Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег. Составление: Игорь Кохановский, предисловие Дмитрий Быков
Опубликовано в журнале Знамя, номер 9, 2017
«Все
не так, ребята…»: Владимир
Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег. Составление: Игорь Кохановский,
предисловие: Дмитрий Быков. — М.: АСТ (Великие шестидесятники), Редакция Елены
Шубиной, 2017.
«Высоцкий
есть исторический деятель, никуда от этого не денешься», — сказал Натан
Эйдельман еще тридцать с лишним лет тому назад. И со временем каждый факт
житейской судьбы поэта воспринимается как исторический: будь то один из
множества его концертов в НИИ, встреча с ним на домашней вечеринке или даже
кража вещей из его автомобиля в провинциальном городе.
А как у нас с историографией? К сожалению, до времен
Высоцкого не дожил Семен Афанасьевич Венгеров, который буквально вынимал из
писателей (в частности, из Блока) автобиографии, да еще и требовал обновлять их
по прошествии лет. Мы, к сожалению, не располагаем даже кратким жизнеописанием
Высоцкого, принадлежащим ему самому. В своей «устной прозе», то есть в
разговорах между песнями по ходу концертов, он, как правило, излагал уже
сложившуюся и обкатанную историю о компании Большого Каретного, где слушали его
первые песни, и о Театре на Таганке. Ни слова о частной жизни, о родителях,
женах, детях. К моменту кончины Высоцкого внимавшая ему Россия имела довольно
смутное представление о его земном бытии. Слухов и «сплетен в виде версий» было
множество, поэт над ними часто иронизировал, но точных справок о себе в ответ
не давал.
Основным источником информации о жизни Высоцкого постепенно
становились воспоминания его родных, друзей и коллег. Со второй половины 1980-х
годов появляются издания, составившие теперь уже целую библиотечку. Поначалу
это были книги, где стихи и песни чередовались с мемуарными текстами: особенно
памятны здесь составленная Н. Крымовой и оформленная в виде магнитофонной
кассеты книжечка «Я, конечно, вернусь» (1989), подготовленные А. Крыловым
сборники «Четыре четверти пути» (1988) и «Старатель» (1994, совместно с Ю.
Тыриным). Параллельно возникают собрания устных рассказов о Высоцком (добрый
десяток таких книг подготовил и выпустил В. Перевозчиков). Затем идут авторские
книги о живом Высоцком, принадлежащие Л. Абрамовой, М. Влади, Изе Высоцкой
(первой жене), Ирэне Высоцкой (двоюродной сестре), Л. Георгиеву (болгарскому
журналисту), А. Демидовой, В. Золотухину, Д. Карапетяну, Д. Ольбрыхскому, В.
Смехову, А. Тюрину (организатору выступлений поэта в МГУ), А. Утевскому, М.
Шемякину… Бесценные страницы о Высоцком содержит книга Вадима Ивановича
Туманова «Все потерять — и вновь начать с мечты…»: в последние пять-шесть лет
жизни именно Туманову доверял поэт самые свои заветные мысли и тайны.
Можно ли еще что-то добавить к этому обширному контенту?
Оказалось, можно. Игорь Кохановский за компанию с Дмитрием
Быковым взялся составить своеобразную антологию мемуарных рассказов о Высоцком,
включив туда и ранее известные, и новые материалы. Сам Кохановский входит в
число важных персонажей биографии Высоцкого. Знакомство со школьных лет, с 1952
года. Участие в компании Большого Каретного. «Гарику посвящается песня», —
слышалось из магнитофонов по второй половине 1960-х годов перед авторским
исполнением песни «Мой друг уедет в Магадан», и знатоки поясняли: Гарик — это
Кохановский, сочинивший то самое «Бабье лето», которое иногда поет и Высоцкий.
Всего же Высоцкий посвятил «Васечку» (как они называли друг друга) пять песен.
Девяностостраничный очерк Кохановского «Серебряные струны» —
это своеобразная «книга в книге», доминанта пестрого сборника. Здесь все
сюжетно и информативно. Совместное увлечение Гумилевым и Северяниным.
Совместное поступление в инженерно-строительный институт, когда молодому
спортсмену Кохановскому заранее сообщают темы сочинений, и друзья нахально
списывают на экзамене штампованные тексты. Затем уход Высоцкого из института и
поступление в Школу-студию МХАТ. Безумный прилет Высоцкого в Магадан, попытка
позвонить оттуда в Париж Марине Влади. Помимо этих известных фактов, есть такие
подробности, как, например, встреча приятелей в Риге с Галичем, когда тот
упоминает в качестве перспективных поэтов Панкратова и Харабарова (в сборнике
он назван Хабаровым, но это пустяк — сия парочка прославилась прежде всего тем,
что спросила у Пастернака разрешение подписать письмо против него). Приводятся
ценнейшие письма Высоцкого к другу (они печатались прежде, но не грех и
повторить). Кохановский делится с читателями важными и необходимыми фактами,
избегая общих слов, а свое отношение к другу итожит в стихах.
Далее составитель пошел путем сочетания материалов, уже
выдержавших испытание временем, и относительно новых. Разницу между ними,
впрочем, могут уловить лишь те, кто очень «в теме». Для них рассказы Ю.
Любимова, А. Демидовой, В. Смехова, В. Золотухина стали хрестоматийными, но
появились уже новые читатели, которые с этими текстами ознакомятся впервые. А
вот очерк таганца Анатолия Васильева «Сосед по гримерке» — новация. Ценная
прежде всего конфликтными подробностями — например, рассказом о том, как автор
на гастролях в Литве сильно поспорил с Высоцким о том, кому из них играть в
«Десяти днях». Высоцкий, как всякий актер, никому не хотел уступать свои роли.
Это потом развело его и с Золотухиным, и с Дыховичным. И тут не надо искать
правых и виноватых. Это драматургия реальной жизни, сталкивающей людей и
рушащей дружбы.
Колюч приведенный здесь отзыв Юрия Визбора о «морских» песнях
Высоцкого: «Да он неправильно делает! Так песни писать нельзя! Он пытается
зарифмовать сюжет, а сюжет в песнях необязателен, даже вредит!» Вот под каким
острым углом столкнулись две песенные поэтики!
Трогателен рассказ однокурсницы Высоцкого Ады Лихитченко,
ставшей потом известным диктором. Важные подробности сообщают Михаил Левитин,
Владимир Дашкевич, Галина Волчек, Ия Саввина, Петр Тодоровский (все это взято
из бесед, записанных Марком Цыбульским). Это вовремя полученные ценные
показания — скажу я с профессиональной прагматичностью историка. Что делать,
vita nostra brevis est. В моей жэзээловской книге «Высоцкий», начиная с
четвертого издания, есть именной указатель. И его приходится постоянно
редактировать в печальном направлении: к датам рождения жизненных спутников
Высоцкого добавлять даты их уходов…
Актерство и поэзия в судьбе Высоцкого — особая драма. И в
книге это наглядно обнаруживается. При всей страстной привязанности к театру и
кино Высоцкий в своей эстетической иерархии на первое место ставил Литературу.
Отсюда его жажда признания в качестве поэта, намерение вступить в Союз
писателей. Мне не раз приходилось писать на эту тему, и поэтому считаю очень
важным сообщение Ольги Трифоновой: Юрий Валентинович испытывал чувство вины за
то, что он и другие признанные писатели не смогли помочь Высоцкому. «Надо было
кулаком по столу. Ведь ему почему-то это было важно. А мы не добились…». О
Высоцком-поэте в книге говорят Андрей Битов, Александр Межиров, Наум Коржавин
(его «показания» записал Игорь Роговой).
Обрадовался я было, увидев среди авторов Сергея Юрского.
Признаюсь, что в кулуарах одной женевской конференции 2000 года осторожно
намекнул Сергею Юрьевичу, что в имеющемся корпусе воспоминаний о Высоцком
ощутимо не хватает рассказа Юрского о работе над фильмом «Место встречи
изменить нельзя», одна из кульминаций которого — столкновение Жеглова и
Груздева. Что, прочтем теперь о том, как это делалось? Нет, перед нами эссе под
названием «Кумир». Подробностей немного, есть неточность: «Он начинал в театре
Моссовета, а я пришел туда во второй половине жизни» (в Театре имени Моссовета
Высоцкий не служил). О Груздеве с Жегловым ни слова. И такой финал: «Владимир
Высоцкий заставил вздрогнуть сердце огромного народа». Ну, с этим не поспоришь…
Выступили в книге и Владимир Войнович, и Геннадий Полока, и
Георгий Юнгвальд-Хилькевич, и Александр Митта, и Юрий Энтин, и Эрнст
Неизвестный (не провожу различия между мемуаристами ныне здравствующими и
ушедшими — все они в одной истории культуры). Под занавес произносит свое слово
Никита Высоцкий.
В общем, книга насыщенна и питательна. Настолько, что она
даже не нуждалась в рекламном предисловии. И Дмитрий Быков написал предисловие
скептическое — по принципу контрапункта: «Большинство мемуаристов вспоминают
Высоцкого в молодости, другие помнят о том, как уже при жизни сознавали его
величие и ждали канонизации, — и почти никто не помнит, каким он собственно
был».
Как ни странно, это действительно так. Потому что никто этого
помнить не может по объективным причинам. Среди родственников, друзей и коллег
Высоцкого нет ни одного человека, который имел бы целостное представление о
всей его жизни в сознательном возрасте. Каждому досталось, говоря «высоцким»
языком, «по куску». Каждый имел возможность наблюдать лишь определенный
временной и пространственный сегмент его земного бытия. Со многими он ссорился,
рвал отношения. Сжигая себя, обжигал тех, кто находился рядом. Наивно было бы
ожидать полной откровенности на этот счет от мемуаристов. Да и аберрации памяти
неизбежны. Подобно тому, как Менделеев определил для русской водки идеальную
концентрацию в сорок процентов, — я считаю ценным мемуарный текст, содержащий
сорок процентов достоверной и значимой информации. Мемуары — это показания, это
материал для будущих исследователей, которые призваны документ по-тыняновски
«продырявить», сопоставить с другими. Д. Быков сетует на то, что в книге
мемуаров мы «почти не увидим Высоцкого-творца». Опять-таки: зачем требовать от
мемуаристов невозможного? Для этого существуют другие книги, где творчество
поэта в его полном объеме сопрягается, сопоставляется с житейской канвой
судьбы.
Ну, с Быковым нам спорить не впервой. Причем делать это и
интересно, и, думаю, полезно. Помнится, семь лет назад он учинил теледебаты под
вызывающим слоганом «Советский поэт Владимир Высоцкий» и пригласил опровергать
этот тезис Войновича, Городницкого, Смехова и автора этих строк. Кажется,
опровергли. На этот раз он предложил еще одну концепцию, формула которой
вынесена на четвертую сторонку переплета: «Пафос этой книги, написанной об
одном из лучших Гамлетов мирового театра <…>, — в том, что быть человеком
сегодня уже недостаточно. Поднимись над человеческим, поставь себя в условия
нечеловеческих напряжений и сверхчеловеческих требований — и вокруг тебя
спасутся многие». Красиво сказано, поэтично. И очень применимо к любимовскому
спектаклю «Гамлет», где Высоцкий-актер добросовестно следовал
«сверхчеловеческой» концепции режиссера. Сам он, однако, написал стихотворение
«Мой Гамлет» (1972), где противопоставил однозначному любимовскому «Быть!»
классический гамлетизм не готовых ответов, а «нужных вопросов». Работая — по
природной склонности — с нечеловеческим напряжением, он отнюдь не считал это
нормой для других. Не поднимался он над человеческим, был бесконечно
снисходителен к чужим слабостям и никого не тщился спасать. Тем он и дорог
самым разным людям — смелым и робким, образованным и «невинным», добрым и
вредноватым, умным и не очень. В общем, есть еще о чем поговорить и
поспорить…
Для классика Высоцкий непростительно молод: всего восемьдесят
исполнится ему в январе грядущего года. Второй такой юный классик — Иосиф
Бродский, неслучайно высоко оценивший Высоцкого с эстетической точки зрения.
(Ах, еcли бы он еще пару строк черкнул об их встречах в Нью-Йорке!)
У Высоцкого еще многое впереди. Издание песен и стихов в «Новой
библиотеке поэта». Академическое собрание сочинений — впрочем, это не раньше,
чем к столетию: тут Высоцкий почтительно пропускает вперед Пушкина и Блока, чьи
собрания до сих пор не завершены. А за что уже сейчас можно приниматься — так
это за трехтомник солидного «худлитовского» формата с золотыми веточками на
темно-синем переплете и не с цитатным, а со строгим названием золотыми же
буквами: «В.С. Высоцкий в воспоминаниях современников». Многое из рецензируемой
книги туда войдет.