Яков Гордин. Дело о масонском заговоре. Издание второе, исправленное и дополненное
Опубликовано в журнале Знамя, номер 10, 2016
Яков
Гордин. Дело о масонском
заговоре. Издание второе, исправленное и дополненное. — СПб.: Вита Нова, 2015.
Со
времени первого издания 1999 года это исследование
пополнилось множеством новых материалов и размышлений, а второй заголовок
«Мистики и охранители» приобрел еще и новую актуальность. В простодушные
девяностые, когда наиболее экзальтированная часть нашей общественности всерьез
обсуждала вечнозеленый жидомасонский заговор, как
будто каким-то заговорщикам под силу управлять миром, с которым не могут
справиться правительства с их армиями и спецслужбами, — в те годы мало кому
приходило в голову, что в нашем светском государстве, не в каком-то
андеграунде, а на сравнительно респектабельных подмостках, вскоре появятся
влиятельные общественные деятели, воображающие себя орудием высших сил.
А почему бы и нет? Природа человека фантазирующего неизменна: что было, то и будет, что
делалось, то и будет делаться. Но мы очень часто не знаем, что делалось даже в
те эпохи, которые, нам кажется, известны как родные, — а уж какая эпоха нам
роднее пушкинской, декабристской! Золотой век! Да, всем известно, что
либеральный император Александр находился под влиянием мистиков, но вот кто бы
мог подумать, что до такой степени: «Случалось, между тем, не раз, что я,
ложась спать, живо чувствовал в душе своей грехи и разные недостатки моего
образа жизни; возникавшее при этом сердечное раскаяние побуждало во мне
потребность встать с постели и среди ночной тишины броситься на колена, чтобы
со слезами просить у Бога прощения… Я пожирал Библию, находя, что слова ее
вливают новый, прежде никогда не испытанный мир в мое сердце и удовлетворяют
жажде души моей». Не может же быть, чтобы мистические переживания такой силы не
оказывали влияния на ход истории, а между тем влияние на нее человеческих
фантазий исследовано неизмеримо меньше, чем влияние материальных факторов, и
фундаментальный труд Я. Гордина может считаться одним
из первых камней в основании этого пока еще практически не существующего
флигеля исторической науки.
«Стоит сделать несколько шагов в сторону
из привычного пространства, и мы попадаем в фантасмагорический мир, в котором
император Александр молится в кругу американских квакеров, произносит проповеди
безумно-восторженная баронесса Крюденер,
кликушествует и скачет вместе со своими духовными питомцами в залах
Михайловского замка, а затем и в собственном поселении Екатерина Татаринова, а
перед ней бьет сотни поклонов заслуженный боевой генерал, которому предстоит
завоевывать Кавказ…».
«Рядом с пушкинским, декабристским
слоями эпохи существовал, мучительно пересекаясь с ними, слой князя Андрея
Борисовича Голицына, Михаила Леонтьевича Магницкого, архимандрита Фотия, сфера зловещих тайн и вселенских заговоров, где
доходящий до самоотвержения фанатизм соседствовал с холодным цинизмом, где
искренняя и горячая боль за отечество трансформировалась в бредовое разоблачительство, где напряженное стремление познать
сокровенную тайну жизни превращалось в мистическое шарлатанство, сфера, при
внимательном взгляде на которую становится особенно ясно духовное неблагополучие,
ведшее Россию от кризиса к кризису».
Взгляд автора и внимателен, и
неспешен: фантасмагория так тщательно задокументирована, что понемногу
перестает производить впечатление чего-то экзотического, а, напротив,
заставляет искать и, увы, находить сходство с веком нынешним, аж двадцать
первым. Вот послание 1823 года знаменитого Магницкого императору «Краткий опыт
о народном воспитании», в котором демократия предстает не более и не менее как
орудием адских сил: «Князь века сего производит большую часть влияний своих на
мир и миродержателей гражданских через общее мнение,
которое есть как бы труба, коею он, как в древности оракулы, произносит свои
заключения, суды и приговоры, сеет лжи и клеветы, распространяет нелепые
предсказания и нечестивые понятия. У большей части народов, и в том числе у
нас, гул сей, совершенно вопреки истине, почитается гласом Божиим (глас народа
— глас Божий). В конституциях, сем неистовом порождении бунта народного,
главным их основанием положена свобода книгопечатания, или, что одно и то же,
беспрепятственное волнение и необузданность мнения общественного, т.е. труба
для глаголов Князя тьмы, как можно более широкая, громкая и всегда отверзтая».
Главный же герой книги, Андрей
Борисович Голицын, в послании уже к Николаю обрушивается на рационализм и
прагматизм: «Русские же дошли до такого состояния, что и для собственных детей
смотрят лишь на науку и выгоды, но никак не на мораль. Скажите русскому, что
профессор физики или греческого языка не верит в Бога, он ответит: “Какая разница?
Ведь речь идет лишь о физике и греческом”».
А вот вполне официальная инструкция
Магницкого чиновнику, назначенному надзирать «над хозяйством, порядком и
воспитанием» студентов Казанского университета:
«Душа воспитания и первая добродетель
гражданина есть покорность, посему послушание есть важнейшая добродетель юнош», «посему обязанность директора есть непременно
наблюдать, чтобы уроки религии о любви и покорности были исполняемы на самом
деле, чтобы воспитанники университета постоянно видели вокруг себя примеры
строжайшего чинопочитания со стороны учителей и надзирателей и чтобы малейшее
нарушение оного все года было наказываемо, невзирая на звание лиц», — далее
самыми интересными идут следующие пункты:
c) чтобы студенты, отличающиеся
христианскими добродетелями, были предпочитаемы всем прочим; начальство
университета приемлет их под особое покровительство по службе и доставит им все
возможные по оной преимущества;
d) впрочем, какие бы успехи ни оказывали воспитанники в науках, медали,
отличившимся назначаемые, не могут быть даны, ежели директор университета не
одобряет их поведения.
«У нас это невозможно», вспоминается
саркастический роман Синклера Льюиса. Да, невозможно
прожить на небесах. А при помощи небес овладеть землей — почему бы и нет. Вот
аналитическая записка Фаддея Булгарина,
составленная им для Третьего отделения: «В последние годы мистики и сектаторы овладели всеми путями, ведущими к власти,
богатству и почестям. Развратники, плуты, злоупотребители
власти, корыстолюбцы составили союз и, приняв в свое общество несколько
простодушных и легковерных людей, для прикрытия чистыми именами, овладели Россиею. Говоря о небе, они пеклись о земном. Довольно было
принадлежать к секте, чтобы получить места, чины, деньги и приобрести
сильнейшее покровительство».
«Тут открывается, — пишет Я. Гордин,
— еще один аспект декабризма — восстание рационалистов против мистиков». Да,
кабала святош способна и ангела довести до мятежа. Но если бы речь шла лишь о
кучке психопатов и жуликов, то им бы ни за что не удалось так развернуться.
«Люди разных интеллектуальных слоев ощущали не только недостаточность ясных и
жестких просвещенческих идей, основанных на принципе рациональной
целесообразности, но и опасность их непосредственной реализации — революционные
потрясения». «Речь шла о кризисе прагматической идеологии», — подводит
итог Я. Гордин.
Впрочем, по-настоящему опасны бывают
не лицемеры, которых ничего не стоит перекупить, а истинные визионеры, искренне
верующие в свою грезу. Вышедший из свирепой нищеты «полуфанатик-полуплут»
архимандрит Фотий (разногласий между мистиками и
православными фанатиками касаться не буду — это спор славян между собою) писал
о себе в третьем лице словно бы о каноническом святом, чья великая миссия
раскрылась сразу же при рождении: у младенца «десница тако
была, поднималась, как бы кем явно держима со
сложением креста», и вдобавок он мог, не мигая, смотреть на солнце. А в зрелые
годы архимандрит на полном серьезе повествовал о самой настоящей, физической
борьбе с дьяволом: «Наконец, когда смерть приходила ему горькая от удушения за
горло, откуда-то явилась некая Божественная сила, свыше напала на Фотия и восхитила его от нападения дьявольского в то
мгновение, когда хотел бес совсем удавить его».
При этом столь прямое общение с
Высшими силами ничуть не мешало интригам с земными владыками, — кто может
вместить да вместит. Вот и Тан-Богораз обнаружил в
чукотских шаманах сочетание самой искренней веры с самым беззастенчивым
шарлатанством. Возможно, кого-то мистицизм и сделал добрее, но Гордину такие примеры, видимо, не попадались, а вот
обратные очень даже впечатляют. Так генерал Головин, подпавший под духовную
власть «пророчицы» Татариновой, в качестве командира Кавказского корпуса
преспокойно отправлял на военно-полевую виселицу местных жителей за сравнительно
пустяковые правонарушения. Таким образом, даже если бы пророкам и пророчицам
«удалось покрыть всю Россию сообществами “русских квакеров”, это отнюдь не
превратило бы империю в обитель мира и взаиморасположенности
людей» — это замечание автора стоит запомнить тем простодушным людям, которые
наивно отождествляют религию и милосердие.
«Дело о масонском заговоре»
заканчивается вопросом.
«Какая таинственная сила угрожает
сегодня миру, и России в первую очередь? В какие бездны панических миров нам
еще предстоит погрузиться?
«Сон разума рождает чудовищ», —
убеждал нас некогда Гойя.
А что рождает бодрствующий и
просвещенный разум?
Кто откажет в просвещенности нашим
главным героям?»
Во всяком случае, не я. Больше того,
именно просвещенному человеку особенно невыносима прагматическая идеология, все
на свете измеряющая приносимой пользой: просвещенный человек не может не
ощущать свою жизнь бесценной, исполненной какого-то высокого смысла. А если
даже этот смысл затерялся, то надо срочно его найти, и лучше самая нелепая
сказка или утопия, чем пустота прагматизма.
Непросвещенным-то как раз легче — к
их услугам и патриархальная вера, и собственные химеры, в океан которых Я.
Гордин бросает лишь самый мимолетный взор: «Вырабатывались веками у разных
групп свои особые модели мира, рождались и гибли неожиданные пророки, а вместе
с ними — мифы, поражавшие сознание тысяч и тысяч, и тогда оказывалось, что
взаимоотношения с помещиком и государством вообще — лишь один из бытийных
конфликтов, и, возможно, не самый главный. Кто, кроме узких специалистов,
слыхал о донском есауле Евлампии Котельникове,
написавшем книгу «Воззвание к человекам о последовании
внутреннему влечению духа Христова», «свирепом и непреклонном», по выражению
адмирала Шишкова, ересиархе, готовом на любую казнь? А сколько было таких?».
Даже и не представляю сколько. И это
еще более непростительное упущение исторической науки, чем пренебрежение
химерами высшего общества. Вполне естественно, что интеллигенция тщательнее
всего изучает собственные грезы под именем истории общественной мысли, но где
же было ее хваленое народолюбие, когда она даже не
заглянула в грезы простого народа, сыгравшие в истории России уж никак не
меньшую роль. Нет, наше дело не интересоваться глупостями, которыми живет
народ, а просвещать его нашими глупостями.
Но, может быть, еще есть шансы что-то
раскопать при помощи психологической археологии?