Опубликовано в журнале Знамя, номер 2, 2017
Об
авторе | Наталья Анатольевна Борисенко — филолог и психолог, член Союза
журналистов Москвы. Окончила филфак Полтавского пединститута, кандидат
филологических наук. Работала учителем в школе, преподавала в пединституте. С
начала 2000-х — ведущий научный сотрудник Психологического института РАО,
занимается проблемами педагогической психологии, один из авторов новой линии
учебников по русскому языку для средней школы (под ред. Г.Г. Граник). Лауреат
премии Правительства РФ в области образования (2008). Живет в Королеве. В
«Знамени» публикуется впервые.
К июлю Фейсбук замер. Остались только те, кому уйти было
некуда.
Я давно хотела на Север. Не на Валаам и не к карелам, а на
ближний Север, километров так за двести от Москвы. Так, чтобы и к столице
близко, и не видеть ее.
Зашла в первое попавшееся агентство и купила тур «Калязин —
Углич — Мышкин» — своеобразная месть Фейсбуку.
Тур исторический. Города малые, а истории много. Но мне
история сама по себе не очень интересна. Хочется увидеть, как живут люди. Хотя
что там можно увидеть из окна автобуса и мест туристического вдохновения.
Решено: в дополнение к уже оплаченной истории в каждом городе
находить книжный и узнавать, что здесь читают, вернее, что могут при
желании прочитать.
Первым «чудом провинциальных городов» (это такое название
тура) был Калязин. Но что я буду писать о колокольне после Нагибина,
Солженицына и Берггольц? Я — о своем.
Отрываюсь от всех и иду искать вывеску «Книги». Она
оказывается совсем рядом, в метре над землей, напротив памятника Ленину, за
которым как-то особо ревностно ухаживают местные коммунисты. Не магазин, а
закуток в подвальчике за железной решеткой. Смотреть, впрочем, не на что. Кроме
учебников, двух десятков детективов и трех книг Акунина, в нем нет ничего.
Интернет, правда, утверждает, что настоящий книжный в городе есть, что
«поставщики обеспечивают постоянное пополнение полок бестселлерами и новинками,
хотя магазинов с книжной продукцией узкоспециализированной тематики (наподобие
магазинов фэнтези в Великобритании) в городе пока нет». Правда ли это, не
знаю. Продавщица на вопрос, а где еще можно купить книги, равнодушно ответила:
не знаю.
Калязин живет по принципу итальянской Пизы: город кормит
колокольня. Туристов везут сюда по дороге в Углич и Рыбинск «поглядеть на башню
и сфотографироваться на ее фоне» (из путеводителя по Пизе). Калязин идет в
нагрузку к «Золотому кольцу», туру «Заречье» или к проекту РПЦ «Шаги по воде».
Оставлю, однако, иронию. История Калязина страшная. Калязин —
это тоже «Зона затопления». Задолго до сибирских городов и деревень и до распутинско-сенчинских романов. Старый город был затоплен
при строительстве Угличской ГЭС в 1939–1940 годах1.
Солженицын, после возвращения из эмиграции отправившийся в путешествие по малым
городам России, посвятил колокольне одну из своих «крохоток». Экскурсоводы
очень хорошо читают ее, особенно конец: «Полузамерзший, переломленный,
недобитый город с малым остатком прежних отменных зданий. Но и в этой запусти у
покинутых тут, обманутых людей нет другого выбора, как жить. И жить — здесь».
С Акуниным и Донцовой.
Только отъехали от Калязина, за окнами автобуса снова
появились поля борщевика. Они начались на полпути между Москвой и Сергиевым
Посадом и тянулись бесконечными массивами. Прикидываю примерный рост — две меня
или больше? Все же немного меньше, около трех метров. Гид Алексей, выдохшись на
истории царевича Димитрия, биографию которого я прослушала трижды: в автобусе
по дороге в Углич, на обзорной по городу и в самой церкви Димитрия «на крови»,
после чего царевич стал казаться мне скучнейшим персонажем русской истории,
переключился на борщевик. По образованию Алексей — этнолог, но, вдохновленный довлатовским «Заповедником», «подрабатывает
экскурсоводом». Судя по обилию перифразов в его речи («русские баобабы»,
«душители других трав», «Геракл среди растений»), он не лишен риторического
дара.
У меня источник сведений о борщевике иной, более поэтический.
Вытаскиваю из рюкзака июльский номер «Знамени» (пришел только вчера). Глаз
мгновенно выхватывает: «Владимир Березин. Борщевик. Ботаническая повесть».
Скажете — случайность?
Пока ехали до Углича, прочитала повесть. Собственно
«ботанической» назвать можно только последнюю часть, но в общей концепции («Крот
русской истории роет медленно. Невидимый, движется он под поверхностью земли.
Ползет крот к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем, и
возвращается крот на круги своя. А над ним шелестит дерево борщевик, будто
подает знаки подземным жителям, зеленый летом, медно-красный осенью, черный
зимой — вечен русский борщевик, который переживет все…») третья
часть, несомненно, главная.
Люблю про науку, тем более когда каждая страница отзывается
эхом. Совпадений слишком много. Так не бывает. Герой Березина путешествует «среди
русских равнин» (я тоже); «дело происходит на берегах Волги» (если Угличское водохранилище считать Волгой, еще одно); он,
правда, путешествует один, я — как банальный турист под информативный рассказ
экскурсовода о… борщевике. После контакта с растением, пугает этнолог, на коже
может появиться сильный ожог первой степени». Березин вносит научную ясность: «Борщевик
Сосновского — ядовитый, а сибирский борщевик — вовсе нет. Да и борщевик Сосновского
не ядовитый, он просто немного опасный… Если неправильно себя вести».
Сотрудники научного ботанического поселка едят из борщевика щи и рагу, тушат
его с морковью и луком, употребляют маринованным и квашеным… Но это, значит, из
сибирского, а не из того, что за окном. В общем, к сибирскому борщевику я после
Березина прониклась симпатией, правда, так и не поняв сложной связи рассказа о
борщевике с двумя первыми новеллами — про горную принцессу «Конок» и «песочного
человека». Но кому она нужна, эта связь?
В Углич въехали, когда я дочитывала последние абзацы: «Автобус
прыгал на рытвинах, мы колотились внутри, как горошины в стручке, но в этой
тесноте и духоте я чувствовал себя своим». Хуже дорог, чем перед Угличем,
нет. Читать невозможно.
Улучив момент, подхожу к этнологу-экскурсоводу Алексею,
оказавшемуся еще и биологом:
— Это, кажется, по вашей части: ботаническая повесть
«Борщевик». Если использовать фрагменты или даже читать в дороге всю, цену за
экскурсию можно удваивать.
Этнолог недоверчиво ухмыляется, но название все-таки
списывает в свою тетрадочку.
Я — за продвижение чтения в любых формах. Подхватываю лозунг
Натальи Ивановой:
«Давайте рассказывать друг о друге. Пока живы — и выпускаем
книги.
Хотя бы таким «сарафанным» способом» («Пестрая
лента-14» в этом же номере).
Она — «сарафанным» способом» рассказывает о
филологической прозе Самуила Лурье «Вороньим пером» (СПб.: «Пушкинский фонд»,
2015). Я — о «Борщевике» Владимира Березина.
В тройке «чудес провинциальных городов» Углич самый
исторический. Как и многие другие малые города Центральной России, 32-тысячный
Углич спорит с Москвой: кто старше? По официальной версии, волжский городок
моложе на один год, но ревнивые угличские историки
докопались, что старше как раз Углич. На 211 лет, если верить местным
летописям. По преданию, город был основан в 937 году одним из многочисленных
родственников княгини Ольги.
Но основная статья туристского дохода — не эти допотопные
времена, а «угличская драма» 1591 года и
последовавшее за ней «угличское дело». Самые циничные
экскурсоводы шутят: «Если бы не было убийства (?) несчастного царевича, его
следовало бы выдумать».
Произвожу обмен истории на книги. Увы, оба книжных оказались
закрыты. Не повезло.
Зато удалось посетить нечто книжное — «Библиотеку русской
водки», открытую в честь «водочного короля России, поставщика двора Его
Императорского Величества» Петра Смирнова. Вот уж где интересующиеся историей
экскурсанты, все больше мужского пола, не только оторвались по полной, но и
обогатили свой лексический запас. Узнав, что шкалик — это шестьдесят мл,
мерзавчик — сто, а чекушка — двести пятьдесят (данные расходятся, привожу их по
этикеткам на экспонатах), всю дорогу развлекались, повторяя, что есть что.
Даже водочная лексика, увы, уходит… Глядишь, завтра будем
мерить «Smirnoff’а» мега- и гигабайтами.
«Знаменское чтение: июль» продолжается (традицию «знаменских
чтений» завела в Фейсбуке).
Толстый журнал никогда не читается подряд. Всегда клочками.
Клочок с хвоста, клочок спереди. Мой номер за время пути успел изрядно
истрепаться, стал походить на линялого, обтрепанного пса. Но он мой. В
этом все дело.
Думаю, к месту будет вот эта цитата: «Читать свой
номер журнала — это совсем не то же, что читать его в библиотеке… Ты таскаешь
журнал с собой, чтобы открыть его в метро, в троллейбусе, в очереди, невольно
начинаешь читать то, что и не собирался, — и вдруг обнаруживаешь, что это
интересно» (Алла Латынина. «Новый мир» в моей
жизни»).
Я вот тоже не собиралась читать рецензию Станислава Секретова на сборники Романа Сенчина
«Комплекс стандартов» и Дмитрия Данилова «Двадцать городов» (издательство «ИЛ-music», 2015–2016), но прочла. Почти случайно. Уткнулась в
пересказ книги Данилова. «Двадцать городов», пишет критик, «нечто среднее
между художественной литературой и авторским журналистским репортажем», очерки,
несколько лет назад печатавшиеся в журнале «Русская жизнь» и собранные в
отдельную книжку.
В номере с видом на Волгу (бренд «вид на Волгу» тут же
рождает ассоциации с некрасовским «Выдь на
Волгу!..» — все тот же гид-этнолог не преминул сообщить: Некрасов, мол, все
про бурлаков выдумал, реальные бурлаки никогда не считали себя убогими и
несчастными, напротив, гордились тем, что они бурлаки, — проверить эту версию,
впрочем, не удалось) есть все для жизни современного туриста, в том числе вай-фай. Начинаю читать «Двадцать городов». Выборочно:
Новомосковск, Брянск, Череповец, Норильск… Углича, кажется, в этом списке нет.
Рецензия удалась, если после нее книжку открыл хотя бы один
читатель.
В Мышкине от обилия мышей (10 000 экспонатов, по числу
туристов на душу населения шеститысячный город обогнал Париж) у меня
закружилась голова. В Успенский собор решила не идти — отправилась на поиски
книжного.
Такового не оказалось. Нашлась только «Книжная лавка» — и
опять, как в Калязине, в подвале. Впрочем, «книжная» — громко сказано. Две
трети помещения занимают вешалки с разноцветной китайской детской одеждой.
Оставшаяся треть — канцтовары и учебники (все допотопные). Ну и штук тридцать
книг, полторы полки.
Подхожу к продавщице, на ходу сочиняя легенду: я, мол, с
теплохода, хочу купить «современный русский роман», а то плыть скучно.
Услышав про роман, продавщица испугалась. Она просто не поняла, про что я.
— Вот тут у нас любовь. Вам любовь, да? Вот тут Донцова и
Бушков. Вам что надо-то?
— Мне — современный роман…
— Детектив? Вон у нас их сколько!
— А кроме детективов?
— Завтра, в среду, привезут новую Донцову. Приходите завтра!
Борщевик… Вот он, наш книжный борщевик. Тот
пробрался на берега водоемов, пустыри, необрабатываемые участки полей, этот
заполонил книжные провинциальных городов. И не только провинциальных.
Сравнение, кажется, отдает пафосом, но только для тех, кто не видел этого
затхло-подвального убожества со скучающей продавщицей и ассортиментом в
тридцать наименований.
Отсутствие книжного мышкинцам,
очевидно, заменяет библиотека, знаменитая на всю область — Опочининская
(по фамилии уездного предводителя дворянства, историка и библиофила). Хотя мы и
были рядом, внутрь меня не пустили: надо было заказывать особую экскурсию, так
как библиотека имеет статус музейно-культурного центра. Пробила по Сети: «Новое
в Опочининской библиотеке». — «91 поступление».
Не знаю, что остальные 85, но на сайте библиотеки «висят» Маша Трауб, Татьяна Алюшина (?) — целых две, «Сталкер», Аньес Мартен-Люган (?) и Юрий
Иванович (?).
Достойное пополнение к тем 225 тысячам книг, что оставил
после себя предводитель дворянства.
Население Мышкина — меньше шести тысяч. Для сравнения, хотя
об экстраполяции речь ну никак не идет, нужен такой же небольшой город. Я не
собиралась заниматься социологическими изысканиями — не мой профиль, я всего
лишь еду с туром по провинциальным городам, но в какой-то момент затянуло.
Отправляю с дороги электронный запрос коллеге, спрашиваю, а
как там у них, в Медыни (7849 человек, Калужская область), с книжными? Тут же
получаю ответ (наболело): «В Медыни книжного магазина нет. Строятся спортивные
площадки, кладется тротуарная плитка, возводятся памятники, но нет ни
кинотеатра, ни книжного. В ближайшем городке Кондрово его также нет, есть
канцелярский с небольшим количеством книг, большая часть которых — школьная
программа, Донцова, любовные романы и детективы».
Без статистики, однако, никуда. Таких городов, как Мышкин, с
людностью от 5 до 10 тысяч человек в стране примерно 120. Делая допущение, что
в каждом втором городе книжного нет (в остальных они каким-то чудом
сохранились), нетрудно вычислить: без книготорговых точек остается почти
полмиллиона малой России. Это не считая городов до 5 тысяч, а также сел и
деревень.
На самом деле,
допущение абсолютно фантастическое, так как даже по официальной статистике на
146 миллионов населения на сегодняшний день (на «сегодняшний» в буквальном смысле,
на календаре — 19 июля 2016 г.) в России насчитывается меньше тысячи книжных
магазинов2.
В общем, жизнь без книг — норма.
Забрасываю сеть подальше — на запад, в книжную Европу. Одно
письмо дочери в небольшой португальский город Рио-Майор, другое — в Германию,
бывшей ученице, в Буцбах, недалеко от
Франкфурта-на-Майне. Вопрос все тот же: как у них там с книжными?
Осмысляю полученную информацию. В Рио-Майоре два магазина (на
21 тыс.): букинистический и обычный, который «что-то среднее между канцтоварами
и книгами». В обычном есть райская комната «Место для чтения». Со стеллажами и
четырьмя креслами и почему-то еще и с чемоданами (чтобы книги носить, что ли?).
Книжные постепенно деформируются во все. Это у нас с Европой общее.
В 25-тысячном Буцбахе книжный один,
но с клумбой у входа, тоже с креслами для чтения и пробниками… нет, не
помады — книг. Заглянул в бесплатную брошюрку с началом — решил,
покупать или нет. При цене за книгу 20 евро самое то. Жители города между тем
жалуются, что одного книжного мало. Мало — это только если с жиру. Не знаю, как
в Португалии или Германии, но статистика такова: во Франции на миллион
населения приходится 70 книжных, в Канаде — 56, в Швеции — 54… Про нас
почему-то данные не по стране, а только отдельно по Петербургу — 33 и по Москве
— 10. Произвожу сама несложные вычисления: в целом по России — 6,8, в десять
раз меньше, чем во Франции.
Хорошо с вай-фаем, открыл
«Культурную карту России»3, посравнил да
посмотрел. Не поняла одного — почему карта называется «культурной».
От любительских книготорговых изысканий возвращаюсь к своему
путешествию. Не только же в погоню за книжными я отправилась?
В Мышкине в экскурсионных программах ставку сделали на
развлечения. Говорим об этом с Ульяной, нашим гидом.
— Неужели вы не понимаете? Народ устал от кремлей, соборов и
колоколен. Ну сколько соборов вы можете выдержать в один день?
— Я? Ни одного.
— Вот видите! Я же заметила: вы с нами в Успенский собор не
ходили.
(Это когда я «Книжную лавку» исследовала.)
— Народ хочет отдыхать! Хочет, чтобы его развлекали. Мышкин
заполняет эту потребность населения в легком, ненапряжном
отдыхе. В этом и состоит наша туристическая концепция.
Ульяна умная. Ей двадцать три года, окончила Ярославский
педуниверситет, специалист по сервису и туризму, представитель современного
поколения экскурсоводов. Умная, потому что все понимает.
Понимает, что установка на тотальную развлекательность не
только в экскурсионных услугах. Это везде: в библиотеках, музеях, театрах,
литературе… Про телевидение даже как-то неудобно.
«Народ хочет отдыхать». Фраза явно
отдавала тенью Довлатова. Вот этим пассажем из «Заповедника»:
«Разговоры велись о Пушкине и о туристах. Чаще о туристах. Об
их вопиющем невежестве.
“Представляете, он меня спрашивает, кто такой Борис Годунов?..”
Лично я в подобных ситуациях не испытывал раздражения.
Вернее, испытывал, но подавлял. Туристы приехали отдыхать. Местком навязал им
дешевые путевки. К поэзии эти люди, в общем-то, равнодушны…».
Сегодня местком никому ничего не навязывает за отсутствием
месткомов. Дешевых путевок тоже нет. Если ехать вдвоем, за автобусный тур
«Калязин — Углич — Мышкин» придется выложить от двенадцати до двадцати тысяч за
два дня. Если с двумя детьми (вариант не такой уж редкий) — вдвое дороже.
Но культурно отдыхать с Борисом Годуновым хотят многие. От
автобусов и теплоходов на пристани некуда деться.
Ошалев от мышей, пристаю к Ульяне с вопросами про жизнь.
Смотрю, интересно и другим.
— И много у вас молодежи остается?
— Раньше было мало, сейчас больше. Кто без амбиций, идет в
продавцы. Таких примерно полгорода. Около тысячи человек — на
нефтеперекачивающей станции «Газпрома». Еще у нас есть школа и больница. Люди
везде нужны.
— Сколько же у вас зарабатывает учитель? По сравнению со
средней?
— Нет никакой средней! Зарплата в школе — двенадцать тысяч. У
нянечки в саду — три тысячи, у начальства — сами знаете сколько.
Услышав про двенадцать тысяч, словесница из Екатеринбурга
начинает считать вслух:
— У нас в два раза выше, но и Екатеринбург — миллионник. Я за
двадцать пять часов получаю двадцать пять. Хотя нет, не в два раза, меньше…
Хорошо на экскурсиях. Тут никто не стесняется рассказывать о
себе, в том числе о зарплате. Выдают как есть.
Подбрасываю в костер поленце:
— Да, в Москве больше. В школе «Газпрома» многие получают под
сто тысяч.
— Ну и что? — это мама одиннадцатилетней дочери. — Мы на
Арбате учимся. У нас учителям и по сто двадцать платят. (Заглянула на сайт
школы N, где есть сведения о начислении средней зарплаты по месяцам: в октябре
— девяносто, в мае — шестьдесят восемь.)
— Но ведь не все столько?
— Наверное, не все. Есть такие, у кого шестьдесят. Но у тех,
кто учит мою дочь, сто двадцать! — она победно глядит на учительницу с Урала.
Екатеринбурженка
едва не падает в обморок. «Почему? Ну почему так?»
И я ее понимаю! Вернее, я не понимаю вот этого десятикратного
разброса в зарплатах по стране. Почему учителя одной и той же специальности
практически за одно и то же получают разную зарплату? Не хочу обидеть никого из
москвичей (у меня множество друзей-учителей, и только единицы из них, кстати,
получают шестьдесят-семьдесят тысяч), но такого разброса быть не должно. Не
думаю, что учитель в Мышкине работает меньше и хуже учителя в столице. При
современных технологиях обучения и тот и другой имеют возможность работать
примерно одинаково. Знаю многих учителей в провинции, которые учат ну никак не
хуже, чем в Москве или Питере, а получают в пять-семь раз меньше.
Отступление о зарплатах получилось очень длинным.
В Мартынове (наша последняя точка), куда мы едем обедать, а
оттуда к кацкарям, этой проблемы просто нет. Потому
что и школы нет. Простояла сто тридцать лет, а недавно закрыли. Кому-то по
району увеличат «среднюю».
Тур «Чудеса провинциальных городов» между тем близится к
концу. О кацкарях писать не буду. Кацкари
— не национальность, а небольшая общность на западе Ярославской области. Этакий
субэтнос со своими обычаями, диалектом, фольклором. Проект, несколько лет назад
начатый как образовательный, быстро превратился в развлекательно-выживательный. На кацкарях
сделали бизнес. Или они сами на себе его сделали. Продается все:
законсервированный говор (дарома — хорошо, говенно — плохо, писига
— фотоаппарат…), кормление коров и гусей в местном зоопарке, экскурсия по кацкой избе 1911 года.
Не знаю, как у других, но у меня любой этнографический или
краеведческий музей вызывает в памяти эпизод из «Бронзовой птицы» Анатолия
Рыбакова, тот, где сторож музея ворчит: «— Только и ходют,
только и ходют… И помещиков-то давно нет, а все
интересуются». Теперь, правда, «ходют» с
точностью до наоборот: в 20-х изучали «помещичий быт», теперь — быт кацкарей.
Кацкари,
однако, не так бедны, как кажется. У мартыновских, по
крайней мере, есть собственный журнал — «Кацкая
летопись» — с тиражом в восемьсот экземпляров (у «Октября» больше всего на
двести). Это на сто восемьдесят шесть кацкарей, по
четыре экземпляра на каждого.
Никогда не знаешь, где дадут денег на издание. Может, у кацкарей просить?
Увидев, какие пробки на родной Ярославке, решила не доезжать
до Москвы, вышла в Сергиевом Посаде. Утром с дачи возвращалась домой, в
Королев. Не удержалась — зашла в книжный на вокзале. Еще один подвал —
метафорическое обозначение места книг и чтения в России. Называется «Роман».
Три четверти арендуемой площади — детская и учебная литература, остальное —
«любовь», триллеры, фантастика. Ничего нового. Из самых последних романов:
«Жора Жирняго» М. Палей и «Ебург»
А. Иванова. Других нет.
Да, еще Акунин — под разными именами и с непременной
«Историей Российского государства» в двух томах.
Донцова, Бушков и Акунин (а ведь он из другого ряда) есть
везде.
Heracleum
(борщевик) масскульта непобедим так же, как борщевик Сосновского.
В исследовательском азарте, уже после поездки, решаю найти
еще один небольшой город, численностью не более двадцати тысяч. Чтобы, значит,
сравнить с европейскими.
Выбор пал на Хотьково. В отличие от своего знаменитого соседа
— Абрамцева, вполне себе заурядное место.
Идя от станции к центру — три с половиной километра, — задаю
один и тот же вопрос: «А где у вас в городе книжный?». Ответ получаю на
двенадцатый раз: «Кажется, в «Магните», где электроника».
Это все тот же «Роман», что и в Сергиевом Посаде. Только книг
поменьше, а канцтоваров и рюкзаков побольше. При мне за сорок минут купили два
учебника, три рюкзака и кучу канцтоваров. Ни одной книги.
Под «худлит» отведено два шкафа
«Азбуки-классики», другие издательства — редкость. Между «Последним
сантехником» Славы Сэ и «Смертью на брудершафт»
Акунина затерялся единственный экземпляр книги Ивана Рыбакова «Силуэты
Абрамцева», с автографом автора, директора абрамцевского музея-заповедника в
1975–2005 годах.
Иду с «Силуэтами» к кассе, чтобы задать уже привычный вопрос:
— Не подскажете, где полка с современным русским романом?
Ответ тот же, что в Мышкине:
— Я не очень понимаю, что вы имеете в виду.
— Хорошо, пусть не роман, а просто современная проза…
— Из последнего, что завезли, «Кристиан
Грей о пятидесяти оттенках». Это четвертая часть, взгляд с его стороны.
Первые три вон на той полке… Кстати, стоит столько же (четыреста девяносто
рублей), сколько и «Силуэты». Он, конечно, не русский, но другого ничего
предложить не могу. Книги поступают хаотично. По какой формуле? Я, честно
говоря, не знаю.
Милая девушка за уплаченного Рыбакова готова со мной
разговаривать долго:
— Так возьмете про Грея? Это вам подходит?
Это мне не подходит.
Итак, что в сухом остатке? Пара банальных истин, обретших,
правда, реальное ощущение.
Участь жителя малого города в России — это участь без книг.
Разумеется, судить о состоянии книготорговли в стране по крохотному отрезку
«Калязин — Углич — Мышкин — Хотьково» не стоит. Но то, что увидела своими
глазами, достовернее любой статистики: в Калязине один полукнижный в подвале, в
Угличе — два (не была), в Мышкине — подвальная «Книжная лавка». Хотьково в этом
смысле пример благополучный — сетевой «Роман», пусть и с хаотичными поставками
книг и системными — рюкзаков.
Дело, однако, не в количестве точек, торгующих книгами. Дело
в том, что они предлагают: «Силуэты» Ивана Рыбакова или «Пятьдесят оттенков
серого». Про электронные книги вы мне не говорите. Если в провинции нет книг
бумажных, не появятся там и электронные. А интернет-доставка окажется дороже
поездки в областной центр, и никто вам ее организовывать не будет. Увы…
После устроенной самой себе погони за книжными теперь, всякий
раз слыша слоган «“Библио-Глобус” — ваш главный книжный», вздрагиваю при мысли:
а как там с книгами в Калязине? А проходя мимо арбатской топ-школы, загадываю:
прибавили ли зарплату мышкинским учителям и будет ли
им на что и где покупать книги?
Про «толстые» журналы молчу…
1 О Калязине и других русских городах с такой же судьбой
рассказывает книга Виктора Ерохина «Города под водой. Путешествие по
затопленным берегам Верхней Волги» (2010). Среди них — Корчева,
Молога, Весьегонск, Ставрополь-на-Волге, страшное «и
др.».
2 Книжная индустрия. 19
июля 2016 г.: http://www.bookind.ru/events/4154/.
3 Культурная карта России.
Литература. Чтение. М.: Российский книжный союз, 2015. С. 29.