Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2015
Об авторе | Лев Соломонович Айзерман — заслуженный
учитель России, кандидат педагогических наук, автор более двадцати книг и более
двухсот статей. Постоянный автор «Знамени».
Сочинение. Самое произведение, что сочинено. Сочинять, сочинить, что, изображать, вымышлять, придумывать,
творить умственно, производить духом, силою воображения.
Владимир Даль
В октябре 2014 года я прочел в
Интернете на сайте ФИПИ (Федерального института педагогических измерений)
демонстрационный вариант ЕГЭ по русскому языку 2015 года. Демонстрационный
вариант — это образец, модель, норма. Для всех учителей и учеников страны. 24
апреля 2015 года, за месяц до экзамена, я посмотрел в Интернете: вариант на
месте.
Для выполнения заданий «Напишите
сочинение по прочитанному тексту» был предложен текст Виктора Платоновича
Некрасова. Точнее, «по Некрасову». Воспроизведу его здесь (цифрами в скобках
текст разделяется на сегменты для удобства работы с ним).
(1) Василий Конаков,
или просто Вася, как мы звали его в полку, был командиром пятой роты. (2)
Участок его обороны находился у самого подножья Мамаева кургана, господствующей
над городом высоты, за овладение которым в течение пяти месяцев шли
кровопролитные бои.
(3)
Участок был трудный, абсолютно ровный, ничем не защищенный, а главное, с
отвратительными подходами, насквозь простреливающимися противником. (4) Днем
пятая рота была фактически отрезана от остального полка. (5) Снабжение и связь
с полком проходили только ночью. (6) Все это очень осложняло оборону участка.
(7) Надо было что-то предпринимать. (8) И Конаков
решил сделать ход сообщения между своими окопами и железнодорожной насыпью.
(9)
Однажды ночью он явился ко мне в землянку. (10) С трудом втиснул свою массивную
фигуру в мою клетушку и сел у входа на корточки. (11) Смуглый, кудрявый парень,
с густыми черными бровями и неожиданно голубыми, при общей его черноте,
глазами. (12) Просидел он у меня недолго — погрелся у печки и под конец
попросил немного толу — «а то, будь оно неладно, все лопаты об этот чертов грунт
сломал».
(13) — Ладно, — сказал я, — (14)
присылай солдат, я дам, сколько надо.
(15) — Солдат? — он чуть-чуть
улыбнулся краешком губ. (16) — Не так-то у меня их много, чтобы гонять
взад-вперед. (17) Давай мне, сам понесу. (18) И сам вытащил из-за пазухи
телогрейки здоровенный мешок.
(19) На следующую ночь он опять
пришел, потом — его старшина, потом опять он.
(20) Спустя полторы-две недели нам
с капитаном удалось попасть во владения Конакова: в пятую роту. (21) Сейчас
прямо от насыпи, где стояли пулеметы и полковая сорокопятка,
шел не очень, правда, глубокий, сантиметров на пятьдесят, но по всем правилам
сделанный ход сообщения до самой передовой.
(22)
Конакова в его блиндаже мы не застали. (23) На ржавой, неизвестно откуда
добытой кровати, укрывшись с головой шинелью, храпел старшина, в углу сидел,
скрючившись, с подвешенной к уху трубкой молоденький связист. (24) Вскоре
появился Конаков, растолкал старшину, и тот,
торопливо засунув руки в рукава шинели, снял со стены трофейный автомат и ползком
выбрался из блиндажа.
(25) Мы с капитаном уселись у
печки.
(26) — Ну как? — спросил капитан,
чтобы с чего-нибудь начать.
(27) — Ну ничего, — Конаков улыбнулся, как обычно: одними уголками губ. (28) —
Воюем помаленьку. (29) — С людьми только сложно.
(30) — Ну с людьми везде туго, —
привычной для того времени фразой ответил капитан. (31) — Вместо количества
нужно качеством брать.
(32) Конаков
ничего не ответил. (33) Потянулся за автоматом.
(34) — Пойдем
что ли по передовой пройдемся?
(35) Мы вышли.
(36)
Вдруг выяснилось, что ни одному из нас даже в голову не могло придти. (37) Мы
прошли всю передовую от левого фланга до правого, увидели окопы, одиночные
ячейки для бойцов с маленькими нишами для патронов, разложенные на бруствере
винтовки и автоматы, два ручных пулемета на флангах — одним словом то, что и
положено быть на передовой. (38) Не было только одного — не было солдат. (39) На всем протяжении обороны мы не
встретили ни одного солдата. (40) Только старшину. (41) Спокойно и неторопливо,
в надвинутой на глаза ушанке, переходя от винтовки к винтовке, от автомата к
автомату и давая очереди или одиночный вы-стрел по немцам.
(42) Дальнейшая судьба Конакова мне
неизвестна — война разбросала нас в разные стороны. (43) Но когда я вспоминаю
его — большого, неуклюжего, с тихой, стеснительной улыбкой, когда вспоминаю,
как он молча потянулся за автоматом в ответ на слова капитана, что за счет
количества надо нажимать на качество; когда думаю о том, что этот человек
вдвоем со старшиной отбивал несколько атак в день и называл это только
«трудновато было», мне становится ясно, что такими людьми, как Конаков, и с такими людьми, как Конаков,
не страшен враг. (44) Никакой.
(45) А ведь таких у нас миллионы,
десятки миллионов, целая страна».
Как ни странно, но во время войны я
был в Сталинграде. Часа полтора, 1 июля 1941 года. Моя тетя, учительница,
работала в школе, расположенной в самом центре Москвы. Списались со школой в
Анапе: мы дадим вам класс, если приедете в Москву, вы нам — то же самое, если
мы выберемся в Анапу. И вот 21 июня 1941 года мы с тетей, ее подругой
(учительницей той же школы) и ее сыном моих лет (мы только что закончили четыре
класса начальной школы) отправляемся в Анапу. Без пяти двенадцать наш поезд
отбывает со станции Ростов. Через пять минут Молотов скажет о начале войны. Мы
же в поезде об этом услышали часов в пять. Те, кто поумнее,
сбрасывали свои вещи на первом же полустанке. А два дурака,
одним из которых был я, радостно кричали: «Ура! Война!» — и требовали ехать
дальше.
Поехали. Когда от станции Тоннельная добирались до Анапы, нам навстречу шли
артиллерийские соединения. Скоро стало ясно, что надо поскорее убираться. Как
добирались до Тоннельной (автобусы уже не ходили),
рассказывать не буду. Вагоны поезда брали штурмом. Но еще до того, как
открылись двери вагона, носильщик нас, двух мальчишек, засунул туда через окна,
и мы легли на скамейки, заняв места. Поезд шел уже не прямо на Москву, а
кружным путем.
Часа полтора стояли в Сталинграде.
«Ну зачем мы поедем в Москву? — говорила тетина приятельница.
— Все равно детей будут эвакуировать из Москвы. А у меня в Сталинграде живет
сестра. Остановимся у нее. Это так далеко от войны и от фронта». Не остались…
Я был в Сталинграде вместе с
Виктором Некрасовым и его повестью «В окопах Сталинграда», которую я, прочитав
задание по русскому языку 2015 года, сейчас же перечитал. Перечитал с
волнением, пораженный, как эта советская книга 1946
года издания ни в чем не устарела, говоря правду о войне. Затем я прошел через
Сталинград Юрия Бондарева в его романе «Горячий снег». Был потрясен романом о
Сталинграде Василия Гроссмана «Жизнь и судьба». И
совсем недавно, сопереживая, смотрел сериал по этому роману, который поставил
Сергей Урсуляк.
И вот — Сталинград в постановке
ФИПИ.
Помню, как в детстве каждый раз в
мясном отделе продовольственного магазина я видел большой стенд, на котором
изображена была туша и проведены линии разруба. Вот тебе филейная часть, вот
грудинка, вот край, вот шейка. И каждый раз, когда я вижу художественный текст,
разбитый на пронумерованные предложения, — а вижу я все это вот уже пять лет и
не раз в году, — у меня возникает ощущение, что это вовсе уже не литература, а
подготовленная к разрубке ее мертвая туша. Но дело не только в номерах
разграничительных линий.
Перед тем как приступить к
сочинению, выпускники должны выполнить четыре задания. В одном из них нужно
указать, в каком из определенных цифрами отрывков содержится описание, в каком
— рассуждение, в каком — повествование. При этом в одном случае надо найти
элемент описания, а в другом — присутствие элемента описания. В другом задании
в девяти выделенных предложениях следует найти синонимы. В третьем — среди
восьми предложений найти такое, которое связано с предыдущим с помощью
притяжательного местоимения. А в четвертом, в списке из
девяти терминов: эпитет, сравнительный оборот, восклицательное предложение,
профессиональная лексика, фразеологизм, лексический повтор, противопо-ставление,
разговорная лексика, ряд однородных членов предложения, — найти четыре таких, которые подойдут к выделенным
кускам текста.
И вы думаете, что после этих
холодных, рассудочных разысканий, абсолютно формализованных, еще можно
отнестись к тексту, в котором — боль и подвиг, с живым чувством? По-моему,
такой формализованный подход, в котором главное — получить баллы,
распространится и на сам текст.
Но это еще не все. Опять же перед
тем как писать сочинение, нужно ответить еще на один вопрос.
«Какие из высказываний
соответствуют содержанию теста? Укажите номера ответов:
1. Подходы к участку обороны у
подножья Мамаева кургана днем насквозь простреливались противником.
2. Василий Конаков
был командиром взвода.
3. В пятой роте, которой командовал
Конаков, были три человека.
4. Василий Конаков
часто встречался с рассказчиком после войны».
Стоит ли говорить, что, по сути,
эти вопросы рассчитаны на умственно отсталых — там же
прямо в тексте написано, что судьба Конакова автору не известна и что Конаков командовал ротой. Но дело не только в этом. Я
убежден, что перед сочинением не должно быть никаких наводящих или уводящих
вопросов… А теперь посмотрите: правильными считаются
ответы 1, 3, 4. Но ведь в этих «высказываниях» — прямая подсказка, что в
этом тексте самое главное. И тогда абсолютно ясна оценка того, что здесь
изображено. Но если это так, то странно звучит вопрос, на который должны
ответить дети: «Напишите, согласны или не согласны Вы с точкой зрения автора
прочитанного текста». Ведь здесь не о чем думать! Я читал статью о сочинениях в
англий-ской школе. Там считают, что для размышления нельзя давать тексты, в которых
нужно доказать, что дважды два четыре. Только спорные, дискуссионные,
неоднозначные. Сам я уже давно не даю сочинений, над которыми не нужно думать…
Все это страшно, но все-таки еще не
самое страшное. По официальным данным, в период с 17 июля 1942 года по 2
февраля 1943 года советские войска на Сталин-градском направлении потеряли
1.347.214 человек, из них 674.990 — безвозвратно. Сюда не входят войска НКВД и
народное ополчение. Эта тема, тема цены победы, проходит через всю повесть
Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда».
«В той дивизии человек сто, не
более»… «Сколько человек у вас теперь?» — спрашивает Керженцев
у командира роты Фарбера. — «Да все так же. Больше восемнадцати-двадцати никак
не получится. Из стариков, что высадились, почти никого не осталось»…«Всего
триста пятьдесят, ну четыреста, ну пятьсот. А комдив говорит, что в других
полках еще меньше»… «В батальонах было по двадцать-тридцать активных штыков, а
в других полках, говорят, и поменьше»… А теперь скажите, поймет ли
современный школьник, что стоит за этим? Автоматы есть, пулеметы есть, но — нет
солдат. Я обратился к консультанту Центрального музея Вооруженных сил и
спросил, сколько было солдат в роте. Он ответил, что около ста, но в
Сталинграде бывало по-разному. Поймут ли наши современные школьники, что стоит
за этим — рота, в которой осталось только трое? Может быть, и поняли бы, если
бы текст маленького рассказа Виктора Некрасова не был сфальсифицирован. А в нем
сняты двадцать пять предложений. Идеологически невыдержанных, с точки зрения
разработчиков ЕГЭ.
Снято: «Последний раз, когда я
там был, — это было недели три тому назад, — я с довольно-таки неприятным
ощущением на душе перебегал эти проклятые двадцать метров, отделяющие окопы от
насыпи, хотя была ночь и между ракетами было все-таки
по две-три минуты темноты». Снято упоминание о ранении рассказчика. Снято:
«Когда вернулся в полк, Конакова в нем не было — тоже
был ранен и эвакуирован в тыл».
Они даже позволили себе Некрасова
редактировать. У писателя Кононов говорит: «С людьми вот только беда». В
экзаменационном тексте: «С людьми вот только сложно». Какие, в самом
деле, могут быть беды у героического защитника отечества! Дошло до того, что
сняли фразу «закурил цигарку». Какая цигарка, когда у нас борьба с табакокурением. И положительный герой должен быть тут
примером.
Но и это еще не все. В 1959 году в
статье «Слова “великие” и простые» Некрасов выступил против напыщенной риторики
и трескучей патетики, потому что они уводили от простой правды войны. Сам он
был сдержан в употреблении высоких слов, изображая высокие проявления
человеческой души. В конце романа рассказывается, как герои книги «В окопах
Сталинграда» отмечают победу в Сталинградской битве. Эпизод этот имеет особое
значение для понимания письма Некрасова и, как я думаю, в нем заключен глубокий
педагогический смысл.
«Чумак переворачивается на живот и
подпирает голову руками.
— А почему, инженер? Почему?
Объясни мне, вот.
— Что «почему»?
— Почему все — так вышло? А!
Помнишь, как долбали нас в сентябре? И все-таки не
вышло. Почему? Почему не спихнули нас в Волгу?
У меня кружится голова, после
госпиталя я все-таки ослаб.
— Лисогор,
объясни ему, почему. А я немножко того, прогуляюсь…
А Чумак спрашивает почему. Не
кто-нибудь, а именно Чумак. Это мне больше всего нравится. Может быть, еще
Ширяев, Фарбер спросят меня — почему? Или тот старичок пулеметчик, который три
дня пролежал у своего пулемета, отрезанный от всех, и стрелял до тех пор, пока
не кончились патроны? А потом с пулеметом на берег приполз. И даже пустые
коробки из-под патронов приволок. “Зачем добро бросать
— пригодится”. Или вот тот пацан-сибирячок, который
все время смолу жевал. Если бы жив остался, тоже,
вероятно, спросил бы — почему? Лисогор рассказывал
мне, как он погиб. Я его всего несколько дней знал, его прислали незадолго до
моего ранения. Веселый, смешной такой, прибауточник. С
двумя противотанковыми гранатами он
подбежал к подбитому танку и обе в амбразуру бросил.
Э, Чума, Чумак, матросская твоя
душа, ну и глупые же вопросы ты задаешь, и ни черта, ни черта не понимаешь…»
Здесь про все сказано: и про
мужество, и про стойкость, и про жертвенность, и про патриотизм, и про горькую
долю погибших. Сказано без самих этих слов.
Думаю, что вот так
же — во всяком случае, учителю литературы, сила которой в силе художественных
образов, — следует учить не жонглировать высокими словами, а показывать
картины, эпизоды, события, детали, характеры, судьбы, ситуации, отношения —
людей, одним словом.
В рассказе о Конакове
писатель, что редко он делал, в конце позволил себе выйти на высокий регистр.
Но сделал это предельно кратко. «…мне становится ясно, что такие люди, как Конаков,
с такими людьми, как Конаков, не страшен враг.
Никакой. А ведь таких у нас миллионы, десятки миллионов».
Но в ФИПИ этого показалось мало. И
они дописали за писателя еще два слова —
«целая страна». Во-первых, кто дал право дописывать за писателя. А
во-вторых, это ведь неточно. Не вся страна. Достаточно сказать, что в немецких
военизированных подразделениях служили около миллиона бывших советских граждан.
Сказать, что у нас в стране — все Конаковы, писатель не мог бы, потому что в
повести показаны и другие. Назову хотя бы того офицера, который погнал солдат
на верную бессмысленную смерть. Его разжаловали и отослали в штрафбат…
Но дописывают Некрасова не только
так. Как вы знаете, для проверяющих написанное
учениками существует «информация к тексту», а попросту шпаргалка, в которой и
написано то, что должен написать ученик. Вот что в этой шпаргалке написано об
«авторской позиции» в тексте:
«1. Значительность личности
заключается в ее влиянии на исторический ход событий, в том, что человек
принимает на себя ответственность “за судьбу всего народа”.
2. Победа над превосходящими силами
противника может быть одержана благодаря самоотверженности и отваге простых солдат,
ежедневно выполняющих свой долг перед Родиной.
3. Героизм человека на войне может
проявиться в преодолении самых суровых обстоятельств».
Нужно ли доказывать, что все это — антинекрасовское? И, боюсь, ученик, написавший, что автор
потрясен тем, как два человека, рота которых погибла в боях, отбивали несколько
атак в день, и увиденное убедило рассказчика, что победить страну, в которой
миллионы таких, как Конаков, невозможно, — получит за
ответ по этой позиции ноль баллов. Ведь ни про исторический ход событий, ни про
ответственность за судьбы всего народа, ни про выполнение своего долга перед
Родиной, ни про превосходящие силы противника, ни про преодоление самых суровых
обстоятельств он ничего не написал.
Зато восемьсот тысяч выпускников по
вывешенному в Интернете образцу, одобренному на высшем педагогическом уровне,
усвоят, как в юбилейный год нужно писать о Великой Отечественной войне.
Через два месяца после публикации
ФИПИ вышла объемная книга: «ЕГЭ 2015. Русский язык. Типовые экзаменационные
варианты. 36 вариантов. Новая демоверсия. Под редакцией И.П. Цыбулько». Цыбулько все эти годы
руководит созданием КИМов (контрольно-измерительных
материалов) для ЕГЭ по русскому языку. В первом варианте — текст из повести
Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда».
«Город горит. Черное и красное.
Другого нет. Черный город и красное небо. И Волга красивая. “Точно кровь”, —
мелькает в голове». Далее привожу задание
полностью.
«(15)
В детстве я любил рассматривать старый английский журнал периода войны
четырнадцатого года. (16) У него не было ни начала, ни конца, хотя были
изумительные картинки, большие, на целую страницу: английские Томми в окопах,
атаки, морские сражения и с пенящимися волнами и таранящими друг друга
миноносцами, смешные, похожие на этажерки, парящие в воздухе «блерио», «фарманы» и «таубе». (17) Трудно было оторваться.
(18)
Но страшнее всего было громадное, на двух средних страницах до дрожи мрачное
изображение горящего от немецких бомбардировок Лувена.
(19) Тут были и пламя, и клубы дыма, похожие на вату, и бегущие люди, и
разрушенные дома, и прожекторы в горящем небе. (20) Одним словом, это было до
того страшно и пленительно, что переворачивать страницу не было никаких сил.
(21) Я бесконечное количество
раз перерисовал эту картинку, раскрашивая цветными карандашами, красками,
маленькими мелками и развешивал потом эти картинки по стенам.
(22) Мне казалось, что ничего более
страшного и величественного быть не может.
(23)
Сейчас мне вспоминается эта картинка, она неплохо была выполнена. (24) Я до сих
пор помню в ней каждую деталь, каждый завиток клубящегося дыма, и мне вдруг
становится совершенно ясно, как бессильно, беспомощно искусство. (25) Никакими
клубами дыма и зловещими отсветами не передашь того ощущения, которое испытываю
я сейчас, сидя на берегу перед горящим Сталинградом».
Под текстом — «По В.П. Некрасову».
Что такое это «по», я слишком хорошо знаю. Несколько лет назад одному из
моих учеников достался на экзамене отрывок из рассказа Леонида Андреева
«Красный смех». Ни названия рассказа, ни того, что это рассказ о
русско-японской войне, — в задании не было сказано ничего. Потом я достал
экземпляр для проверяющих. В этой шпаргалке было
написано, что ученик должен сказать, что позиция автора состоит вот в чем: «Война
безумна, бессмысленна, противоестественна по своей природе. Безумие войны
способно притупить в человеке его лучшие душевные качества». Я взял том
собрания сочинений Леонида Андреева и сверил текст писателя и текст,
предложенный на экзамене. Они существенно расходились. Между прочим, под текстом
было написано: «Напишите, согласны или не согласны с такой точкой зрения
автора прочитанного произведения. Свой ответ аргументируйте, опираясь на знания
и жизненный опыт». Насчет опоры на жизненный опыт в данном случае —
прямо-таки не в бровь, а в глаз… А другому моему ученику, сидящему на
экзамене в том же классе, достался текст Виктора Некрасова, и он должен был
написать, что именно во время войны раскрываются лучшие нравственные качества
человека: «патриотизм, выражающийся в защите родной земли». Это уж —
кому что достанется. Добит я был другим: в начале следующего учебного года
именно этот текст Леонида Андреева был помещен в демонстрационном варианте ЕГЭ.
Тогда я сказал об этом на совещании в Совете Федерации, на котором присутствовал заместитель министра
образования. И ничего не изменилось…
Итак, под текстом из повести «В
окопах Сталинграда» стояло «По В.П. Некрасову». Я тщательно сверил,
буква в букву. Это был текст Некрасова без малейшего изменения. Но все эти
задания, связанные с текстом, к Некрасову не имели никакого отношения. И весь
этот блок из шести заданий по своей внутренней сущности был противонекрасовским.
Кощунственной была эта нумерация предложений: «(1) Город горит. (3) Трудно
сказать — пожар ли это. (4) Это что-то большее. (7) Черное и красное. (8) Другого нет. (9) Черный город и красное небо. (10) Волга
красная. (11) “Точно кровь”, — мелькает в голове».
Когда-то очень давно я прочел
статью известного американского врача. Он написал о первородном грехе
медицинского образования. Грех, по его мнению, состоит в том, что обучение
будущего врача начинается с анатомического театра. И с первых шагов будущий
врач привыкает к мысли, что человек — это тело, органы, кости, мышцы, сосуды,
но во всем этом нет ни души, ни чувств — ничего, что могло бы по-человечески
волновать. Потом все это будет переноситься на живого больного человека… Не
берусь судить, насколько это верно в медицинском смысле. Но в нашем случае это
бесспорно. Если для вас слово «Сталинград» — не просто слово, а книга о нем —
не просто листы бумаги, то вы так и поймете те пять заданий, которые на
экзамене выпускник должен выполнить до (до!!) того, как приступить к написанию сочинения. Ни о каком творить умственно, производить духом, силою
воображения (см. эпиграф) не может быть и речи. Пять упражнений в анатомиче-ском
театре определят отношение и к Сталинграду, и к Некрасову. Это всего лишь
только учебное задание, за которое нужно получить заветные двадцать три
первичных балла. Итак:
«20. Какие из высказываний
соответствуют содержанию текста? Укажите номера ответов.
1) Только талантливый художник
способен выразить в своем произведении все те ощущения, которые испытывает
человек на войне.
2) В тексте описаны события Великой
Отечественной войны в хронологиче-ской последовательности.
3) Картина, запечатлевшая
происходящее на войне, произвела на рассказчика сильное впечатление.
4) Произведение искусства может
остаться надолго в памяти человека.
5) Великая Отечественная война
началась в 1941 году.
В таблице ответов, обратите на это внимание
и запомните, названы цифры 3 и 4. По-моему, вполне можно было бы сюда отнести
пункт 1. О том, что нельзя давать никаких вопросов к тексту, о котором надо
писать на экзамене сочинение, я и не говорю.
21. Какие из перечисленных
утверждений являются верными? Укажите номера ответов.
1) Предложение 4 поясняет мысль,
высказанную автором в предложении 3.
2) В предложении 6–7 содержится
описание.
3) В предложении 13–14 представлено
повествование.
4) В предложении 18–19 содержится
повествование.
5) Предложение 25 подтверждает
выраженную в предложении 24 мысль.
Если взять текст, который я привел
дословно, то правильным будет ответ 5.
22. Из предложений 15–17 выпишите
антонимы (антонимическую пару).
23. Среди предложений 15–20 найдите
такое, которое связано с предыдущим при помощи личного местоимения. Напишите
номер этого предложения.
Это 16.
В задании 24 приводится десять
терминов (контекстные синонимы, эпитеты, фразеологизм, сравнения, риторический
вопрос, лексический повтор, ряд однородных членов, вопросительно-ответная форма
изложения, восклицательное предложение), из которых нужно выбрать четыре
подходящих к заданию. Приведу только первое из них. Кстати, это называется
«фрагмент рецензии». Заглянул в словарь: рецензия — это «критический отзыв о
каком-то сочинении, спектакле, фильме»… Естественно, никакого отзыва, вообще
размышления по существу написанного здесь нет. Но говорить даже об элементарной
литературоведческой грамотности составителей экзаменационных текстов по
русскому языку, увы, не приходится… Итак:
«Стремясь отобразить в своем
произведении страшные картины войны, автор использует разнообразные
выразительные средства, среди которых тропы: (А) — «БАГРОВОЕ КЛУБЯЩЕЕСЯ НЕБО» в
предложении 6, «в ТЯЖЕЛЫХ, КЛУБЯЩИХСЯ ФАНТАСТИЧЕСКИХ облаках СВИНЦОВО-КРАСНОГО
дыма» в предложении (14)».
Как вы легко догадались, это
эпитеты. Нетрудно убедиться, что в данном случае, как и во всех заданиях этого
типа, произведение нужно только для того, чтобы проверить, знает ли выпускник
определенные термины. Кстати, термин «контекстные синонимы» я не нашел ни в
одном литературоведческом или лингвистическом словаре.
Нет, я не прав был, когда сравнил
все эти задания, которые нужно выполнить ДО написания сочинения, с работой
патологоанатома. Патологоанатом исследует мертвые тела, а здесь кромсают живое.
Патологоанатом в трупе ищет пути к лечению здоровых, живых людей. Здесь живое
превращают в мертвое.
Все это не то, о чем Сальери у
Пушкина сказал: «Звуки умертвив, Музыку я разъял, как труп». Потому что эта
страшная операция была продиктована Сальери «любовию
к искусству». Потому что после этого Сальери, «в науке искушенный, предался
неге творческой мечты». Потому что он прошел через муки «любви горящей,
самоотреченья». И потому что он знает, что высший смысл — это «творящий жар»,
«бессмертный гений».
И тут мы подошли к самому
страшному.
После того как в
мае 2014 года десятиклассникам предложили на контрольной работе в десяти
строфах одного из самых пронзительных стихотворений Тютчева (естественно,
пронумерованного по строкам) «О, как убийственно мы любим!» в указанных
строках выполнить следующие десять заданий: «запишите форму слова, в конце
которого происходит оглушение согласной», «запишите через запятую пару языковых
антонимов», «запишите слово, которое имеет следующий морфологический состав:
корень — суффикс»,
«напишите слово, образованное приставочно-суффиксальным способом», «выпишите
вопросительную (-ые) частицу (и)», «выпишите
словосочетание (-я) со связью согласование», «из части одного предложения
выпишите грамматиче-скую основу», «среди предложенного фрагмента найдите
простое предложение (или часть сложного предложения), представляющее (-ие) собой одно составное безличное предложение», «среди
предложений фрагмента найдите предложение, которое содержит ряд однородных
подлежащих» и «среди предложенного фрагмента найдите предложение, которое
включает в себя придаточную изъяснительную часть», — наши строгие ценители и судьи уже ничем меня удивить не
смогут…
Возвращаясь к Некрасову: по канону,
выпускники должны написать, какова проблема «исходного текста» (ну
написали бы хотя бы «предложенного»!) и в чем «отражение позиции автора
исходного текста». Я не смог ответить на эти вопросы! Пришлось открыть
страницы, где помещены «информации о текстах части 2». И вот что я там
прочел: «Проблема неспособности искусства отразить чудовищную реальность
военных дней. (Почему невозможно отразить на картине страшную правду войны?)»
Не кажется ли вам, что это противоречит тезисам 3 и 4 задания 20, которые
признаны верными? Но пойдем дальше: «Чудовищную реальность военных дней
невозможно запечатлеть на картине, потому что не поддаются описанию те тяжелые
ощущения, которые испытывает человек на войне при виде горящего города родной
страны».
А как же быть с «Бородино»
Лермонтова, «Севастопольскими рассказами» и «Войной и миром» Толстого, «Тихим
Доном» Шолохова, прозой, стихами и фильмами наших лучших художников о Великой
Отечественной войне? А я недавно перечитал «В окопах Сталинграда» самого
Некрасова — «боль, горечь, ужас войны, мужество и подвиг воевавших отозвались
во мне»… Из одной эмоционально понятной фразы сделали концепцию, которая по сути не есть позиция писателя. Через сорок лет он
напишет: «Такие книги пишутся легко и на одном дыхании. Работалось легко… О правде. Вся ли она? В основном вся. На девяносто девять
процентов. Кое о чем умолчал — один процент».
В конце августа 2014 года были
объявлены пять проблем, по которым будут в декабре писать сочинение одиннадцатиклассники. В футболе это называется «договорной
матч». Я не сомневался и написал об этом, что Интернет войдет в положение сдающих. Не ожидал, правда, что так стремительно. И вот в
конце учебного года я решил посмотреть, что же было предложено. Ведь среди этих
пяти тем была и война.
Сначала вышел на большой список
сочинений о войне для всех классов: второго, третьего, пятого, седьмого,
девятого, десятого, одиннадцатого. В тот день на сайте было 3683 сочинения.
Тронула тема для учеников второго класса: «Что я расскажу своим детям о
Великой Отечественной войне». Отозвалось во мне и обращение: «Привет!
Можете пользоваться нашими сочинениями. Только отличные. Кто-то написал их для
вас, чтобы поддержать в трудную минуту. Протяните и вы руку помощи следующим
поколениям. Пришлите свои школьные сочинения и не дайте
погибнуть идущим вслед за вами».
О войне писали более пятидесяти
процентов сдающих это сочинение. Но меня сейчас интересовали Некрасов и его
повесть «В окопах Сталинграда».
Была одна настоящая работа. Но
уверен, что это не ученический текст: грамотное литературоведческое
исследование. Что касается ученических сочинений, то признаков прочтения книги
я в них не нашел.
Когда еще обсуждали, каким должно быть
это сочинение, звучало требование, чтобы одно сочинение было обязательно «на
патриотическую тему». От остальных этого, очевидно, не требовалось. Что же,
были и «патриотические» сочинения. Процитирую два.
«Проведя по кругам
сталинградского ада, Некрасов утверждает неизменность добрых начал и
устремлений. Его герой был воинственно человечен в большом и малом. Философский
смысл этой последовательной антифашистской повести — преимущество истинно
человеческих качеств. Идея укорененности,
протяженности и неприметности героизма постоянно присутствует в повести
Некрасова. Отношения, которые обычно складываются между героями, и просты, и
натуральны, без признаний и сантиментов. Герои повести недостаточно осведомлены
и не все могут додумать, но они до конца нравственны, человечны, значительны.
Дух победности пронизывает повесть».
«Автор с глубоким сожалением
пишет о гибели родного города, в котором он вырос, который он горячо любит.
Некрасов стремится донести до читателей, что только благодаря патриотизму
русского народа была выиграна эта война. И пусть немецкие войска были более
подготовлены к военным действиям, пусть у них было все необходимое для этого,
но Победа осталась за нами! Мы будем воевать до послед-него солдата. Русские
всегда так воюют. Эта мысль цепочкой проходит через всю повесть и является
основной идеей этого произведения».
Примечание: «15675 человек
посмотрели эту страницу. Узнай, сколько человек из твоей школы уже списали это
сочинение».
Были и сочинения, с позволения
сказать, овеянные духом оппозиционным. «Эта повесть очень легко читается.
Она написана обыденно, простым языком. Но это свойственно автору. Повесть
открыто противостояла законам того времени, когда государством управлял Сталин.
В повести нет генералов, политработников, нет “руководящей роли партии”, а есть
лишь солдаты и командиры, есть сталинград-ский окоп, мужество, героизм и
патриотизм русского народа. В нашей стране с давних пор не любили тех, кто
говорил людям правду. Поэтому судьба его определена, ему ничего не оставалось,
как уехать за границу, где он смог писать свои произведения и дарить их людям».
В одном из сочинений конец только
что процитированной работы был смонтирован с куском одной из предыдущих в
начале.
Некрасова миновало вмешательство
цензуры. Через сорок лет он вспоминал, как еще до получения премии вызван был цензоршей, — то был случай уникальный, — которая убеждала
его написать хотя бы странички три, на которых был бы изображен Сталин в своем
кабинете. «Я прикинулся дурачком. Не писатель мол, писал о том, что знал,
что видел, а сочинять не умею. “Не получится просто, поверьте мне”.
Так и разошлись. А через десять
лет, после ХХ съезда уже, в своем кабинете директор «Воениздата» чуть ли не
слезно просил выкинуть те две-три строчки, где говорят у меня офицеры про Сталина.
Я отказался. И не из любви к Сталину, разумеется».
Некрасова пощадила редактура
«Знамени», где во главе стоял тогда Всеволод Вишневский.
Некрасову удалось пробиться через
противодействие комитета по Сталинским премиям. Говорят, помог сам Сталин.
Некрасов мужественно перенес самое
тяжелое после Сталинграда испытание. Вот подписанный тогдашним замминистра
просвещения М. Кондаковым документ:
Для служебного пользования
Экз. № 1
4 апреля 1975 г.
Министрам просвещения (народного
образования) союзных республик
Академии педагогических наук СССР
Редакции «Учительской газеты»
Ученому методическому совету при
Министерстве просвещения СССР
Министерство просвещения СССР
предлагает вам дать необходимые указания местным органам народного образования,
школам и внешкольным учреждениям о том, что произведения В.П. Некрасова во всех
классах средней общеобразовательной школы не подлежат изучению и не должны
использоваться на уроках и внеклассных занятиях.
Соответственно изъять всякие
упоминания об этом авторе и его произведениях из программ, учебников, программ
факультативных курсов и всех методических и учебных пособий, издаваемых в
республиках.
М. Кондаков
Потом имя и книги Некрасова
вернулись на родину. Но часть читателей уже была потеряна.
Летом 1996 года я был с туристической
группой в Париже. По программе нас повезли на русское кладбище
Сент-Женевьев-де-Буа.
— А это могила Некрасова.
— Нашего поэта Некрасова?
— Нет. Прозаика Некрасова.
— Так зачем же вы нас сюда привели?
Шел дождь, хотелось в автобус, в Париж,
в отель. Может быть, потому и была московская мадам раздражена и возмущена…
Некрасов всех победил: ни цензура,
ни редактура, ни запрет, ни изгнание, ни умолчание его не согнули. Но он
оказался бессилен перед лицом педагогической пошлости, увы,
распространенной и вчера, и ныне.
Возможно ли ей противостоять? Уверен, что
да, хотя это и очень трудно. Я убедился в этом, когда в сентябре — декабре 2014
года вел семинар для учеников двух одиннадцатых классов по литературе Великой
Отечественной войны. Два главных принципа для участников этого семинара:
добровольность и бесплатность.
Идеальную формулу занятий, как я ее
представлял, я нашел в интервью кинорежиссера Владимира Меньшова. Он сказал,
что, работая во ВГИКе со студентами, прежде всего
думал о том, чтобы напитать их душу. Я шел по этому же
курсу и не натаскивал на грядущее сочинение. Я вел к размышлению и
сопереживанию. Я занимался с хорошими ребятами, учениками, пришедшими к нам из
разных школ. И я был потрясен мерой их неведения.
Я показал им фильм Андрея
Тарковского «Иваново детство». Никто до этого фильма не видел и ничего о нем не
знал. Многие впервые услышали имя режиссера. Я показал «Балладу о солдате»
Григория Чухрая. Все видели фильм впервые и ничего о нем не знали. Я показал
эпизод из фильма Алексея Германа «Проверка на дорогах». То же самое: полное
неведение.
Я попросил их за урок (сорок пять
минут) написать, как они понимают стихо-творение Твардовского:
Я знаю, никакой
моей вины
В
том, что другие не пришли с войны,
В
том, что они — кто старше, кто моложе, —
Остались
там, и не о том же речь,
Что
я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь
не о том, но все же, все же, все же…
Из двадцати писавших стихотворение
поняли только восемь.
Потом, анализируя написанное, я у детей спросил: «Другие, они, их —
сколько их, этих других? Что стоит за местоимением они?
Чем мы заплатили за войну и за Победу?» Иду по классу, собираю ответы: «не
знаю», «не знаю», «миллион», «не знаю», «не знаю», «два миллиона»…
Дело, конечно, не в знании каких-то
цифр. Меня поразило, что написано в словаре Даля о памяти: «Память,
способность помнить, не забывать прошлого; свойство души хранить, помнить
сознание о былом. Память внешняя, безотчетное знание наизусть затверженного;
память слов, цифр, имен и событий; память внутренняя, разумное понимание
научной связи узнанного, усвоение себе навсегда духовных и нравственных истин»…
Драма нашей школы — в том, что все больше и больше в ней память внутренняя
вытесняется памятью внешней. Что особенно проявляется на экзаменах. А сами
экзамены все больше и больше становятся главной целью работы школы.
P.S. Возврашаясь
к решению провести в выпускном классе сочинение и обсуждению, каким ему быть,
где прозвучало сильно выраженное мнение, что одно из пяти сочинений по
предложенным пяти темам должно быть «на патриотическую тему».
Я этого не понимал и не понимаю.
Ведь если есть сочинение на патриотиче-скую тему, то логично предположить, что
существуют и даже имеют право на жизнь и сочинения на непатриотическую тему.
Вот, к примеру, Лермонтов. Ну, со
стихотворениями «Бородино» и «Родина» все понятно. А как быть с «Выхожу один я
на дорогу…», «На севере диком стоит одиноко…», поэмой «Демон»? Там ведь не
родина, а «вся земля в сияньи голубом»,
«север дикий», «пустыня далекая» (далекая!), «весь божий мир». Я уже
не говорю о печально знаменитом «Парусе». Он что-то «кинул… в краю родном»,
что-то «ищет… в стране далекой» — уж не постоянное ли место жительства?
И к тому же он «мятежный», а нам мятежи, бунты, протесты — ну, совершенно не
нужны…
Однажды, выступая с чтением своих
стихов, Александр Блок получил записку: «Прочтите стихи о Родине». Он даже
растерялся: «Они все о Родине»…
На мой взгляд — взгляд учителя,
который проработал в школе уже шестьдесят три года, — патриотическое воспитание
на уроках литературы состоит в том, чтобы донести до школьников «великое
русское слово», «русскую речь» (Ахматова) так, чтобы отозвалась она
не оценкой в школьном журнале за заученный учебный материал, а — в умах и
сердцах.
Сама по себе тема, будь то любви,
труда, Родины, — ни о чем не говорит. Мы хорошо знаем, как умеют порой на
уроках, в контрольных работах, на экзаменах опошлить и опохабить
и самое чистое, великое и святое. Здесь главное то, о чем так точно сказано
Тютчевым: «как слово наше отзовется».
P.Р.S. Своим ученикам я даю простой
совет: сначала напишите сочинение, и лишь потом, после него, сделайте те
грамматические и терминологические задания, которые даются по предложенному для
сочинения тексту.