CЕМЕН ЛАСКИН
Опубликовано в журнале Звезда, номер 12, 1997
CЕМЕН ЛАСКИН
РОМАН СО СТРАННОСТЯМИ
<…> Тринадцатого ноября 1993 года я, ничего не сказав домашним, поехал на Васильевский. К нужному дому я подошел чуть раньше назначенного. Побродил по пустынным проулкам, много лет назад именно в этом районе я начинал работать врачом «неотложки», все здесь было исхожено и знакомо. Наконец пришла пора подниматься в квартиру.
Я позвонил. В узком, слабо освещенном коридоре стояла невысокая блондинка с добрыми серыми глазами, как оказалось- Наталья Федоровна. На ней был домашний халатик и тапочки. Позади, прислонившись к косяку, стояла вторая- черноволосая, худенькая, с матовым лицом и гладкой прической. Она молчала и, как мне казалось, с любопытством рассматривала меня. И эта была одета без всяких претензий: кофточка, черные брючки и тоже тапки. Звали ее Ольга Тимофеевна.
Теперь и не вспомнить, как начинался наш разговор. Возможно, я рассказал о мучительной, неудавшейся работе, об отчаянии от безрезультатного поиска. Мои герои были им неизвестны. Впрочем, о Вере Михайловне Ермолаевой я еще что-то мог бы рассказать, но Гальперина толком не знал даже его собственный сын.
Незадолго до этой встречи я прочитал книгу Форда «Жизнь после смерти». Ее содеpжание показалось мне сказкой. Правда, кое-что меня все же заинтеpесовало. «Весь Новый Завет,- писал американский медиум,- если его правильно понимать, представляет необычайно подробный и хорошо изложенный рассказ о парапсихологическом феномене, который сформировался вокруг группы незаурядных медиумов, один из которых в высшей степени был одарен вдохновением».
Я сидел в небольшой комнате. Слева и справа нависали книжные полки, на маленьком письменном столе стоял старенький диктофон, за ним опять книги. Странно было глядеть на «технические» приготовления женщин.
На табурете лежал лист пожелтевшей, будто прожженной бумаги с написанным от руки алфавитом. Наталья Федоровна взяла Ольгу Тимофеевну за запястье, как бы готовясь отдать ей энергию. Я сидел метрах в двух, ожидая, когда начнется сеанс. Как и у Форда, у них был посредник, контактёр, через него они и должны были выйти на тех, кого мне хотелось услышать. Контактер назывался Плутоном. Была ли это планета, как считали медиумы, или нечто иное, но контактер соглашался помочь.
По сути я ни к чему не был готов, не заготовил вопросов. И когда Hаталья Федоровна резко сказала «Спрашивайте!», я растерялся. «У кого спрашивать?!- пронеслось в голове.- О чем? Что могут ответить мне тени?»
Пока медиумы готовились к сеансу, я мысленно иронизировал, но теперь неожиданное приказание заставило меня сосpедоточиться и задать хоть какой-то вопрос.
Пеpвая беседа с Веpой Михайловной Еpмолаевой
чеpез петеpбуpгских тpансмедиумов
-Вера Михайловна,- повторила названное мной имя Наталья Федоровна.- Вы нас слышите? Вы здесь?
-Я здесь. И давно. Хотя мне это и трудно.
Я поразился, как изменился голос медиума.
-Вам физически трудно?- спросил я.
Все догматы материализма, которые я добросовестно исповедовал десятилетиями, моментально превратились в ничто.
-Это очень по-земному,- мягко сказала Ермолаева. Вернее, звучал голос медиума, но явно с другими интонациями.- Просто мне страшно подумать, что я ошиблась и вам понадобилась не я, а некто другой.
-Нет, вы не ошиблись,- улыбнулась Наталья Федоровна, вероятно, почувствовав радость удачи.- Мы спрашивали вас. И нужны именно вы.
Она взглядом требовала сосредоточиться, в конце-то концов здесь не было, кроме меня, человека, который хоть что-то знал о Ермолаевой.
-Вера Михайловна,- сказал я, уже не поражаясь тому, что принимаю происходящее за реальность.- Вера Михайловна, как вы объясняете все, что случилось с вами?..
И снова пожалел, что задаю дурацкий вопрос. Впрочем, а каким еще может быть вопрос к атому или плазме? Да и вообще- кто мог бы ответить, с каким веществом пошел разговор?
Я видел напряженно-сосредоточенные лица Натальи и Ольги, затем блюдце поплыло по кругу.
-Вы же понимаете…- устало ответили мне.- Шло страшное время, когда лучше было не знать никого.
Ах, как я злился на себя за то, что совсем не готовился к беседе. Я торопливо придумывал вопрос, который мог бы показаться не пустяком. И все же спросил не то, что следовало, не о ней, не о близких, а совсем земное:
-Вера Михайловна, как вы думаете, то, что теперь происходит в искусстве, можно считать хаосом?
В короткое мгновение я перестал поражаться тому, что разговариваю не с живым человеком, а с погибшей более полувека назад Ермолаевой.
-Знаете, то, что сегодня происходит в искусстве, совершенно необходимо,- сказала она,- потому что поиск обязательно дает какой-то ход или показывает тупик.
Я видел, как сосредоточилась Наталья Федоровна, как напряглось ее внимание.
-Это милые ребята, которые не боятся идти туда, откуда никто не приходил. Никто. Они уходят в небытие, чтобы показать, какие пути невозможны или закончены…
Пальцы Натальи Федоровны застыли над блюдцем:
-Сейчас не хаос, а поиск, вот главное из того, что я вижу на земле. Я говорю о бескорыстном искусстве. Другое тоже ищет, но там Бог ни при чем.
Возникла пауза.
-Сил нет,- пожаловалась Ермолаева.- Нам придется расстаться…
Я нервно сказал:
-Вера Михайловна, если можно, я еще приду к вам. Я хочу говорить…
-Хорошо,- согласилась она.- Прощайте.
..Я вышел на улицу совершенно растерянный и долго стоял на знакомом углу, так и не понимая, в какую сторону идти.
На город опустилась темнота. От звезд серебрилось петербургское небо. Я глядел и глядел вверх, словно бы пытаясь отгадать, где же находится встревоженная человеческая душа. Потом я пошел не к остановке, как следовало, а в другую сторону, пока, наконец, не понял, что ошибся. В том доме, где я только что был, свет горел почти во всех окнах.
В мой прагматический мир ворвалось необъяснимое. «Господи,- думал я,- продвинулось ли человечество к истине?! Hеужели жрец в храме, как и пророки Нового Завета, были ближе к правде, чем мы, ниспровергатели и материалисты?» Я невольно повторял про себя слова священника Форда о том, что те двенадцать апостолов, и один из них, «в высшей степени одаренный вдохновением», могли больше нас, нынешних, как бы достигших небывалого развития.
Подошел троллейбус, я сел на пустое место и почти сразу же поднялся: рядом гоготали парни. До метро оставалось три остановки, лучше бы пройтись. Я поднял воротник,- уже было по-зимнему холодно,- и быстро пошел по проспекту.
<…>