из гаража иду или в гараж... Практически в любое время суток попутный не обходится пейзаж без парочки дежурных проституток. Вблизи высоковольтного столба покуривают, вахту коротая. Древнейшая профессия, судьба, работа - не соскучишься - живая! Путь тормозной и шаркающий след, и стоп-сигнал давно уже не яркий. С возможностями скромными клиент, как правило, отечественной марки. И Чехов в свое время и Куприн отдали должное согласно прейскуранту, недобрый опыт сумрачных глубин надежно присовокупив к таланту. В овраге, на обочине, на дне писательские цепкие заметки с натуры. Обитаемо вполне пространство ниже нулевой отметки. С усмешкой смотрит уличная мисс: слабо, мол, на такое приключенье? Эммануэль, черт подери, Таис! Домашнее заданье, сочиненье: как провела я лето... за рубли приговоренная стоять в наряде, за школьным стадионом, где в пыли окурки в перламутровой помаде. * * * В. Розанов на Невском так вполне, научно-познавательные рамки не преступая, мог и о цене спросить, узнать, какой процент для "мамки" и за квартиру сколько надлежит. Охотно в разговор вступали "жрицы" со старичком, профессором на вид - такой забавный. Как не поделиться! Поговорить о странностях... пока клиентов нет. Закуривай, папаша, - бородка клинышком, сутулится слегка. А если "надо" - скинем, правда, Маша? На ощупь полз подслеповатый крот, в продолговатых лабиринтах пола проталкивался, двигался вперед, волненье плоти трепетом глагола в себе убив, оставшиеся дни огромный горб (или плетеный короб?) таскал с собой. Куда ни поверни - опавших листьев непочатый ворох. * * * Бродяга пальто примеряет: добротное, впору, кажись. И вновь за добычей ныряет в помойное чрево. Эх, жизнь! Как будто злопамятный жребий судьбы начертал на роду: заботиться будешь о хлебе насущном у всех на виду - по пояс в пахучих отбросах, по самое горло... на дне. Сума переметная, посох незрячий. А чуть в стороне: породистый, мраморной масти, как лорд благородных кровей, такой же собрат по несчастью трудов и нерадостных дней, всем видом презрев грязновато- бездомный на шкуре налет, с учтивостью аристократа своей очередности ждет. НОЧЬЮ Ты высоким таким еще не был. Неужели растешь до сих пор, старый тополь, упершийся в небо, как одна из последних опор звездной штольни, пробитой во мраке, затопившем ночные дворы? На ветру разгораются знаки Зодиака - иные миры, для которых наш воздух лишь почва, разрыхленная бедным умом, обреченного верить заочно в то, что бдительный Горнопроходчик ждет с фонариком нас за углом.