Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 1, 2017
Об
авторе | Андрей Геннадиевич Поляков родился 9 июня 1968 года в Симферополе.
В «Знамени» печатался еще два десятка лет назад. Малая премия «Москва-транзит»
(2003). Шорт-лист Премии Андрея Белого (2003, 2009). Стипендия Фонда Иосифа Бродского
(2007). Премия Андрея Белого (2011), «Русская премия» (2014) и Премия имени
Андрея Вознесенского «Парабола» (2014). Стихи переводились на французский,
английский, немецкий, итальянский, болгарский и украинский языки. Автор четырех
поэтических книг. Живет в Симферополе.
* * *
…или
нужно французские книги глотать
и Декарта отцом называть? —
или
надо ладони сложить у лица
и забыть про себя, подлеца? —
или
нужно молиться и плакать в ночи
и железные грызть калачи? —
или
русского Бога по-прежнему нет
и никто не ответит в ответ? —
я
не знаю, не знаю, откуда мне знать —
я больной, не мешайте мне спать!
* * *
Тишины
Малевичевны белый квадрат
намалюет сама Зима
Растворит в нём снега небесный яд
светло-злой, как Зима сама
У Зимы внутри горят фонари
Как впервые, они горят
как живые люди, стоят внутри —
на упавшем снегу стоят
Это русские люди стоят во сне
а когда закончится сон —
застучит пулемёт, и кровавый снег
полетит из иных времён
Там Зима Корниловна влюблена
в белых дней багровый испод…
Генерал, проснись! Не пора ли нам
повторить ледяной поход?
Русские во сне
Мы
есть во сне одни из этих всех:
нам снится сон-про-что? про-первый-снег?..
про-первый-класс?.. про-третий-минус-третий?..
Мы здесь кругом вокруг, кругом в Крыму
в каком-то бледном вроде бы дыму
в аквариумном свете
Мы кормим хлебом рыбоголубей
и снегосвет течёт ещё сильней
становится речней и голубей
смывает, омывая, наши лица
от самых ног до самой головы
но плохо получается, увы
во сне метафизически умыться
и мы — мы размываемся, и мы —
уже, как вы, однако, мы — не вы
и ваше, извините, нам не снится!
Маленькая элегия августу-месяцу
Орфей
всю ночь боролся с Богом —
и
выстоял. Но стал хромать…
Когда
Орфей в залатанном халате
пойдёт хромать по комнате своей:
в одной ноге — одические рати
в другой ноге — не так, как у людей
когда блеснёт над серыми холмами
холодная и дынная заря
и осень воспалёнными устами
подует на листы календаря
мы август погребём, как человека
как правнука фракийских пастухов
и два венка Серебряного века
положим между бронзовых венков —
и Муза-мышь мелькнёт среди стихов
хромая, как элегия-калека…
* * *
И
солнца свет ложится, словно тень
и чёрный день идёт не Бога ради
и в сердце пыль стоит… Ужасный день
дурной, как пчёлы мёртвые в тетради!
Я
мёртвыми словами говорю
и как живой поэт не существую
На солнце слишком сильно я смотрю
и вижу ночь холодную, густую
Не
холода, а золота мне жаль
в плену полей июльского заката
где мёртвая пчела ли виновата
что не летит в пылающую даль?
Где
знаю ли: Орфей, скользя, траву
моими ли ногами приминает
и, оглушённый зноем, забывает
прохладную подруги синеву —
зато
Луна его не оставляет
и начинает в голосе блестеть
сильнее и синей, чем он желает?..
На это тоже можно посмотреть
Беседка
А у нас в квартире волшебный газ
и
открыт у каждого третий глаз
а
ещё у каждого дело есть
этот
текст прочесть — и опять прочесть
—
Слеп ли я надо мной
видя как в воскресенье
ангел кружил осенний
красный и золотой?
— Нет, ты не слеп, старик:
было такое дело —
в мире листва летела
с пёрышками внутри
— Глух ли я в голове?
слыша как всё играет
словно в саду летает
Горовиц на листве?
— Нет, ты нигде не глух:
тут ведь какое дело? —
что не услышит тело
то не продышит дух
Есть у тебя печаль —
крылья из-за плеча
Это печаль большая
красная, золотая
с клавишами внутри
пёрышками снаружи:
не шевелись — послушай!
помолись — посмотри!
* * *
…и
груши-игрушки на ветках висят
в
садах золотистого детства
и
нас принимают в отряд кентаврят —
куда
ж нам от родины деться?
Родная
Таврида, советский язык
кентавра
копыто, кирдык и гаплык
и
сладкие груши-игрушки —
куда
ж нам бежать от подружки?<…>
Разбитая
статуя пела
как девушка, пела в слезах
что больше кентавров не стало
на наших колхозных полях
А
помнишь? когда-то, когда-то
о, как мы гуляли с тобой
и нимфы народного сада
смеялись за нами гурьбой!..
Я
выслушал бренное пенье
и жалко промолвил в ответ:
— Родная! зачем нам кентавры
когда у нас родины нет?
Я
помню! но помнить ли надо? —
не свесятся из темноты
ни ветви советского сада
ни красных кентавров хвосты
Плоды,
озарённые светом
на розово-зыбких ветвях
не лягут в прозрачные пальцы
чапаевских полуконей…
Но
статуя снова запела
в таких одиноких кустах
что самое сердце задела
и я вместе с нею заплакал
и мы обнялися в слезах!
Психея (Любовь)
Белый скопился дым — плотяная
пряжа —
видимо,
быть живым интересно даже:
ничего
не требую я взамен
кроме
слова «Плоть», кроме слова «Плен»
кроме
кожи из трикотажа <…>
Материя?
Не знаю, женский друг…
В потёмках книг платоником блуждая
я слышал только сердца красный стук
и белый шорох снега, дорогая
Я
часто шевелил, моя чужая
страницы слов поэзий и наук
поймать пытаясь тело!.. Так паук
ткёт паутину, муху поджидая
Но
снег ходил, как Бог, легко-легко
и, мягко разрывая паутину
на кухне превращался в молоко
и
в белый хлеб… В любимую картину
тебя, сквозящей утром за столом
прозрачной грудью, тающим челом
* * *
Во
сне открыл тетрадь горячими руками
твердя: «Тетрадь — не та, стихи — не те…»
Украшенная фруктами, портвейном и цветами
Луна в окне в ответ икнула в темноте
Я слышал бред Луны: «!Стрекозы слюдяные» —
«!лучами острых глаз исколота вода» —
«!ложится на оград одежды кружевные
четверобыстрых крыл летучая слюда» —
«!Поэт, не дорожи Луною в старом парке
чем затемняться здесь, беги в кровать скорей —
всё лучше, чем глядеть в глаза-или-огарки
заплаканных, больных, дрожащих фонарей…»
Но парк, река, фонарь в нетрезвом беспорядке
валялись у меня на простыне
настолько отвратительно, что я сказал тетрадке:
«Тетрадка, не гуляй! Не подражай Луне!
Живи, моя тетрадь, как звёздочка простая
как переблеск дождя на лапках комара —
а этот пьяный свет от Крыма до Китая —
а этот сонный бред — не для тебя, родная! —
весь этот лунный мир — не для тебя, сестра!»
Любить по-русски
В
красоте старомодного платья
осень идёт, как родная подруга
лет сорока…
Поздней любви драгоценность
как перстень, проглоченный рыбой —
можно вернуть, но зачем?..
«Но зачем?» — вопрошает Голицын
сидя на лавочке в парке
занесённый вечерней листвой
шелестящей, как платье любимой…
«Но зачем?» — повторяет поручик
отдыхая на лавочке в парке
с чёрно-синим наганом в руке
с красной астрой на правом виске
Баллада о русских копытах
У
Чаадаева — копыта!..
Бывало, он пойдёт в буфет
но, даже если там открыто —
не будет крепких сигарет
Стрельнёт
мыслитель сигарету
и сразу объяснит друзьям
что богословские предметы
ему важней вина и дам
А
Рим? Он русского приметит
и станет дымчатой мечтой
к нему сквозь дым протянет руки
качнётся папскою главой
и
скажет: «Всё давно забыто!
Спеши скорее в римский мир
быстрей разуй свои копыта —
ты не кентавр и не сатир!..»
…Сидим
в прокуренном буфете
как ветер, проповедь свистит —
и вдруг замрёт… О, на паркете
ужасно цоканье копыт!»
Гадесская осень (в
заочном раю)
В
Симферополь дождь идёт, а ты не понимаешь:
это
кто ещё зачем сюда идёт?
Веки,
словно руки, поднимаешь
и
сдаёшься в плен Плутону, а потом наоборот —
в
плен берёшь незримую осеннюю погоду
(самую
родную из невидимых погод)
и
глаза прочнее закрываешь
чтобы
в Симферополь, к внешнему народу
не
сбежал твой внутренний народ
Вдруг
смотрю: на цыпочках вроде бы проходит
тихий
ангел по волнам — свойственник воды
сверху
что-то капает, как в Ленинграде вроде
и
в ответ шевелятся жёлтые сады
Я
едва найду себя под зонтиком каштана
на
набережной в сумерках, подёрнутых дождём
Был
бы навлон, я бы шёл в кабак из ресторана
ну,
а так — мы вдоль Коцита никуда идём
То
есть это он идёт, а я стою любуюсь
сигаретку
мокрую никак не докурю
Ещё
бы гурию сюда, но только не любую
а
чтоб ногами подошла и мне, и сентябрю
Любимый поэт
Я
позабыл бы Тебя, если б мог не любить
синее небо — не синее, а золотое! —
пусть золотое, о Господи! — только бы плыть
только бы плыть в этом золоте рядом с Тобою!
Я
позабыл бы Тебя, если б был нелюбим
всем сентябрём, всей окрасившей ветер листвою,
если бы, Господи, золотом, цветом Твоим
не был и сам я в блокноте записан Тобою!
Я
позабыл бы Тебя, если б только стихи
я разлюбил…