Опубликовано в журнале Звезда, номер 4, 2003
23–24 февраля сего года в Варшавском университете прошла международная конференция “Открытое и закрытое общество — конфликт и диалог”. Историки, этнографы, общественные деятели из Азербайджана, Великобритании, Голландии, Грузии, Израиля, Польши, России, Франции, Японии, богословы, представляющие ислам, иудаизм, различные ветви христианства и другие религии, искали пути превращения открытого и латентного конфликтов между двумя типами обществ в диалог, ведущий к взаимопониманию.
Инициаторами конференции вместе с факультетом арабистики и исламистики Варшавского университета выступили представители Чечни — Фонд Закрытого общества (Амстердам—Баку), возглавляемый Хож-Ахмедом Нухаевым, чья работа “Россия и Чечения: мир по формуле └победа — победа”” положила начало дискуссии на страницах журнала “Звезда”, дискуссии, которая длится уже несколько месяцев.
В итоговом документе конференции, в частности, говорится:
“Особое внимание было уделено анализу прямых и косвенных причин российско-чеченского конфликта, относящихся к принципиальным различиям открытого, модернизированного и закрытого, традиционного обществ, и миротворческой инициативы Х. А. Нухаева, лидера Межтейпового Движения “Нохчи-Латта-Ислам” в Чечне, представившего проект мирного урегулирования российско-чеченского конфликта, проект, в основе которого лежат восприятие этого конфликта как “исторически сложившегося абсурда” и призыв к мораторию на насилие, объявленный главами тейпов, составляющих народ нохчи, с последующим добровольным разделением чеченского общества на две части, соответствующие двум образам жизни…
Участники конференции сошлись в том, что миротворческая инициатива Межтейпового Движения “Нохчи-Латта-Ислам” заслуживает серьезного внимания и дальнейшего изучения как возможный путь урегулирования российско-чеченского конфликта на основе осознания общих духовных ценностей”.
В этом тексте есть положения, на наш взгляд, несомненные — они касаются характеристики российско-чеченского конфликта и неотложности миротворческих шагов в культурно-духовной сфере, и есть спорные положения, подлежащие углубленному обсуждению.
Публикуя в рамках дискуссии вторую статью Хож-Ахмеда Нухаева, редакция исходит из актуальности проблемы не только для России и Чечни. Ясно выраженный конфликт между мировидением Запада и значительной части исламского — и не только исламского — мира, поставивший человечество на грань кризиса и породивший столь чудовищное явление, как терроризм радикальных исламистов, — реальность сегодняшнего дня.
Публикуемый текст является частью большой работы Хож-Ахмеда Нухаева, которая целиком войдет в сборник, суммирующий материалы дискуссии.
В первой части работы Хож-Ахмеда Нухаева, отсутствующей в данной публикации, есть, однако, несколько фрагментов, демонстрирующих те направления мысли чеченского общественного деятеля, которые вызывают особый интерес редакции и которые имеет смысл привести здесь в качестве некоего пролога к основному тексту, тем более что они подкупают своей жесткой трезвостью.
В частности, анализируя ситуацию после объявления дудаевским руководством независимости Чечни, Нухаев пишет:
“Концепция чеченского государства, до войны опиравшаяся на светскую, республиканскую, западную модель государственности, в межвоенные годы, уже после испытания ее огнем войны, перевоплотилась в модель исламистскую, шариатскую, восточную. Но, хотя переход от светской государственности к религиозной был решительным, надежды чеченских исламистов на то, что таким образом будет создан механизм, гарантирующий исламский образ жизни и освобождение от невыносимого более для исламского сознания светского политического дискурса на оси Грозный–Москва, не сбылись и сбыться не могли.
Исламистские руководители надеялись, что, заменив независимое светское государство независимым исламским государством, они смогут искоренить из общественной жизни чеченцев хаос, анархию и беспредел, обусловленные, с их точки зрения, светским, ложным, “безбожным” характером Конституции ЧРИ. Однако они не учли того, что в Чечне, за исключением равнинных городов, естественная социальная база (общинность) по своей природе не допускает какой-либо, основанной на ней, искусственной политической надстройки (государственность). Именно это онтологическое противоречие между народом и государством и было источником хаоса в чеченской общественной жизни, сводящего на нет функциональную значимость как традиционного обычного права (адаты, соответствующие Корану и Сунне), так и нововведенного публичного права (законы и указы, соответствующие Конституции ЧРИ).
В конечном итоге, такое несоответствие между политической формой и этнорелигиозным содержанием чеченского образа жизни привело этот хаос на грань граждан-ской “войны всех со всеми”, от которой чеченцев “спасла” война с Россией. Проверив “боем” светское государство и проверив “миром” исламистское государство, и получив в обоих случаях отрицательный результат, несомненно, чеченский народ не захочет в третий раз наступить на те же самые “государственные” грабли, светские или исламистские, вместо того чтобы избрать негосударственный, традиционный образ жизни как исламский народ, самоуправляющийся в рамках неполитического трайбалистского строя.
Именно поэтому, в силу всех перечисленных факторов, мы не только не добились мира в российско-чеченских отношениях, но своими “мировоззренческими метаниями” создали благоприятную среду для развития хаоса внутри Чечни, проявившегося в борьбе за власть чеченских националистов и исламистов, что не только укрепило прагматиков, предпочитающих гражданский порядок в рамках РФ независимости и анархии в рамках ЧРИ, но еще и подтолкнуло в их ряды значительную часть равнинного, урбанизированного населения Чечни. Чуждое менталитету этноса нохчи государство, то есть — правительство с его аппаратом насилия, жило само по себе, народ — сам по себе. Именно тогда чеченцы почувствовали, хотя и неосознанно, что в любых унитарных рамках сосуществование двух разнородных общественных сегментов: (1) основанного на традиционной, общинной, кровнородственной, религиозной социальной базе и (2) основанного на современной, индивидуалистской, гражданской, светской социальной базе, — тождественно анархии, делающей, в свою очередь, невозможным функционирование ни традиционных, ни государственных институтов.
Сегодня всем уже должно быть ясно, что и исламское государство восточного образца, и демократическое государство западного образца, как и все, что они собой представляют, — в такой же мере, как и зависимость от России и конституционный порядок РФ, — “не наше”.
Возникает закономерный вопрос: каким образом чеченцы должны самоопределиться и как они должны организовать свою общественную жизнь, чтобы в утвердившемся, в результате, порядке они могли сказать: “это — наше”.
Если внутренний хаос в Чечне был вызван отсутствием подлинной формы самоопределения и столкновением чеченских исламистов, ориентировавшихся на “Восток”, с националистами, ориентировавшимися на “Запад”, и прагматиками, ориентировавшимися на Россию, то в этом хаосе, в 1999 году, нам удалось избежать кровопролитной внутренней войны “всех со всеми” только потому, что внешняя война с Россией временно сплотила чеченских исламистов и националистов. Но это объединение имеет не органичный, то есть — ценностный, а политический, конъюнктурный характер, вызванный наличием общего врага. Когда этого врага нет, то есть — в мирное время, когда вновь актуальной становится борьба за власть и подчинение образа жизни всего общества своей идеологии, националисты в прагматиках видят своих союзников, а в исламистах — своих противников”.
Оставляя сейчас в стороне чисто политическую проблематику — статус Чечни, принципы ее административно-государственного устройства, рациональность проведения референдума (полезность которого признает Хож-Ахмед Нухаев), органичность для Чечни — или части чеченского общества — будущей конституции, надо сказать, что вопрос, поставленный автором, — что для многих чеченцев является “нашим”, а что “не нашим”, то есть вопрос о характере жизненного уклада, на органичности которого только и может быть установлен прочный мир на истерзанной чеченской земле, — предельно актуален.
Можно не соглашаться с целым рядом программных идей Хож-Ахмеда Нухаева, но невозможно отрицать настойчивость и напряженность его поисков и глубину поставленных им вопросов.
В ближайших номерах “Звезды” дискуссия будет продлена. В частности, будут проанализированы общие идеи и практические предложения, выдвинутые Хож-Ахмедом Нухаевым в публикуемой работе.
Редакция
Чечня и Россия: в едином ценностном пространстве
Системный анализ российско-чеченского конфликта показывает, что его основанием являются противоречия, лежащие значительно глубже, чем на уровне политики или экономики.
Неопределенность политико-правового статуса Чечни и ее населения и неподконтрольность территории Чечни и ее макроэкономической инфраструктуры — несомненно, составляющие этого конфликта. Но очевидно, что разрешение политического конфликта вокруг чеченского государства или экономического конфликта вокруг чеченской нефти не разрешит ценностного, по сути — фундаментального конфликта вокруг чеченской независимости.
Если всем уже понятно, что этот фундаментальный конфликт не может быть разрешен военными средствами, то, учитывая его природу, всем должно стать не менее очевидным, что его невозможно решить и политическими средствами. Более того, если вновь, как в предыдущей российско-чеченской войне, и эту войну попытаться остановить на политической платформе, то на сей раз вместо того, чтобы привести к миру, такая попытка приведет к хаосу и междоусобице как внутри Чечни, так и внутри России. Очевидно, что в геостратегическом плане Вашингтона такой сценарий развития ситуации на “великой шахматной доске” Евразии предусматривается как оптимальный, то есть скорейшим путем ведущий к установлению там Нового Мирового Порядка.
В Чечне, в результате любого унитарного решения, навязывающего единую политическую формулу мира всем чеченцам на всей чеченской территории, вместо мира начнется гражданская “война всех со всеми”. Чеченские исламисты, националисты и прагматики в первую очередь попытаются определить статус Чечни соответственно в провосточных, прозападных или пророссийских категориях. Это приведет их к борьбе за власть, за контроль над “чеченским государством”, за создание аппарата насилия, способного подчинить себе все население “чеченской территории”. Это, в свою очередь, приведет к конфликту за контроль над “чеченской нефтью” и всей транспортно-промышленной инфраструктурой вокруг равнинных чеченских городов, без которого будет невозможно содержать “чеченское государство”, финансировать чеченский аппарат насилия. Таким образом, все вернется на “круги своя”, и в Чечне возникнет такой же хаос, как и после Хасавюртовского соглашения 1996 года. Только на сей раз этот хаос будет несомненно более жестоким и кровавым, так как нынешняя война имеет намного более жестокий и кровавый характер, чем предыдущая. Между сторонниками чеченской независимости (исламисты и националисты) и сторонниками присоединения Чечни к России (прагматики) в унитарных политических рамках сосуществование, взаимопонимание или компромисс невозможны.
В России, в результате любого унитарного решения, согласованного между чеченскими и российскими политиками без учета реальных интересов российских военных, возможны только два варианта дальнейшего развития событий: к власти придут либеральные силы, которые будут вынуждены явно и открыто осудить “российскую военщину” и ее военные преступления в Чечне, что приведет к новому ГКЧП, или новый ГКЧП будет объявлен уже в ходе российско-чеченских мирных переговоров, до того, как либерально-западнические силы сумеют сосредоточить в своих руках основные рычаги власти. Начиная в 1999 году новую войну в Чечне, российские полевые генералы открыто, на всю Россию, заявили: “На этот раз мы не дадим политикам украсть у нас победу”. И нет никаких оснований сомневаться в том, что они сдержат свое слово любой ценой. Таким образом, как и в Чечне, в России начнется гражданская “война всех со всеми”.
В конечном итоге, попытка прекратить российско-чеченскую войну на политической платформе приведет и Россию, и Чечню к катастрофе и, рано или поздно, к установлению на их руинах Нового Мирового Порядка, который для истощенных междоусобицей чеченцев и россиян станет единственной рациональной альтернативой хаосу. Несмотря на то, что этот технократический, потребительский, бездуховный глобальный режим не будет иметь ничего общего ни с чеченским, ни с русским образом жизни, ни с религией, ни с культурой, в результате губительной близорукости российских и чеченских политиков, он утвердится настолько прочно, что никакая политическая или военная сила его не сможет устранить. Таким образом, на “общей могиле” исламских и христианских ценностей, предопределяющих идентичность народов Чечни и России, утвердится культ “золотого тельца”, регулируемый законами рыночного фундаментализма, или иначе — общечеловеческими страстями: западной алчностью и восточным тщеславием.
Если россияне и чеченцы хотят избежать этого торжества глобализма на земле своих предков, они, прежде всего, должны переосмыслить реальные причины российско-чеченской войны и переоценить все выдвигаемые сегодня политиками и военными схемы ее завершения.
Поскольку российско-чеченская война — это, по существу, следствие фундаментальных, ценностных противоречий, то очевидно, что движущий ее конфликт может быть разрешен лишь на том уровне, в котором коренятся его причины. Остановка войны и установление прочного мира требуют, чтобы началу мирных переговоров предшествовал поиск “общего слова” и диалог в мировоззренческих рамках, естественно совмещающих почитание чеченской традиции, основанной на исламских ценностях, и русской культуры, основанной на ценностях православных. Иными словами, необходима предварительная выработка приемлемой для обеих сторон теоретической модели мирного сосуществования традиционного мусульманского народа (нохчи) и исторически сложившейся православной державы (Россия). А эта задача не-осуществима ни для военных, ни для политиков, так как она требует переосмысления абсолютных ценностей, хранимых в традиции Единобожия, общей для ислама, христианства и иудаизма. Другими словами, осуществление этой задачи невозможно ни в рамках политологии, ни в рамках узко понимаемой моноконфессиональной теоретической теологии. Ее осуществление потребует выработки некой широко понимаемой метаконфессиональной прикладной теологии. Только на такой концептуальной базе, образованной в результате чеченско-российского, или вернее — мусульманско-христианского, диалога, касающегося фундаментальных ценностей, признаваемых обеими сторонами, будет возможно обозначение той глубинной общей платформы, на которой должен основываться мирный процесс и завершающий его договор. Реализация этой задачи требует изначального переосмысления первичных причин российско-чеченской войны и действительных ценностных приоритетов обеих воюющих сторон.
В этой войне цель России — защитить свои геополитические интересы и удержать свой статус мировой державы. Цель чеченцев — защитить свою независимость и восстановить свои традиции, обычаи, абсолютный приоритет религии во всех аспектах общественной жизни их народа. Однако ни одна, ни другая сторона в российско-чеченском конфликте не сможет осуществить своих целей, как в случае подчинения их общего ценностного пространства глобальным интересам Запада (рыночный фундаментализм) или Востока (исламистский фундаментализм), так и в случае сегментации этого пространства в результате столкновения этих интересов.
Итак, перед русским и чеченским народами впервые за всю многовековую историю их конфронтации появился общий враг — глобализм. Вследствие этого возникли необходимые и достаточные условия для конструктивного диалога и мирного урегулирования отношений во имя общей цели, на нравственной платформе защиты всего естественного, органичного, духовного от губительной экспансии Нового Мирового Порядка.
Убежден, что установление добрососедских отношений между чеченцами и русскими, как и между другими народами Евразии, зависит от преодоления нашими народами исторического отчуждения и принятия верной формулы мира. Для этого необходимо учесть три особые черты, отличающие сегодня чеченцев от их соседей на Востоке, на Западе и в России.
Во-первых, в народе нохчи могут быть эффективными только методы и средства самоуправления, опирающиеся на традиционную, веками апробированную тейпово-тукхамную организацию общественной жизни. Поэтому Чечня должна быть деполитизирована, а механизм соблюдения договорных обязательств с чеченской стороны должен гарантироваться общинно-патриархальной системой власти. Опираясь на глав кровнородственных общин и естественный закон возмездия “око за око”, субъектами которого являются кровнородственные общины (а не индивиды), лидер народа сможет обеспечить стабильный общественный порядок и соблюдение всех будущих договоренностей.
Во-вторых, самоопределяясь как независимый народ, почитающий только естественный закон, содержащий в себе все заветы и заповеди Всевышнего Творца, чеченцы должны самоопределиться как народ нохчи и отрицать публичное право — и конституционное, и международное. Сделав такой выбор, они должны жить по своим адатам, признавать абсолютное верховенство Корана и Сунны, наделяющих все народы естественной субъектностью как во внутренних, так и во внешних отношениях. Это, как уже было сказано выше, раз и навсегда снимет с российско-чеченской повестки дня вопрос формально-правового, то есть политического статуса Чечни и, тем самым, устранит из российско-чеченских отношений политику — главный источник распрей. Это, в свою очередь, позволит отношениям народа нохчи и Российского государства развиваться в прозрачном и предсказуемом режиме, естественным образом устраняя угрозу превращения когда-либо территории Чечни в “плацдарм для врагов России”.
В-третьих, необходимо учесть исторически сложившуюся неоднородность чеченского образа жизни в горах и на равнине. В первом случае Традиция, высокая степень почитания наследия “первых отцов”, подчиняет все аспекты повседневной жизни горцев суверенитету Аллаха. Во втором случае Модернизация, высокая степень урбанизации, требует подчинения всех аспектов повседневной жизни горожан суверенитету государства. Поэтому, приступая к мирным переговорам, нужно быть готовыми — как бы это ни было трудно — к необходимости добровольного разделения чеченцев соответственно двум образам жизни: традиционному, религиозному, независимому, предпочитаемому теми чеченцами, которые готовы самоопределиться как нохчи, и политическому, светскому, в рамках РФ, предпочитаемому теми чеченцами, которые готовы самоопределиться как россияне.
Подводя итог всему сказанному выше, важно осознать, что призывы, раздающиеся со стороны чеченских, российских и западных политиков, начать мирные переговоры без каких-либо предварительных условий не только не ведут к миру, но, напротив, обрекают чеченцев и россиян на хаос и продолжение войны.
Поэтому необходимо рассмотреть следующие четыре принципа, которые должны стать основанием для мирных переговоров или, говоря иначе, предварительными условиями мира:
1. Признание Россией независимости чеченцев как народа нохчи, самоопределившегося в рамках традиционной тейпово-тукхамной формы организации жизни;
2. Признание народом нохчи жизненно важных интересов России в каспийско-черноморском регионе как взаимовыгодное основание для выработки общей стратегии по защите Кавказа от экспансии глобализма и исламизма, то есть дальнейшей коммерциализации и политизации традиционного образа жизни кавказских народов;
3. Отказ чеченской стороны от построения своего государства и самоопределения в рамках международного права;
4. Отказ российской стороны от определения Чечни субъектом Россий-ского государства и права.
По сути, эти четыре принципа сводятся к двум необходимым условиям мира:
1. Предварительным условием вступления воюющей Чечни в мирные переговоры является признание российской стороной принципа независимости народа нохчи;
2. Предварительным условием вступления российских военных в мирные переговоры является признание народом нохчи принципа безопасности России.
Если эти два условия будут выполнены обеими сторонами одновременно, то станет возможным объединение их в одной, взаимоприемлемой формуле мира:
Необходимым и достаточным условием мира является провозглашение Чечни и России субъектами единого ценностного пространства, интегрирующимися вокруг общих ценностных приоритетов и общих геостратегических целей по принципу: “одно ценностное пространство — две общественные системы”.
Обеспечение этого необходимого и достаточного условия мира возможно только в случае реализации народом нохчи своей независимости в традиционных рамках неполитического тейпово-тукхамного строя, свободного от какого-либо влияния Запада или Востока, глобализма или исламизма, и одновременного принятия Россией решения об урегулировании своих двухсторонних отношений с народом нохчи на основе естественного закона, свободного от влияния каких-либо политических институтов публичного права, конституционного или международного.
Для создания такой платформы, еще до начала мирных переговоров и определения модели послевоенного обустройства Южной и Северной Чечни, а также их отношений между собой и с Россией, считаю необходимым создание совместной рабочей группы из представителей мусульманского и православного духовенства и других традиционалистских сил, которых объединяет одинаковое видение незыблемых ценностных приоритетов, являющихся абсолютными ориентирами для всех народов, стремящихся сохранить свою самобытность и идентичность. Подготовленный и согласованный ими мирный договор должен основываться на традиционных ценностях народа нохчи, восходящих к Вечному Завету Бога с пророком Ноем (мир ему), и на исторических ценностях российской культуры, восходящей к православной традиции Святой Руси. Как таковой, этот договор будет отражать приоритет духовных ценностей над материальными и, тем самым, определять природу и векторность нашего единого ценностного пространства.
Уверен, что эти предложения, в которых я призываю обе воюющие стороны найти “общее слово” и начать миротворческий диалог, в равной мере соответствуют как традиционной миссии и религиозным целям народа нохчи, так и исторической миссии и геополитическим целям России. Уверен, что совместные российско-чеченские усилия по выработке общей ценностной платформы для мирного урегулирования взаимоотношений позволят обеим сторонам преодолеть конфликт, неразрешимый ни на военном, ни на политическом уровнях. На таком глубинном уровне это станет возможным, несмотря на то, что текущая война (в отличие от предыдущей войны, которая велась в протоглобалистскую эпоху, до 11 сентября 2001 года) довела Россию и Чечню до крайней степени ожесточения, исключающей “ничейный” вариант Хасавюртовского типа. Несмотря на то, что ни одна, ни другая сторона не могут отступить перед любым, даже самым беспощадным насилием, ибо для России это означало бы отступление от принципов геополитики, для нохчи — от принципов ислама, что в первом случае привело бы к гибели российского государства, во втором — к гибели чеченского этноса.
Но, осознав себя субъектами единого ценностного пространства и заключив мирный договор на основе истинного “общего слова”, хранимого в Коране, Евангелии и Торе, нохчи и россияне, прекращая разделяющий их конфликт, обозначат, тем самым, судьбоносную веху на пути сближения мусульманского Юга и православного Севера в рамках единой для ислама, христианства и иудаизма ценностной традиции, восходящей к завету, вере и морали пророка Авраама (мир ему). Это о нем Коран напоминает всем верящим в Единого Бога, что, не будучи ни иудеем, ни христианином, он был “ханифом — слугой Божьим”. Это о нем Библия говорит: “Веровал Авраам Богу, и это вменялось ему в праведность, и он наречен другом Божиим”.
Принимая за основу диалога ханифийский традиционализм, то есть следуя по пути пророка Авраама (мир ему), мусульмане, христиане, иудеи смогут выработать универсальную модель разрешения настоящих и предупреждения будущих конфликтов на стыках исламской и иудео-христианской цивилизаций, цивилизованных государств и традиционных народов, открытого и закрытого обществ, зоны преобладания материальных ценностей и зоны преобладания ценностей духовных. Только благодаря различению Добра и Зла, то есть на фундаментальной платформе той веры и нравственности, образцом которых для всего человечества и является пророк Авраам (мир ему), не только нохчи и россияне, но и все народы мира смогут вырваться из заколдованного круга военно-политического насилия и лжи, оздоровить Землю, исцелить Душу, спастись от надвигающейся глобальной катастрофы, которая произойдет, если “западные” и “восточные” страсти столкнутся со всей их разрушительной силой.
В этом смысле российско-чеченский мир может стать точкой отсчета для восстановления приоритета духовных ценностей над материальными во всех родах и племенах, народах и языках, расах и конфессиях, составляющих человечество.
Чечня и Россия в преддверии мирного процесса
Считаю своим долгом перед читателем ответить на вопрос, который он вправе поставить после осмысления изложенного мною выше традиционалистского плана, согласно которому российско-чеченский конфликт, кроме как религиозного, не имеет ни военного, ни политического разрешения. Самым простым образом этот вопрос можно сформулировать так:
Процесс мирного урегулирования российско-чеченского конфликта, несмотря на продолжающуюся войну, уже начался. По кремлевскому варианту, уже получившему поддержку Владимира Путина и опирающемуся на военно-политические средства, началась подготовка к проведению в Чечне референдума по определению конституционного порядка и к последующим президентским выборам. Учитывая, что этот сугубо светский кремлевский план уже реализуется в Северной Чечне по принципу сверху вниз, не войдет ли он в конфликт с сугубо религиозным, традиционалистским планом, который, по принципу снизу вверх начал осуществлятьсся по всей Чечне? (В июне прошлого года был проведен съезд тейпа Ялхой, который единогласно выразил свою волю в урегулировании российско-чеченских отношений на трайбалистской платформе.)
Начнем с очевидного. Все войны вспыхивают в результате конфликта интересов, которые невозможно реализовать мирным путем, потому что стороны, втянутые в этот конфликт, не знают (или не хотят знать!) никаких иных, кроме военных, средств их осуществления. Чтобы прекратить любую, известную нам из истории войну, одна воюющая сторона должна была покорить другую и заставить ее безоговорочно капитулировать, либо — обе воюющие стороны должны были согласиться на “ничью”.
В случае продолжающейся российско-чеченской войны одна сторона задействовала в ней все свои “физические силы”, в то время как другая — все свои силы духовные. Асимметричность “оружия”, применяемого с обеих сторон, — военно-политического (в случае воюющей России) и этно-религиозного (в случае воюющей Чечни), — означает, что эта война может длиться бесконечно долго. Российское оружие не в состоянии сломить чеченский дух, а чеченские силы Сопротивления не в состоянии сломить военную мощь России. После глобалистского ускорения время не терпит, как раньше, чтобы войну продолжать десятилетиями, не считаясь с тем, во что она обходится, кто за это будет расплачиваться, как она воспринимается в окружающем мире, который в контексте глобализации стал очень маленьким.
Иными словами, всем должно быть очевидно, что попытка одной из сторон добиться победы посредством эскалации насилия неминуемо вызовет эскалацию ответного насилия с другой стороны. А это, в свою очередь, не только не приблизит нас к миру и к целям, за которые идет война, но и расширит “заколдованный круг” кровопролития. Именно поэтому не имеющая исторических аналогов российско-чеченская война продолжается уже 400 лет, и с началом нового тысячелетия пошел отсчет пятому столетию этой войны. Следовательно, вероятность того, что, под воздействием насилия, даже самого жестокого, эта война закончится поражением и капитуляцией одной из сторон, равна нулю. Вероятность “ничьи” в этой войне тоже равна нулю, так как это означало бы возврат к состоянию постхасавюртовского хаоса и неопределенности конституционного поля России на ее южных рубежах. Если учесть подлинную цену такого “возврата” — сотни тысяч невинно убитых людей, — то очевидно, что такая “ничья” для обеих сторон будет поражением. И никакой другой “ничьи” в данном противостоянии быть не может.
Однако невозможность завершения этой войны победой или “ничьей” не исключает того, что покоренными в ней могут оказаться обе стороны — и россияне, и чеченцы, а настоящая победа достанется их общему врагу.
Если этот, последний, вариант “поражение — поражение” по очевидным причинам, мягко говоря, нежелателен ни для чеченцев, ни для россиян, то необходимо поставить вопрос: возможен ли вариант “победа — победа”, в котором чеченцы и россияне, посредством разумного компромисса, смогут разрешить российско-чеченский конфликт и отстоять свои жизненно важные интересы? При этом они должны исключить возможность вмешательства в мирный процесс общего врага — Вашингтона, который явно заинтересован в том, чтобы выступить “миротворцем” и влиять на обстановку в России и Чечне по принципу “разделяй и властвуй”.
Исходя из всего уже сказанного, мой ответ на этот вопрос будет очевиден: вариант “победа — победа” возможен, но для этого обе стороны, воюющая Россия и воюющая Чечня, должны действовать принципиально, последовательно, следуя строгому пониманию своих естественных, жизненно важных интересов. Отклонение одной из сторон от этого, по сути — естественного, закона, в надежде добиться односторонней победы или хотя бы решающего преимущества в мирных переговорах с помощью каких-либо хитростей, закончится поражением обеих сторон.
Определив, таким образом, концептуальные рамки “очевидного”, предлагаю сейчас, удерживая перед глазами общую картину глобального контекста российско-чеченской войны, именно на этом фоне рассмотреть частный, по сути — технический, вопрос о сравнительных достоинствах и недостатках “традиционалистского” и “кремлевского” планов мирного разрешения российско-чеченского конфликта.
Чтобы ответить на этот вопрос, во-первых, необходимо наглядно представить себе “идеальный” конец российско-чеченской войны, при котором обе стороны действительно считали бы его своей победой, во-вторых, проанализировать, существуют ли какие-то практические, уже сейчас реально доступные средства для достижения такого “идеального” конца, и в-третьих, насколько и в чем “традиционалистский” и “кремлевский” планы, то есть методы перехода от теории к практике, соответствуют или противоречат этой “идеальной” цели и средствам ее достижения.
Каков тот минимум, которого должна добиться Россия в этой войне, чтобы ее прекращение без какой-либо натяжки можно было назвать российской победой, однозначно определил президент РФ Владимир Путин, который осенью 2000 года на встрече с российским генералитетом в Ростове-на-Дону заявил: “Для нас неважен статус Чечни, а только то, чтобы ее территория никогда бы не стала плацдармом для врагов России”.
Здесь все ясно и просто. Независимо от того, какими средствами и методами враждебность к России будет искоренена на чеченской территории, достижение именно такого результата войны позволит определить его как победу. А произойдет ли это вследствие “окончательного решения чеченского вопроса” (тотального геноцида), или — договора с унитарной Чечней (“татарстанизации” Чечни), или — в результате содействия разделу Чечни на две части: гражданскую — на равнине и трайбалистскую — в горах (модернизации Севера Чечни и традиционализации Юга), по существу, в рамках ростовской “формулы Путина”, не имеет значения. Как бы чеченцы ни определили свой статус, главное по этой формуле, чтобы безопасность России не подвергалась бы никакому риску с их стороны — ни сегодня, ни завтра, чтобы на чеченской территории никогда бы не возникло суверенное чеченское государство, по своей природе, независимо от своего строя и политической ориентации, — угроза для геополитических интересов российского государства как мировой державы. Одним словом, тот минимум, которым Кремль не может поступиться и который ему необходим для завершения войны победой, — это системная безопасность России в зоне особо активных российско-чеченских отношений, на геополитической оси Москва–Кавказ–Тегеран.
Каков тот минимум, достижение которого своей военной победой могла бы определить воюющая Чечня, то есть не исламистское или националистское политическое руководство, а основная сила Сопротивления, станет понятно, если верно идентифицировать эту силу и ту цель, за которую она действительно воюет.
Эта сила одними определяется как “моджахеды”, другими — как “непримиримые”, третьими — как “фанатики”, четвертыми — как “воины Аллаха”. Не вникая в достоинства и недостатки этих определений, я буду ее называть трайбалистским ополчением, или просто — трайбалистами, чтобы таким образом подчеркнуть общинно-патриархальный характер их социальной “базы”. Именно эти рядовые воины, ополченцы во имя Аллаха, являются основой Сопротивления. Поэтому ключ к мирному урегулированию лежит в определении того, что именно трайбалистский ополченец считает целью своей борьбы.
Итак, надо сказать, что трайбалисты, кроме военной тактики, не имеют ничего общего с политическими стратегиями той или другой из названных партий. На фундаментальном уровне трайбалистское ополчение имеет общую цель с исламистами: подчинение всех аспектов своей жизни законам Аллаха.
Учитывая, что как для исламистов, так и для трайбалистов — в отличие от националистов — конечная цель в этой войне одна и та же, то различия между ними не так уж существенны и сводятся лишь к второстепенным вопросам использования тех или иных средств для достижения общей цели. Поэтому все различия между исламистами и трайбалистами могут быть легко преодолены в силу общего языка между ними, одинакового понимания тех ценностей, которые их объединяют на фундаментальном уровне. Если исламисты много говорят о необходимости построения государства, которое они называют “исламским”, то только потому, что они не до конца осмыслили природу государства как такового, хотя они и верно оценили неправедный характер всех реально существовавших и существующих сегодня государств. Поэтому они не видят, что нет государства без полицейского аппарата, то есть без насилия. Следовательно, если государственность тождественна насилию, “легитимизированному” и организованному людьми, узурпировавшими законодательную власть, то есть право “ставить в соучастники законам Аллаха” свои конъюнктурные, постоянно меняющиеся нормы публичного права, вне которого не может существовать никакое государство и никакой политический институт, то, называя вещи своими именами, надо сказать: теория и практика государства и права — это теория и практика организованного насилия и публичной лжи. Как таковое государство и право, или — правовое государство, или, обобщая, этатизм, не только не имеет оправдания в законах Аллаха, но явно им противоречит. Соответствующие открытые аяты Корана здесь однозначны. Один уверовавшим повелевает: нет насилия в религии, другой — справедливость вершить истиной, третий напоминает, что вся истина — от Аллаха.
Не осознав насильственной и ложной природы государства и права, считая их по сути нейтральными и приобретающими положительную или отрицательную нравственную значимость в зависимости от их светского (языческого) или религиозного (исламского) содержания, исламисты пришли к неверному заключению. Они поставили себе задачу вместо реально существующих, не соблюдающих законы Аллаха, государств построить государство идеальное, которое эти законы будет соблюдать. Но здесь совершенно очевидно, что для всех сторонников исламистской идеологии это идеальное государство, “существующее” пока что в их теории, — не цель, а средство достижения цели, понимаемой как служение Аллаху.
Следовательно, если сторонники исламистской идеологии сумеют заново осмыслить, сквозь традиционалистскую призму трайбализма, содержание ясных открытых аятов Корана, напоминающих нам о том, что Аллах создал нас родами и народами, что Он запретил нам разрывать кровнородственные узы и что составленная Пророком Мухаммадом (а.с.с.) “мединская Конституция” предписывает нам реализацию этих аятов в рамках мультиэтнического и мультирелигиозного добровольного родоплеменного союза, каковой по своей природе была мединская умма, то они без колебаний откажутся от модернист-ской гражданской идеи “исламского” государства. Они поймут, что для того, чтобы средства соответствовали цели, чтобы поверхностный уровень определялся фундаментальным, а не наоборот, то есть, чтобы бытие определялось сознанием, а сознание — Откровением, Истиной, посланной Аллахом, вместо модернистской идеологии “исламского государства” они должны вооружиться трайбалистской идеологией исламской уммы. Другими словами, исламисты могут стать трайбалистами без переоценки своих ценностей на фундаментальном уровне, а лишь последовательно корректируя свое отношение к вопросу адекватных средств, необходимых для достижения их цели.
В отличие от них, националисты и прагматики, чтобы стать трайбалистами, должны принципиально переоценить и цели, и средства, которым они, соответственно, служат и которыми пользуются.
Сегодня ополченцы не думают о том, в чем исламизм или национализм правы, а в чем — ошибочны. Да и думать им здесь нечего. Идет война. В военное время — все ясно и просто. Здесь — свои, там — чужие, а война — священна. Джихад. Здесь надо быть одинаково готовыми как к смерти, так и к победе. А победа или смерть в пространственно-временном мире ведут рабов Аллаха к одной и той же конечной цели. В Вечность. В Рай. А в мирное время… Что ж, мира очень давно не было. Когда он наступит — тогда и будем думать, что с ним делать и как его обустроить. Если “исламское” государство окажется для праведной жизни непригодным — поменяем его на демократическое. Или — наоборот. Или — возьмем от них все лучшее и построим такое “государство”, которое нам подойдет, которое будет вписываться в наши общинно-патриархальные традиции и обычаи. И назовем его по-своему. Все, что нам для этого нужно, — это независимость и законы Аллаха.
Примерно так сегодня думает трайбалистское ополчение. И в этом смысле, хотя и неосознанно, оно, по сути, отрицает как исламизм, так и национализм, неразрывно связанные с этатизмом и модернизмом.
Тем не менее, если сегодня ополченцы воюют и в рядах исламистов, и националистов, то в этом нет никакого противоречия или влечения к той или иной политической ориентации. Здесь имеют место сугубо практические соображения.
Во-первых, и исламисты, и националисты отстаивают (хотя и по разным причинам) независимость, то есть то, что, как уже было сказано выше, главное для трайбалистов.
Во-вторых, у исламистов трайбалистам нравится религиозный пафос, ассоциирующийся с желанием всецело подчиниться Аллаху, то есть всю свою жизнь привести в соответствие с Его законами. Хотя при этом им не нравится тяга исламистов к тоталитаризму, к использованию “шариатских чиновников” в вопросах, которые испокон веков, о чем свидетельствуют традиции и обычаи, передаваемые из поколения в поколение, от “отцов” к “детям”, всегда решались на уровне кровнородственных общин. Учитывая, что для трайбалистов эти традиции и обычаи, основанные на кровнородственных узах, неотделимы от ислама, то станет понятным, почему исламистскую идеологию с ее доктриной “исламского государства” на уровне практики они воспринимают как опасное для их образа жизни новшество.
В-третьих, у националистов трайбалистам нравится их демократический пафос, ассоциирующийся с трайбалистским духом свободы, равенства и братства, который испокон веков определял взаимоотношения в закрытом тейпово-тукхамном обществе нохчи. Это общество, не знавшее ранее ни рабства, ни феодализма, ни капитализма и еще вчера отрицавшее коммунизм, сегодня отрицает столь же чуждые ему посткоммунизм, исламизм и глобализм, сопровождающиеся разными сегментами в различной степени открытого гражданского общества. В этом контексте понятно, почему трайбалистам у националистов не нравится их западничество, модернизм, индивидуализм и типичное для светской урбанизированной интеллигенции, мягко говоря, гибкое отношение к религии, или, если называть вещи своими именами, — отношение лицемерное.
Кроме названных есть еще и другие причины, по которым ополченцы следуют за лидерами исламистов и националистов: родственники или соседи в их окружении, способность этих лидеров обеспечить свои отряды оружием, боеприпасами и другими средствами, необходимыми для ведения войны.
Тем не менее, учитывая, что ополченцев и исламистов на фундаментальном уровне объединяет единая цель, они всегда будут вместе, а общий язык позволит им преодолеть все поверхностные разногласия. Поэтому их объединение в военное время — естественно, органично, не случайно и как таковое может стать стабильной опорой послевоенного трайбалистского порядка.
Националистам, в свою очередь, найти общий язык с исламистами и трайбалистами на идеологической платформе светского национального государства (nation state, республика) и неотъемлемого от него гражданского общества, просто невозможно. Во-первых, это государство — для них, не просто второстепенное средство, от которого, ради достижения высшей, духовной цели, можно отказаться, а цель сама по себе, божество. Во-вторых, если они увидят, что культ этого божества им ничего не дает, что своего государства, необходимого для обеспечения национальной независимости, посредством войны им не добиться, то они будут готовы отказаться от продолжения борьбы во имя защиты другого божества из своего “пантеона” — коллективной безопасности. Следовательно, находясь в рядах Сопротивления, они начнут искать компромисс и пойдут на переговоры с тем, кто может стать гарантом их безопасности — будь то Россия или США, ОБСЕ или ООН, — отказываясь при этом от своего, казалось бы, незыблемого принципа независимости. Если этим гарантом, в результате “компромиссного” обмена независимости на безопасность, станет светское российское государство, то ни совесть, ни религиозные принципы националистов от этого не пострадают. В их сознании, как и в сознании прагматиков, религия — частное дело каждого индивида, не имеющее ничего общего с публичной жизнью в гражданском обществе. Поэтому, с их поверхностной точки зрения, в переходе под российский протекторат нет предательства законов Аллаха или лицемерия, так как из-за раздела государства и церкви Россия не мешает своим гражданам исламского вероисповедания следовать своей религии, а такой, вызванный объективными обстоятельствами прагматичный шаг — всего лишь “меньшее”, или “необходимое”, зло. Если при этом в публичной жизни им придется стать субъектами не чеченского, а российского публичного права, что, несомненно будет сильным ударом по их национальной гордыне, они все-таки будут уверены в правильности этого шага. На их ценностной шкале продолжение войны, в которой нет шансов на победу и защиту национальной независимости, было бы чистым фанатизмом, недостойным человека, руководствующегося принципами рационализма и прагматизма.
В свою очередь, рабы Аллаха, исламисты и ополченцы, движимые духом веры, чувством своего долга перед Аллахом, понимают, что в джихаде их ждет либо победа, либо — смерть. Третьего — не дано. Поэтому они не сойдут с пути Аллаха и пойдут им до конца.
Этим объясняется, почему, в отличие от исламистов и ополченцев, националисты, движимые в этой войне гордыней, мечтой о своем независимом государстве и международном признании его атрибутов и символики, больше не выдерживают этой беспрецедентно жестокой, тяжелой войны, не дающей шансов ни на победу, ни на выживание. Именно поэтому они уже ищут чего-то “третьего”. И это вполне понятно. Любая гордыня, даже такая великая, как чеченская, имеет свой предел. Достигая его, она готова к компромиссу, в данном случае — к “бартеру”: одного божества (независимость) на другое (безопасность).
Итак, в случае воюющей Чечни тоже все ясно и просто. Независимо от того, к каким средствам и методам прибегнет Россия для достижения своей цели в борьбе с трайбалистским ополчением, тот минимум, которым они никогда не поступятся — независимость.
Если политическое руководство того или иного движения, с которым трайбалисты связали свою военную судьбу, решилось бы поступиться независимостью в обмен на какие-либо поверхностные выгоды, какие-либо гарантии безопасности, своей и своих сторонников или даже — всей воюющей Чечни, то оно было бы немедленно отвергнуто как предательское, независимо от авторитетности тех или иных лидеров. Одним словом, на “верхах” поменялись бы лишь имена командиров, а трайбалисты продолжали бы свой джихад на пути Аллаха, по принципу “священной войны” — “победа или смерть”.
Ценностный метод определения “кто есть кто” в воюющей Чечне и воюющей России, то есть какими ценностями силы, участвующие в этой войне, не поступятся ни при каких условиях, показывает, что война закончится только тогда, когда российские великодержавники и трайбалистское ополчение найдут общий язык, вернее, если выражаться кораническим языком, “общее слово”. Для первых приоритетное значение имеет безопасность России как сверхдержавы глобальных масштабов, для вторых — независимость нохчи как рабов Аллаха, призванных жить только по Его законам и поклоняться только Ему как Единому Господу всех миров — творцу всего сущего, что есть на небе, на земле и между ними.
Другими словами, “идеальный” вариант завершения российско-чеченской войны предполагает совмещение в двусторонних отношениях принципов российской безопасности и независимости нохчи.
Практические и реально доступные средства прекращения войны при одновременной реализации двух названных принципов сводятся к выявлению такого механизма обратной связи, благодаря которому, отстаивая свою независимость, нохчи будут естественным образом отстаивать и российскую безопасность, а Россия, обеспечивая свою безопасность, будет естественным образом обеспечивать и независимость нохчи.
Традиционалистский план, несомненно, является адекватным методом осуществления “идеальной” цели, так как для этого имеются все необходимые и достаточные средства, то есть возможность немедленного, эффективного запуска названного выше механизма обратной связи. Этот механизм — трайбалистские, тейпово-тукхамные органы народного самоуправления, которые будут задействованы в процессе добровольного разделения Чечни на две части: общинно-патриархальную — в горах (Юг) и гражданскую — на равнине (Север). В первой из них будет установлен союз вариссов (кровнородственных общин, составляющих тейпы), тейпов (родов, составляющих тукхамы) и тукхамов (девяти племен, составляющих народ нохчи). Параллельно, в другой части, свое право и порядок, в соответствии со своей Конституцией, установит РФ.
Традиционалистский характер трайбализма в Южной Чечне будет гарантом независимости для чеченцев, которые в его рамках самоопределятся как народ нохчи, и одновременно — гарантом безопасности России, ибо в таких рамках не будет места ни для “восточной”, ни для “западной” политики, а тем самым — и для геополитических “врагов России”. Гражданский характер чеченского общества в Северной Чечне будет гарантом ее сознательной и добровольной ассимиляции с Россией, а тем самым и российской безопасности. В этом смысле традиционалистский план способен эффективно обеспечить жизненно важные интересы как народа нохчи, так и российского государства, как Южной, так и Северной Чечни, как традиционалистов, так и модернистов. Это — путь к разрешению российско-чеченского конфликта не на военном или политическом, а на религиозном уровне, по формуле “победа — победа”. Другими словами, путь к одной победе на двоих, а тем самым — к поражению их общего врага.
Так как после 11 сентября 2001 года Вашингтон стал вездесущим фактором военного, политического и экономического влияния, двусторонние отношения каких-либо стран, народов или племен уже невозможны без учета этого фактора. Следовательно, все исторически сложившиеся осевые, бинарные отношения типа Россия–Чечня сейчас необходимо рассматривать как отношения тринитарные, модель которых графически будет представлять собой треугольник типа Россия–Чечня–Вашингтон. Соответственно, если раньше формулу прекращения войны можно было отразить с помощью бинарного отношения “победа — поражение” или — “ничья”, то в условиях глобалистского ускорения, после предостережения президента США: “Кто не с нами, тот — с террористами”, эту формулу необходимо переформулировать из бинарной в тринитарную таким образом, чтобы третья составляющая указывала на значимость данного “треугольника” для Вашингтона.
Итак, обозначив вероятный результат традиционалистского плана формулой “победа — победа — поражение”, я имею в виду завершение российско-чеченской войны в пользу безопасности России (победа), в пользу независимости народа нохчи (победа) и против глобальной гегемонии Вашингтона (поражение). Это станет возможным незамедлительно после того, когда будут выполнены два условия:
1) чеченские исламисты должны, сквозь призму объективно близкого им традиционализма, увидеть либо несовместимость этатизма с законами Аллаха, либо хотя бы совместимость с ними трайбализма. Это для исламистов станет очевидным, когда они осмыслят принципы, которыми спонтанно, естественным образом руководствуется трайбалистское ополчение, и сосредоточат свое внимание на однозначных, не нуждающихся ни в каком толковании, открытых аятах Корана и на том, как пророк Мухаммад (а.с.с.) воплотил их в общественную жизнь в трайбалистской мединской умме, где сам он выступал не главой государства, олицетворением государственного суверенитета, законодателем, навязывающим свои законы с помощью аппарата насилия, а Судьей — в мирное время и Вождем — в период войны — во главе мультиэтнического и мультиконфессионального союза племен;
2) российские великодержавники должны, сквозь призму объективно близкой им формулы Путина, увидеть в объединении трайбалистского ополчения и исламистов, отказавшихся от идеи “исламского государства”, не угрозу, а лучшего гаранта геополитической безопасности России на ее южных рубежах. Возрождение на земле нохчи тейпово-тукхамного строя само по себе, системным образом, будет препятствовать тому, чтобы священная земля их “отцов” могла использоваться кем-либо как “плацдарм” для прозападной или провосточной политики, в равной мере — этатистских, несовместимых с трайбализмом.
Определив в общих чертах ценностные основы традиционалистского плана и его приемлемость как для воюющей Чечни, так и для воюющей России, перейдем к сравнительному анализу кремлевского плана.
Как уже было сказано, его суть заключается в проведении уже весной этого года конституционного референдума в Чечне с последующими президентскими выборами и возложением на силы местного, то есть чеченского МВД ответственности за наведение на чеченской территории конституционного права и порядка. Кремлевский план не только не противоречит традиционалистскому плану, но в определенной части выполняет те задачи, которые в этом плане были отведены России, а именно — задача обустройства равнинной Северной Чечни, то есть той территории, которую она уже контролирует и от которой горная, Южная Чечня должна отделиться, чтобы избежать хаоса и междоусобиц, неминуемых в случае попытки объединить всех чеченцев в рамках унитарной Чечни.
Другими словами, кремлевский план — это половина того дела, которое предусматривает традиционалистский план, и в этом смысле он является его частью. Однако это будет верным лишь при условии, что архитекторы кремлевского плана сумеют отказаться от политического соблазна преподносить его как механизм обустройства всей Чечни, как средство подчинения российским законам всех чеченцев, независимо от их ценностной ориентации и вероисповедания. Если это условие будет исполнено, а я не вижу никаких серьезных причин для того, чтобы Кремль не захотел его исполнить, так как оно вполне соответствует приведенной выше “формуле Путина”, то для запуска мирного процесса достаточно одного заявления Кремля о том, что воюющая Россия готова к переоценке своего отношения к воюющей Чечне и к диалогу с ней не на военной или политической, а на религиозной, традиционалистской платформе. Иными словами, таким заявлением Кремль даст начало такому дискурсу, в котором российское государство, исходя из своих жизненно важных интересов, сможет признать, что для России трайбализм, на стыке православного Севера и исламского Юга — не вред, а польза, естественная преграда на пути экспансии исламизма и глобализма. Сказав в этом дискурсе “А” — исходя из собственной выгоды Россия готова признать трайбализм нохчи, Кремль должен сказать и “Б” — исходя из собственной выгоды Россия должна признать естественное право народа нохчи на его независимость и, как необходимое условие трайбализма, подчинение его только законам Аллаха. Иными словами, Россия должна признать, что для нохчи независимость носит сакральный характер, что для трайбалистов она неотделима от их обычаев, традиции, религии, идентичности. В ответ на это, в рамках данного дискурса, трайбалистское ополчение и исламисты, весь народ нохчи смогут признать естественный характер своих будущих обязательств по соблюдению условий мирного договора с Россией, в том числе и в части, касающейся ее безопасности.
Такое заявление Кремля для воюющей Чечни станет доказательством того, что Россия всерьез понимает необходимость смены ценностных парадигм в исторически сложившихся российско-чеченских отношениях. На протяжении последних 400 лет Россия оправдывала свою агрессию против Чечни, будучи уверенной в необходимости “цивилизаторской миссии” среди всех архаичных, варварских племен кавказских горцев, из которых чеченцы единственные, кто никогда эту “миссию” не признавал и перед российским насилием не отступал. Сегодня жертвой “цивилизаторской миссии” со стороны более развитой, глобальной цивилизации, Pax Americana, является сама Россия. Заявляя о готовности к диалогу с воюющей Чечней и урегулированию своих взаимоотношений с народом нохчи, признавая его традиционную идентичность и трайбалистскую независимость, Россия, тем самым, поменяет вектор своей ценностной ориентации, с западнического модернизма на восточный традиционализм.
Такой шаг Кремля будет действенным импульсом для мирного процесса и позволит воюющей Чечне увидеть в России потенциального союзника, с которым можно выстроить единую линию обороны против “цивилизаторской миссии”, проводимой Вашингтоном под флагом Нового Мирового Порядка.
В ответ на такое заявление Кремля всем сторонникам традиционализма в воюющей Чечне будет очень легко в одностороннем порядке остановить боевые действия и, в свою очередь, предпринять необходимые трайбалистские меры для подготовки мирного процесса. Даже крайнее крыло “непримиримых” в исламистском руководстве будет вынуждено признать и принять необходимость этих мер. Достаточно будет, чтобы трайбалистские ополченцы в исламистских отрядах напомнили исламистам, что, исходя из принципов Корана и Сунны, они никогда не отрицали следующие ясные истины:
1. Коран и жизнь Пророка Мухаммада (а.с.с.) свидетельствуют о том, что родоплеменной, то есть тейпово-тукхамный строй исламом разрешается. Другими словами, трайбализм — это не харам, а халал.
2. Как таковой тейпово-тукхамный строй соответствует законам Аллаха и, тем самым, может быть назван если не единственной, согласно традиционализму, то, согласно исламизму, одной из возможных форм организации исламского порядка.
3. Ни прогресс, ни гражданское общество, ни государственный строй, ни государственный суверенитет Кораном или Сунной Пророка Мухаммада (а.с.с.) не повелеваются. Тем самым, никто не вправе принуждать мусульманина жертвовать имуществом или жизнью ради осуществления этих принципов модернизма и этатизма.
4. Если противник соглашается на такую формулу мира, которая мусульманину позволяет прекратить войну и жить по законам Аллаха, то он обязан ее прекратить и заключить с противником соответствующее мирное соглашение; продолжая войну, мусульманин уже не будет иметь оправдания ей в исламе; его борьба не будет защитой его права на жизнь по законам Аллаха. И священная война, джихад, превратится в безбожное, преступное насилие, борьбу не за фундаментальные, сакральные, религиозные, ценности, а за ценности поверхностные, светские, политические и экономические.
5. Развиваемый исламистскими модернистами тезис о временном, преходящем, историческом характере трайбализма, характерного для мединской уммы при жизни Пророка Мухаммада (а.с.с.), и, соответственно, о необходимости адаптировать понимание мусульманами Корана и Сунны к все новым этапам исторического процесса и эволюции межчеловеческих отношений основывается не на открытых аятах Корана, а на внекораническом философском толковании аятов закрытых. В результате чего исламизм, во имя прогресса, хочет подчинить неизменный ислам постоянно подвергаемому модернизации гражданскому образу жизни исламистов.
6. Выбирая между миром с Россией и независимостью на трайбалистской платформе народа нохчи, с одной стороны, и продолжением войны, вместе с исламистами, во имя независимости на этатистской платформе “исламского государства” — с другой, все уверовавшие будут руководствоваться открытыми аятами Корана и начнут соответствующий мирный процесс.
7. Вопрос о том, как истину, извлеченную из открытых аятов Корана, применить на практике, в той конкретной ситуации, в какой находится сегодня народ нохчи, должны решать не какие-то “партии”, производные от тех, на которые разделилась умма Пророка Мухаммада (а.с.с.), как это было предсказано им самим в общеизвестном хадисе, а главы кровнородственных общин (вариссов) и старейшины родов (тейпов) в своих племенах (тукхамах), вместе составляющих единый народ так, как это практиковалось в трайбалистской умме в Медине в соответствии с составленной самим Пророком (а.с.с.) Мединской конституцией. Следуя именно такой процедуре, точно соответствующей Корану и Сунне, мусульманский народ нохчи заручится гарантией того, что мир и справедливость на земле его “отцов” будут вершиться истиной.
Опираясь на эти семь принципиальных и очевидных для каждого уверовавшего заключений, исламисты будут вынуждены прекратить военные действия и начать мирный процесс на трайбалистской, тейпово-тукхамной платформе.
Первым шагом на пути к мирному урегулированию будут внутритейповые собрания глав вариссов — кровнородственных общин, являющихся, как раньше, так и сейчас, основными единицами чеченского общества. Эти единицы — структурные подразделения народа нохчи, перерождающиеся из поколения в поколение, формирующие единую неразрывную цепь великой традиции, уходящей от сегодняшнего поколения чеченцев в доисторические времена общины пророка Ноя (мир ему) — праотца народа нохчи.
Вариссы — это живые общинные “организмы”, все части которых связаны брачными и кровными узами в одно целое. Каждый варисс, как и любой другой живой организм, созданный из крови и плоти, имеет голову, при этом — только одну. Так как каждый чеченец знает, к какому вариссу он принадлежит и кто является его главой, решения глав вариссов будут обязательными для всех чеченцев, знающих свой язык, помнящих свое родство. Конечно, если только эти решения не будут противоречить Корану и Сунне.
Собравшиеся на тейповых съездах главы вариссов первым делом назначат самых старших из своей среды старейшинами тейпов — тейпан да (тейповый патриарх), которые, в свою очередь, соберутся на межтейповом съезде. Этот межтейповый съезд, обладая не только общенародной легитимностью, но и религиозной санкцией, обусловленной открытыми аятами Корана и нормами мединской Сунны, “ратифицирует” и провозгласит решения, заранее принятые на тейповых съездах:
1) о моратории на ведение военных действий;
2) о разделении Чечни на две части — горную (Южную) и равнинную (Северную), соответственно трайбалистскому и гражданскому образам жизни тех чеченцев, которые захотят самоопределиться как народ нохчи, и тех, кто захочет самоопределиться как россияне;
3) о выборе съездом межтейпового Совета (президиума) и его председателя на период, необходимый для проведения “развода” и перехода одних чеченцев с равнин в горы, а других — с гор на равнины, согласно их самоопределению, и окончательного формирования тейпово-тукхамных органов самоуправления в Южной Чечне, вплоть до выдвижения лидера народа нохчи.
Принятие таких решений межтейповым съездом будет для России доказательством того, что трайбалистские механизмы в состоянии обеспечить перемирие без подписания каких-либо соглашений, наподобие Хасавюртовского договора, и, что более важно, подготовить твердую почву под будущую встречу лидеров народа нохчи и России, для заключения подлинного договора о мире и добрососедском сосуществовании. Такое перемирие, основанное на “джентльменском договоре” воюющей Чечни и воюющей России, будет убедительным доказательством того, что естественный закон в паре с верным пониманием обеими сторонами своих жизненно важных интересов перед лицом общего врага, создает все необходимые и достаточные условия для разрешения российско-чеченского конфликта и может быть “юридической базой” для урегулирования двусторонних отношений без прибегания к публичному праву, конституционному или международному.
Читателю, не сведущему в тонкостях ислама и традициях народа нохчи, может показаться, что мой “расчет” на то, что воюющая Чечня добровольно откажется от равнинной Чечни, со всей ее городской, промышленной и энерго-транспортной инфраструктурой, со всеми ее нефтяными запасами, нефтеперерабатывающими заводами и трубопроводами, — нереальный оптимизм, продиктованный не хладнокровным анализом действительности, а неким традиционалистским романтизмом, выдающим мечту за реальность.
По светским меркам людей, отдающих приоритет материальным ценностям, должно показаться, что таким отказом воюющая Чечня сделает слишком большую и неоправданную уступку в пользу макроэкономических интересов России. Однако, по религиозным меркам людей, отдающих приоритет духовным ценностям, таким отказом народ нохчи освободится от “проклятых вопросов” “модернизации и вестернизации” или “модернизации без вестернизации”, одинаково пагубных для экологии (порча земли), для тейпового строя (разрыв кровнородственных уз), для религии (нарушение коранического закона Аллаха, налагающего проклятие на портящих землю и разрывающих кровнородственные узы).
В этом смысле решение об отказе от Северной Чечни в пользу России нельзя трактовать как компромисс, ибо народ нохчи не поступится ничем, что представляет какую-либо положительную ценность для независимого, праведного образа жизни. Напротив, это будет отказом от того, что окажется для такого образа жизни не просто бесполезным, но — принципиально вредным, губительным. Таким образом, их решение будет исполнением долга перед Аллахом. Одновременно оно даст ход упомянутому выше механизму обратной связи, решающему и вопрос независимости народа нохчи, и вопрос безопасности России.
На основе возрождающегося естественным образом в народе нохчи трайбализма будет проведена демодернизация, десекуляризация, деполитизация земли, являющейся частью священного наследия этого народа. В результате из этой земли будут устранены все “золотые тельцы” западной алчности, все “идолы” восточного честолюбия, все “мифы” государства, чеченского и российского, исламского и светского.
Возрождение народом нохчи тейпово-тукхамного строя в условиях Южной Чечни будет в дальнейшем означать необходимость восстановления старейшинами тейпов (родов) полноценной, завершенной структуры тукхамов (племен). Объединение всех тейпов в соответствующие им тукхамы, которых насчитывается 9, восстановит единый племенной союз нохчи к’ам (народ Ноя, мир ему, или — Ноаха, как говорит Тора на иврите, или Нуха, как говорит Коран на арабском). Это произойдет само по себе в тот момент, когда старейшины тейпов в своих тукхамах выдвинут по одному, самому авторитетному, представителю каждого тукхама как его лидера (тукхам-да — патриарх тукхама). Когда каждый из этих девяти самых авторитетных мужчин в народе нохчи, в присутствии старейшин всех тейпов, в соответствии с их указаниями, назовет того, кого в этой девятке он считает первым среди равных, лучшим из лучших, и обоснует свою номинацию, то автоматически, без каких-либо дальнейших демократических “ритуалов”, тот, кто получит больше “голосов”, станет вождем и судьей народа нохчи, его к’оман-да (патриарх народа). Таким образом, процесс восстановления трайбалистского строя на земле нохчи, в Южной Чечне, по образцу мединской уммы пророка Мухаммада (а.с.с.) будет завершен.
В рамках этого строя высшая законодательная власть признается исключительно за Аллахом, который Свои законы, раз и навсегда, открыл в Коране и мединской Сунне. При этом судебная и исполнительная власти, соответственно законам Аллаха, возлагаются не на какие-либо государственные институты, а на Его рабов:
1) функции к’оман-да соответствуют функциям вождя и судьи, которые были прерогативой пророка Мухаммада в мединской умме;
2) функции патриархов варов, “отцов” общин ближайших родственников по мужской линии, восходящих к седьмому общему предку и распространяющихся на всех их “детей”, братьев одной крови, от родных до семиюродных, соответствуют функциям глав исполнительной власти, какими в доисторические времена были “главы домов” в древних культурах Ближнего Востока и pater familias — в древнеримском праве.
Соответственно традиции народа нохчи, сохраняющей свою силу до сегодняшнего дня среди чеченцев, именно вары являются субъектами адатов кровной мести. Именно институт кровной мести подразумевается в Коране, повелевающем закон возмездия (qisas — по-арабски, lex talionis — по-латыни): “О вы, кто верует! Предписан вам закон возмездия в случаях убийства… В законе возмездия — ваша жизнь. О, вы, кто обладает разумом!” (Коран, 2:178–179). Именно на патриархах варов, олицетворяющих в трайбалистском обществе исполнительную власть, лежит ответственность за администрирование закона возмездия, именно им принадлежит исключительное право на месть или прощение в случае незаконного кровопролития, жертвой которого стал кто-либо из ближайших родственников, составляющих данный, возглавляемый ими вар.
В совокупности, завершенный тейпово-тукхамный строй народа нохчи, в Южной Чечне, будет в двусторонних отношениях лучшим гарантом независимости этого народа и безопасности его соседей в России. Традиционное закрытое общество нохчи, опираясь на свои внутренние силы, обычаи и общинно-патриархальное самоуправление, безнасильственно очистится от всех чуждых ему политических идеологий, то есть от всех идолов модернизма, оздоровит свою землю, исцелит свою душу, восстановит верховенство Корана и мединской Сунны в своей повседневной жизни.
Подводя промежуточный итог, надо сказать, что традиционалистская мирная инициатива по урегулированию российско-чеченских отношений соответственно принципам трайбализма позволяет обеспечить религиозные цели нохчи и геополитические цели России на основании приемлемого для обеих сторон естественного закона. В этом смысле традиционалистский план, с одной стороны, и “формула Путина” и кремлевский план, с другой, не противоречат друг другу.
Таким образом, вопрос политико-правового “статуса” Чечни будет раз и навсегда снят с двухсторонней повестки дня, а ее территория станет недоступной ни для врагов народа нохчи, ни для врагов российского государства, При этом будет гарантирована личная безопасность российским военным и чеченским прагматикам, а также тем из чеченских националистов, которые увидят, что они имеют больше общего со светскими прагматиками на равнине, чем с религиозными трайбалистами в горах и предгорье. Конечно, в самой Южной Чечне все тоже простят друг другу преступления, совершенные до и во время войны, влекущие за собой ответственность по адатам кровной мести. Традиция прощения и гарантии личной безопасность восходит к мединской Сунне, когда Пророк Мухаммад (а.с.с.) прощал противникам ислама их вражду, на которую их толкало заблуждение и тьма, типичная для времен джахилии.
Такая форма урегулирования отношений между традиционным, трайбалистским обществом, в данном случае — народом нохчи в Южной Чечне, и современным светскими государством, в данном случае — Россией, имеет свое основание как в Коране, мединской Сунне и адатах, так и в Библии, хранящей традицию регулирования двухсторонних отношений между разными родами, племенами и народами посредством заветов, устанавливаемых обеими сторонами во имя Единого Бога — единственного Свидетеля и Гаранта таких заветов. Образцом такого завета, то есть, говоря современным языком, “договора о мире и добрососедских отношениях”, является описанный в Библии завет, заключенный между пророком Иаковом (мир ему), родоначальником 12 племен Израиля, и языческим родом Лабана. Аналогичный завет был установлен между Пророком Мухаммадом (а.с.с.) и христианским государством Абиссинией, царь которого предложил мусульманским беженцам из Мекки свое покровительство и защиту от их языческих преследователей из мекканского племени куреиши. Знаком подлинности этого завета о мире и добрососедских отношениях было проведение Пророком Мухаммадом (а.с.с.) молитвы в главной мечети в Медине о душе умершего абиссинского царя, когда сведение о его смерти достигло священной долины Ятриб. Кроме приведенных двух есть много договоров, соответствующих традиции Единобожия, которые народ нохчи и российское государство смогут взять за образцы для предстоящего мирного договора между ними.
Указав на функциональную совместимость традиционалистского и кремлевского планов, а тем самым — путь к торжеству над общим врагом народа нохчи, народов России и всех их союзников среди других народов мира, восходящих к своим родоначальникам в общине пророка Ноя (мир ему), сейчас надо рассмотреть еще один мирный план, который в прошлом году был предложен Русланом Хасбулатовым и, в итоге, публично поддержан Асланом Масхадовым, который заявил, что этот план может быть взят за основу для мирных переговоров. Так как этот план обсуждался в Лихтенштейне с участием российских, чеченских и американских политиков, его называют лихтенштейнским. Его суть сводится к идее превращения Чечни в “международную автономию” в составе РФ (подобно Палестинской международной автономии в составе Израиля).
Лихтенштейнский план абсолютно неприемлем ни для народа нохчи, ни для России. По этому плану, Россия должна признать “особый статус” Чечни. Это, в свою очередь, подразумевает предоставление Вашингтоном правительству Чеченской автономии международных гарантий безопасности. В этой схеме Вашингтону отводится не только роль “миротворца”, имеющего право вмешиваться во все аспекты российско-чеченских отношений, но и роль “верховного арбитра” в случае любых разногласий в толковании будущего мирного договора.
Коварство этого плана заключается в том, что его можно преподносить чеченцам, россиянам и всему мировому сообществу как рациональный взаимовыгодный политический компромисс. В обмен на отказ от государственного суверенитета и согласие на статус международной автономии в рамках РФ чеченский президент и его правительство, в данном случае — Аслан Масхадов и его кабинет министров, получат международное признание, так же, как это было в свое время предоставлено со стороны ООН Ясеру Арафату и правлению Организации Освобождения Палестины, переоформленной в международную Палестинскую автономию во главе с Арафатом как “президентом”, что, как это наглядно видно, не только не привело к миру в палестино-израильских отношениях, но еще более ожесточило этот конфликт. По этому плану, Россия сохранит свою территориальную целостность, а Чечня получит международные гарантии безопасности и легитимизацию ее политической элиты в глазах мирового сообщества.
За кадром остается подлинный смысл этой геополитической схемы, по которой и Россия и Чечня фактически становятся вассалами Вашингтона, кстати, не признающего над собой никаких законов и никаких судов (даже инициированного им же самим Международного уголовного суда в Гааге).
Опасность этого плана сегодня заключается в том, что вокруг него уже сформировалось влиятельное международное лобби, созданное в американско-российско-чеченском треугольнике. В его состав входят представители внутреннего круга в вашингтонском истаблишменте — Збигнев Бжезиньски и Александр Хейг, влиятельные российские политики, авангард чеченских прагматиков, самоопределившихся как россияне Руслан Хасбулатов и Асламбек Аслаханов (очевидно, что с каждым днем, по мере ускорения глобалистского процесса, все больше прагматиков, исходя из реалистической оценки экономической мощи США и их противников, станут самоопределяться как “граждане мира”, союзники Pax Americana), а также — и это ключевой момент данного плана! — представитель воюющей Чечни в лице Ахмеда Закаева, который как официальный представитель президента ЧРИ Аслана Масхадова публично заявил: “Для Чечни главным является не независимость, а безопасность”.
Опираясь на эти три силы, архитекторы лихтенштейнского плана выстроили свою стратегию по формуле: “поражение — поражение — победа”. Идентичность их очевидна, если учесть, кто выступил “спонсором” встречи в Лихтенштейне, Всемирного чеченского конгресса в Дании, а также турне Руслана Хасбулатова в США, где в Вашингтоне для него были организованы встречи на высшем уровне. Исходя из этих общеизвестных фактов, несложно доказать, что этот план более правильным было бы назвать “планом Бжезиньского”. Он предусматривает поражение великодержавной России как мировой державы и поражение независимой этнорелигиозной варварской Чечни, гарантируя победу управляющего проектом Нового Мирового Порядка Вашингтона.
Несложно спрогнозировать, как развивалась бы международная ситуация по этому плану. Если Россия согласилась бы “играть по правилам” “плана Бжезиньского”, то она попала бы в ловушку, конечным результатом которой было бы ее подчинение правилам Нового Мирового Порядка. Это неминуемо привело бы к новому ГКЧП, инициированному теми российскими политиками и военными, которые несут прямую ответственность за геноцид и преступления против человечества и другие военные преступления, совершенные ими и их подчиненными в Чечне. Это, в свою очередь, дало бы Вашингтону возможность “спасать” российский народ или, вернее, российскую демократию от российских “неофашистов”, “неокоммунистов” и им подобных “изгоев”, захвативших власть в Москве, подобно Слободану Милошевичу в Белграде или Саддаму Хусейну в Багдаде.
Если Кремль откажется от этого плана и неотъемлемой от него “балканизации” России, захочет продолжать войну в Чечне, Вашингтон и его союзники начнут в международных СМИ прямую атаку на Владимира Путина как на покровителя военных преступников, который не хочет сесть за стол мирных переговоров с Асланом Масхадовым, несмотря на то, что без каких-либо предварительных условий чеченский президент согласился на все ранее озвученные требования России, вплоть до включения Чечни в состав РФ, прекращения военных действий и разоружения сил Сопротивления; все это — в обмен на “всего лишь” международные гарантии безопасности Чеченской автономии, для России даже ничего не стоящие, так как за их надежность отвечать будет “международное сообщество” в лице Вашингтона. Чтобы доказать перед судом всемирного общественного мнения виновность Путина, им будет достаточно продемонстрировать по каналам глобального ТВ Си-Эн-Эн и Би-Би-Си видеозаписи, сделанные хотя бы демократами из российского “Мемориала”, показывающие беспрецедентные зверства российской оккупационной армии в Чечне, которые не имели аналогов ни в Боснии, ни в Косово, ни в пограничных зонах Ирака с Курдистаном, Ираном или Кувейтом.
Под давлением “международного сообщества”, которое неминуемо потребует выдачи Путина как “преступника против человечества” и его пособников Международному суду в Гааге, россияне неминуемо разделятся на сторонников и противников продолжения войны в Чечне, сторонников и противников лихтенштейнского плана. Иными словами, Россия расколется на сторонников и противников Путина, а в условиях молниеносно зарождающегося политического хаоса где-то в Санкт-Петербурге, на Урале или в Красноярском крае неминуемо появится новый Ленин, или новый Ельцин, или новый Лебедь (скорее всего — в униформе российского полевого отставного генерала, почитаемого всей армией как героя чеченской войны). Когда его пригласят в Лихтенштейн на очередной раунд переговоров по установлению мира и порядка в Чечне, развал России наступит еще быстрее, чем 10 лет назад в Беловежской Пуще произошел развал СССР.
Так или иначе, навязывая России “игру” по лихтенштейнским правилам, либо на стороне Вашингтона, либо — против него, архитекторы этого плана и их союзники среди чеченских националистов во главе с Асланом Масхадовым, и среди российских демократов во главе с Иваном Рыбкиным, и чеченских прагматиков во главе с Русланом Хасбулатовым, имеют все основания рассчитывать на победу Вашингтона и поражение его противников как в России, так и в Чечне.
Чтобы этот сценарий не произошел, а он одинаково пагубен и для народов России, и для народа нохчи, воюющая Чечня и, прежде всего, воины, являющиеся ее стержневой силой, должны осознать, что поражение России в этой войне — не в интересах народа нохчи, который сегодня возрождается в межтейповом традиционалистском движении на земле нохчи. Это также, по тем же причинам, не в интересах мусульманской уммы, зарождающейся в трайбалистских движениях среди других архаичных племен и народов Средней Азии, Ближнего Востока и Северной Африки, для которых духовные ценности ислама имеют приоритет над материальными ценностями исламизма, то есть модернистской идеологии “исламского” государства, “исламской” империи, “исламской” цивилизации. Ведь сегодня Россия является последней реальной преградой на пути “Большого Сатаны” — глобалистского истеблишмента в Вашингтоне и связанных с ним мегаполисах мира, который, под предлогом “войны с международным террором”, навязывает всему человечеству культ “божеств” рыночного фундаментализма и технократической унификации всего геополитического пространства Земли во имя “всеобщего” изобилия “хлеба и зрелищ”.
Общий интерес для воюющей Чечни и воюющей России перед лицом общего врага — очевиден: сосуществование в рамках единого ценностного пространства, в рамках двух сосуществующих друг с другом общественных систем. Наличие в этом пространстве общих ценностей естественным образом приведет к возникновению единого оборонного пространства.
Если народ нохчи и российское государство, опираясь на естественный закон, сумеют выработать образцовый для ислама, христианства и иудаизма мирный договор — Завет сосуществования и диалога, основанный на принципах Корана, Евангелия и Торы, а также на трайбалистском наследии мультиэтнической и мультирелигиозной мединской уммы, — то они не только искоренят первопричину российско-чеченского конфликта — политику, но еще и укажут путь к мирному разрешению других исторических конфликтов — во всех “горячих точках” на стыках разных цивилизаций и культур, от Сараева до Кабула, от Грозного до Иерусалима.
Это будет общей победой как народов России и нохчи, так и всех народов мира, которые хотят защитить свою самобытность и идентичность. Когда к ним присоединится и американский народ, который увидит в вашингтонской элите капитала, информации и власти реальную угрозу для своих высших ценностей, произрастающих из духа европейской культуры и отраженных в Конституции США, то проект Нового Мирового Порядка рухнет. Так как эта победа будет общей для всех нравственных сил в Первозданном Свете, Старом Свете и Новом Свете, то, в определенном смысле, это будет духовной победой всех народов, восходящих к общине пророка Ноя (мир ему), над глобальным “потопом” рыночного материализма. Тогда все человечество повернет свою ценностную векторность от экономики к религии, от полиса к этносу, от порчи земли и разрыва кровнородственных уз к оздоровлению экосистемы и исцелению души.