ЕЛЕНА УШАКОВА
Опубликовано в журнале Звезда, номер 7, 1999
ЕЛЕНА УШАКОВА
* * *
Уснуть — это значит доверье к судьбе
Почувствовать, вдруг на нее положиться,
Слепой, никуда не ведущей тропе
Себя поручить и во тьму погрузиться,
Поплыть по теченью, крутой небосвод
Поддерживать больше не надо плечами,
Пусть рушится с ворохом вечных забот,
Прощайте, труды, до свиданья, печали!
Уснуть — это слух, это зренье замкнуть,
К снегам прилепиться, к тишайшей их сумме,
Зарывшись в подушку лицом, улизнуть,
Постыдного лестничного остроумья
Избегнуть, от тела отбиться тайком,
Присутствия видимость пусть сохраняет,
«Свободна! Свободна!», взлететь, ноготком
Звезду поскоблить золотую, пылает
Щека, но усну — потеряю, отдам,
Усильем сведенную выпущу душу,
Утрачу, забуду, не так ли, предам,
И хрупкую жизнь уступлю и разрушу.
* * *
По лестнице — stер (ступенька), stер — с глазами закрытыми
Сладко подниматься — вечерний ежедневный обряд —
За англичанкой или француженкой, прохладными плитами
Наслаждаясь; спит уже в детской брат.
Поднятая нога не упирается — кончились ступени,
И дух захватывает от призрачной упругости, ожидаемой тобой;
Летние сумерки, «сумерки» — какой томный, сиреневый
Звук; грустно птица кричит за рекой.
Сдержанно-музыкально журчит и переглатывает вода в глубинах
Клозета, ванна остывает, сквозь желтый пар —
Сказочная флотилья: градусник в деревянной оправе, голубиный
Глазок его ручки, сырая веревка и родительский дар —
Целлулоидный лебедь с лодкой; и мальчик, приладив
Двери скрипучей гладкую грань к щеке,
Мягким ритмом охвачен, как будто накинута сзади
Шаль из тумана и звона, тянущихся по реке.
Капал кран, барабанила бабочка — героиня свершений
Будущих; да здравствует воображения потаенный каприз!
Ко всем наставникам обращается очарованный гений:
Никогда не говорите ребенку: «Поторопись!»
Но пока эти детские вдохновения тонкие,
Возвращающие сквозь десятилетия назад,
Питали ум прославленного, избалованного ребенка, —
Что делал — мне интересно — его оставленный брат?
И сумела ли бывшая гувернантка в нищенском своем укрытии
Использовать купленный для нее (не им) слуховой прибор?
Пойми ты: набоковское открытие
Врожденным достоинствам сердца поставлено наперекор.
* * *
Там, где бабушка блузку, склонясь близоруко, мне шила
Из обрезков цветных на террасе в дождливое лето,
Разве думала я: не бывает пропаж в узком, милом
Круге слов, и найдут у последующего поэта
Каждый вырезанный лоскуток?.. Приобрел у Тургенева
«Шелест крови» задешево Анненский строгий, в манжетах,
А затем Мандельштам прихватил. О, заплатка сиреневая,
Знак, узорчик, печать! — сверх событий, помимо сюжета.
Так — ты скажешь — в старинных романах седые родители
Лишь по родинке, метке, по тайному шраму знакомому
Узнают своих взрослых детей — тех, которых похитили
И которые выросли вне опустевшего дома.
* * *
Как ныряла, петляла, юлила дорога, и как
Прихотливо кружил разговор осторожный, опасный, —
Я читала; сыпучие горы, цикорий и мак
В ветровое стекло там глядели, и чтоб не погасло
Наживное вниманье мое, предлагалось залезть
В ямку каждую, узкую трещинку, в них поселиться,
Как кусты, — в остановках романного времени есть
Что-то важное: пусть в темноте неразборчивы лица,
Но играют попутные мелочи, сами собой
Вьются, красочный сор, ничего для сюжета не знача…
Будто кто-то в глубоком рассеянье нервно качает ногой, —
Так решает прозаик неясные сердцу задачи.
Не нашарив пропавшие шлепанцы, встав поутру,
Не проснувшись еще, не успев осознать свои мысли,
Что случилось с героем на резвом казенном ветру,
На высоком посту, и как листья платана повисли,
Он расскажет, — трепещет в гортани подвижная связь
Звука, смысла и слова, — явилась, сияя, оттуда,
Где душа бесконтрольно живет, высотою гордясь,
Где подруга ее навещает — земная причуда.
* * *
Морские коньки, дельтапланы
Вгрызаются в волны и в небо;
Волнение, ты постоянно
Присутствуешь, это нелепо,
Уймись, кипарисы и туя,
Вот видишь, на все согласились,
И даже тогда, когда, дуя,
Как будто подвинуть их силясь,
Воздушной волной накатило,
В густых шевелюрах повисло;
Отчаянья страшная сила
Страшна потому, что нет смысла
В страданье; растенья, цикады
Живут по закону, который
Внушен безголовым за кадром,
Так скажем, за светом, за шторой;
И надо тихонько учиться
У лиственных, у насекомых,
У членистоногих, у птицы,
У ближних и дальних знакомых
Удачливых; море покато,
И парусник помнит поэта,
А жертва всегда виновата,
И знает, бедняга, про это.
В БИБЛИОТЕКЕ
Возлюбленный покой! Но как он создан!
Чем, как ты думаешь, наполнена наборная строка?
Ведь если даже взгляд был обращен спокойный к звездам —
Ни сжатых губ, ни стиснутого машинально кулака, —
Душа пятнавшего бумагу напрягалась, точно
Рвалась! — и строчка памятным волнением полна,
В волненье продолжает быть заочном,
Непотопляемое пузырьком бежит со дна…
И если хочешь знать, упрямо возвратился
Сюда, в зеленый зал, из тьмы веков Орфей.
О, как своей оплошности он радостно бы изумился,
Узнав частотность грустного упоминания о ней!