Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 5, 2012
Об авторе | Владимир Беляев родился в 1983 году в г. Пушкин (Царское Село). В 2007 году закончил Санкт-Петербургский государственный аграрный университет по специальности электрификация и автоматизация c/x, педагог дополнительного образования. Участник двух форумов молодых писателей в Липках в 2010 и 2011 годах (поэтический семинар журнала “Знамя”). Публикация в “Знамени” — № 4, 2011, с подборкой “Электричество и вода”. Живёт в Царском Селе.
Владимир Беляев
так — леском сквозь себя прорастая
* * *
шли поклониться жасмину и добрым отцам.
предлагали щебень, бетон, асфальтную крошку.
— я покину вас на минутку?
— у нас всё по часам.
— сходи, сходи на дорожку.
я покину вас на минутку, кафель, щебень, бетон, —
поклониться — добрым отцам, жасмину.
— не говори так.
— да я не о том. никогда не покину.
— что ты, как добрый отец, — никогда, никогда.
что мы — зря предлагали?
родину, щебет, щебень и провода,
провода и дали.
в каждом кусте сидит, в каждом кусте —
родина, щебет. тёмная, тёмная только.
шли, измеряли пение в темноте,
сопротивление, силу тока.
* * *
открывается выжженная окрестность.
чересполосица, облака.
окрестность, а почему окрестность?
скоро будет река.
скоро из чёрной воды на свет
выйдем смотреть, как горит земля.
слышишь-ли-слышишь — рыбы в листве,
наследники-тополя.
слышим-мы-слышим, всё было до нас —
праздники, пустыри.
скоро из чёрных глубин, смотри,
выйдут к нам рыбари.
будь же учтив, предложи конфет,
выключи дальний свет.
станут выспрашивать, перебивать,
ветер свой собирать.
* * *
играли себе, собирали цветы.
это было вначале.
названия возникали из пустоты
и пустоту означали.
пониманье как смерть приходило ко мне.
я ложился в траву, безымянный.
голова подключалась к земле,
становилась лёгкой и пьяной.
и опять мы играли, и нас, дураков,
прибавлялось.
дул бессмысленный ветерок,
пустота повторялась.
сколько наших костей, сколько лет.
не собрать. собираю.
я смотрю на закат — как на фотопортрет.
узнаю. забываю.
* * *
тайна-наволочка-туман.
как булавку найду — вспоминаю
о тебе, о чистом постельном белье.
наши, как лёгкий туман,
отступают.
я отступаю.
сняли лычки. ключи на столе.
ты проснёшься — нет никого.
чайник выключишь, высушишь листья,
скажешь — почта шуршит.
разве нет никого, если есть.
Катя, Миша, Алиса,
кто ещё за подкладку зашит.
или этот конверт дорогой —
только проволока, поволока.
хочешь — сам подставляй имена.
или радуется рядовой,
что булавку нашёл, что всё выше осока.
шаг-другой — не достанет до дна.
* * *
похоронили по-человечески,
сделали крестик из багетной рамки.
вечером смотрели сквозь занавески
на проходящие танки.
страшно, и ждёшь, пока гул удаляется.
но потом — не легко, а пусто.
я и сейчас не знаю, как называется
это чувство.
зато в подвале было легко.
лампа мигала.
выдавали гуманитарное молоко.
мы ушли из подвала.
заняли свободный блокпост —
арматура и сваи.
спали себе, свет звёзд
и воздух присваивали.
…я и сейчас не знаю, как называется.
но когда закрываю глаза —
гул бронетехники удаляется,
становится еле слышным,
разбивается на голоса.
* * *
всё теперь чистота — а ничего не менялось.
это музыка, снег. это музыка или снег,
или улица за углом по-детски вдруг рассмеялась,
или за угол повернул человек, —
и теперь мы одни — а ничего не менялось.
только прежние звуки захлопнулись тяжело.
только скрипнула рама и задрожало стекло.
и закрыто уже, или вовсе не открывалось.
* * *
болезнь или детство —
откуда такое родство?
даже поставить на место
нечего. всё — то.
дольше обычного смотришь
в шкатулку вещей.
как заведённая — помнишь?
нет, не играла ещё.
тихая, как благодарность.
кто тебя ждал?
даже сама благодарность —
тайный подвал.
тьмы материнской касание,
лёгкий огонь под рукой.
помнишь его угасание?
памяти нет никакой.
* * *
как будто вдвоём. что скажешь, уловка-полёвка.
погаснет, вот только пройдём, фонарь-остановка.
вот только погаснет — пройдём.
как в детстве твоём — нет-нет, да расступятся травы.
и трактор стоит во главе, и столько в нём славы.
вот только погаснет — пройдём.
прочтём осторожно — покоится молния-кабель.
вот только — в себе захлебнётся биение капель,
тогда мы иначе прочтём.
как будто поймём, что всё разрешилось беззвучно,
и трактор стоит под дождём — тепло, ненаучно,
как всякий простой водоём.
* * *
где граница участка — когда и где.
снимают кору — мастко. ставят первый венец.
…вот умру, говорю им, — спрячусь в мутной воде,
как жук-плавунец.
станут возить меня на лебёдке — вверх-вниз.
птица и рыба — лебёдка, сколько мне лет.
…свет остролистый на всём, — а вот так повернись —
падает свет.
друг-керосинка, пойдём к пожарным прудам.
круг разобьётся — станешь огнём молодым.
…падает свет, поднимается — к холодам —
глиняный дым.
* * *
по шанхайке-грунтовке, но уже не домой.
так — леском сквозь себя прорастая.
или, скажем, дорогой самой,
говорящей — дорога пустая.
может было — и мы выходили к реке,
и ловился карась-бестолковик.
что он мог — на китайском своём языке, —
но сказал ведь, соколик, —
лес келейный — когда забирает с собой —
и становятся люди в просветах —
не играй с ними в облак, в шатёр голубой.
вам заимка дана не для этого.
будто слушали мы да картошку пекли,
так — леском сквозь себя прорастая.
ворошили угли и гадали — вдали —
что там лает собака пустая?
там ведь тоже когда-то молчат у крыльца,
по мосткам осторожно ступают.
а то спрячутся все, не дождавшись отца,
и уже засыпают.
* * *
это раньше так — возвращался с ночи —
все дразнили — скелет, хребет.
а теперь расстёгивают позвоночник,
и наружу выходит свет.
вот он качается — шаровой —
электрическим яблоком в нашем саду.
вот он стоит такой деловой
у всех на виду.
будто знает, негодник, как жить.
будто видит он далеко-далеко.
это раньше так — тяжело говорить.
а теперь и молчать легко.
голова в тишине, как дом в глубине.
все жильцов хотят разглядеть.
занавески-сиротки дрожат в окне —
будто слышат близкую медь.
уж в такой-то дом не войти вдвоём,
не устроить там-тарарам…
святый боже, замочки твои на всём.
что ещё остаётся нам.
* * *
я другой такой рабочий
от зари и до зари.
бесполезный коробочек —
насекомое внутри.
слишком тёмный, слишком пресный —
нежилой, и тем живой.
коробочек бесполезный.
слышу только шорох свой.
слышу детские селенья —
там сирени, там враньё.
падай, падай на колени,
насекомое моё.
не заметишь, как откроют —
ужас света постигать.
не того, где пчёлы строем
ходят баловней пугать.
кто — в прихожей, кто — за шторой,
в гулких ульях и в труде.
только шорох слышит шорох, —
и не спрятаться нигде.
* * *
музыка-музыка, никто никого не слышит.
(ты у нас одна, дорогая, стоишь на сваях).
наговорятся хозяева, в стёкла надышат,
едут дальше в заиндевелых трамваях.
всюду яркая денежка, музыка дорогая.
люди с собаками — про саночки, про погоду.
мост прозвенит, и речка, не замерзая.
церковь! — кричат и показывают на воду.
я-то и сам не знаю — в чём бога приносят.
в круге фонарном, в заре на морозной горке.
или в корзинке базарной, в собачьей холке,
музыка-музыка, в искорках из-под полозьев.
* * *
а в конце дороги было облако.
четырёхэтажное, как школа.
там сидели, свесив ноги с подоконника,
отдыхали после первого футбола.
вот и мне бы так бы – верить до последнего.
никакого, господи, второго.
чтобы, скажем, эта боль в колене —
и была моя последняя дорога.
а в конце дороги — было не было.
а в конце — как сказано в начале.
очень кружится, когда пустое небо,
и не разглядеть полёт мяча.
Царское Село