Екатерина Деришева. точка отсчёта
Опубликовано в журнале Знамя, номер 7, 2018
Екатерина Деришева. точка отсчёта.
Стихотворения и переводы. М.: ЛитГОСТ, 2018.
Сорок пересекающихся
пространств — и девять попыток заглянуть в мир субъектов и вещей другого
человека. Словесный прототип, более подлинный, чем реальность. И второй дебют,
новая точка отсчета после сборника «Сплав» (Харьков, 2015) — необъяснимое до
конца, но осознанное высказывание.
«Сплав» стал для 20-летней
Екатерины Деришевой поэтической прописью. Она
экспериментировала с фонетикой («Бес — смысл лица? / — Бессмыслица!»), пыталась
найти новые объемы с помощью развернутых метафор («Вечность вечночи
/ тянется / вереницею / птиц / в полете рассыпавших / кофейные зернышки ночи»),
синкретизировала виды искусств («До Re: м и ф а / А с с
о л ь верила в “ляс ы”») и т.д.
В «точке отсчета» повзрослевший
поэт пытается наделить вещи имманентной незавершенностью, то есть вечным
обновлением внутри своих пространств. Максимальной плотности этот процесс
достигает в разделе «3D», в котором автор приступает к поиску новых идей,
нарушая традиционную коммуникацию «автор — субъект [точка выхода высказывания
внутри текста] — объект [точка входа высказывания внутри текста] —
читатель». Объявленный приоритетным объект вытесняет автора, а текст
предъявляется как некий словесный алгоритм. Данила Давыдов эту формулировку
уточнил: «Реальность <текстов Деришевой> принадлежит
субъекту поэтической речи, который сокрыт, но через свое как-бы-отсутствие
предъявляется максимально убедительно, очень успешно реализуя своеобразную
форму минус-приема». Деришева не просто декларирует освобождение
от познающего реальность: она предоставляет реальности шанс познать саму себя.
То есть занимается поиском имманентной вещи.
Точка отсчета «точки
отсчета» — барачная поэзия Всеволода Некрасова, Генриха Сапгира и Игоря
Холина1 . След Лианозовской группы виден прежде всего
в маскировке и обнажении приема. Стихотворение Деришевой:
в тени твоего голоса
сады голубые озера травы
перелетные птицы кузнечики бабочки
говори
говори
говори
(«в тени твоего голоса»), —
находится в диалоге
с текстом Всеволода Некрасова:
Не говори
Не говори
Не говори
Не говори
(«Рига»)
Но если Некрасов
деконструировал речь, то Деришева пытается ее
восстановить. В тождественно названном стихотворении «Луна…» кажущееся сходство
повторяется. Некрасов маскирует образ и разрушает его:
Луна
А
Луна
А
Луна
А
Луна
А
Луна
А
А небо
О —
Деришева
прием детерминирует и обнажает:
луна
огромная мышь
нет
неверно
луна
мышь
крутит колесо
нет
неверно
мышь
колесо крутит
мышь
колесо крутит
мышь
колесо крутит
Обнажение приема отсылает уже
к Сапгиру, а через него — к Хлебникову.
В тексте «Гинзбурги
в космосе…» ощутим холинский след, и если
представить барак горлышком пространственно-временной воронки, то через нее
виден космос, куда как-бы-отсутствующий автор «порталит»
персонажей. «Список продовольствия» написан не без влияния Айги
с его параллельными словесными рядами: «запасы картошки, тушенки/ (и то и
другое — ненавижу, но есть нужно)». Деришевский
«Пейзаж»:
выходящие на станциях
за станциями
пассажиры
с тяжеленными авоськами проблем
и сплетен
бесконечные «ты видела как она посмотрела»
«мне кажется они трахаются»
«аккуратней с балконом любовь сложная
главное не выброситься» —
неочевидно перекликается со
стихотворением Александра Скидана «Пламя Кассиса»:
Стефан, «сумасшедший пилот», гнал
машину в Марсель, мы тряслись
на заднем сиденье — по золотой монете во рту
у каждого; опущены стекла, сигарета
за минуту езды на ветру истлевает, и рука
промахивается, потянувшись за пивом
на донышке банки. Это и есть
тот свет.
«Тот свет» — внутри текста, а
не извне, — родовое дерево «точки отсчета». Кажется, стихотворение «язык
проворачивается с языком» — тоже оттуда, из скидановских
мантр, а еще — из телесных метаморфоз Андрея Сен-Сенькова. Поцелуй
подразумевает и продолжение: язык проворачивается с языком, как
аудиокассета, в которую вставлен карандаш.
Эта поэзия — поиск, возведенный
в абстрактную степень.
Главная метаморфоза книги
происходит с голосом. В то время как источник говорения отдаляется от объекта2, голос,
напротив, движется в сторону вещи. Как если бы стих Деришевой
«руки говорят под кожей воды» написала Ника Скандиака:
«рекопись требует глаза».
Процесс развоплощения
авторского «я» происходит по законам математической логики, в алгоритм текста
проникает машина. Наталия Черных заметила эту особенность: «Екатерине Деришевой удалось очень скупыми и эффективными
средствами изобразить оживающий механизм». Но в случае Деришевой
критик неверно ее интерпретирует: «Машина, вроде бы вобравшая человека,
очеловечивается. Она рефлексирует, взаимодействует с разными уровнями
памяти, она болеет, наконец. Она — молодая женщина, сестра, мать:
то есть, машина!».
Концептуальная разница: что
является машиной и что предъявляется в виде машины. Если
женщина — инкубатор для потомства или говорящая посудомоечная машина,
отождествление возможно. В «точке отсчета» оживающего механизма нет.
Стихи максимально высушены, и это, допускаю, может создать иллюзию
оживающего механизма.
Но и это не совсем верно. Не
машина предъявляется (скорее, «упорядоченная совокупность данных на выходе»), а
третья реальность. Прием восходит к максиме Всеволода Некрасова: «есть
картинка, а есть окошко»3 . Адресат, которого можно
отыскать в начале «точки отсчета» («в тени твоего голоса// сады голубые озера
травы/ перелетные птицы кузнечики бабочки») пропадает ближе к концу («так
уходит магия текста <…> когда нужен лишь отпечаток» — вот и нет точки).
Дистанция освобождает сознание «транслирующего окна» и позволяет говорить
о преодолеваемой интенциональности4 .
Но есть существенное «но».
Составители «точки отсчета»
показали, как субъект развоплощается, а вещь
становится вещью в себе. Линейный сюжет скрыл внутренний конфликт книги.
Екатерина Деришева нелинейно — и не раз —
сталкивает отстранение (механизм; смерть живого) с приближением (человек;
смерть механизма), одновременно извлекая и возвращая жизнь в текст.
В первых двух разделах книги этот эффект кажется полуслучайным:
проектор жизни
подключен через USB
или:
вытряхивает из [systems memory]
крошки смеха и грусти
В третьем он превалирует:
Вадим скомпилировал веру
Кирилл стал плагином
В текстах, написанных после книги, становится основным:
двухэтапная авторизация
пароли верхнего и нижнего регистра
<…>
потенциальное пространство
принимает форму зерна
Отстранению от субъекта Деришева противопоставляет еще большее отстранение от
субъекта — вымарывание; радикализм, подсказанный Жаном Бодрийяром.
Злой дух, реализовавший «победоносн<ую> стратеги<ю> относительно субъекта»5 .
Вот только имморальность здесь — эстетическая. Она
продолжается в новых текстах Екатерины Деришевой,
которые все больше стремятся к обновлению языка, к поиску новых форм
коммуникации, к концептам, к взаимопроникновению точных наук. И
«проворачивается» теперь не аудиокассета, а блок-схема, и касаются друг друга
не языки — алгоритмы.
1 В «Сплаве» и написанных вскоре после него текстах ощущалось
влияние поэтов другой эстетики от Маяковского и Цветаевой до Плат и Элиота,
которое Деришева счастливо пережила.
2 Это происходит в первом и втором разделах книги: «указатели
мёртвых имён» и «в хитиновой тишине».
3 Не забудем и Сократа, считавшего, что бытие — «третья
реальность, которая дана в мышлении».
4 Свойство человеческого сознания — направленность на конкретный
объект.
5 Бодрийяр Ж. Фатальные стратегии. — М.: РИПОЛ классик, 2017. —
9288 с.