Евгений Беркович. Революция в физике и судьбы ее героев. Томас Манн и физики XX века; Евгений Беркович. Революция в физике и судьбы ее героев. Альберт Эйнштейн в фокусе истории XX века.
Опубликовано в журнале Знамя, номер 2, 2018
Евгений Беркович. Революция в физике и судьбы ее героев. Томас
Манн и физики ХХ века. М.: URSS, 2017; Евгений Беркович. Революция в физике и
судьбы ее героев. Альберт Эйнштейн в фокусе истории ХХ века. М.: URSS, 2018.
Две книги с общим заголовком
«Революция в физике и судьбы ее героев», несомненно, составляют дилогию, но
каждый том — самостоятельное целое и может быть прочитан отдельно. Увидев
подзаголовок «Томас Манн и физики ХХ века», я сразу вспомнил знаменитую
дискуссию «Физики и лирики» времен моей далекой молодости.
Автор рецензируемой дилогии —
замечательный сплав «физика» и «лирика». Евгений Беркович — известный
математик, создатель и главный редактор крупного интернет-портала,
который я бы назвал «Издательским домом Евгения Берковича»: там — два
ежемесячных журнала: «Заметки по еврейской истории» и «Семь искусств», альманах
«Еврейская старина», интернет-газета «Мастерская», дискуссионный клуб и многое
другое. Каждый из журнальных номеров не уступает ни по объему, ни по достоинствам
публикаций ведущим российским толстым журналам. При
этом Беркович находит время и силы для собственной литературно-исторической
деятельности, пишет статьи и книги по истории науки и литературы. При
внушительном объеме рецензируемых книг многие его работы оказались «за
пределами обложек». В частности, Беркович — специалист по Томасу Манну.
Академическая точность математика сочетается у него с увлекательностью
изложения.
Своего «Манна» Беркович
начинает с замечательной находки. Обсуждается вроде бы рядовое письмо Томаса
Манна брату жены, физику Петеру Прингсхайму,
написанное 6 ноября 1917 года. По мере обсуждения накапливаются странности,
намеки, недомолвки. Изложение приобретает черты детектива. Наконец, разгадка!
Письмо должно было проследовать из Германии на другой конец света, в воюющую с
Германией Австралию, пройти через руки военного цензора и попасть к Петеру в
концентрационный лагерь. Судьба Прингсхайма —
талантливого физика, ученика Вильгельма Рентгена — преподносила невероятные
сюрпризы. Первая мировая застала его на научной конференции в Австралии, как
немец он был объявлен «враждебным иностранцем» и интернирован на пять лет.
Трудно поверить, но эта история повторилась: через много лет Прингсхайм уже как еврей был интернирован во французский
лагерь с началом Второй мировой войны! Добавить сюда мытарства немолодого уже
физика в Америке — и получается Одиссея. Как будто оживает древнегреческий
эпос.
И далее Беркович раскручивает
бесконечный клубок событий и судеб. В поле его зрения попадают друзья и коллеги
писателя и физика, исторические события и перипетии частной жизни, особенности
академических институтов Германии и, позже, США.
Повествование приводит к другой
гигантской фигуре ХХ века — Альберту Эйнштейну. Он мог бы разделить участь Прингсхайма, если бы принял пришедшее незадолго до начала
Первой мировой приглашение наблюдать полное солнечное затмение (21 августа 1914
г.) в России. Астроном Эрвин Фройндлих в Россию
поехал, но с началом войны был вместе с двумя своими сотрудниками интернирован.
Наблюдения, проведенные под
руководством Артура Эдингтона во время полного
солнечного затмения 29 мая 1919 года, показали искривление света
гравитационным полем Солнца, блистательно подтвердив выводы Общей теории
относительности. Восторг широкой публики был безмерен. Эйнштейн стал фигурой
мирового значения. Разумеется, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Давление общественных организаций на ученого было огромным. И если политический
инстинкт ученого по части растущего в Германии нацизма был безукоризненным, и
он предпринял решительные публичные шаги по разрыву с Германией и ее научными
институтами (выход из гражданства, из Прусской академии наук), то
коммунистические агитаторы действовали успешно. Эйнштейн, вначале резко
осудивший постановочные московские процессы, затем с ними примирился, если не
одобрил. Здесь приходят на память известные страницы книги Фейхтвангера
«Москва. 1937». Но при всем этом Эйнштейн никогда не ездил в
СССР. Ни на день.
Рассказ об Эйнштейне начинается
с подробного исследования его конфликта с выдающимся немецким физиком,
лауреатом Нобелевской премии (1905) Филиппом Ленардом,
который позже приобрел печальную известность как один из главных создателей так
называемой «арийской физики» (в контрасте с «физикой еврейской»). Что-то вроде гитлеровского
Лысенко. В послевоенном СССР после трагического разгрома генетики (сессия
ВАСХНИЛ 1948 года) и полууспешной атаки на ведущих
химиков намечалась погромная дискуссия по физике с атакой на идеалистические
буржуазные теории, такие, как теория относительности и квантовая механика.
Свора присяжных «философов» была наготове и ожидала команды «Фас». Которая не
последовала. Все версии отмены этого «мероприятия» сводятся к одному: партийное
руководство предпочло дискуссии атомную бомбу. Кстати, и арийская физика
понемногу сошла на нет в воюющей Германии.
Поэтому особенно ценно, что
Беркович не рисует Ленарда сплошной черной краской.
Взгляды крупного ученого прошли длительную эволюцию, увы,
с весьма неприглядным финалом. Настоящие занятия наукой почти всегда чреваты
драмами, если не трагедиями. Это живая, страстная деятельность. Ленард дважды пережил научные трагедии огромного масштаба.
Представьте себе, что вы стоите в полушаге от открытий цивилизационного
значения, но этого полушага не делаете, а ваши достижения используют другие
ученые, обессмертившие свои имена. Речь идет об открытии электрона Дж. Дж.
Томсоном (1897) и X-лучей (рентгеновские лучи) Вильгельмом Рентгеном (1895).
Пережитые травмы не могли не отразиться на характере Ленарда.
Конфликт с Эйнштейном вначале был чисто научным: теория относительности
«отменяла» устоявшуюся концепцию мирового эфира, Ленард
же не хотел с нею расставаться. Но академический спор, в конце концов, перерос
в личное столкновение.
Автор не смотрит сквозь розовые
очки и на Эйнштейна. В книге подробно описывается азартная бестактная
публикация Эйнштейна, приведшая к разрыву отношений. Насколько мне известно,
эта история научных антиподов, давшая один из подзаголовков второго тома, так
подробно излагается на русском языке (и только ли на русском?) впервые. Жаль,
что Ленард запятнал, в конце концов, свою репутацию,
осквернил свою профессию «изобретением» «арийской физики», внеся тем самым
персональный вклад в нацистские эксцессы.
Рассказ об Эйнштейне содержит
также уникальный материал об отношениях ученого с сионистским движением и его
лидерами, в особенности с выдающимся химиком Хаимом Вейцманом,
первым президентом Израиля с 1949 года. При всех противоречиях в позиции
великого физика он стоял у истоков создания государства Израиль и, в
особенности, Еврейского университета в Иерусалиме. В дальнейшем возникли острые
разногласия в вопросах направления университета и характера его руководства,
вынудившие Эйнштейна отойти от своего духовного детища. Однако финальный итог
этой сложной главы его жизни более чем положителен: именно Еврейскому
университету он завещал свой архив, библиотеку и право использования имени.
Итог прожитой жизни коротко и
ясно подвел сам ученый. «Величайший физик двадцатого века, — пишет Беркович, —
умер 18 апреля 1955 года в принстонском госпитале. В блокноте на тумбочке у его
кровати остались несколько написанных им в последнюю ночь формул и короткие
заметки к докладу, который он собирался сделать по случаю седьмой годовщины
образования государства Израиль. Среди других там была такая строчка: „Все, к
чему я стремился, — это своими слабыми силами служить правде и справедливости,
даже рискуя при этом никому не понравиться”».
Под пером автора возникают
живые портреты выдающихся личностей — ученых, писателей, политиков, показанных
во всех противоречиях эпохи. Вопрос об ответственности ученого за военное
использование его работ, в котором непримиримо сталкиваются патриотизм,
верность своей стране и общечеловеческие ценности, подробно рассмотрен
Берковичем в случае одного из изобретателей химического оружия и химической
войны выдающегося химика Фрица Габера. Характерно,
что из двух физиков-друзей, Борна и Франка, первый наотрез отказался
сотрудничать с Габером в применении отравляющих
газов, а второй согласился. Вместе с тем, много позже именно Франк инициировал
и подписал так называемый «доклад Франка», рекомендовавший воздержаться от
атомных бомбардировок Японии.
Основные герои книг Берковича —
Томас Манн и Альберт Эйнштейн представлены в развитии их характеров. Выдающиеся
личности не лишены серьезных противоречий.
В общественном мнении Томас
Манн предстает как убежденный антинацист и филосемит. Так оно, в конечном, счете, и стало. Но не
сразу! Автор показывает нам Манна «неизвестного», без ретуши:
«За происходящим на родине
Томас Манн следит со смешанным чувством. Ему, утонченному интеллектуалу,
волшебнику слова, без сомнений, претили грубые методы нацистов расправляться с неугодными. В то же время шаги новой власти по вытеснению
евреев из общественной и культурной жизни общества писатель-гуманист
воспринимает не только негативно…
Буквально через три дня после
появления в печати закона “О восстановлении профессионального чиновничества”,
направленного, прежде всего, против “лиц неарийского происхождения”, Манн пишет
в дневниковой записи от 10 апреля 1933 года: “Евреи… В том, чтобы
прекратились высокомерные и ядовитые картавые наскоки Керра на Ницше, большой
беды не вижу; равно как и в удалении евреев из сферы права — скрытное,
беспокойное, натужное мышление. Отвратительная враждебность, подлость,
отсутствие немецкого духа в высоком смысле этого слова присутствуют здесь
наверняка. Но я начинаю предчувствовать, что этот процесс все-таки — палка о
двух концах”».
Трудно отделаться от
впечатления, что филосемитизм Манна был скорее
результатом усилия могучего интеллекта, нежели движения души. Но от писателя
такого калибра, прожившего жизни своих бесчисленных героев, трудно ожидать
поведения святого. Здесь надо интегрировать по всему пространству деятельности
автора «Иосифа и его братьев». Интеграл этот, несомненно, драматически
положителен.
Можно вспомнить и старую
максиму: люди часто лучше своих убеждений. Так, родителям еврейской жены Томаса
Манна чудом удалось вырваться из гитлеровского ада в Швейцарию за день до того,
как граница была для евреев закрыта. Чудо организовал эсэсовский офицер и
невестка Рихарда Вагнера Винифред. Возможно, ей
помогла широко известная дружба с Гитлером.
И чего же можно было ожидать от
немца Манна, если, как рассказывает Беркович, даже еврейские организации и
лидеры далеко не сразу распознали, что антисемитизм нового режима — это не
преходящие политические лозунги, а надолго и трагически всерьез?
К достоинствам книг Берковича
можно отнести полное отсутствие анахронизма. При оценке поведения людей в начальные
годы нацизма писатель-историк должен смотреть на реальность глазами этих людей,
не знавших будущего. Водоворот событий, харизматичная
личность вождя, национальный подъем увлекли практически весь немецкий народ.
Аналогия с коммунистическим энтузиазмом в СССР приходит в голову сама собой.
Богатейший исторический
материал представлен Берковичем с писательским мастерством. Читатель
вовлекается в гущу событий, становится их участником. Знаменитым
ученым — физикам Эйнштейну, Франку, Борну, Гейзенбергу, химику Габеру, математикам Гильберту, Минковскому,
Бернштейну, их судьбам, триумфам и трагедиям посвящены как бы отдельные эссе.
Мы попадаем в атмосферу Геттингенского университета в самом зените его научного
потенциала, университета времен Гильберта, Клейна, Минковского,
Ландау, Борна, Франка. Но над всем уже нависает зловещая тень нацизма.
С изумлением я узнал, что
жертвой режима едва не оказался чистокровный ариец Вернер Гейзенберг. Молодой,
но уже мировой известности физик был объявлен нацисткой пропагандой «белым
евреем». Набиравшую обороты травлю смогла остановить только мать Вернера,
используя свое давнее семейное знакомство с матерью Гиммлера.
Заботливый сын, зловещий рейхсфюрер СС после
длительной тщательной проверки приказал оставить физика в покое.
Всех линий дилогии Берковича не
перечислить; контрапунктические их переплетения порою невероятны. Вообще, жизнь
иногда преподносит такие пересечения судеб, которые в романе мы бы отнесли к
дурному вкусу писателя. Кто бы мог предсказать, например, что внук Гейзенберга
будет также правнуком Томаса Манна или что будущий президент АН СССР С.И.
Вавилов стажировался у Петера Прингсхайма?