Опубликовано в журнале Знамя, номер 1, 2018
Новые
журналы обычно вдохновляют дискуссии и обсуждения, реже — воодушевляют на написание
новых статей, стихов или прозы. «Носорог»
— журнал, который вдохновляет на написание книг. Вне
зависимости от того, действительно ли достигается такая цель, поставить рядом с
подборкой номеров журнала самые разные книги, от тонких и изящных до фундаментальных
и многомысленных, само устройство журнала говорит,
что такая цель поставлена с высокой степенью продуманности.
К настоящему моменту вышло шесть номеров журнала «Носорог».
Его средний формат, тонированная бумага, обложка с клапанами, мягкая графика и
ненавязчивые фотоработы, и при этом почти вызывающая игра шрифтами — все
говорит о том, что «Носорогу» уютнее расположиться среди книг, где рядом будут
стоять труды по современной философии, переводы французских символистов и
архитектурные альбомы.
Название — поклон Ионеско, но если в пьесе великого
абсурдиста анализируется социальный недуг в отсутствие врачей, то журнал,
наоборот, призван лечить социальные недуги. Главный способ лечения — порвать с
массами, будь то «широкие народные массы» или же масса снобов, массовый
читатель или масса элитарных писателей. Все это — отыгранные партии для
редакции журнала. Нужно вместо масс искать собеседников, которые расскажут друг
другу о том, что их волнует, поймут друг друга с полуслова.
Такое противостояние идее «масс» начинается с указаний
тиража, который оказывается то знаком бесконечности, то годами жизни, то еще
чем-то. Вероятно, тираж журнала не превышает тысячи экземпляров; для авторов и
редакторов журнала важно, что это не что-то «необходимое», что должны немедленно
купить «все», как бы ни понимались эти «все» — как сотня человек или как
миллион.
Но противостояние выдержано и дальше: большое внимание к
переводам необычных текстов, эксперименты с билингвой, отсутствие критического
блока, исчезновение границ между прозой и эссеистикой говорит о том, что перед
нами — не журнал, мобилизующий своих читателей. Наоборот, он, скорее, просит
читателей взять передышку на несколько дней, чтобы разобраться, как устроены
сложные произведения.
Объем переводов — не менее трети материалов номера: это и
проза, и поэзия, и эссеистика, и даже высказывания, близкие критике. Сам по
себе большой удельный вес переводов не в новинку для
более чем двухвековой истории российских толстых
журналов. Значимо здесь не количество переводов, а их разнообразие и
одновременно превращение их в инструмент рефлексии. Критики как таковой в
журнале нет, но рефлексия о литературе происходит иным образом: этому служит
отбор текстов и перевод тех философских работ, которые объясняют границы
художественного высказывания и позволяют посмотреть на него сверху, не просто
критическим, а надкритическим взглядом. Этот же взгляд
воспитывают и русские авторы: например, Аркадий Ипполитов, рассуждая о
стилистике маньеризма, замечает, что этот стиль учит видеть само зрение,
наблюдать за самими условиями наблюдения, разыгрывать драму взгляда как драму
невольного гедонизма зрения, то растворяясь в природном довольстве, то желая
опомниться — и такое искусствоведческое описание вполне могло бы быть критикой
какого-нибудь современного сложно устроенного романа.
Экзотика — первое слово, которое скажет при знакомстве с
книжками журнала непривычный читатель. Конечно, в каком еще
журнале могут быть в одном номере «Кабинет Минервы» Бероальда
де Вервиля, маньеристского
романиста, стихи и дневник оксфордского религиозного романтика Джерарда Мэнли Хопкинса, билингва стихов Аньоло Бронзино и целая тетрадь репродукций его произведений
вместе с постером в конце, да еще перемежается все это богатство стихами Игоря Бобырева и Андрея Сен-Сенькова?
Можно, конечно, сказать, что задача этого номера — осмыслить
маньеризм как таковой, объяснив его принципы. Но номер — не учебник истории
литературы или истории искусства: журнал не может ничему научить, но он может
показать, как это срабатывает здесь и сейчас. Что мы сейчас чувствуем, видя
глубокий синий цвет, постигая молитвенное напряжение или увлекаясь характерами
забытого романа? При чтении журнала такой эксперимент над собой интересен
больше всего — удовольствие от его чтения в чем-то сродни прохождению
компьютерного квеста. Только при прохождении квеста герой все больше вооружается, покупая оружие и
способности за заработанные баллы, — здесь же оружие риторики разложено перед
читателем как на ярмарке, в виде экзотических переводов и оригинальных
произведений, и он по вкусу может надевать на себя это вооружение или просто
радоваться знакомству с прежде незнакомыми произведениями.
У журнала уже есть любимые авторы, не раз появлявшиеся на его
страницах: художник и прозаик Павел Пепперштейн, автор
короткой прозы Станислав Снытко. Выступают в журнале
Данила Давыдов и Дмитрий Данилов, Лена Элтанг и Линор Горалик, и многие другие.
Всех этих авторов объединяет одно: умение смотреть на привычные вещи под совсем
непривычным углом. Но это — вовсе не «остранение»
формалистов, не преодоление автоматизма восприятия. Скорее, наоборот, это
возможность почувствовать себя дома, заново обрести дом, сложив его из
воспоминаний и впечатлений.
Некоторые публикации «Носорога» нуждаются в пояснениях. Так,
в первых двух номерах был опубликован перевод трактата Квентина Мейясу «Число и сирена», посвященного комбинаторной поэтике
Малларме и ее значению для
современного науковедения. Тема может показаться
специальной, несмотря даже на то, что науковедение —
обязательный предмет во всех российских вузах. На самом же деле труд Мейясу — истолкование понятия «шанс», важного для всей
культуры модернизма, культуры неустойчивой, и при этом находящей свои основания
в изменчивом языке, изменчивой моде и непредсказуемой мысли. Шанс — это и
удача, и неудача одновременно, и благодаря этому понятию культура модерна
смогла найти новые основания человеческого существования, свободные от «воли к
власти» и колониального принуждения. Поэтому внимательное чтение этого трактата
поможет понять и правила действия в кризисных ситуациях, в том числе в
литературных кризисных ситуациях.
В № 4 опубликована проза Ханса
Хенни Янна, автора, который вошел в канон
обязательного умного чтения благодаря переводам Татьяны Баскаковой. Это — проза
фантастическая, но особого типа: не фантазии о внешнем мире, но фантастическое
видение своих страстей или побуждений. Янн — Фрейд
наоборот: он не гадает по сновидениям о работе психики, но учит управлять
психикой, объясняя, сколь сновидческими оказываются
наши вроде бы обычные решения. И разве это не побуждает перечитать серьезные
книги по психологии и записать небольшую книжку собственных наблюдений о
спонтанных психических реакциях?
Передовицей № 5 стала работа Джона Берджера
«Зачем смотреть на животных». Сначала мы думаем, что речь пойдет о живописи,
зоопарках или экологических проблемах. Однако эссе — не только об этом, но и
еще о множестве вещей, не менее важных. Мы узнаем, и почему меняется наше
настроение, когда мы смотрим на животных; и почему мы лучше понимаем устройство
общества, даже если смотрим на картинки с животными; и почему мы начинаем
качественно мыслить об отвлеченных вещах, когда заглянем в глаза любимой собаке
или коту. Согласитесь, что уже каждая из этих трех тем (а это
— только небольшая часть сказанного в эссе) может стать поводом для написания
книги, и уже не так важно, будет ли это философский трактат о настроениях
животных, сборник статей о повадках животных в литературе или стихи о том, как
действует инстинкт в больших сообществах. Все эти книги будут
нетривиальны и неожиданны.
Другая публикация, которая может удивить, — это перевод в № 6
любовной новеллы Энеа Сильвио Пикколомини,
он же римский папа Пий II, выполненный Романом Шмараковым
— писателем, который мог бы появиться на страницах «Носорога» и в других своих
ипостасях (еще не вечер!). Зачем, удивится читатель, сейчас читать сравнительно
раннее произведение будущего могущественного политика? Дело в том, что папа Пий
— лучший выразитель новой политики власти эпохи Ренессанса: правитель не как орудие
Божие, но как примиритель, посредник, дипломат. Поэтому, читая произведение,
написанное канцеляристом, еще только мечтавшим о папском престоле, мы видим
эпоху, когда люди позволяли себе слишком многое, позволяли себе разные
вольности — лишь затем, чтобы потом как закадычные друзья решить сложные
политические задачи.
Можно читать журнал просто, чтобы встретить новые стихи Дины Гатиной или Екатерины Соколовой — вдруг открывающих
бездны интересного в повседневном существовании. А можно читать его как программу
новой повседневности вообще, в которой вдруг стало меньше рутины, но больше
решительности и искренности, и если стихи или проза «сложны», то лишь потому,
что ежедневная решительность требует столь же ежедневного объяснения своих
чувств и поступков, а это всегда задача, а не готовое решение. Если с чем-то
сравнивать «Носорог», то с книгами по занимательной математике,
предназначенными для любопытных школьников. Многие, читая эти книги, стали
потом настоящими математиками — сколько читателей «Носорога» станут
профессиональными писателями?