Стихи в
своем роде образцовые. Зададимся поэтому вопросами, соответствующими их уровню:
каков их общепоэтический формат, в каком особом, типичном для автора, ключе
разработана их тема, чем мотивировано обращение к инфинитивному письму, и как в
художественном исполнении этих задач проявился несомненный талант Бориса
Рыжего.
Типовые мотивы. Это стихотворение о
поэзии, о том, чтобы поэму сочинить.
А именно, тот подтип метапоэтической рефлексии, когда автор заявляет о
неготовности творить – сочинять стихи на случай, прославлять монарха, родину,
идею, любимую. Каламбурное заглавие не случайно: уклонение от армии дает повод
для размышлений об уклонении от роли поэта – уклонении, которое так трагически
удалось и не удалось Рыжему в его самоубийстве.
Сценарий
(а стихи Рыжего всегда драматичны, часто это мини-новеллы с эффектным сюжетом
и пуантой) строится по схеме:
Поэт
заявляет о нежелании писать, как бы уходит в сторону, но тем самым творит
стихи, которые мы читаем, а там и
открыто возвращается на поэтическую стезю.
В
организации этого сценария использовано также противопоставление собственно
творчества, вдохновения – продаже рукописи, писательской профессии,
литературным институтам. Классическим прототипом тут является, конечно,
пушкинский «Разговор книгопродавца с поэтом»; в «Стихах уклониста» такой ход
применен несколько неожиданным образом, но он узнается.
Еще
один архетипический мотив – готовность заплатить любую цену за объект желаний,
таящая мощный обратный потенциал, что соответствует ироническому замыслу
Рыжего. Приведу народный и классический варианты этого мотива невыгорающей
экзистенциальной сделки:
Когда б имел
златые горы,/ И реки, полные вина,/ Все
отдал бы за ласки, взоры,/ Чтоб ты владела
мной одна/…./ А мне сказал, стыдясь измены:/ «Ступай обратно в дом отца./
Оставь, Мария, мои стены!» —/ И проводил меня с крыльца./ «За ласки, речи огневые/ Я награжу
тебя конем./ Уздечко, хлыстик золотые,/
Седельце шито жемчугом»;
Когда бы Плутус златом/ Мог смертных жизнь продлить,/
Рачительно б старался/ Я золото копить/ На то, чтоб откупиться/
Тогда, как смерть явится;/ Но жизни искупить/
Не можем мы казною./ На что вздыхать, тужить, / Сбирать добро,
хранить,/ Коль данну смерть Судьбою/ Ценой
не отвратить?/ Мне жребий вышел пить/ И в питии приятном/ В пирах с друзьями
жить,/ На ложе ароматном/ Венере послужить(Львов, «Ода XXIII. На богатство (из Анакреона)».[4]
Инфинитивное
письмо. Вторая – густо инфинитивная – иллюстрация
покупательного мотива выбрана мной не случайно. Дело в том, что к подобному
письму[5]
предрасполагает и проблема «писать или не писать». Общий смысловой заряд
инфинитивной поэзии это медитация об инобытии субъекта, транспорт или
метаморфоза в иное (лучшее, худшее, идеальное, хара’ктерное, типовое).
Инфинитивное письмо очень подходит для размышлений об альтернативных вариантах
жизни, недаром его классический англоязычный образец – «Tobeornottobe…».[6]
У
колыбели русского метапоэтического инфинитивного письма стоял Фет, давший
безоговорочно утвердительный ответ на вопрос «писать или не писать?»:
Одним толчком согнать
ладью живую/ С наглаженных отливами песков,/ Одной волной подняться в жизнь иную,/ Учуять
ветр с цветущих берегов,/ Тоскливый сон прервать
единым звуком,/ Упиться вдруг неведомым,
родным,/ Дать жизни вздох, дать сладость тайным мукам,/ Чужое вмиг
почувствовать своим,/ Шепнуть о том, пред чем язык немеет,/ Усилить бой бестрепетных сердец —/ Вот
чем певец лишь избранный владеет,/ Вот в чем его и признак и венец![7]
Борису
Рыжему эта техника не была чужда – у него более десятка стихотворений, либо
целиком инфинитивных, либо содержащих значительные инфинитивные фрагменты
(опирающиеся на русскую общепоэтическую и в особенности инфинитивную традицию,
в частности, на «Грешить бесстыдно, непробудно…» Блока). Приведу некоторые из
них, начиная с раннего прообраза «Стихов уклониста…»:
Поездку в Царское Село/ осуществить до боли просто:/ таксист везет за девяносто,/ в салоне
тихо и тепло./ «…Поедем в Царское Село?…»/ «… Куда там, господи прости,
—/ неисполнимое желанье./ Какое разочарованье/ нас с вами ждет в конце
пути…»/ Я деньги комкаю в горсти./ «.. Чужую жизнь не повторить,/ не удержать чужого
счастья…»/ А там, за окнами, ненастье,/ там продолжает дождик лить./ Не едем, надо выходить./ Купить дешевого вина./ Купить,
и выпить на скамейке,/ чтоб тени наши, три злодейки,/ шептались, мучились
без сна./ Купить, напиться допьяна./
Так разобидеться на всех,/ на жизнь
на смерть, на все такое,/ чтоб только небо золотоe,/ и
новый стих, и старый грех…/ Как боль звенит, как льется смех!/ И хорошо, что
никуда/ мы не поехали, как мило:/ где б мы ни пили – нам светила/ лишь
царскосельская звезда./ Где б мы ни жили, навсегда! («Царское
село», с посвящением Александру Леонтьеву, 1996; Рыжий 2003: 67-68);
Поехать в августе на юг/ на десять дней, трястись в плацкарте,/ играя всю дорогу
в карты/ с прелестной
парочкой подруг./ Проститься, выйти на перрон,/ качаясь, сговориться с первым/ о тихом домике фанерном/ под тенью шелестящих
крон./ Но позабыть вагонный мат,/
тоску и чай за тыщу двести,/ вдруг повстречавшись в том же месте,/ где
расставались жизнь назад./ А вечером в полупустой/ шашлычной с пустотой во
взоре/ глядеть в окно и видеть море,/ что бушевало в жизни той
(«Поехать в августе на юг…», 1997; Рыжий
2003: 152);
Мальчишкой в серой кепочке остаться,/ самим собой, короче говоря./
Меж правдою и вымыслом слоняться/ по
облетевшим листьям сентября./ Скамейку выбирая, по аллеям/
шататься, ту, которой навсегда/ мы
прошлое и будущее склеим./ Уйдем, вернемся именно сюда] («Мальчишкой в серой кепочке остаться …», 2000-2001; Рыжий 2003: 332).[8]
Тема
поэтического призвания и другие инварианты.
Вопрос: «Поэт я или не поэт, быть или не быть мне поэтом?» – постоянная тема
Рыжего. Ее развивают и варьируют общая установка на ироническое (а иногда и
отчаянное до цинизма) снижение всех ценностей, мотивы сомнения в своей
избранности, отказа от поэзии в пользу жизни (пьянства, драки),
желания/нежелания быть как все, и презрения к литературным тусовкам. В
«Дружеском послании А. Кирдянову» (1998) это презрение обнажается прямым
применением знаменитой верленовской формулы и уверенным, в державинских тонах,
заявлением о собственном величии.
Да, у меня губа не дура/ испить вина и вообще. Все
прочее – литература. Я вас любил, любовь… Еще:/ что б вы ни делали, красавцы,/
как вам б страдать ни довелось, рожденны после нас мерзавцы/ на вас меня
посмотрят сквозь.( Рыжий 2003:
254).
Еще
одно стихотворение об отталкивании от институтов литературы – «В одной гостиничке
столичной…» (1996):
В одной гостиничке столичной,/ завесив шторами
окно,/ я сам с собою, как обычно,/ глотал дешевое вино./ …Всезнайки со всего
Союза,/ которым по хую печаль/ и наша греческая муза,/ приехали на фестиваль./
Тот фестиваль стихов и пенья/ и разных безобразных пьес/ был приурочен к дню
рожденья/ поэта Пушкина А. С./ Но поэтесс, быть может, лица/ и, может быть,
фигуры их/ меня заставили закрыться/ в шикарных номерах моих…/ И было мне
темно и грустно,/ мне было скучно и светло, —/ стихи и вообще искусство,/ я
ненавидел всем назло./ Ко мне порою заходимли,/ но каждый был вполне кретин./
Что делать, Пушкина убили,/ прелестниц нету, пью один (Рыжий 2003: 71-72).
Так что
в «Стихах уклониста…» Рыжий не чисто формально и поверхностно-каламбурно, в
связи с уклонением от военной службы, задается игровым этюдом на тему об отказе
от поэзии,а разрабатывает кровно
близкую ему проблему – быть или не быть поэтом, вступать или нет в литературу.
Другие
инварианты Рыжего, развиваемые в стихотворении, это пьянство, деньги, природа
(облака), приятели, любовь к маскам и розыгрышам, жанр послания друзьям-поэтам,
поездка в Питер, поэзия, Музы. Нет в нем, пожалуй, только смерти, хотя у Рыжего
это самая частая тема, предстающая во множестве обличий. Некоторый
потусторонний отблеск на текст бросает его повышенная виртуальность:
стихотворение позитивно, но исключительно в модусе фантазии.
Оригинальный
ход состоит в том, как именно денежный мотив и уклонение от поэзии совмещаются
с продажей поэтических ценностей и покупкой желанного. В целом, с учетом
установки на ключевой композиционный поворот, складывается следующее
художественное решение:
«Я»
мечтает – чисто виртуально, в модусе инфинитивного инобытия – уклониться от
роли поэта, откупиться от поэзии за счет поэтического же капитала, мутировать в
обыденную жизнь, пьянство с дружками, но превращает все это в поэзию и чудесным
образом возвращается к ней.
Сюжет. Для инфинитивных стихов
характерны виртуальные метаморфозы и пространственные перемещения «в иное», иногда
с маршрутом туда и обратно, иногда с перечислением нескольких параллельных или
последовательных ходов. Приведу два примера с метаморфозами.[9]
Некогда в стране Фригийской/ Дочь Танталова была/ В горный камень превращенна./ Птицей
Пандиона дочь/ В виде ласточки летала./
Я же в зеркало твое/ Пожелал бы превратиться,/ Чтобы взор твой на
меня/ Беспрестанно обращался;/ Иль
одеждой быть твоей,/ Чтобы ты меня касалась,/ Или, в воду претворясь,/ Омывать прекрасно тело;/ Иль во благовонну мазь,/ Красоты твои умастить;/ Иль повязкой на груди,/ Иль на
шее жемчугами,/ Иль твоими б я желал/ Быть сандалами, о дева! / Чтоб хоть нежною своей/ Жала ты меня ногою (Н.
Львов, «Ода ХХ к девушке своей (Из Анакреона)», 1794);
На сосне хлопочет дятел,/ У сорок дрожат хвосты…/ Толстый снег законопатил/ Все овражки, все кусты./ Чертов ветер с хриплым
писком,/ Взбив до неба дымный прах,/ Мутно-белым василиском/ Бьется в бешеных снегах./ Смерть и холод! Хорошо бы/ С
диким визгом взвиться ввысь/ И упасть стремглав в сугробы,/ Как подстреленная рысь…/ И выглядывать оттуда,/ Превращаясь в снежный ком,/ С
безразличием верблюда,/ Занесенного
песком./ А потом — весной лиловой —/ Вдруг растаять… закружить…/ И случайную корову/ Беззаботно напоить(Саша Черный, «Нирвана», 1910-1911).
Особенность
«Стихов уклониста…» в том, что виртуальность метаморфоз несколько раз
возводится во все более высокую степень, образуя как бы виртуальность внутри
виртуальности внутри виртуальности… Действительно, первый, головокружительно
быстрый, виртуальный шаг состоит в очень условной (когда бы) метаморфозе – обмене поэтической метафорики (еще один
условный элемент) на деньги, причем в единый наглядный образ, призванный
воплотить темы продажи рукописи и отказа от поэзии, спрессовываются: пейзажный
набросок (закат, небеса, березы),
серия поэтических клише (рубин, бирюза,
золото), их буквализация, овеществление и обналичивание. Готовым предметом
для этого служит «низкий», но вполне литературный, образ ломбарда; ему и отводится та роль трансформатора поэтической
энергии, которая в более традиционном инфинитивном письме исполняется фетовской
ладьей, пастернаковской пролеткой, кораблями, автомобилями и
ракетами, уносящими в иное, с возвратом назад или без. При этом, иронически
сдаваемые в ломбард поэтические клише, якобы годные лишь для обмена на деньги,
по ходу дела освежаются, натираются до блеска и ревальвируются, свидетельствуя
о неистребимости поэзии. [10]
На
воображаемую вырученную сумму предполагается откупиться от призыва, на остаток
– забуреть[11]
(еще одна метаморфоза) и предаться удовольствиям (расслабиться), затем еще и переместиться в более престижный
Петербург (Рыжий жил в Екатеринбурге), а там предаться загулу с дружками. Но
тем временем назревает центростремительный поворот, не менее виртуальный, чем
предыдущие центробежные. Внутри загула, так сказать, в психологическом климате
и преувеличенно волевой риторике дружеской пьянки, герой решает завязать (это
дано «мужской» стилистикой выражений взять
себя в кулак и резко бросив пить),
причем такой переход от пьянства к сочинению стихов – готовый мотив из
репертуара Рыжего, для которого мучителен выбор между поэзией и пьянством, к
тому же по-дионисийски питающим творчество. А далее (то ли внутри запоя, то ли
по предположительном выходе из него) каким-то фантастическим образом –
непонятно, на какие шиши? – имеется в виду выкупить обратно заложенные в
ломбард метафоры, чтобы вернуться в литературу и сочинить поэму, – еще одна
виртуальная акция, ибо поэм Рыжий не писал, считая их сочинение заманчивым, но
почти невозможным:
Я скажу тебе, что хотел/, но сперва накачу сто
грамм/…/ Маяковский – вот это да,/ с оговорками – Пастернак,/ остальное
белиберда./ По сей день разумею так./ Отыграла музыка вся./ Замолчали ребята
все. Сочинить поэму нельзя – /
неприлично и вообще./ …/ Ну, а ежели не прошло?/ Ну, а вдруг начнется
опять?… («Я скажу тебе, что хотел…», 1998).[12]
Итак,
элементарный сюжетный план:
Написать
стихи о богатстве (золоте)
поэтического восприятия мира, продемонстрировав, так сказать, чем певец лишь истинный владеет… в чем его и
признак и венец.
Он
может быть осложнен отказным ходом –
Уклоняться
от творчества, но все же вернуться к нему.
Дальнейшая
разработка даст такой сюжет:
Растянуть
(в коротком стихотворении из двух четверостиший) отказное движение на несколько
все более условных витков, неожиданно, но и убедительно, хотя тоже условно,
приводящих назад в поэзию.
Структура
это для инфинитивной поэзии закономерная, но вроде бы ранее никем не
опробованная.[*] Одной из ее
опорных мотивировок является типичная для инфинитивного письма установка на
подсчитывание и исчерпание некого запаса, состоящая в том, что формально как бы
отбивается счет однородных инфинитивов, а по содержанию описывается виртуальный
жизненный/суточный цикл типового субъекта, в его неизбежной конечности (от
рождения/пробуждения до смерти/засыпания) и измеримости. Такое обмеривание
жизни обнажено в блоковском «Грешить бесстыдно непробудно…»:
Счет
потерять ночам
и дням/…/ Три раза преклониться долу,/ Семь — осенить себя крестом./ Кладя в тарелку грошик медный,/ Три, да еще
семь раз подряд/ Поцеловать столетний,
бедный/ И зацелованный оклад./ А воротясь домой, обмерить/ На тот же грош кого-нибудь/…
/ Пить чай, отщелкивая счет,/ Потом переслюнить купоны/…/ Да, и такой, моя
Россия, Ты всех краев дороже мне.[13]
Серия
маловероятных коммерческих операций Рыжего хорошо мотивирована и в
архетипическом плане. Она напоминает еврейские истории о так называемых люфтменшах, «людях воздуха»,
комбинаторах, придумывающих одну за другой все менее реальные сделки (ср.
повесть Шолом-Алейхема «Менахем Мендл»). Борис Рыжий, еврей на одну четверть,
любил демонстративно театрализовать эту сторону своей личности. Он вообще был
мастером розыгрышей и манипуляций собственным имиджем и окружающими людьми. А в
поэтическом общении с друзьями-поэтами, в частности, с Александром Леонтьевым и
Олегом Дозморовым, Рыжий любил перевоплощаться в поэта-гусара девятнадцатого
века,[14]
работая, так сказать, в маске. По свидетельству Олега Дозморова, «Стихи
уклониста…» отвечают на его стихотворение 1997 года, из которого и взят
эпиграф, ср.:
Были б
деньги, уехал бы в Питер,/ завернул по дороге в
Москву./ Странствий северо-западный ветер/ вытер в парке осеннем листву.[15]
Симметрии,
обращения.Наряду
с метаморфным сюжетом, тему творческого превращения всего (в том числе, низких
реалий жизни и даже самого отказа от творчества) в поэзию, несет общая
установка текста на орнаментальную симметричность структур. Все, что
вовлекается в построение, принимает вид парных, тройных или множественных
вариаций, контрастов, обращенных фигур, как бы наглядно демонстрируя
превращение любых реалий – пейзажа, ломбарда, пьяного загула – в золото
искусства.[16]
Зеркально-трансформативен,
собственно, и весь сюжет о закладывании, а затем выкупании метафор/пейзажа.
Инфинитивная
структура. Общая симметричность инфинитивного костяка двух строф
соответствует сюжетной (заложить,
подкупить – выкупить), причем выкупить – действие обратное к заложить, подобное подкупить и образующее пик виртуальности. Инфинитивный синтаксис
вполне традиционен, но обычное нарастание его сложности[17]
и обобщенной «чистой» модальности[18]
сопровождается неполной проясненностью связей между опорными инфинитивами, как
бы вторя неосновательности возводимых воздушных замков.
Зачин когда бы настраивает на ожидание
последующего тогда (бы) – явного (ср. Когда волнуется желтеющая нива… – Тогда смиряется души моей тревога…)или подразумеваемого (Когда б имел златые горы… – Все отдал бы за ласки, взоры..). Но тире
в середине катрена эллиптично, означая то ли (а) целенаправленное завершение: *тогда/чтобы на эти деньги подкупить…,
то ли (б) мечтательное продолжение начального списка: *когда бы заложить, подкупить, забуреть… Неопределенна и
синтаксическая связь со II строфой: происходит уже совершенно бессоюзное
нанизывание очередных инфинитивов, начавшееся в конце I: забуреть – расслабиться – податься – взять в
кулак – выкупить… Как и в I строфе, во II
неясно, докуда простирается действие союза (на этот раз где) – до конца строфы, до конца 3-й строки или только до слова кулак. Казалось бы, выкупание берез
должно происходить в исходном ломбарде, то есть дома, но с другой стороны, где
же и дружить с музами, как не в Петербурге.
Вся эта
структурно-смысловая смазанность служит передаче общей атмосферы виртуального,
в частности, алкогольного, отрешения от прозаической логики жизни.
Ритм. Стихи
написаны традиционным 6-ст. ямбом с чередованием мужских и женских рифм и
соблюдением цезуры после 3-й стопы. [19]
Оригинальный ход состоит в том, что первые шесть цезур – мужские, а две
последние – дактилические. Перелом, приходящийся на драматическое березы выкупить,очень резок, он сразу запоминается, ибо накладывается на целый
букет параллельных эффектов.
Именно
здесь совершается сюжетный поворот от разрушительной растраты себя, денег,
поэзии и природы к конструктивному поведению, что подчеркнуто позиционной и
иной симметрией контрастирующих глаголов заложить/выкупить.
Этому вторит обращение порядка слов: впервые в стихотворении дополнение (березы) ставится перед инфинитивом,
причем оно соответствует последнему члену аналогичного начального перечисления
(золотом берез), и зеркальность
получившейся симметрии акцентирована тем, что остальные члены перечисления (с закатом, с облаками) идут после
инфинитива и в прежнем порядке.[20]
Контрастом ко всей предыдущей серии инфинитивов является и сама форма выкупить, – одна из всего двух в тексте,
где ударение не на последнем слоге (вторая это раслабиться), и единственная с ударением на приставке.[21]
Таков
мощный аккорд сдвигов в разных планах, аккомпанирующий кульминационному
повороту событий.[22]
Лексика. В коротком стихотворении представлены практически все
стилистические регистры русского словаря: лексика поэтическая (музы, рубин заката, когда бы),
нейтральная (сочинить, березы, Петербург,
бросить, пить, военкомат), сниженная по смыслу (подкупить, ломбард, заложить, выкупить), сниженно-деловая,
разговорная разной социальной окраски (порядком,
податься, в два счета, резко, расслабиться, взять себя в кулак),
просторечная и жаргонная (забуреть,
кенты, свиней), областная (с
вместо из [военкомата]). Эти слои то перемешиваются друг с другом, то образуют
отдельные участки, в целом прочерчивая траекторию от высокой лексики к низкой и
обратно к высокой, вторящую общей композиции: поэзия – бросить поэзию –
вернуться в поэзию. Так словарный репертуар тоже поставлен на службу теме
взаимного перетекания, взаимных метаморфоз поэзии и жизни.
Рифма. Рифмовкав стихотворении предельно
традиционная, точная, перекрестная. Все женские рифмы – на А, чем создается единый гласный стержень стихотворения; мужские же
меняются: темное, заднее, низкое О в
I строфе, острое верхнее И в
финальных, инфинитивных рифмах. Есть и внутренняя рифмовка: в I-ой строфе
полустишия, образуемые мужской цезурой, более или менее точно рифмуются друг с
другом, причем тоже перекрестно (заложить
– небес – подкупить – забуреть). [23]
Особый
рисунок прочерчен продвижением инфинитивов в финальную позицию, где они,
наконец, попадают под рифму. Эта заключительная рифма (пить/сочинить) подготовлена внутренней рифмовкой полустиший (заложить/подкупить) и вообще положением
инфинитивов в предцезурной позиции (забуреть,
выкупить), а также постепенным общим смещением инфинитивов вправо, от начал
предложений к концам, в частности, из позиций перед дополнениями, к более
конечным. В целом стихотворение как бы на наших
глазах мутирует, трансформируясь из того типа, где инфинитивы находятся в
началах строк, в тот, где они находятся в их концах (оба типа распространены в
инфинитивном письме). [24]
Фонетика. В этом плане примечательны как
повторы, так и выделяющиеся на их фоне уникальные звуковые пики. Из метаморфно
варьируемых повторных комплексов наиболее яркие это БРЗ: бирюза – берез – рубин
заката – забуреть – резко бросив – березы; и ЗЛ: заложить – золото – загуляв; СВНЕ: свиней — с
воен(комата). Вообще же, перекличками в стихотворении охвачено почти все.
Но есть
и звуковые фрагменты, которые, напротив, подчеркнуто уникальны, причем они
сосредоточены в финале стихотворения. Это, например, единственное ВЫ- (и единственное ударное Ы) в кульминационном выкупить и вершинное слово поэма (с единственным в тексте зиянием
гласных[25]
и единственным Э), фонетической и
графической выделенностью которого акцентирована его программная для
стихотворения метапоэтическая семантика. Особым фонетическим пиком является
оркестровка ключевого слова музами на
М, поддержанная в смежном слове поэму (три М на шесть слогов).[26]
Наконец, финальное сочинить содержит,
помимо двух И в одном слове
(единственный раз на весь текст), уникальное Ч[27] по
соседству с еще одним сочетанием шипящего (Ж)
с ударным И (в сдружиться). А поскольку кроме этого места Ж есть только в начальном заложить
(и тоже перед ударным И), то
происходит эффектное замыкание фонетической рамки.
Таковы некоторые аспекты стихотворного мастерства,
примененного в «Стихах уклониста» Бориса Рыжего, поэтический слух которого
Александр Кушнер недаром назвал
абсолютным.[28]
Примечания
[1] Без причины не терзаем/ почву белого
листа,/ Бродскому не подражаем —/ это важная черта («Долго-долго за нос водит…», 1996; Рыжий 2003: 74). Памяти Бродского Рыжий
посвятил несколько стихотворений.
[2] При жизни вышел лишь один сборник его стихов (Рыжий 2000), но стихи его публиковались
в журналах, прежде всего, в «Знамени»; в конце 1999 года он был удостоен премии
«Антибукер».
[3] Посмертно Рыжему была присуждена петербургская
премия «Северная Пальмира» (2001) и продолжали выходить все более полные
издания: Рыжий 2001, 2003, 2004 (с
пространной био-аналитической статьей Казарин
2004); см. также статью Верхейл 2005).
[4] Кстати, то же анакреонтическое стихотворение
известно и в державинском переводе («Богатство»), причем зачин Когда бы… налицо у обоих, ср. у
Державина: Когда бы было нам богатством/
Возможно кратку жизнь продлить…).
Но львовский текст красноречивее в «покупательном» и ряде других
отношений, существенных для Рыжего; в частности, он инфинитивнее.
[5] Об инфинитивном письме, то есть, таком, как в
«Устроиться на автобазу» Гандлевского, «Родиться бы сто лет назад» Бродского,
«Грешить бесстыдно, непробудно» Блока, «Февраль. Достать чернил и плакать» Пастернака,
«Одним толчком согнать ладью живую» Фета и сотнях подобных стихотворений,
написанных за три века русской силлаботоники, см. Золотова 1988, Ковтунова
1986, Панченко 1993, а также мои работы (см. Литературу).
[6] О русских инфинитивных вариациях на тему «Быть
или не быть?» см. Жолковский 2000.
[7] О генезисе этого стихотворения и его французском
источнике см. Жолковский 2005в.
[8] Ср.
еще:
Эмалированное судно,/ окошко, тумбочка, кровать, –
/ жить тяжело и неуютно,/ зато уютно
умирать/…/ И я пытаюсь приподняться,/ хочу в глаза ей поглядеть./ Взглянуть в глаза и – разрыдаться/
и никогда не умереть
(«Эмалированное судно…», 1997; Рыжий
2003: 167);
От скуки-суки, не со страху/ подняться разом над собой/ и, до пупа рванув рубаху,/ пнуть дверь ногой./ Валяй, веди во
чисто поле,/ но там не сразу укокошь,/ чтоб въехал, мучаясь от боли,/ что
смерть не ложь./ От страха чтобы задыхаться,/
вполне от ужаса дрожать,/ и –
никого, с кем попрощаться,/ кого обнять./ И умолять тебя о смерти,/ и не кичиться,
что герой./ Да обернется милосердьем/ твой залп второй («От
скуки-суки, не со страху…», 1998; Рыжий
2003: 194);
Это осень и слякоть. И хочется плакать,/ но уже без желания в теплую
мякоть/ одеяла уткнуться, без стукнуться лбом./ А идти и идти никуда ниоткуда,/ ожидая то смеха, то гнева, то чуда./ Ну, а
как? Ты не мальчик! Да я не о том —/ спит штабной подполковник на новой
шинели./ Прихватить, что ли, туфли
его в самом деле?/ и пойти по дороге
своей темно-синей/ под звездами серебряными, по России,/ документ о прописке
сжимая в горсти («Сколько можно, старик, умиляться острожной… »,
1998; Рыжий 2003: 237-8);
С трудом закончив вуз технический,/ В НИИ
каком-нибудь служить./ Мелькать в
печати перьодической,/ Но никому не
говорить./ Зимою, вечерами мглистыми/ Пить
анальгин, шипя «говно»./ Но исхудав, перед дантистами/ Нарисоваться всё равно./ А по весне, когда акации/ Гурьбою станут расцветать,/
От аллергической реакции/ Чихать,
сморкаться, и чихать./ В подъезде, как инстинкт советует,/ Пнуть кошку в ожиревший зад./ Смолчав и
сплюнув где не следует,/ Заматериться
невпопад./ И только раз – случайно, походя —/ Открыто поглядев вперед,/ Услышать, как в груди шарахнулась/
Душа, которая умрёт («С трудом закончив вуз технический…», 1998; Рыжий 2003: 239);
Сесть на корточки возле двери в коридоре/ и башку обхватить:/ выход или не выход уехать на море,/ на работу забить («Сесть на корточки возле двери в
коридоре…», 2000; Рыжий 2003: 340);
Вдруг
проснувшись в двенадцать утра/ на скамейке, дрожа с перепою,/ и летят по реке
катера,/ и летят облака над рекою —/ на холодный гранит опершись,/ поглядеть на себя беспристрастно;/ всё
проходит, особенно жизнь,/ что особенно нынче прекрасна («Знамя» 2003, 1).
[9] Подробнее см. Жолковский
2003а, 2004.
[10] Возможный источник вызывающе
вольной утилизации пейзажного и поэтического материала – тоже метапоэтическая
«Кофта фата» Маяковского (1914), открывающаяся
строчками: Я сошью себе черные штаны/ из бархата голоса моего/. Желтую кофту из трех аршин заката./ По Невскому
мира, по лощеным полосам его,/ профланирую шагом Дон-Жуана и фата.
Перекличка тем более вероятна, что результатом этой утилизации и у Маяковского
становится «шикарное времяпровождение в Петербурге» (Ср. Податься в Петербург, где загуляв… и По Невскому мира… профланирую…).
[11] «ЗАБУРЕТЬ… 1. Угол., мол. Неодобр. Зазнаться, загордиться… 2. Мол. Разбогатеть, преуспеть в бизнесе…
3. Угол. Умереть» (Мокиенко и Никитина 2000: 190).
[12]
Настороженное отношение к официозному жанру поэмы роднило Рыжего с Александром
Кушнером, в одном стихотворении которого есть строчка Зачем поэмы сочинять? («Отказ от поэмы»; 1974), а в другом читает стихи Пастернак, после чего только Лермонтов: «Чур, —
говорит,— без поэм! Без поэм и вступления в Леф!”(«Мне приснилось, что все мы сидим за столом…»; 1995). Это излюбленная мысль
Кушнера (см. также статью Кушнер 1985),
обсуждавшаяся и в его разговорах с Рыжим (электронное письмо Кушнера ко мне от
18.02.2005).
[13] Об этом см. подробнее в Жолковский 2002. К «Грешить бесстыдно, непробудно…» Блока,
восходит, вероятно, через «Устроиться на автобазу…» Гандлевского и «Родиться бы
сто лет назад…» Бродского, стихотворение Рыжего «С трудом окончив вуз
технический…», приведенное в прим. 8 (см. Жолковский
2004).
[14] Ср., например, послание «Другу-стихотворцу»
(1997), обращенное к Александру Леонтьеву (Рыжий
2003: 99).
[15] Любезно сообщено самим Олегом Дозморовым в
электронной переписке.
[16] Так,
2-я строка (Всю бирюзу небес, все золото
берез) симметрично делится пополам не только цезурой, но и множественным
параллелизмом грамматических и фонетических конструкций. На это накладывается
броский контраст: внешне сходные бирюзу
и берез структурно противопоставлены:
бирюза — метафора (как золото), берез — реалия (как небес);
контрастна также огласовка полустиший: упор на У в первой половине (всю
бирюзу) сменяется двойным О (золото берез) во второй. На симметричные
пары делится цезурой и рифмующаяся со 2-й строка 4-я (Порядком забуреть, расслабиться всерьез), но теперь это сделано на
материале не номинативной конструкции (дополнения с зависимым), а глагольной
(сказуемое плюс наречие); симметрия же использована не продольная (abab), а
зеркальная, зияние (аbba).
[17]В I строфе 4 инфинитива: первый
господствует на пространстве двух строк, это широкое спокойное начало; под
второй и его зависимые отведена уже только одна строка, а под третий и
четвертый — по пол-строки, так что ритм постепенно учащается; но членения
правильные, порядок слов прямой, без инверсий, перебивок и анжамбманов.[17]
Во II строфе
вдобавок к придаточному предложению (с где,
симметричным начальному когда),
появляются два деепричастных оборота (загуляв…; бросив..) и двухступенчатая
глагольность (бросив пить),
увеличивается число глагольных форм (теперь их 8), в том числе инфинитивов
(теперь их 6), усложняется порядок слов и несовпадение синтаксических членений
со строкоразделами.
[18] Как это часто бывает в инфинитивном письме, более
или менее конкретный, в данном случае условный, модус начала (когда бы), постепенно растворяется в
обобщенной квази-абсолютной модальности продолжения: начальное бы все больше забывается и аннулируется.
[19] В этом размере почти всегда соблюдается цезура
после 3-й стопы, но она может быть мужской (М) или дактилической (Д), иногда
неоднозначной (М/Д) и очень редко вообще отсутствовать (БЦ); чаще всего,
особенно в ХХ веке, в стихотворении применяется либо первый тип, членящий
строку на симметричные половины, либо второй, объединяющий ее или разбивающий
на три части (см. Гаспаров 1974:
115-121). Когда же они сочетаются, переход от одного к другому может играть
роль эмфазы, ритмического курсива.
У Рыжего
есть около десятка стихотворений в 6-ст. ямбе, в том числе: «Робинзон» (1996;
18М, 4Д); «…Хотелось музыки, а не литературы…» (1996; 1Д, 2 М/Д, 4Д, 1БЦ: хотелось живописи, а не стиховой, причем
цезура тематизирована и прямо названа
в следующей строке: стопы ямбической,
пеона и цезуры); «Отрывок большого стихотворения» (1996; 17М, 1Д — в
заключительной строке: где блата топкие и
воды Ахерона); «Вот дворик крохотный, в провинции печальной…» (1997; 13Д,
3М/Д); «Другу-стихотворцу» (24М, 4Д — в последних 5 строках); «Офицеру
лейб-гвардии… г-ну Дозморову….» (1997; все 28М); «Жизнь — суть поэзия, а
смерть — сплошная проза…» (1998; 3Д, 3М, цезура
тематизирована); «Путешествие» (1998; 27М, 1Д — в цитатной строке в
середине текста: Там были девочки:
Маруся, Роза, Рая). Как видно из этого (далеко не полного) свода, Рыжий
редко разделяет два основных типа цезур, чаще смешивает их в одном
стихотворении, иногда с явной установкой на тематизирующий контраст.
[20] Что касается выкупания не метафор, а самих берез и закатов, то это, по-видимому, еще одно проявление того духа пьяной
мужской решимости, в котором выдержан весь сюжетный поворот и которым
дополнительно мотивируется непринужденность рассматриваемого отрыва берез от заката и облаков.
Стоит заметить, что переход к дактилической цезуре
сочетается в этой строке с ударением на I стопе (на берЁзы), благодаря чему в целом скорее сохраняется, нежели
нарушается, двучленная симметрия строки, то есть выдерживается «архаизирующая»
(а не «традиционно-модернистская», с установкой на трехчленность) трактовка
6-ст. ямба (ср. Гаспаров 1974:
119-121).
[21] Приставка вы-
практически единственная в русском языке, перетягивающая в инфинитиве ударение
на себя.
[22] Этот
радикальный поворот хорошо подготовлен в предыдущей, 5-й, строке, где по
содержанию он совершается на волевом уровне, а просодически имеют место все
шесть метрических и одно лишнее внеметрическое ударение (на вдруг), чем подчеркивается энергичное взятие себя в кулак и
резкость отказа от пьянства. На резкость работает и аллитерация предударных р (в резко
бросив) и грубоватая просторечность самого слова резко.
Дактилическая цезура в последней строке уже менее
неожиданна, во-первых, потому что она не первая в стихотворении, а во-вторых,
благодаря нейтральному порядку «глагол – дополнение» (сдружиться с музами).Последняя
синтагма, поэму сочинить, где
дополнение предшествует инфинитиву, тоже вполне уравновешенна, поскольку
во-первых, это не предцезурная конструкция, а во-вторых, поэма здесь не определенная (в отличие от берез, которые упоминались ранее), не конкретная, а
размыто-обобщенная — имеет место как бы сложный глагол поэму-сочинить.
[23] Во II
строфе, по ходу усложнения структуры, положение с цезурой меняется и четкой
звуковой переклички полустиший нет.
[24] В I строфе заложить
и подкупить стоят перед
дополнениями, забуреть и расслабиться – не имеют дополнений, подкупить и забуреть расположены в исходах полустиший. Во II строфе податься и взять стоят в начале строк, а в бросив
пить инфинитив поставлен в конец синтагмы и строки, но он пока что не того
ранга, что вся серия (он не однороден с остальными, подчинен деепричастию). В
поворотном березы выкупить инфинитив
стоит уже в исходе полустишия и после дополнения. Сдружиться с музами – шаг назад, и лишь в поэму сочинить инфинитив расположен после дополнения, в конце
строки и притом он в правильном синтаксическом ранге; фонетически финальное —ить лежит на хорошо подготовленном
пересечении пить, сдружиться и предыдущего и в сочинить.
[25] В этом отношении к нему приближается только слово
военкомата, но там зияние нарушено
йотированием: [войэн].
[26] В I
строфе М появляется разрозненно,
всего 3 раза, а во II оно начинает аккумулироваться в предпоследней строке (с закатом, с облаками), готовя тройной
всплеск в финале.
[27] В словосочетании в два счета шипящий не Ч,
а Щ.
[28]на вечере его памяти в Москве в октябре 2004 г.
Литература
Верхейл, Кейс 2005. Любовь
остается. Вступительное слово к русско-голландскому сборнику Бориса Рыжего
«Облака над городом Е»// Знамя 2005, 1: 157-166.
Гаспаров, М.
Л. 1974. Современный русский
стих. Метрика и ритмика. М.: Наука, 1974.
Жолковский, А.
К. 2000. Бродский
и инфинитивное письмо. Материалы к теме// Новое литературное обозрение, 45. С.
187—198.
Жолковский, А. К. 2002. К проблеме инфинитивной поэзии (Об
интертекстуальном фоне "Устроиться на автобазу…" С. Гандлевского)
// Известия РАН. Серия литературы и языка, 61 (1). С. 34—42.
Жолковский, А. К. 2003а. Инфинитивное письмо: тропы и сюжеты// Эткиндовские
чтения. Сб. статей по материалам Чтений памяти Е. Г. Эткинда (27-29 июня 2000).
Ред. П. Л. Вахтина, А. А. Долинин, Б.
А. Кац и др.СПб.: Изд-во
Европейского Ун-та в Санкт-Петербурге. С. 250 – 271.
Жолковский, А. К. 2003б. У истоков пастернаковской
поэзии: О стихотворении «Раскованный голос»// Известия РАН. Серия литературы и
языка, 62 (4), 2003: 10-22.
Жолковский, А. К. 2003в. Об
инфинитивном письме Шершеневича// Русский язык в научном
освещении 6 (2), 2003: 100—117; а также в кн. Русский имажинизм. История,
теория, практика/ Сост. В. А. Дроздков и др. М.: Линор, 2003. С. 291—305.
Жолковский, А. К. 2003г. Об
одном казусе инфинитивного письма (Шершеневич — Пастернак — Кушнер)//
Philologica,
2001/02, т. 7, 17/18: 261—270.
Жолковский, А. К. 2004. Инфинитивное
письмо и анализ текста: "Леиклос" Бродского. В.: Поэтика
исканий или поиск поэтики. Материалы международной конференции-фестиваля
"Поэтический язык рубежа ХХ—ХХI веков и современные
литературные стратегии"/ Ред.-сост. Н. А. Фатеева. М.,
Азбуковник, 2004. C. 132—150.
Жолковский, А. К. 2005а. Cчастье и
права sub specie infinitivi
(Пушкин ["Из Пиндемонти"]// А. К. Жолковский.
Избранные статьи о русской поэзии. Инварианты, структуры, стратегии,
интертексты. М.: РГГУ, 2005. С. 432-443.
Жолковский, А. К. 2005б. Мотать
— таить (Об одном переводном тексте Ходасевича)// А.
К. Жолковский. Избранные статьи о русской поэзии. Инварианты, структуры,
стратегии, интертексты. М.: РГГУ, 2005. С. 280-291.
Жолковский, А. К. 2005в. Русское инфинитивное письмо на rendez-vous:
Фет/Мюссе// Delalittératurerusse: mélangesofferts
à MichelAucouturier. Ed. CatherineDepretto. Paris : Institutd’étudesslaves, 2005.
P.
34-49.
Золотова, Г.
А. 1998. О композиции текста
// Г. А. Золотова, Н. К. Онипенко, М.
Ю. Сидорова. Коммуникативная грамматика русского языка. М., 1998. С. 440—469.
Казарин, Ю. 2004. Поэт
Борис Рыжий: постижение ужаса красоты./
Рыжий 2004: 521-814.
Ковтунова, И.И. 1986. Поэтический синтаксис. М., 1986. С. 159—160.
Кушнер,
Александр. 1985. Душа
искусства// Александр Кушнер. Аполлон в снегу. Заметки на полях. Л.: Советский
писатель, 1991. С. 201-210.
Мокиенко, В. М. и Т. Г. Никитина 2000. Большой
словарь русского жаргона. СПб: Норинт, 2000.
Панченко, О.Н. 1993.
Номинативные и инфинитивные ряды в строе стихотворения// Очерки истории русской
поэзии ХХ века. Грамматические категории. Синтаксис текста/ Ред. Е.В.
Красильникова.М., 1993. С. 81—100.
Рыжий, Борис. 2000.
И все такое… Стихотворения/ Сост. Г. Ф. Комаров. СПб:Пушкинский
фонд, 2000.
Рыжий, Борис. 2001. На
холодном ветру. Стихотворения/ Сост. Г. Ф. Комаров. СПб: Пушкинский фонд, 2001.
Рыжий, Борис. 2003. Стихи.
1993-2001/ Сост. Г. Ф. Комаров. СПб. Пушкинский фонд. 2003.
Рыжий, Борис. 2004. Оправдание
жизни. Екатеринбург: У-Фактория, 2004.
Следующий материал
В скрещении лучей
Томас Манн, один из классиков прозы ХХ века, гроссмейстер высокой повествовательной игры, покинувший сей мир полвека назад, сегодня не только сохраняет академический престиж, но и продолжает привлекать к себе заинтересованное...