Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 2, 2011
Об авторе | Александр Левин — постоянный автор “Знамени”. Автор нескольких поэтических сборников, а также пяти музыкальных альбомов с песнями на свои стихи. Создатель одного из первых значительных литературных сайтов в России (1997 г.), где, помимо стихов самого Левина, опубликованы также произведения Владимира Строчкова, Всеволода Некрасова, Асара Эппеля, Андрея Сергеева, Ивана Ахметьева и других авторов. Предыдущая публикация в “Знамени” — № 6, 2010.
Александр Левин
сквозь Дымодедово
* * *
Ощупывая фарами туман,
вдыхая торф и нюхая дурман,
мы вяло тащимся по спёкшейся стране
за тем насущным, без которого нам не.
Проходит пеший, сваренный в компот,
буксует конный, дым пуская в рот.
И всем подряд советуют спастись
сквозь Дымодедово в пронзительную высь.
Но мы с тобой в машине посидим,
пока навек не кончится бензин,
пока нам не совсем нехорошо —
посмотрим, как сбывается Ужо.
Нам Ибо Нефиг пальчиком грозит.
Нас гидра Мет пророчеством разит.
И дождь нам днесь никто не обещал,
зато из дыр вылазит Убещур.
Он выключает кондиционер,
“Тебе, Мене” выводит на стене,
подносит спичку к вечному огню
и поднимает чёрную клешню.
И красно-медное нам Иже в небеси,
какого не бывает на Руси
6 августа 2010,
полюс жары
жарко ватто
как-то мне торквато
тассо отчего-то
что-то бенвенуто
джотто почему-то
джотто мне на сердце
на душе тоскана
может алигьери
от жары и гари?
может пазолини
от горящей дряни?
ах, не фьюмичино!
ах, не модильяни!
что за маргерита?!
что за дольче вита?!
как-то плоховато
и не каналетто
нет не каналетто
педро мне Володя
педро мне и жарко
серджио и марко
душно и хреново
хулио мне как-то
понимаешь вова?
как-то поздновато —
типа полвторого…
Начато в 90-х годах ХХ века, закончено 3 августа 2010
Записки из Мёртвого моря
Эпиграф: что-нибудь из Бродского
1. Из насыщенного соляного раствора
не насыщенный мыслями взгляд запуская вперёд —
за немного туманный, коричневый край иорданских нагорий,
и назад — за слоистый, изрезанный край иудейской пустыни,
получаешь в ответ только ветер горячий в лицо
да томительно вязкий, медлительный стих левантийский,
на который с язвительных, страстных, игривых и прочих стихов
в этих жарких краях так легко переходят друзья и поэты.
Этот розово-жёлтый песчаник повсюду, куда ни взгляни,
замедляет им речь, удлиняет период молчанья.
Этот яростный свет, сквозь закрытые веки пройдя,
беспечальной слезой размывает слова и пейзажи.
Этот жаркий полуночный ветер, идущий стеной,
бьёт без промаха в лёгкие, в сердце, в гортань и трахею,
с каждым днём всё сильней,
с каждым годом и часом сильней
подминая гордыню и жажду остаться собою.
Если знаешь то место, в котором закончится свет
(вот на этой развилке направо — невзрачный посёлок арабский),
если в озере плавал, по коему Бог проходил,
изумляя прохожих, попавших туда, как узнали поздней, неслучайно;
если видел и море, в котором был сделан проход
для таких же, как те, кем себя ощутили друзья и поэты, —
что ты можешь добавить к рассказанному сотни раз?
Что ты можешь внести своего в этот длинный,
много раз пересказанный и переосмысленный текст?
Словно питерский сочинитель, простой называтель имён
(площадей и мостов, ответвлений реки и каналов),
из которых любое о чём-нибудь нам говорит
в историческом, метафизическом и символическом плане, —
в этих светлых краях превращаешься вдруг
в назывателя мест и имён,
комбинатора символов, знаков, цитат и аллюзий,
или вдруг умолкаешь, качаясь на мелкой волне,
разболтав в маслянистой воде водянистое время.
Тут минутку поплавал — глядишь, а уж солнце зашло,
чуть о чём-то задумался — год пролетел или десять,
а посмотришь назад — тот же берег и та же земля
и молчанием разноязычным наполненный воздух.
2. Но уходит, уходит, уходит вода,
рёбра соли и пыли, как остовы мамонтов, лезут из моря.
Понемногу, но неотвратимо и явно на этой шершавой щеке
просыхает слеза, солонее которой не будет.
Если умершее однажды как среда обитания, снова умрёт —
как объект туристической инфраструктуры,
или, там, как объект инвестиций
и просто как вид из окна,
кто заставит нас плакать от неотвратимости этой
огорчительной смычки границ не совсем дружелюбных соседей
или просто от жалости к странному чуду природы?
Если Мёртвое море умрёт, как ушёл измождённый Арал,
под таким же упорным, тугим и мучительным солнцем,
под таким же напором простых оросительных нужд, —
кто споёт нам об этом без явных библейских цитат,
без зачинов библейских, библейского пафоса и
таковой же печали?
Есть масштаб у событий,
на котором не виден себе самому,
и дистанция есть, на которой не слышишь
свой собственный голос,
даже если взберёшься на гору и крикнешь: “Вот я!”,
даже если ты царь, великан и герой,
а тем паче — досужий турист с ноутбуком.
3. В этой мёртвой воде слишком долго живому не плыть —
даже мелкую ссадину разбередит, из царапины сделает язву,
чтобы, в раны влагая персты, лицензированный эскулап,
академик семи академий, профессор массажных наук
утешал нас по-русски, главою качая по-древнееврейски.
Как ни силишься властвовать над недостаточно твёрдым собой,
как ни тщишься держать в своих крепких руках это бренное тело,
если соль ударяет в лицо, нет возможности слёзы унять,
что потоком печали идут из твоих поэтических глаз
и обычным потоком — из носа.
Ну, не то чтобы сопли, — один нескончаемый стих
всё течёт да течёт их подобием литературным.
Кто-то должен пролить на лице твое литр-другой
опреснённой воды, чтоб прервать рефлекторный
бесконечный поток излияний.
И когда тренированный ангел-спасатель к тебе низойдёт
и, плеснув эту воду живую в твои поражённые очи,
помавая веслом, как крылами, воротится в башню свою,
где под лавкой лежит у него пулемёт,
а на лавке — гора полотенец, которые он выдаёт
обитателям рая (по предъявлении карты), —
прочихавшись, возьми полотенце, утрись и ступай,
уезжай, улетай в свою серую осень из вечного лета.
И подальше, подальше от здешнего солнца и мёртвой воды, —
той, в которой нельзя утонуть, но легко раствориться бесследно.
23 сентября — 3 октября 2010, Эйн-Бокек, Мёртвое море
Притворяясь Заболоцким
Ну, какой ты в ж$$у лоцман,
и не станешь никогда,
Николаем Заблоцким
притворяясь иногда.
Эпиграф такой
Колотушка тук-тук-тук.
Спит животное барсук,
спит растительное сусло
и летательное жжжук.
Спит скрипучее khузнечик
и ползучее ~вьюнок~,
спит изрядно человечек.
Колотушка чпок-чпок-чпок.
Спит удойное корова
и поддатое пастух,
спит будильник полвторого.
Колотушка пух-пух-пух.
Спят железно и дорожно
неподвижно поезда,
спят собаки осторожно.
Колотушка да-да-да.
Спят Алёша и Тимоша,
спят папаша и мамаша,
спите, спите, тук-тук-тук.
Я животное барсук.
Я пушистое такое,
но зубастое Барсук.
Я уснуло ненадолго.
Спите, спите.
Тук-тук-тук.
* * *
Та тёмная часть меня,
которая выполняет простейшие жизненные функции,
безумно сложные, если о них задуматься,
которая говорит во мне голосом внутреннего диктора,
произнося слова, с которыми я часто не согласен,
объясняя, как следует правильно поступить,
хотя я далеко не всегда следую её советам;
та тёмная часть меня,
которая играет во мне музыку, коей я не заказывал,
водит моей рукой, когда я пишу,
и управляет моими руками,
когда я играю на музыкальных инструментах,
да так управляет, что самому не разобраться,
если, к примеру, захочешь записать нотами
или ввести в компьютер
свою собственную партию гитары;
та тёмная часть меня,
которая точно знает, что делать,
когда сам я ещё не определился,
которая смущается и не может поддерживать нормальное движение —
даже нормальное дыхание,
если я начинаю за ним внимательно следить,
которая сбивается с ритма,
когда я пытаюсь этот ритм вести,
которая сразу всё забывает,
едва только я попрошу объяснить, как именно я это сделал
и как бы сделать что-нибудь ещё
такое же замечательное;
эта тёмная часть меня —
кто она? что она такое? и что такое я сам,
если вычесть эту тёмную часть меня?
что-то около нуля?
что-то вроде закладки с парой слов в толстенной книге?
что-то
что-то
что-то