Лев Оборин. Смерч позади леса
Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2018
Лев Оборин. Смерч позади леса. — СПб.: MRP OOO «Скифия-принт», 2017.
Третий поэтический сборник Льва Оборина — более резкий, тщательный, зрелый, чем предыдущие — «Мауна Кеа» и «Зеленый гребень». И, как ни парадоксально, более доверчивый к читателю. Доверчивость видна в том, как автор раскрывает читателю свои «сокровища» — моменты щемящих воспоминаний, собираемые долгое время предметы, материальные и нематериальные — звуки, настроения, сны.
«Смерч» — процесс чтения этой небольшой книги. Она затягивает многочисленными кружащимися цепочками вещей, где одна цепляется за другую.
В сборнике три части. Наиболее мощные, значительные стихотворения — в третьей.
Сборник растет к финалу: становится более сложным и более резким, все сильнее забирает в себя — и оставляет по прочтении почти веселенькое опустошение. Переживание стихотворений читателем можно описать так: была картина, довольно четко продуманная и исполненная. После смерча остались части: разрозненные слова, вещи, воспоминания. Это и научные термины, и названия живых существ, и просто предметы. Которым в жизни после смерти уже не найти применения.
В поэзии Льва Оборина мне всегда нравилось и привлекало вдохновенно-технично (иногда — не совсем точно — говорят: профессионально) отображенное состояние переживания небытия до его наступления. Масса тонких, порой гасящих друг друга, переживаний сталкиваются, сливаются, и, наконец, человек постигает не-существование, находясь еще в ежедневной своей среде. Это можно описать как две вращающиеся в разные стороны сферы разной плотности, между которыми возникают импульсы, формирующие некое поле. Тексты в книге последовательно это иллюстрируют. Внутри свободного стиха возникает довольно строгая мелодия, а рифмованные стихи, при соблюдении правил игры, обладают раскованной интонацией стихотворений в прозе. В этом мире книги, музыка (которая занимает в поэзии автора особенное и очень значительное место) — тонкие и ненадежные проводники из бытия в небытие. Между ними возникает напряжение, но это равные доли. Кроме них, других проводников нет.
Образы войны и птицы здесь связаны очень плотно, что напоминает о стихах советских поэтов военной поры. «Птица, не знающая границ», «птичья прародина» («свериге»), «барышни щадят соловья» («будто я гастролер»), «пушки, с километра поджаривающие соловья» («краснокоммунисты»), «в смертный час о птицах говорить» («дно обнажается»), «кормление воробья» («мир рассудит»). Птицы у Оборина в родстве с самолетами.
Три части книги — классическая структура: тезис, антитезис и синтез. Автор наверняка ничего подобного создавать не хотел, но таково свойство поэзии, и поэта Льва Оборина в частности — стремясь к одному, проверил старую схему, и вышло другое, оригинальное.
Первая часть напоминает выставку милых с детства вещей. Однако каждая вещь преображена небытием, у нее теперь есть «магнитная подушка». «Король-солнце», «Приснившееся стихотворение для Васи Бородина», «Полине Барсковой», «древние боги» — все это моменты фиксации нематериального. Возникает чувство, что в следующее мгновение совершится прыжок, и он оттолкнет все эти милые, чуть покрытые пылью на солнце, вещи. Стихотворение «Вдаль уходит лесная дорога» невесть почему напоминает о «Лесном царе» Гете, а «Приснившееся стихотворение для Васи Бородина» вызывает в памяти образ «Песен невинности и опыта» Блейка, всех сразу.
* * *
сверхкороткими вспышками
утренней мысли
провал на провале
не такова ли
смерть? —
…
вечно новое удовольствие от
законченной мысли
Вторая часть книги (условный антитезис) — скорее, собрание историй. «История» здесь — не случай из прессы, а что-то скрытое, из жизни разведчиков. Каждое стихотворение — новый тип, новая судьба, новое местонахождение, новые обстоятельства. Прокатчик стали, женщина, работник аэродрома — все они проходят перед читателем, как люди на мирном шествии. Но от этого «мирного шествия» отчего-то не по себе.
* * *
Красота планеты на заснеженных аэродромах,
поливаемых дождем стадионах,
невозделанных минных полях.
Стихотворения здесь — более энергичные, резкие, трудоемкие.
Наконец, третья часть раскрывается хищным соцветием, поглощающим все предыдущее, как и положено синтезу. Напряжение внутри стихотворений возрастает до максимума, аккуратный постмодернизм на договорной основе лопается, прорастает живым сюрреализмом, что в поле книги создает сильнейший эффект. Именно третья часть — сердцевина книги, однако без первых двух она была бы невозможна. «Позади леса» — значит, близко. Лес может повалиться на того, кто перед лесом. Останется только «одна прозрачная железка, / выделкой подобная богам».
* * *
…во всех пузырьках вселенной,
где пение,
теснит немоту и теснит
терпение
рождает сложность простого
движения
движения по прямой
Одно из лучших стихотвоений в книге расположенно именно в третьей части: «Едешь ли летом на дачу к друзьям».
Напоследок можно поговорить о разнице «безумного гения» и «профессионального автора». Но к поэзии Льва Оборина ни то, ни другое определение отношения не имеет. В «Смерче позади леса» есть то, что можно (с опаской, осторожно, примерно) назвать «цифровым визионерством». А я люблю, когда машина оживает, а квест приобретает статус судьбы.