Опубликовано в журнале Звезда, номер 5, 2004
* * * Есть слова... Анненский Есть слова - их звучанье претит, Почему - иногда непонятно. Слово будничное "аппетит" Отчего-то стихам неприятно. Или слово "беседа" - что в нем Нехорошего? Необъяснимо, Почему поверчу - и потом Прохожу неприязненно мимо. Домоседка - не кажется вам? - Так сидит и скучает, лениво Блюдце с чаем подносит к губам, Разглагольствуя неторопливо. Если вдруг - представляется мне - Встретишь тусклое слово "общенье", То окажешься, словно во сне, В коридоре пустом учрежденья, А напыщенное "интеллект" Так с соседним каким-нибудь слиться Может словом, что новый аспект Смысла приобретает страница. Как цветы - их дыханье - что цвет, И как люди - греховны и смертны, Безразличных меж смертными нет - Предприимчивы или инертны, И стесненные в жизни, в быту Коннотациями не богаты, - Лишь в стихе, в динамичном ряду Распахнуться доверчиво рады. * * * Знаю, мой дорогой, почему ты отвечаешь: "ель" - на вопрос любопытный детской анкеты - "ваше любимое дерево?" - знаю, и даже метель из белых цветков черемухи ветреным началом лета не собьет тебя с толку, и даже павловский дуб, его желуди, пролежавшие в столе лет двадцать, - любишь его, конечно, смеешься, не разжимая губ, эти круглые столбики памяти еще пригодятся. Но ель... ель прекрасна хотя бы еще потому, что колючая, сумрачная, с широкими рукавами... Кто сказал: "Я - чахлая ель, я печальная ель..." - и тьму, царившую при нем в поэзии, развёл своими руками? Кто писал, никем не замеченный, задыхался и торопил приход нового, еще не родившегося, кто оттенки внес бы, не только цвет, в тенистые стихи... ну, вот - и с Блоком теперь соседствует на книжной полке у стенки? * * * Как будто я узлы - узлы и петли Всю ночь распутывать должна, Как будто кто-то - деятельно-въедлив - Мешает и лишает сна. И строчка стихотворная, терзая, Репейником щекочет слух: "Не поддается петелька тугая, Все время валится из рук". Как будто волоком мое сознанье Насильно тащат в этот Рим - В постылый лабиринт воспоминанья; Одно сменяется другим. Приятель мой с затейливою шуткой Всегда бывал накоротке, - "Ужасна жизнь!" - вчера сказал, и жутко Дрожала жилка на виске. Кому печаль поведаем, надсаду, Непонимание причин? Какому высшему "нададресату", Как это называл Бахтин? Но иногда в собранье многолюдном, Кого-то выделив в толпе, С улыбкою, в согласье обоюдном Вдвоем посетуем судьбе, Как эти звезды, - занавес отдерну, И вижу - что-то говорят Прерывисто и сбивчиво, покорно Потупив ниц блестящий взгляд. * * * А сон у Тютчева, как высмотрел, заметил Литературовед, - пророческий, глубокий, Ужасный, суетный, таинственно он светел, Чудесно не похож на пошло-однобокий Реальный этот мир; волшебный он, всезрящий, Железный, поздний и пророчески-неясный, О чем-то важном нам невнятно говорящий, И утомительный, он все равно прекрасный. И заколдованный - младенчески-беспечный, Редеющий к утру, прелестный, райский, чуткий, Златой, конечно же, и тихий, долговечный, Во сне мы как в раю, в блаженном промежутке. Его эпитеты нигде, нигде - проверьте! - Не повторяются - и сну не повториться. И всё прекрасное, перечащее смерти, Препятствующее, - ему как будто снится. И кто только не спит в загадочных, как иней, Стихах - природа, лес, деревья, арфа, стадо, Пастух, душа и Рим, герой и героиня, И даже Муза спит, будить ее не надо. Во сне ты защищен от всех ударов острых, И лишь бессонницей бываешь покалечен; Любовь, и жизнь, и мысль во сне - родные сестры, Несчастье только в том, что этот сон не вечен! ГОЛОС Этот голос с собою в разладе И фальшивит, как детская скрипка, Отстающий, плетущийся сзади, В нем натужная бродит улыбка. И представить нельзя, невозможно В этой речи, печальней напева, Сомневающейся и тревожной, Полыханье гражданского гнева. И, шершавый, как будто пушистым, Тонким ворсом покрытый, согретый, С кем-то борется бодро-речистым, Да не ищет, как видно, победы. На два голоса странно расколот, Тайно жалуется под сурдинку: Я не тот, я устал, я не молод, Ваши горести мне не в новинку. Или слился со снежною пылью, Столковался с бедою заплечной? И противится мысли усилью И биению мышцы сердечной? О, как нравится нам приглушенный, Будто выбравшийся из забоя, Не настойчивый, не убежденный, Не внушающий мненье чужое! * * * Вот и с зонтиком, ты говоришь мне, теперь Обращаться учись - он складной, торопиться Нежелательно, кнопку нажми и проверь, Все ли крылья сложил, все ли выпустил спицы, А затем уже петелькой сжать и в чехол, И в чехол, как в пенал, поместить аккуратно, И в прихожей - на вешалку или на стол. - Это правильно, так я и сделаю, ладно... Если только - внезапного ветра порыв! - Я не вспомню, как Лаптев в известном рассказе Зонтик Юлии, ею забытый, раскрыв, Запах счастья почувствовал вдруг в тарантасе: Он к ней ехал, а воздух под этим зонтом Непонятным напитан был радужным светом... Если я не подумаю только о том И сама не почувствую счастья при этом. Мы не хуже вещей, и записаны в нас Те же правила пользованья, неизменны: Неизменен характера твердый каркас - Угловатый, конечно, как комната, стены; Ах, небрежность? рассеянность? резкость? - и пусть! Этот список придется признать, к сожаленью, И признать, и дополнить, чтоб ты наизусть Заучил как инструкцию к употребленью! * * * И вдруг с небес обрушилась листва В тот миг, когда в могилу гроб спускали. В безветрие! Как будто с Божества Упал покров, не выдержав печали. И удивленно мы пытались знак Поймать, подняв растерянные лица, - Сочувствие? Желанье сдунуть мрак? Рассеять страх? Попытка извиниться? А на поминках сын сказал, смутясь: "Как жаль, что вот нельзя побыть со всеми На собственных похоронах... Боязнь Не мучила б его, и я все время Как будто видел: хочет закурить, И топчется, и отойти не смеет, Нельзя ни выпить, ни поговорить, Он смотрит в яму, где песок желтеет..." В фантастике прохладных наших дней Преобладает ужас замогильный, Но чем страшней сюжеты и черней, Тем кажется фантазия бессильней. Ну, что ужасней может быть того, Что каждому грозит на самом деле? Се человек... и вот уж нет его, Извольте позаботиться о теле - Пародии бессовестной и злой - Застывший воск? Рассохшаяся глина? Нет выхода! Засыпь его, зарой В присутствии жены и сына. КАРТИНКА Горбатый мостик над водой зеленой И лодка в ней, и штукатурка дома Облупленная - угол отдаленный Венеции, туристам не знакомой. Картинку мы купили в лавке тесной Средь масок карнавальных и бокалов, А солнце стерегло нас повсеместно И снизу, из воды в глаза стреляло. Но улица в тени и этот мостик - Как частной жизни скромной воплощенье, Как комната, куда не входят гости, Как мысли простодушной ответвленье, Как теневая сторона блаженства, Оно угадывается за кадром, И как души моей несовершенство, Намек на то, что совершенство - рядом, - Меж стеллажами, в сговоре как будто С четырехтомным Далем и Монтенем, Подкрашивает пасмурное утро И теплые набрасывает тени. Стены намокшей выщербленный остов... Воспоминаний скрытая проводка... И блик волны слепой, и этот острый Прилив любви, и на канале лодка!