Опубликовано в журнале Звезда, номер 3, 2005
Имя Фриды Вигдоровой стало широко известно и в СССР, и за его пределами после суда над Иосифом Бродским. Ее запись происходившего на этом суде стала своего рода бестселлером, была переведена на многие языки, легла в основу радиопьесы на Би-Би-Си, а в Советском Союзе разошлась в самиздатовских списках. Эта запись сыграла решающую роль в досрочном освобождении Бродского из ссылки. Но и до этого Фрида Вигдорова вела героическую правозащитную деятельность в качестве журналистки. Об этом сказано в воспоминаниях Н. Я. Дьяконовой. Однако далеко не все, что попадало в блокнот Вигдоровой, могло быть тогда опубликовано или хотя бы частично использовано в ее статьях. Журналистские блокноты Фриды Абрамовны, равно как и ее депутатские записи — она была депутатом райсовета, — драгоценный источник сведений
о советском быте, о реальной жизни людей 1950-х — 1960-х годов. Представляя читателю один чрезвычайно многозначащий сюжет, редакция рассчитывает продолжить публикации материалов Фриды Вигдоровой. Ее свидетельства — сильное противоядие против бытующих легенд о «советском благополучии и процветании».
Редакция
ДЕЛО БОРИСА ЖУРАВЛЕВА
Июнь 1955 года, Москва
На скамье подсудимых — пятнадцатилетний Борис Журавлев, ученик 660-й московской школы. Два месяца назад он вместе со своим приятелем Олегом Крымским явился на вечер самодеятельности в школу рабочей молодежи. Оба были пьяны и ходили по залу, сквернословя и задевая всех. Студент Виктор Кузьмин, приглашенный на этот вечер, сделал им замечание. В ответ послышались брань и угрозы. Не желая, чтобы его спутница выслушивала все это, Кузьмин попросил ее подождать, а сам вышел с Журавлевым и Крымским на лестничную площадку. Здесь Журавлев вынул из кармана револьвер и, выстрелив в Кузьмина, убил его наповал.
…Бориса Журавлева вводят в зал суда, он не смотрит по сторонам, прячет глаза и старается побыстрее пройти на свое место. Но ответы его неторопливы и спокойны:
— …ну, мы с Олегом выпили немного и пошли на вечер. На вечере находился также позднее убитый Кузьмин. Во время перерыва, я допускаю, что наступил ему на ногу. Потом я вышел из зала, а Кузьмин пошел следом и сказал, что выведет меня из школы. Ну, я решил его попугать и наставил револьвер. Он прижался к стене, а я спустил курок и раздался выстрел. Я ушел.
Судья: Зачем у вас был пистолет?
— Цели не было. Я просто интересовался устройством пистолета.
— Если вы интересовались только устройством пистолета, зачем вам были нужны боевые патроны?
— Я хотел съездить за город и пострелять.
— Почему вы остались на второй год в восьмом классе?
— Я уже два раза отвечал на этот вопрос, чего это я буду отвечать в третий. Так случилось — и все.
— Вы грубили педагогам?
— Бывало.
— А почему?
— Они сами вынуждали на это.
— Кто вас учил не слушаться родителей?
— Этому никто не учит.
— Да, не учит. Почему вы так себя вели? Курили, пили.
— Что я, алкоголик, что ли?
— Ваше поведение обсуждали на комсомольском собрании?
— Да.
— Вы ответственно отвечали?
— Да.
— Когда это было?
— Восьмого апреля.
— А десятого застрелили человека! Вы любите читать книги?
— Люблю.
— Читали «Как закалялась сталь»?
— Читал.
— Почему не взяли себе за пример Николая Островского?
— Время не соответствует нашему. Тогда было одно, сейчас другое.
— Чем вы увлекались, кроме выпивки и хулиганства?
— Книги читал.
— Музыкой занимались?
— Было такое дело. Выступал. Получал удовольствие.
— Вы хорошо знаете правила поведения учащихся?
— Хорошо знаю.
— Почему же вы пошли на такое преступление?
— Я не шел. Я хотел попугать. Цели убить у меня не было.
Свидетель Потапов, ученик 9-го класса той же школы: Когда мы пришли на вечер, я увидел, что ребята собирают деньги на водку. Но я с ними не пил и ни в чем участия не принимал.
— Вы знали, что у Журавлева пистолет?
— Знал.
— Говорил он, что хочет в кого-нибудь выстрелить?
— Говорил.
— Что же вы молчали?
— А что я мог сделать? Если б я что-нибудь сказал, он в меня бы и пульнул.
Свидетель Целинский, девятиклассник: Журавлева я впервые увидел на этом вечере. Он хорошо танцевал и был под мухой. Вообще сказать, — для трезвого он вел себя, может, и ненормально, а для пьяного — вполне нормально.
— Убитого вы видели?
— Нет, не поинтересовался. Журавлев говорит: я убил человека. Ну, я проводил Журавлева в подъезд на улице Алексея Толстого, а сам вернулся и слушал концерт.
— Беседовали с вами учителя о правилах поведения в школе?
— А как же? Конечно, беседовали.
— Почему же вы так равнодушно отнеслись к тому, что ваши товарищи пьянствуют?
— Так я же с ними не пьянствовал?
Свидетель Новиков, девятиклассник: Журавлева я увидел в перерыве между первым и вторым отделением — его администратор выводил за хулиганство. Потом я зачем-то пошел в раздевалку, а меня догнали Журавлев и Крымский, и Журавлев сказал, что он убил человека. Но я не поверил, раз он пьяный.
— Был ли Журавлев встревожен? Расстроен?
— Нет, ничего такого не проявлял. Я лично ничего такого не заметил.
Поликашкин, девятиклассник. (Глаза раскосые, пустые, дикие.)
Судья: Расскажите о событиях в 187-й школе.
— А чего рассказывать? Дали нам билеты на вечер, мы и приехали. Делать было нечего, а деньги были. Мы купили вина.
— Водки?
Поликашкин (небрежно): Да, водки. После этого стали смотреть первое отделение. Посмотрели. А после выхожу я в раздевалку, встречаю Журавлева, а он говорит: я выстрелил в человека. Но я не поверил, раз он был пьян.
— А вы слышали, что Журавлев говорил Кузьмину?
— Ну, что говорил? Как все пьяные. Ничего особенного, в нормальном тоне. Тот ему: «Надо быть повежливее!» А Журавлев отвечает: «Ты мне не указчик». Ну, как пьяные говорят? Так и он говорил.
— А где вы выпивали? И как?
— Ну, как? Из горлышка. Тут же, в зале.
— Ну, а потом? После того, как узнали про убийство?
— А чего? Проводили Журавлева и вернулись смотреть второе отделение.
— Почему вы не вступили в комсомол?
Долго молчит. Потом:
— Собирался подать заявление. Но были кое-какие срывы. Двойки. Случайные, правда, не в четвертях, а за ответ. Но могли за это не принять. Вот я и не подавал.
Лида Зуева, 18 лет. Работает на швейной фабрике.
Судья: Не плачьте и расскажите все, как было.
Лида: Я пришла на вечер по приглашению Кузьмина. Мы с ним стояли у окна и разговаривали. Вдруг к нам подошли два парня, оба пьяные (плачет). Стоят, качаются. Кузьмин попросил их отойти в сторону. Тогда они стали к нему приставать, выражаться. Один парень сказал Кузьмину: «Выйди». Потом подошел ближе, положил ему руку на грудь и говорит: «Боишься?» Тогда Кузьмин с ним вышел. Он, видно, не хотел, чтобы я все это видела и слышала. Вот он и вышел. И не вернулся. Сказал: «Я сейчас вернусь» — и не вернулся.
Олег Крымский, девятиклассник: С Журавлевым я познакомился в третьей четверти этого учебного года. Однажды он мне сказал, что у него есть пистолет. Я спросил: откуда? Он ответил, что взял у генеральского сына. Так как у Журавлева были плохие отношения с его отцом, он дал пистолет на хранение мне. Мы с ним дружили и, когда были деньги, устраивали выпивки.
— Разве прилично пить молодым людям?
— Так ведь не так, чтоб на ногах не держаться.
— Расскажите про вечер в 187-й школе.
— Борис был пьян. Его попросили выйти. Он вышел, а я остался танцевать. Но потом попросили выйти и меня. Я вышел и на третьем этаже увидел Бориса. Он сунул пистолет мне в руки и сказал: «Бежим!» Потом сказал: «Давай обменяемся пальто». Потом мы поехали на чью-то дачу в Рублево. Борис знал, где лежит ключ. Дача оставалась совсем пустая, мы были там одни.
— Ваше поведение в школе и дома было плохим. Почему?
— Не знаю. Так уж получилось.
— А мать указывала вам?
— Указывала. Но я считал, что она просто мораль читает, и не слушал.
— Кто на вас влиял?
— Никто.
— Почему вы так распустились?
— Мне скучно было учиться.
— Какие у вас были отношения с отцом?
— Так ведь он с нами давно не живет. Ну, конечное дело, позвонит иной раз по телефону — почему, мол, плохо себя вел? И опять про меня забудет. Сам он инженер, кончил два института, а мне говорил: «Пастухом будешь».
Крымская Александра Федоровна, мать Олега: Отец Олега ушел от нас лет восемь назад. Олег, пока маленький был, учился на отлично. Но потом покатился по наклонной плоскости. А отец говорил: «Ну и пускай его исключают из школы и пускай этот мерзавец сам зарабатывает себе на хлеб». Я говорила, что сын может попасть на скамью подсудимых. Он отвечал: «А я как народный заседатель постараюсь, чтобы он заживо сгнил в тюрьме».
Когда пришел в наш дом Борис Журавлев, мой сын сказал:
— Мама, это сын замминистра, он из очень хорошей семьи. Но я вскоре узнала, что у Журавлева не очень-то хорошая автобиография, и хотела изолировать своего сына от Бориса. Кинулась к мужу; муж опять: «Подите вы к черту, у меня своя семья». Говорила с матерью Бориса. Она: а что мне делать, запирать его, что ли? Утром, в день, когда случилось убийство, я разыскивала сына и нигде не могла его найти. Я попросила у матери Журавлева дать мне адрес их дачи, думала, может, мальчики там. А она: «Зачем я буду давать вам адрес, вас все равно туда не пустят, наша дача правительственная». Так я и не попала в тот день на дачу, а вечером случилось несчастье.
Судья: А материально вам муж помогал?
— Только по суду. Два года я не подавала в суд — и он не платил ни копейки. Он хотел, чтобы Олег не учился, а работал, чтоб не платить алименты. Про меня он говорил: «Я большой человек, два института кончил, а она кухаркой осталась». Еще он говорил: «Ты заплесневелая женщина, а моя новая жена — член партии». Партбилет он называл билетом, который поможет ему далеко уехать. Сына он однажды позвал и говорит ему: «Видишь, мы едим наполеон, а вы едите батон. Переходи ко мне жить». А сын сказал: «Я буду есть батон, да зато вместе с матерью». Я считаю, гражданин судья, что мой сын прежде всего жертва отца, а потом уже Журавлева. Может, я своим архаичным умом неправильно рассудила, но я так думаю.
Иван Иванович Крымский (румяное, моложавое лицо, почтенная седина, отличный серый костюм). Отвечает спокойно, отчетливо, с достоинством.
Судья: Крымский Иван Иванович?
— Так точно.
— Работаете в Министерстве тяжелого машиностроения?
— Так точно.
— Крымская Александра Федоровна — ваша бывшая жена?
— Так точно.
— Расскажите, как случилось, что ваш сын попал на скамью подсудимых?
— Мое воспитание складывалось из советов сыну. Я был за то, чтобы сын не учился, а работал, так как труд — наилучший воспитатель в нашей советской стране. А вообще, что я могу знать об Олеге, когда я уже восемь лет с ними не живу. Я просил учителей проявить побольше внимания к моему сыну, но они этого не сделали.
— Вы платите алименты?
— Так точно.
— А помимо алиментов — помогали?
— Купил коньки, давал на кино.
— Вы считаете себя ответственным за сына?
— В известной степени — да.
— В какой же степени?
— В той, какую позволяет мне мое здоровье, мое время, мои средства.
— Что же вы собираетесь делать дальше?
— Я жду, что решат судебные органы советской власти, за которую я голосовал.
Милованова, работник детской комнаты при 9-м отделении милиции: Впервые с семьей Журавлева органы милиции познакомились в марте 54-го года. Мы вызвали отца; предупредили: вашему сыну грозит опасность, он не только грубит учителям, не только пьянствует, он связан с преступным миром, среди его приятелей есть такие, что осуждены за грабеж и хулиганство. Журавлев сказал: «Вы беспокоите меня зря. Я только что явился с курорта и занят серьезными государственными задачами. И Борис — не такой уж плохой мальчик. Ничего особенного в моем сыне нет. Вот у такого-то (я не хотела бы здесь называть эту фамилию) сын сидит, у такого-то туза! А мой сын еще не преступник».
Я спросила, откуда у мальчика деньги? Он ответил: «Дома счета деньгам нет». Он сказал это с гордостью. Явился отец Журавлев в милицию в генеральском мундире со всеми регалиями. Моим, говорит, сыном занимаются мать и няня, а я не особенно вникаю.
Ну, я оружия не сложила: обратилась в Главное управление милиции — как, мол, быть с мальчишкой, ведь если так пойдет дальше, он кончит скамьей подсудимых? Там посоветовали отправить Журавлева в исправительную колонию. Но отец отказался: неудобно в глазах начальства и в глазах подчиненных: у Журавлева сын в колонии — не звучит! Тогда я дала ему совет — вырвать Бориса из среды приятелей-хулиганов, отправить его из Москвы куда-нибудь в более сельскую местность. Но как понял Журавлев-отец этот совет? Он отправил сына к своему дяде в Калининскую область и не с матерью, а одного, в надежде, что здесь можно откупиться деньгами, которые он посылал дяде на содержание сына, тысячу рублей в месяц. Но Борис и в новой школе пил, играл в карты, не желал учиться. Директор спировской школы написал отцу, отец не ответил. Тогда Бориса отправили обратно в Москву. И опять: деньги без счета, отдельная комната, хотел — ночевал дома, не хотел — на даче. Накануне убийства он тоже не ночевал дома вместе со своим приятелем Олегом Крымским. На квартиру Журавлевых позвонили из школы: Бориса не было на занятиях. Но дома никто не обратил на это внимания: то ли еще бывало! Мать Олега позвонила матери Бориса. Та ответила: «А что особенного? Пошатаются и вернутся». Крымская попросила дать ей адрес дачи — она съездит, привезет мальчишек. Адреса ей не дали. А ведь преступление можно было предотвратить, если бы отец и мать Журавлева прислушались к просьбам Крымской и тревожному звонку из школы. Но они были спокойны: пошатается и вернется! И Борис вернулся — для того, чтобы, не заходя ни домой, ни в школу, явиться на вечер и убить человека.
Юра Сусайков, девятиклассник, сын генерал-полковника. Отец живет в Ташкенте.
Судья: Подсудимый сказал, что он убил человека из пистолета, взятого у вас. Так ли это?
— Да… Я нашел пистолет случайно, в шкафу у отца. Взял, чтобы познакомиться с устройством.
— На каком основании вы взяли оружие, вам не принадлежащее?
— Оснований, собственно, никаких не было.
— Вы, шестнадцатилетний юноша, жили в квартире вместе с сестрой. Кто же за вами наблюдал?
— Мама, уезжая к отцу в Ташкент, попросила понаблюдать за нами лифтершу.
— И что же, следила она?
— Да.
— Почему же она разрешала вам устраивать попойки?
— Не знаю.
— Почему ваш отец не взял вас с собою в Ташкент?
— Хотел, чтобы я кончил школу в Москве.
— А разве в ташкентских школах другая программа?
— Такая же.
— Или, может, у вашего отца-генерала нет квартиры в Ташкенте?
— Есть.
— А в Москву он часто приезжает?
— В отпуск и на сессию.
— Сколько комнат в вашей московской квартире?
— Пять. Не считая, конечно, кухни и ванной.
— А в Ташкенте у отца сколько комнат?
— Четыре.
— А дача?
— В Москве дача своя, в Ташкенте — государственная (отвечает холодно, лениво, небрежно).
В публике: Да, генеральское воспитание! И ефрейтор такого воспитания не даст!
— Вы давно научились пить водку?
— Недавно. И немного.
— Вы дружите с Журавлевым?
— Нет.
— А разве дают пистолет первому встречному?
— Нет.
— Бывал ваш отец у вас в школе?
— Был с год назад. После того, как Борис Журавлев угрожал Галине Иващенко.
— Чем он угрожал?
— Пистолетом. Но тот пистолет был, кажется, игрушечный.
— И после того, как Журавлев угрожал вашей подруге пистолетом, вы дали Журавлеву пистолет своего отца?
— Да.
Сусайкова Ирина Петровна, генеральша.
— С какого года ваш муж в Ташкенте?
— С пятидесятого, уже пять лет.
— А вы?
— В Москве.
— Все время?
— Нет. Либо здеся, либо тама.
— А дети?
— В Москве.
— А в Ташкенте большая квартира?
— Нет.
— Но достаточная для семьи?
— Но ведь его туда перевели временно.
— С пятидесятого года — временно?
— Его по состоянию здоровья должны бы перевести обратно. Обещаются.
— Как случилось, что ваш сын взял отцовский пистолет?
— Муж оставил оружие здеся второпях.
— Как вы наблюдали за воспитанием своего сына?
— Я с ним разговаривала.
— А еще?
— Все ему было предоставлено. Учеба и все.
— С кем он дружил?
— Приятели его непостоянные.
— Как учился ваш сын?
— Были двойки. Но вообще он мальчик неплохой.
Прокурор: Неплохой? А вот что сказано в школьной характеристике: «Бездельничает, пьет, учится плохо, равнодушен ко всему, кроме попоек» — видите, какова плата за московскую квартиру? А как же ваш муж может воспитывать тысячи солдат и офицеров, если он не смог воспитать единственного сына?
— Об этом не вам судить, об этом уж как-нибудь будет судить военный министр.
Прокурор: Аудитория считает, что лучше бы вашего мужа судил обыкновенный суд.
Журавлев Александр Федорович, генерал; член партии с 1930 года (толстый, — в три обхвата… Лицо как блин, глазки — свиные): В Москву я приехал из Ленинграда в 1951 году. Сын в Ленинграде учился удовлетворительно и в Москве поначалу удовлетворительно. А с восьмого класса стал учиться плохо. И год назад меня предупредили в девятом отделении милиции о случаях, когда он напугал девочку пугачом, и еще сказали, что он знается с уголовным элементом. Ну, тогда я послал его к своему дяде в деревню Спирово Калининской области. Но и в спировской школе его перевоспитать не сумели.
— Значит, вам было известно про связь сына с преступным миром?
— В девятом отделении милиции мне говорили, но достаточных фактов не привели.
— Известно ли вам, что ваш сын пил водку?
— Мне лично известно четыре случая.
— Какие же меры вы принимали?
— Я лично этим вопросом занимался. Я всякие меры принимал. Я его контролировал. И когда из спировской школы сообщили, что он и там хулиганит, моя жена лично сама туда поехала. Я и сам лично хотел туда съездить, но его как раз прислали сюда. Я считаю, что школа поторопилась, могли бы подождать с присылкой.
— Какие же меры приняла ваша жена?
— Она, конечно, сделала соответствующие выводы, так как он и там сильно напивался.
— Ну, а вы?
— Я как раз собрался туда поехать.
— Зачем тянули? Надо было сразу на поезд и туда!
— Я считаю, я сделал соответствующие выводы.
— Сказали вы работнику детской комнаты Миловановой, что деньги у вас бессчетны?
— Нет, я такого заявления не делал.
Милованова: Я спросила, как вы контролируете средства своего сына, а вы ответили: деньгам у вас счета нет.
Журавлев: Я такого заявления не делал. Заявляю это ответственно и партийно!
Судья: Что же вы до сих пор говорили тихо, вяло, а теперь вдруг так возмутились и заговорили с такой энергией? Отвечайте, как случилось, что ваш сын лишил жизни человека, которого родители воспитали по-хорошему, довели до пятого курса — отвечайте, как случилось это, отвечайте при всем народе!
Журавлев: Да, тут я лично допустил ошибку. Я за ним контроль осуществлял. Я ему говорил. И советовал. Я стремился. Но у меня не вышло…
Прокурор: А почему это вышло у рабочего-полировщика Кузьмина, который воспитал прекрасного, честного сына?
Журавлев: А почему я воспитал хорошую старшую дочь?
Прокурор: Вы хотите пятидесятипроцентной скидки?
Журавлев: Но я его воспитывал. Я с ним беседовал и запирал его на три дня в комнате.
Прокурор: Да, вы держали перед ним речи и подвергали его домашнему аресту. Вполне по НКПСовски…
Журавлев: Я награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, я отдавал все свои силы партии и народу.
Прокурор: Откуда у вас такие методы: отец товарища вашего сына, генерал Сусайков, поручает воспитание своего мальчика лифтерше, а вы, генерал Журавлев, — поручаете воспитание своего сына старому дяде — откуда такие методы?
— Нет, я сам лично принимал участие.
Прокурор: Понимаете ли вы, что вы тоже подсудимый? В полутьме отдельных квартир и казенных дач вы растили негодяев и убийц.
Журавлев молчит.
Суд приговорил Бориса Журавлева к десяти годам лишения свободы, потому что нельзя расстреливать человека, не достигшего восемнадцати лет. Он слушал приговор и улыбался.
Из публики:
— Знает, что освободят досрочно!
— Знает, что выкупят!
— Сукин сын!