Рассказ
НИНА КАТЕРЛИ
Опубликовано в журнале Звезда, номер 1, 2000
НИНА КАТЕРЛИ БРЫЗГИ ШАМПАНСКОГО Рассказ Любой из нас обязательно как-нибудь да называет самого себя мысленно: Миша, Маша, Саша, Даша. И в полгода или даже раньше, когда впервые понял, услышав от взрослых, что это он — Миша (Маша), и, скажем, в восемьдесят два, воспринимает он себя так, а не иначе, как бы ни звали остальные. А бывает, до седых волос остается Вовчиком или Бубриком, хотя давно уже нет на свете никого из тех, кто звал его так в раннем детстве. Остается, но ни за что не признается близким, что он, их Владимир, в крайнем случае Володя, дядя Вова, а для большинства давно уже Владимир Петрович, на самом-то деле Вовчик (Бубрик, Гуля, Зюзюкочка).
А иногда, напротив: смотришь на совсем юного, но очень серьезного господина в отличном костюме и с сотовым телефоном возле уха и видишь: перед тобой Александр Николаевич. Не Саша и ни в коем случае не Шурик. Тем более, не Саня. Нет. Александр Николаевич! В офисе, дома, в собственных мыслях — Александр Николаевич и точка. И пять лет назад было именно так. И десять. А может, — кто его знает? — с самого рождения. Мама ему: «Агу, Сашенька, агу!», а он, пуская в ответ пузыри, злобно сучит ножками: врешь! не Сашенька! Но сказать не может, ничего не выходит, кроме проклятых пузырей! И он кричит по ночам, заходится. А родители думают: что такое? что такое? Сашенька мокрый? А он как раз сухой, но — Александр Николаевич, черт вас подери! Оттого и ревет. Родители в панике: какой нервный ребенок! И ведь так и будет ходить в нервных, пока не станут наконец обращаться как положено: по имени-отчеству. Пускай уже не родители (те свое заплатят: будет обожаемый Сашенька до конца дней считать старыми дураками), пусть — окружающие. И сразу в душе у А. Н. что-то расправится, успокоится, точно выпустили из тесного сосуда, в котором держали до двадцати с лишним лет, мучители!
А вот шестидесятилетняя Галина Матвеевна, к которой на рынке давно уже обращаются не иначе, как «мамаша» (если не «бабка»), а в цивилизованных местах говорят «дама», так вот она и про себя, и вслух, и среди знакомых — Галочка. И только Галочка. Даже на работе, где ей по должности ведущего инженера полагалось откликаться исключительно на Галину Матвеевну, оставалась она Галочкой — так и проводили на заслуженный отдых: «Желаем дорогой нашей Галочке оставаться такой же молодой, обаятельной и энергичной, как сегодня!»
И, принимая от сослуживцев букет и открытку с розами, на которой расписался весь отдел (покупать по таким поводам адрес в кожаном переплете — прошли те времена…), улыбаясь багровым ртом, встряхивая лиловой челкой, поводя бюстом невероятных размеров, чувствовала себя Галина Матвеевна, как никогда, Галочкой, пухленькой обаяшкой. И кокетничала — надует по-детски губки и присюсюкнет: «Да как зе Гавочка без вас? Да я зе пъяпаду, надеваю гвупостей. Я — маленький беленький зайчик, меня любой обманет и обидит!»
При этом имелось в виду, что теперь, сделавшись свободной, как вышеуказанный зайчик, Галочка — прыг, прыг — и совершит какое-нибудь безумство — отобьет у молодой красотки мужа — отставного адмирала или, наоборот, вскружит голову юному Аполлону кавказской национальности.
На самом деле-то Галочка, разумеется, знала, что, являясь человеком разумным и практическим (в хорошем, не обывательском смысле), никаких таких глупостей не учинит, и если решится на что-то, все у нее получится продуманно и наилучшим образом.
Кстати, в своем успехе у мужского пола Галочка справедливо не сомневалась, замужем успела побывать дважды, можно даже считать, трижды… Правда, два последних брака были кратковременными, но тут винить некого — судьба.
Первый раз Галочка вышла замуж еще в институте. Она кончала второй курс, Гена писал диплом. Был он родом из-под Курска, крепкий, коренастый. Сплошной отличник, комсорг факультета, словом — образец. С Галочкой они познакомились в турпоходе, где Генка пел под гитару «Я смотрю на костер угасающий», а Галочка влюбленными глазами смотрела на Генку. В походе она была тогда в первый и последний раз в жизни — ей не понравилось спать в мешке и кормить комаров. А вот Генка понравился. И она ему тоже — именно этой своей беспомощностью, неприспособленностью, неорганизованностью. С последним качеством, как выяснилось позже, он собирался бороться, чтобы сделать из Галочки Настоящего Человека. Но бороться начал не сразу, а спустя некоторое время после свадьбы. Свадьба была, как полагается: с кольцами, фатой, приличным столом в арендованном кафе, криками «горько!». Вообще-то Галочка и ее родители, которые были еще живы, такой свадьбы не хотели, но Гена настоял: женятся раз в жизни, надо, чтобы запомнилось. И потом — его мама не поймет, если без настоящей свадьбы.
Мама осталась довольна — съехались все курские родственники, гуляли три дня, молодым подарили шелковое китайское одеяло, два сервиза, три хрустальные вазы и кучу постельного белья. Гена из общежития переселился в двухкомнатную квартиру к Галочке — в общем, все как у людей.
Они прожили вместе почти три года.
Когда погибли родители Галочки, снова приехала Генина мать, чтобы помочь на первых порах по хозяйству. Гена (он уже работал инженером в одном «ящике» и прилично зарабатывал) был заботливым и внимательным. Но в один прекрасный день Галочка явилась к cвоей тетке и заявила, что останется у нее навсегда.
— В чем дело? — всполошилась тетка. — Он тебя обидел? У него другая?
— Да какая другая! — брезгливо отмахнулась Галочка. — Нет у него никого. И не обидел. Просто… я больше не могу.
— Не можешь? Чего?!
— Видеть его не могу, жить так не могу. Тоска! Кошмар! Он, знаешь, весь такой правильный, уши вянут. Улицу на красный свет в жизни не перейдет! Не скажет: «Мне зуб выдрали», обязательно «удалили»… Все бдит, как бы я досрочно не забеременела: «Надо сперва встать на ноги».
— Так он о тебе же заботится.
— Сдохнешь от такой заботы. Все у него по плану, все — сколько надо, когда надо и как надо. В постели… Тьфу! Не любовь, а какая-то физиотерапия… Тошно, удавиться хочется. Мамаша его все учит меня овощи в банки закатывать… Конечно, если я тебе мешаю. ..
Тетке Галочка нисколько не мешала, и, сказать по правде, племянницу она сразу поняла. Особенно, когда та сказала насчет физиотерапии… Им было весело вдвоем. Галочка развелась с Геной, оставив ему квартиру: «А как же? Ведь это я его бросила! А теперь выгоню? Нет уж! Надо уметь уйти красиво».
В тот день, когда Галочка получила развод, они с тетей выпили шампанского и закусили бутербродами с икрой — на деньги, вырученные от продажи обручального кольца.
Последнее замужество Галочки случилось лет восемь назад. Это было — как смерч! Они познакомились на Рижском взморье, и сразу — безумный, безумный роман. Галочка и ее возлюбленный не расставались ни днем, ни ночью. Он перебрался в комнату, которую она снимала, и Галочка сказала хозяйке, что к ней приехал муж из Москвы. Они и были фактически мужем и женой — не только общая постель, но и общее хозяйство, общие деньги, общее — все! О будущем не говорили, но Галочке было ясно: когда кончатся их отпуска, они не расстанутся. Это — навсегда. Жить будут в Москве, — не зря же он сказал, что у него там отдельная квартира в Чертаново.
Хозяйка, заметьте, русская, как-то спросила, не смущает ли Галочку разница в возрасте — он был лет на десять моложе. Галочка сказала: когда люди любят, это не играет роли. Абсолютно!
— И давно он у вас пьет? — бестактно не унималась хозяйка.
— Не пьет, а выпивает. Иногда, — поставила ее на место Галочка. И добила: — Настоящего мужчину бокал вина только украшает.
Хотя выпивал он, допустим, — ну, что тут возразишь? — каждый день, и не по одному бокалу… Но выглядел вдрабадан нетрезвым только оттого, что его пьянила любовь. Это точно.
Однажды он исчез. Утром чувствовал себя плохо, не мог подняться, дрожал. Галочка хотела позвать врача, не позволил. Вместо этого попросил пива. Она бросилась в ближайший магазин, там еще было закрыто, поехала автобусом в другой, словом, отсутствовала часа полтора. А вернувшись, не застала ни мужа, ни его вещей.
— Умотал твой-то, — злорадно сообщила хозяйка, — погляди, не прихватил ли чего.
Ничего он не «прихватил», бедняга. Просто ушел, уехал. Осознал свой порок и ужаснулся. Не хотел портить ей жизнь, решил принести в жертву себя и свою любовь.
Галочка долго помнила о нем с нежностью и благодарностью.
— Конечно, что ни делается, к лучшему, — вздыхала она, вернувшись после отпуска на работу. — Я человек мудрый, понимаю. Но, Боже мой, это была настоящая страсть! Я чувствую себя вдовой. Он отказался от меня, наступил, можно сказать, на горло собственной песне. Бедный, благородный человек…
Все молча переглядывались и вздыхали тоже.
Второе, давнее свое замужество Галочка с достоинством признавала роковой ошибкой.
Это было еще при тетке.
Галочке исполнилось уже тридцать шесть, ему тридцать два. Он полюбил ее с первого взгляда, молниеносно, сразу, как увидел на улице. По образованию он был инженером, но временно работал дворником, чтобы получить лимитную прописку и жилье. С жильем все как-то не клеилось, и тут — судьба: Галочка сломала каблук как раз на тротуаре, который Петр в тот момент подметал. Галочка обратилась к нему за помощью — мужественный красавец, смуглый, усики, как у Кагановича… Вылитый Марчелло Мастрояни.
Через пять минут они уже пили чай в дворницкой, каблук был прибит, Галочка, пригорюнясь, слушала повествование о трагической Петиной судьбе, злодейке теще, разрушившей его семью. А чуть позже — о том, как он буквально потрясен встречей с Галочкой, которая сумела понять его с первого слова. И — очаровать. Да что там! Она — женщина его мечты! Эта улыбка, глаза, эти, прошу прощения за вольность, бедра, немного тяжелые… И грудь… Нет слов.
Галочка видела: Петр говорит это все совершенно искренне.
Через неделю он попросил ее стать его женой. Фактически. Конечно, он мечтал зарегистрироваться, страдал, что нельзя сделать это сегодня же. Но, глупенький, разве дело в бумажке?
Куда важнее было немедленно прописать Петю в их с теткой квартире. Зарегистрироваться сразу они не могли только потому, что он еще не успел оформить развод с бывшей женой, проживавшей в Кишиневе.
Галочка, конечно, не могла допустить, чтобы ее муж спал на полу в холодной дворницкой и подметал улицу. Все решено: Петруша переедет к ним, она займется его пропиской, а уж после развода они сходят в загс, это не к спеху. Петр, повздыхав, признал: да, без бумажки ты букашка, то есть без прописки его ни на какую приличную работу не возьмут, развод — дело долгое, тем более, жена его — порядочная стерва. Вся в свою мамашу-ведьму. А он уже истосковался по творческому инженерному труду и чувствует, что теряет квалификацию. К Галочке он переехать согласился.
Тетка отдыхала в санатории, пришлось отметить событие без нее. Они выпили шампанского, Петя подарил своей очаровательной молодой жене алую розу, пышную и яркую, как она сама. И началась семейная жизнь.
Но — проклятые бюрократы! Без регистрации брака и согласия отсутствовавшей тетки, ответственной съемщицы, в милиции прописать мужа Галочке отказали наотрез. Она сделала сильный ход: получила у себя на работе ходатайство за подписью приятельницы, председателя месткома, — и это не помогло. Тетка должна была вернуться через две недели, Галочка уж решила было ждать, чтобы получить этот чертов документ с согласием. Но Петя почему-то нервничал, хотя по-прежнему был нежным и страстным. Тогда Галочка подумала, не дать ли взятку, кому надо, в паспортном столе, но не знала, как такие вещи делаются. Кроме того — взятка вещь безнравственная, не правда ли?
По поводу безнравственности Петр провел с ней беседу, объяснил, что это государство ведет себя безнравственно, придумав какую-то прописку, не дающую любящим людям жить вместе. Короче, это дело он взял на себя. Галочка же взяла в кассе взаимопомощи ссуду на взятку.
Неизвестно, чем бы все кончилось, учитывая надвигающееся возвращение тетки. Но случилось непредвиденное: однажды, когда Галочка была дома одна, жарила для мужа его любимого «цыпленка табака», в дверь позвонили, и на пороге появилась молодая чернявая и довольно противная женщина, вылитая цыганка, с чемоданом, узлом и двумя маленькими детьми, цепляющимися ей за подол. Изумленная Галочка мягко сказала, что женщина, очевидно, ошиблась адресом, но та возразила, что ни капли не ошиблась, и спросила, где ее муж Петр Ионович, который снимает здесь комнату. Он, мол, обещал забрать их сразу, как пропишется, а сам тянет и тянет, и она решила ехать — потому что одна с двумя детьми не проживешь, а родных у нее нет.
— А… ваша мама? — спросила Галочка, имея в виду тещу — ведьму.
— Какая мама?! Я детдомовская. Мы там и с Петькой познакомились и сошлись, — был ответ.
Галочка понимала: нужно сейчас же отправить аферистку, откуда пришла, но не решилась принимать такие решения без мужа. Это — его дело, его беда. К тому же на улице, как назло, шел дождь, Галочка видела, что у детей мокрые ноги, не могут быть сухими в такой рваной обуви! И, ничего не объясняя, она пустила их всех троих в квартиру и усадила на кухне есть цыпленка.
Потом вернулся Петр. Галочка молча провела его в кухню и вышла. Ждала, сидя в комнате на диване. Уверена была: сейчас он поставит на место… ту, придет к ней, Галочке, и все объяснит. Ребятишек было, конечно, жаль, надо будет дать им денег на обратную дорогу в Кишинев…
Сквозь стену Галочка слышала крики, ругань, плач. И голос Петра, несколько раз повторивший: «Тебе сказали — ждать?! Сказали? Все уже было на мази, она согласна, так нет — явилась! Все испортила!» И — снова плач — женский, детский, не поймешь. И опять Петр: «Дура! Дура!»
Наконец все стихло, и Галочка, уставшая от ожидания, вошла в кухню. Дети, уронив головы на стол, спали. Женщина, заголившись снизу до пояса, стояла тут же, согнувшись, облокотившись о сервант. А Петр… Нет, это невозможно!.. Галочка пулей выскочила в коридор. Зубы ее стучали. Позвонить сейчас же в милицию?.. Но ведь она сама обивала там пороги, просила его прописать. А теперь о чем станет просить?!
А за окнами все шумел и шумел дождь…
Это семейство прожило у Галочки до самого теткиного возвращения. Не гнать же детей, тем более, оба кашляли. Петру Ионовичу Галочка за те две недели, что они жили в ее квартире, не сказала ни одного слова. Жене объяснила, что больше «сдавать» комнату не может — тетя против. Женщина было заартачилась: «В таких случаях заранее предупреждают! У нас — дети». Галочка спокойно сказала, что Петр Ионович был как раз предупрежден, так что, если он не хочет неприятностей, жилплощадь необходимо освободить. Видимо, поговорив с мужем, женщина, которую, кстати, тоже почему-то звали Галей, получила подтверждение — съехать придется, и остальное время отношения у Гали с Галочкой были хорошие. А куда денешься? Приходилось и готовить на всех, и собрать у сослуживцев кое-какое барахлишко, из которого их дети уже повырастали. За день до возвращения тетки семья наконец съехала. Галочка знала: Петр купил им билеты назад, в Кишинев. Что собирался делать он сам, Галочку не интересовало, а с Галей и детьми простились почти как родные — они-то в чем виноваты? Галя плакала, и Галочка отдала ей деньги, что брала на безнравственную взятку в кассе взаимопомощи.
Галочка до сих пор по праздникам получает из Молдовы поздравительные открытки и ласково отвечает на них, хоть это теперь и заграница, а конверты с марками стоят недешево. Дети, пишет Галя, уже совсем большие, растут без отца.
Петра Галочка больше не встречала, и Галя о нем не упоминает. Может, о чем-то догадалась тогда, а может, и сама не знает, где он.
Вот этот свой брак Галочка всегда называла полезным уроком. Ведь на ошибках, как известно, учатся.
Петр… Это был сложный человек, мятущийся. И все-таки он ее любил. По-своему. Так не притворишься, нет… А у Галочки все еще впереди, какие наши годы?
— Возраст в отношениях мужчины и женщины роли не играет, — как-то сказала Галочка подруге детства Ольге. — Главное — следить за собой. Женщине столько лет, на сколько она выглядит. И очень важно быть коммуникабельной, очень. Вот я, например, нравлюсь, потому что с любым нахожу общий язык. И — точно: с молодыми Галочка говорила «блин» и «я от тебя тащусь», с пожилыми — о лечении травами и «куда катится страна». С одними становилась твердой и сильной, такой, что коня на скаку остановит, не говоря о горящей избе, с другими — беспомощной и беззащитной, короче, зайчиком белой масти.
— Надо уметь видеть, кто перед тобой, и выбирать тактику, исходя из этого, — учила Галочка юных сотрудниц и Ольгину невезуху-дочь Лизу. Те жадно слушали.
Знакомства завязывались мгновенно — на улице, в очереди, в транспорте. И заканчивались по-всякому, но всегда интересным приключением.
Одному новому знакомому из автобуса Галочка, лукаво улыбнувшись, пожаловалась: «Я маленький, беленький зайчик, живу в своей норке одна, — а представляете, каково слабой женщине без мужских рук в отдельной квартире? Второй месяц воюю с замком: то защелкнется — не отпереть, а то открывается без ключа, буквально ногтем».
Знакомый поглядел со значением и обещал помочь… в части мужских рук. Галочка пригласила его в гости — дала адрес, код, объяснила, как проехать из Купчина. На другое утро забежала пораньше в парикмахерскую, сделала укладку, брови, и до самого конца работы рассказывала всем желающим:
— Скромный, даже застенчивый. Внешне не очень интересный. Из простых, возможно, даже рабочий. Но сразу видно — порядочный, хороший человек. Сама доброта! Очень одинок, жена умерла. От меня — в восторге… Нет, не сказал. Ну, кто через двадцать минут после знакомства говорит такое?! Но я, вы же знаете, человек проницательный, по глазам вижу — мужик буквально заторчал. Говорит: завтра вечером приду с инструментом, налажу и замок, и все, что надо. Представляете?
И ведь пришел. С утра, пока Галочка сидела в парикмахерской. Замок открыл, не иначе, ногтем, взял немного — бутылку водки, для него же и припасенную, банку шпрот, ну там, кое-какие деньги, что оставались до получки, и зимнюю шапку из песца. Но — вы просто поразитесь! Оказался хозяином своего слова: перед тем как уйти, отремонтировал замок и захлопнул дверь. Так что, вернувшись с работы, нагруженная вкусными покупками Галочка легко открыла ее ключом и больше проблем с замком не имела.
— Даже смазал! — Восхищалась она на следующий день. — Замок, как новенький… А что взял кое-что… Ну… в конце концов любой труд должен быть как-то оплачен. Да и денег там было — с гулькин нос.
— Так ведь он же к вам на свидание приходил. С этим… с инструментом. А не только замки чинить, притом за плату! — не выдержал кто-то особо ехидный.
— Нельзя осуждать человека, если его не знаешь, — заступилась Галочка. — Он скромный, это я сразу поняла. И… мало ли… может, он не уверен в себе как в мужчине… Мужики в этом смысле стареют раньше нас… Да что он там взял-то? Барахло! Шапку ту моль так и так съела бы…
Каждый день почти, явившись на работу и с трудом поместив свое развесистое тело на рабочий стул, Галочка громко рассказывала, как один привлекательный мужчина смотрел на нее в метро — «Ну, знаете, просто раздевает глазами, буквально догола! Я даже вспотела — волнительно и страшно. Просто какой-то маньяк».
Все слушали, посмеивались. Но — по-доброму: Галочка есть Галочка. Ее даже первого апреля разыгрывать не интересно. Скажешь: «Вам из Америки Клинтон звонил, зовет в гости!» — а она сразу: «Ой! Мне же и надеть нечего!»
Но зато, что бы с кем ни случилось, Галочка тут как тут, и утешит, и поможет, и советами засыплет, и последнюю, как говорится, рубашку отдаст, хотя и с рубашками и со всем остальным в этом роде у нее, даже когда регулярно получала зарплату ведущего инженера, было не густо. Галочка часто не без гордости повторяла: да, она из тех, про кого принято говорить «жить не умеет». Да, оказалась к шестидесяти годам в обшарпанной однокомнатной квартире в «хрущобе», где сыпалось с потолка, дуло от окон, текли краны, а из дивана, прорвав обивку, грозно торчали пружины. Но ведь не в коммуналке же, верно? Конечно , в ближайшее время — никаких надежд на ремонт, покупки и прочие бездуховные «радости», доступные скучным людям. Тем, что прожили тусклую жизнь, не пропели, как веселая попрыгунья-стрекоза, красное лето, а строили в садоводствах-муравейниках, на крохотных участках душные «фазенды», загодя нудно думали о том, что пенсионный возраст приходит ко всем без исключения, и приняли меры — приобрели, к примеру, новую тахту, чтобы с комфортом на ней умереть! А еще вставили полный рот искусственных зубов, вырвав для этого собственные, даже те, что могли бы еще послужить. Но как же? Цены-то растут и растут, а зубы не вечные. А вдруг — кариес? И никакой блендамед с флуористатом не помогут, а на челюсти пенсионных грошей уже не хватит. Говорят, кое-кто даже гробы впрок запас, держит на даче, в сарае, хранит в удобной этой таре до поры до времени садовый инвентарь, зато не думает бессонными ночами, как алчные наследники потом зароют его в какой-нибудь картонной коробке.
Галочку муравьиные эти заботы всегда смешили, она-то ведь была красавицей стрекозой и этим гордилась. Духовность — вот главное. А гроб? Я вас умоляю! Уж в чем-нибудь да закопают, ей-то что за дело? Мертвым не больно, им вообще на все эти земные заморочки плевать. Галочка даже урну с теткой, сожженной семь лет назад в крематории, не потрудилась отнести на кладбище — как-то все было не до того. И стояла эта урна до сих пор в кладовке среди всякого хлама (у «муравьев» в таких чуланах, ясное дело, банки с консервированными помидорами, огурчиками, прошлогодним вареньем и свежепротертой смородиной, а у «стрекозы» — ха-ха-ха, урна с теткой!). Нет, формальных сложностей с захоронением урны не было никаких. Родители Галочки вот уже сорок лет лежали вместе в одной могиле на самом престижном кладбище города, раз в год… ну, хорошо! — раз в два года Галочка могилу посещала. Редко? Ну, если на то пошло, так ее мамы и папы под этим холмиком нет. Там лежат бесчувственные скелеты, и оказывать им почести — язычество и дикарство. Тело — это дом, в котором живет душа. Разрушился дом, и душа ушла из него. Куда? А вот это уже тайна. По крайней мере, для живых. Может, они, души, так и живут рядом с близкими людьми, невидимые и неслышимые. Или, наоборот, в мировом пространстве. Мало ли? Притворяться, что испытывает к могиле какие-то чувства, Галочка не считала нужным. Но приличия соблюдать необходимо, а потому навещала. Положит букетик, — сажать цветы не время — ноябрь, постоит, пригорюнившись, боковым зрением отмечая, что холеный вдовец (академик, не меньше!) с интересом посматривает на нее, проходя мимо по аллее, — и приосанится, улыбнется. Так каждую или почти каждую осень в день гибели родителей, разбившихся на мотоцикле, когда Галочке было всего двадцать лет, а им по сорок. Спортивные были оба, подтянутые, тут Галочка ни в мать, ни в отца, а в ту самую тетку, что в урне. Тетка ее к спорту не приучала, избегая опасностей. Из всех видов спорта, как она сама остроумно шутила, Галочка выбрала один: вкусно покушать. Здесь они с теткой усиленно тренировались и достигли заметных успехов. А родители, тетка говорила, были легкомысленные и рисковые, особенно отец. Гоняли на своем старом мотоцикле с превышением скорости и — пожалуйста.
Так вот, в эту-то могилу, ставшую результатом отцовской бесшабашности (что-то Галочка от него все же унаследовала!), и можно было подхоронить прах тетки, родной сестры матери. Но Галочка, которая всегда и всюду опаздывала, не только на кладбище, обычно вспоминала об урне только на полдороги — не возвращаться же, целый час потеряешь, да и пути не будет. И потом — жалко: симпатичный подполковник (явно разведенный, брюки мятые), что сидит напротив в автобусе, нет-нет да и вскинет глаза, оторвется от газеты и с изумлением посмотрит на Галочку, уже пять минут внимательно глядящую на него в упор. Что-нибудь это значит, верно же? И неизвестно, чем кончится… А она возьмет да и вылезет, как дура, из автобуса на самом, можно сказать, интересном месте. И, главное, чего ради? Чтобы тащиться обратно за урной, в которую, кстати сказать, неизвестно еще, кого насыпали. В крематории не больно-то следят, где чей пепел, — сгребут, расфасуют по полиэтиленовым мешкам и раздают дуракам-родственникам…
Короче, вспомнив очередной раз про забытую в чулане тетку, Галочка с места не поднималась, ехала себе и ехала, не сводя глаз с загадочного подполковника (писателя, директора завода, профессора в отставке), пока тот не выходил из автобуса, бросив на нее прощальный взгляд. Прочитывались в этом взгляде разные чувства, и Галочка потом еще остановки три расшифровывала и толковала их, как хотела. Бывало, что и кладбище проедет — все мысли, мысли…
С этими мыслями иногда доходило до скандалов, особенно в магазинах. Люди у нас в большинстве злые, нетерпеливые, в очередях, даже самых коротких, просто звереют. А на Галочку как раз почему-то в очередях нападала задумчивость. Подойдет к кассе, а сама уж и позабыла, какой товар собиралась выбить — пока вспомнит да пока роется в сумочке — кошелек вечно куда-то завалится! — пока отсчитывает деньги, ищет мелочь и еще беседует с кассиршей — мол, ах, я такая бестолковая (имеется в виду беленький зайчик), какой-нибудь мужлан сзади уже весь кипит: «Мамаша, сколько можно?!» и — сразу целый хор хамов: «Не могла заранее мелочь приготовить! Ходят тут… Маразматичка…» И весь репертуар. Но Галочка (ноль внимания) уже взяла свой чек и — к прилавку, чтобы там повторилось то же самое — то чек этот несчастный уронит, то решит вместо колбасы взять вон того сырку… нет, не того, а вот этого, который ближе к вам, или… А сколько стоит этот, там, сбоку, желтый, с дырками? Порежьте, я доплачу.
Нарежут ей заветный кусочек, взвесят, а у Галочки на него денег-то и не хватит. И — опять психоз толпы, тут уж и продавщица кричит… Зато мужественный молодой человек в кожаной куртке, купивший бутылку виски, так улыбается, что сразу ясно — сочувствует он Галочке, а не этим скотам, понимает: очаровательная женщина имеет право на каприз. Тем более, явно думает она о чем-то более значительном, чем сколько там рублей с копейками у нее в кошельке.
А в кошельке-то, как тетка-покойница, бывало, скажет: кот наплакал, жук накакал… Пенсия в 380 рублей расходится мгновенно.
…Но только правильно народ говорит: не имей сто рублей, имей сто друзей. Или даже знакомых. Вера Павловна (вот, пожалуйста, — ВЕРА ПАВЛОВНА, не Верочка, хотя моложе Галочки лет на пятнадцать, а в собственных глазах именно Вера Павловна), с которой они когда-то познакомились в Репино, в доме отдыха, и время от времени встречаются, высокая, плоская такая женщина, учительница математики, — так, значит, эта Вера Павловна зашла как-то к Галочке. Извинилась, что — без звонка, собственный ее телефон именно в тот день сломался, а она как раз была тут поблизости… Вошла это она, огляделась и говорит:
— Не понимаю вас, Галочка. Как вы можете так жить? Вам же потолок скоро на голову рухнет, такая трещина. А обои?!
Галочка с состраданием в голосе:
— Да разве в обоях счастье! И вообще мне нравится этот дизайн. Не так красиво, как оригинально… Другое дело — пружины. Лезут из дивана, точно змеи. Не диван, а какая-то Медуза Горгона. Не могу отремонтировать, спать невозможно. Так ведь на одну пенсию не развернешься!.. Впрочем, и не в пружинах счастье тоже. Проживем.
Вера Павловна, училка, как въелась:
— Не в обоях счастье, говорите? Не в пружинах? А в чем?! Нет, вы мне скажите — в чем счастье? Для вас персонально.
— Счастье?.. — убежденно вздохнула Галочка. — Счастье в любви.
— Это в нашем-то возрасте? — Вера Павловна как-то криво усмехнулась. — Ну, вы, Галочка, я вам скажу… романтик. Вы что, всерьез рассчитываете, что на седьмом десятке к вам придет Прекрасный принц? Большое чувство?
— Все может быть, — уклончиво ответила Галочка. А сама подумала, что к вяленой треске, вроде Веры Павловны, муж которой не раз еще в Репино на пляже бросал на пышную Галочку жадные взгляды, так вот к ней наверняка ничто и никто уже не придет. А к Галочке с ее соблазнительной фигурой, с бюстом восьмого размера, от которого мужчины сплошь балдеют, — это еще посмотрим…
Она молчала. А Вера Павловна вдруг говорит:
— А знаете, Галочка, ведь под лежачий-то камень вода не течет. В ваши, с позволения сказать, апартаменты ни один принц не явится. Будете сидеть, извините, квашней и ждать у моря погоды, ничего не дождетесь. Надо действовать. И у меня к вам есть вполне конкретное деловое предложение, которое одним махом в корне изменит вашу жизнь. По крайней мере, материально.
Галочку как ударило. Вот оно! Она всегда знала: настанет день и случится чудо — она найдет в стене клад, или кейс с долларами у себя под дверью, или…
— Говорите, — выдохнула Галочка.
И услышала, что у Веры Павловны есть знакомые. Очень состоятельные люди, очень! Деньги для них вообще не проблема. Так вот, представьте, такое несчастье! — позавчера они потеряли сына, погиб. Какая-то сволочь ударила ножом в парадной. Двадцать шесть было мальчику, две недели назад женился. Свадьбу играли в «Метрополе», все по высшему разряду. А теперь — хоронить. Но где? О крематории они и слышать не хотят, мать вообще в ужасном состоянии, а отец только и твердит — сын должен лежать на самом лучшем, престижном кладбище. А лучшее — то, где покоятся ваши, Галочка, родители. Но там уже десять лет не хоронят. И вот сейчас меня осенило, я вдруг подумала… Вы ведь человек умный, добрый… И трезво мыслящий.
Галочка с достоинством кивнула.
— Так почему бы вам не продать им могилу?
— К-какую м-могилу? — растерялась Галочка. — Как… продать?
— Могилу ваших родителей, какую же еще? Они когда похоронены?
— В пятьдесят восьмом…
— Ну, вот и отлично. Значит, можно туда же и подхоронить. А вам, конечно, хорошо заплатят, очень хорошо…
— А… сколько? — спросила Галочка, тут же подумав, что продавать могилу родителей, наверное, грех.
— Ну, я точно не знаю, и вам не советую, когда они придут, сразу поднимать этот вопрос — у людей такое горе… Но заплатят как следует — не сомневайтесь, тут не то что ремонт и диван, тут всю мебель можно поменять. И даже саму квартиру.
— А как же памятник? Я имею в виду — доску с именами мамы и папы? Ее не снесут?
— Ну что вы, Галочка?! Как можно? Это же порядочные люди!… Короче, я им сейчас позвоню, дам ваш адрес, они сегодня же приедут. Дело-то срочное, мальчик лежит в морге, мать почти в коме…
— Конечно, конечно, я понимаю, пусть приходят! — сказала Галочка.
Вера Павловна сразу ушла, а Галочка подумала — откуда же она собирается звонить-то? Ведь телефон у нее, сама сказала, не работает… А потом до того вдруг расчувствовалась, так ей стало жалко несчастных стариков, потерявших единственного сына, да так ужасно. Вот вам и деньги! Деньги есть, а близкого человека не вернешь! Ну, и пусть хоть лежит там, где хотят осиротевшие мать и отец. Ее собственные родители на такое соседство не обиделись бы… А эта сделка… нет, нехорошо говорить «сделка», лучше сказать «соглашение», так вот, это соглашение вытащит из нищеты Галочку. И этому родители, будь они живы, были бы только рады!
В таком настроении Галочка и встретила явившегося к ней через два часа совсем не старика, а мужчину лет пятидесяти, ну, сорока восьми от силы, с темными глазами, высокого, в отлично сидящем черном костюме. Был он бледным, но держался по-деловому, сказал, что пришел по рекомендации Веры Павловны, зовут его Ростиславом Михайловичем Авдеевым, он принес Галочке на подпись необходимые документы, и если та не возражает, внизу машина, они вместе подъедут к нотариусу, и тогда можно будет на послезавтра назначить похороны Игоря. Про деньги не сказал ни слова, а Галочка, предупрежденная Верой Павловной, ни о чем не спросила. Да и без предупреждения не стала бы спрашивать, разве можно говорить о каких-то деньгах, когда перед тобой убитый горем отец? К тому же симпатичный, можно даже прямо сказать — красивый. Галочка ему явно понравилась, это без вопросов. Потому что никто не будет иметь дела с неприятным человеком по такому деликатному поводу. Речь ведь идет о его родном сыне! И вот теперь у них будет общая могила, они станут встречаться, разговаривать… Галочка принялась было объяснять, что ее родители тоже трагически погибли, разбились на мотоцикле, но Авдеев поморщился, и она виновато замолчала.
Документов Галочка читать, конечно, не стала — некрасиво как-то проверять, не с жуликом дело имеет, мигом собралась, они вышли на улицу, где у подъезда ждала черная иномарка, наверное «мерседес». Через час все, что нужно, было оформлено.
— Можно мне присутствовать на похоронах? — робко спросила Галочка, когда ее высадили из машины, довезя до дому.
— Конечно… если хотите, — ответил Авдеев, взглянув на нее с удивлением, потом захлопнул дверцу своего «мерседеса». И уехал.
Галочке стало немного не по себе, когда она увидела развороченный холмик, яму на месте могилы своих родителей и доску с их именами, отброшенную в сторону. Но ведь потом все это будет восстановлено! И вообще думать сейчас надо не о своих суетных переживаниях, а о том, что чувствует мать покойного Игоря, маленькая, невзрачная женщина в черном платке… она выглядит намного старше интересного Ростислава Михайловича, намного… А жена Игоря, бедная девочка! И такая красавица… Долго она одна, конечно, не останется, это ясно… Это жизнь.
Подошла Вера Павловна и сказала, что Галочку просят поехать с кладбища вместе с родственниками на поминки.
Она поехала — что ж… они, в самом деле, теперь почти родственники.
В роскошной квартире были накрыты столы. Мать все плакала. Галочка помогала на кухне, резала хлеб, овощи, потом — убирала и мыла посуду, даже пол подтерла. Когда собралась уходить, Ростислав Михайлович благодарно пожал ей руку и молча вручил конверт, который Галочка, смущаясь и приговаривая «ну, что вы, зачем?», неловко запихнула в карман.
Дома она обнаружила, что в конверте лежит тысяча рублей — миллион старыми. Это, вне всякого сомнения, было чем-то вроде задатка, потому что к тому времени она уже знала: место на таком кладбище стоит не меньше десяти тысяч долларов. Минимум. На такую сумму она, конечно, не рассчитывала, но и бывший миллион… Впрочем, думать, тем более, с кем-то об этом говорить сейчас было бы нетактично. Пока что она может отремонтировать диван, а там… С Ростиславом они не раз еще увидятся на могиле, там все и выяснится.
Диван после ремонта стал как игрушка. Мягкий и в то же время упругий, обитый красивым гобеленом. Галочка наслаждалась, лежа на нем с книгой. А читала она в основном талантливые романы про любовь.
Время шло, а никаких известий от Авдеевых больше не поступало. Галочка пару раз съездила на кладбище. Собираясь туда, вдруг вспомнила про теткину урну, но взять ее с собой не решилась — это ведь теперь не только ее могила. Ничего! Тетке и дома не хуже, в теплой сухой кладовке. Она всегда любила тепло и боялась сырости.
На кладбище Галочка никого из Авдеевых не встретила, хотя на могиле лежали свежие цветы. И временная доска была установлена: «АВДЕЕВ ИГОРЬ РОСТИСЛАВОВИЧ 1972-1998».
Доски с именами ее отца и матери нигде поблизости не было. Наверное, их напишут на общем памятнике, когда его установят… Обычно это делают не раньше, чем через год, когда земля осядет. Галочка положила родителям на холмик букет белых астр. Мама любила астры, а папа любил маму.
Прошел еще месяц, не меньше, и она решилась поговорить с Верой Павловной. Звонить не стала — не телефонный это разговор. Галочка до сих пор была не уверена, что поступила морально и по закону. Правда, все заверил нотариус, но за деньги сейчас что угодно заверят, хоть твою собственную смерть.
Вера Павловна встретила Галочку в передней, в комнаты не пригласила, держалась суховато. О деньгах сказала, что у Авдеевых сейчас сложности, милиция ничего не делает, чтобы найти убийцу Игоря, всем надо платить, пришлось даже продать магазин. К тому же мать Игоря серьезно больна, требуется операция на сердце в Штатах.
— Но я им напомню, — пообещала она.
И сдержала слово: на следующий же день Ростислав Михайлович позвонил Галочке, сказал, что заедет — «надо рассчитаться».
Он принес ей еще шесть тысяч. Рублей — «больше, к сожалению, не имею возможности». Из того, как он смотрел на Галочкину комнату, обстановку, облезлые стены и треснутый потолок, кто-нибудь мог бы сделать поспешный вывод: он думает, что для этой нищей и шесть миллионов старыми — выше шеи. Галочке такое даже в голову не пришло, взяла деньги, лаконично поблагодарила — и все. А что, с другой стороны, было делать? Спорить? Торговаться? Нет, этого она позволить себе не могла, слишком себя уважает. Кстати, еще неизвестно, почему он дал ей эту сумму. Символическую. Скорей всего, как раз из уважения! Посчитал, что такой человек, как она, не станет наживаться на могиле собственных родителей. Посчитал и был, в общем, прав.
Все же она заставила себя задать один-единственный вопрос, про памятник — будут ли там имена ее отца и матери?
Авдеев поднял бровь: «Вы же сами подписали документ. Вы что, не прочли его? Там русским языком сказано: вы передаете нам участок под захоронение в полную собственность. Это теперь могила моего сына и только. На памятнике будет стоять его имя. Больше ничье «.
Ночью Галочка плакала: обманули дурака на четыре кулака, глупый беленький зайчик прыгнул волку в пасть — думал, жадюга, там десять тысяч долларов, а там только остpые зубы… А не будь жадным, зайчик, жадным быть нехорошо.
А к утру ей стало смешно. Это называется: раскатала губу. Ну и что, собственно, случилось? Не было ни копейки, а стало шесть тысяч. Да почему шесть, когда семь? Тысячу, что пошла на перетяжку и обивку дивана, забыла? Лежишь теперь, как королева, а раньше корчилась, точно иог или Рахметов.
Но — мама и папа, у которых теперь нет могилы… Чушь! Почему это — нет? У них просто надписи нет, а кому была нужна эта надпись на доске? Галочке? Кто к ним еще ходил? А Галочка и без доски придет, даже чаще будет ходить, чем раньше. И они простят, потому что поймут — она не виновата, ее… как это теперь говорят? Кинули! К тому же Галочка была уверена — к могилам, похоронам и прочим ритуальным принадлежностям и мероприятиям ее родители наверняка относились так же, как она сама. Без сентиментов. Отец — это уж точно.
Встала она совершенно спокойная. Теперь важно одно: не расфукать деньги. Это ведь… сколько же это ее пенсий? Галочка быстро разделила в столбик семь тысяч на триста восемьдесят. Получилось восемнадцать целых четыреста двадцать одна тысячная, то есть почти восемнадцать с половиной пенсий. За полтора года. А она еще, идиотка, ревела.
Надо распределить. Часть на зубного врача, улыбка для женщины — это все. Потом купить хороший крем, французскую краску для волос, пудру там, помаду. Зимние сапоги. Это обязательно — старые вот-вот развалятся. И — подарки. Завтра день рождения Олечки, лучшей подруги, Олька тоже на пенсии, перебивается с хлеба на квас, надо ей преподнести что-то роскошное, чтобы ахнула! Такое, на что она сама ни за что не раскошелится. И кроссовки Юле, Ольгиной внучке, Оля сказала — горит на девчонке обувь, прямо горит, а Лизка вечно на мели, и ни о чем не думает, кроме своего нового возлюбленного, Стасика. Нет, Юльке Галочка купит роликовые коньки… нет — куклу Барби, но не китайскую, а настоящую, за сто двадцать… Лизе-растяпе колготки. А Ольге вот что: пеньюар! Галочка видела в универмаге — бледно-голубой, воздушный, с глубоким вырезом — мечта!
Начать она решила не с дорогого универмага, а с оптового рынка, там все дешевле, потому что без накрутки. Нашла и пеньюар, и Барби, и колготки, и сапоги для себя. Сложила все в большой пластиковый мешок и пошла к выходу. Потом подумала, вернулась и взяла такой же пеньюар себе. Краску для волос пепельного цвета, несколько тюбиков помады пастельных тонов, крем Ponds — это сунула отдельно, в сумочку… А еще купила разные мелочи — девчонкам с работы.
Сделать химию, покрасить волосы, навести марафет и зайти к ним — с тортом и подарками. Упадут!.. А в чем пойдешь, дуреха? В пеньюаре? И Галочка купила себе еще блузку, всю какую-то пушистую, точно из страусовых перьев. Еле нашла свой размер, привозят, паразиты, сорок шестые да сорок восьмые, как будто полненькой женщине не хочется хорошо выглядеть!
У самого выхода с рынка услышала голос:
— Мадам, у вас легкая рука?
Обернулась — симпатичный молодой человек, похожий на итальянца. Манит рукой.
— Мадам, мы тут поспорили с женщиной, под каким колпачком шарик, будьте судьей.
— Так я же не знаю, не видела.
— А мы сейчас повторим, специально для вас! — и улыбается, прямо как с рекламы «Пепсодента».
Галочка остановилась. Молодой человек бросил шарик от пинг-понга на асфальт и тут же накрыл колпачком. У Галочки глаз-алмаз, сразу точно увидела, где шарик.. И показала:
— Здесь!
Юноша поднял колпачок: точно.
— Ну, женщина, у вас, и правда, легкая рука. Сыграть не хотите?
— А я уже выиграла! — засмеялась Галочка, а он засмеялся в ответ, и она поняла, что парень от нее в восторге — вот тебе и возраст, никакого это не имеет значения. Если ты обаятельна, остроумна, умеешь рисковать — перед тобой и молодые не устоят.
— Это вы без денег играли, на счастье. Счастье и выиграли. А теперь давайте попробуем… Сто рублей вам, наверное, много, а вот пятьдесят…
— Как это — много?! Вот, держите! — и Галочка протянула парню сотню.
Юноша снова бросил шарик, накрыл, и она опять точно, на сто процентов знала, под каким он колпачком. И, смеясь, показала.
Он приподнял колпачок — что такое? Пусто.
— На этот раз не повезло, — развел руками. — Везет в любви, сразу видно. Ну? Еще попробуем?
Надо было уходить, и она собралась уже отказаться.
— Мать, вали отсюда, это жулик, а ты уши развесила, — вдруг сказал мужичонка, до того молча наблюдавший за происходящим. Галочка глянула на него: еще чего не хватало: «Мать»! Сыночек выискался! Самому уже полтинник, если не больше, а туда же — мать она ему, деревне.
— Ну что, красавица? — белозубый итальянец держал в руках свой шарик. — Кто не рискует, не пьет шампанское! А?
Галочка порылась в сумочке, нашла кошелек и вынула еще сотню.
— Тьфу, дура старая! Жизнь прожила — ума не нажила… — опять полез мерзкий мужичонка, но тут откуда-то из толпы вынырнули двое парней, как-то очень ловко подхватили его и исчезли все трое. И правильно — не лезь.
…А Галочка играла опять и опять! То угадывала, где шарик, и принимала поздравления и комплименты собравшейся вокруг небольшой, но плотной толпы, то ошибалась, и тогда раздавалось горестное «а-ах…».
— Ничего, красавица, ничего! — подбадривал белозубый, — Такой смелой роскошной даме должно везти во всем, это я тебе говорю!
Все «болели» за Галочку, у нее кружилась голова. Она теперь понимала, что такое настоящий азарт. Прожить жизнь и не узнать этого чувства, о котором писали Достоевкий и… кто там еще? Эх, однова живем! Кто не рискует, не пьет шампанское…
Но в какой-то момент вдруг оказалось, что в кошельке больше нет денег.
Толпа рассыпалась, куда-то мигом пропал и юноша, похожий на итальянца, Галочка растерянно озиралась, потом, вздохнув, наклонилась — взять пластиковую сумку с покупками, которую поставила на время игры под ноги. Сумки не было.
На Ольгино рождение Галочка на другой день все же поехала. Деньги на подарок «одолжила» из «зубных». Назло судьбе купила в универмаге пеньюар, дорогой, конечно, ну и черт с ним! Погибаем, но не сдаемся!
Ольга, развернув пакет, ахнула и покрутила пальцем у виска:
— Галочка, это ж для проститутки, а ты мне — на шестидесятилетие!
— А что, скажешь — не красивый? Я, например, всю жизнь о таком мечтала.
— И я, — вдруг жалобно призналась Ольга.
— То-то и оно! А мечты должны сбываться. И лучше поздно, чем никогда.
Остальные деньги разошлись быстро. На работу Галочка все же съездила. Без дорогих подарков, зато с роскошным тортом и сама принаряженная, с новой прической и макияжем. Улыбалась, стараясь широко не разевать рот — передний зуб вылез из десны, торчал и шатался. Вообще с зубами дела были плохи — слишком много сладкого последнее вpемя, вот и результат. Ну и ладно. Еда — наслаждение вкусом, как сообщили по телевизору. Галочке было не жалко денег, такие деньги впрок пойти не могли, это ясно. Да и что это такое — прок?
В ноябре, в день гибели родителей, она поехала на кладбище. Купила ветку искусственных цветов — дольше пролежат, захватила с собой теткину урну. Было девять утра, еще и не рассвело толком. Могила Игоря Авдеева выглядела заброшенной, укрытая толстым слоем опавших листьев. Галочка прибрала могилу, под листьями лежал почерневший букет, похожий на тот, что она видела здесь в прошлый свой приход. Вон и ее астры, совсем черные. Видимо, были заморозки. Вдруг почему-то подумала: хорошо, что мальчик здесь не один, а с ее родителями.
Галочка внимательно посмотрела по сторонам — ни души. Она достала из сумки совок, купленный накануне в магазине «Игрушки», и стала копать ямку. Копать было легко — земля еще не замерзла. Когда ямка была готова, Галочка вынула из урны полиэтиленовый мешок с теткиным прахом, высыпала пепел в ямку, заровняла ее и положила сверху поддельную ветку цветущей яблони. Рядом воткнула тонкую елочную свечку и зажгла.
Ветра не было, пламя горело ровно.
У ворот Галочка встретила седовласого академика. Постарел академик, не казался уже таким холеным, из порванной в двух местах перчатки выглядывали пальцы. Галочка улыбнулась ему, и он в ответ радостно закивал, сняв шапку. Узнал…
В автобусе она думала об этом одиноком человеке. Ему нужен друг. На Галочку он уже давно обратил внимание, вон как обрадовался сегодня, все кивал, кивал… В следующий раз она непременно остановится, они разговорятся, познакомятся. Галочка — обаятельный, интересный человек, умеет легко сходиться с людьми. Кто знает, как еще сложится жизнь?..
— Бабка, спишь, что ли? Молчит. Глухая, видно. Кольцо! Приехали!
Водитель тряс Галочку за плечо, но она спала крепко, даже похрапывала.
— Бабка, подъем! — заорал водитель ей в самое ухо.
Галочка неохотно открыла глаза, встала, вышла из автобуса. Что же ей снилось? Что-то очень интересное. Что? Она попыталась вспомнить. Ну, конечно: ей снилась новая квартира с балконом, финской мебелью и ванной-джакузи. Ольга вчера предложила потрясающий вариант. Бизнес! Значит, так: Галочка продает свою квартиру, Ольга — свою. Деньги отдают Стасику, Лизкиному бой-френду. Стасик — предприниматель, он вкладывает деньги в одно перспективное дело (какое — коммерческая тайна), и через год Галочка с Ольгой удваивают свой капитал, приобретают новые квартиры с евроремонтом и кое-что еще остается. Приличное «кое-что». Так что остаток можно положить на срочный вклад и безбедно существовать на проценты всю оставшуюся жизнь.
Вчера они долго обсуждали этот проект по телефону. Галочка сомневалась — а вдруг деньги пропадут? Ольга сказала: Стасик — человек надежный, Лиза за него ручается… Главное, у него в таких делах есть опыт: один раз его уже кинули, потерял громадные деньги, вынужден был целый год скрываться, хорошо еще, что не убили кредиторы. Но сумел выкрутиться, и уж второй раз его на мякине не проведешь. Два раза в одну яму никто не падает, кроме дураков. А Стасик, Лиза говорит, очень умный, очень. …Где жить сейчас? Не проблема! Лиза с дочкой переезжают к Стасику, а Ольга с Галочкой — на Ольгин садовый участок, во времянку. Там и печка есть, и вообще — природа, воздух, рядом сосновый лес. Стасик обещал вырыть на участке колодец, чтобы не ходить далеко к колонке. И будочку сколотить для туалета.
Галочка сказала, что подумает. И вот сейчас до нее дошло: надо быть современными людьми. Энергичными хозяевами своей судьбы. А значит, решаться. Немедленно! Интуиция ей подсказывает, что все будет хорошо, Галочка — человек толковый и проницательный, хоть и притворяется иногда глупым зайчиком, не знающим, в какую сторону скакать. Нет, все будет тип-топ, они поселятся в маленьком домике у леса… На дворе зима, мороз, снег сверкает, искрится, а в доме тепло, дрова уютно потрескивают в печи… И старый академик будет приезжать в гости… А потом…
Потом — богатство, новая квартира, круиз по Средиземному морю, танцы на палубе… Академик немного старомоден, но ведь и Галочке не двадцать… И все-таки они — красивая пара, он высокий, держится прямо, и эта благородная седина над загорелым лбом… На Галочке свободная шелковая блуза с большим воротником, вроде матросского. Старое танго «Брызги шампанского», под которое они с Олей еще в третьем классе учились танцевать… Олька, вот дура, отдала Лизавете пеньюар… Да, так вот: «Брызги шампанского», плеск волн за бортом, черное небо с ослепительными южными звездами…
«Некоторый риск, вероятно, есть, — рассудительно думала Галочка, ковыляя (опухли ноги) к остановке автобуса, чтобы сейчас же ехать к Ольге, — но ведь Лиза ручается… значит, риск минимальный. Лизка, конечно, недотепа, но, судя по всему, влюблена в этого Стасика. А любовь, это — зоркость! Рентген!.. Да и вообще — сколько осталось жить? Кто не горит, тот тлеет. Да здравствует пламя жизни!»
1998