(Париж, 1920 — 1940). Сборник статей и материалов. Под редакцией Олега Коростелева и Манфреда Шрубы
Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2011
Лучший журнал русского зарубежья
Вокруг редакционного архива “Современных записок” (Париж, 1920—1940). Сборник статей и материалов. Под редакцией Олега Коростелева и Манфреда Шрубы. — М.: Новое литературное обозрение, 2010.
Сборник объединяет статьи исследователей из восьми стран, скрупулезно, до мелочей освещающие самые разные аспекты существования и деятельности наиболее значительного периодического издания русской эмиграции первой волны, а также полную аннотированную роспись содержания “Современных записок”, подтверждающую высокие оценки, которые давались этому журналу, библиографические материалы “Отзывы критики на “Современные записки”…”, ““Современные записки” (Париж, 1920—1940) в публикациях и исследованиях”, “Аннотированный список книг издательства “Современные записки” (Париж, 1928—1940)” и информацию “Юбилей и вечера журнала “Современные записки””. Вся библиографическая работа в сборнике проделана его редакторами с максимально возможной добросовестностью.
В кратком обобщенном обзоре отзывов критики о “Современных записках” О. Коростелев определяет их специфику, унаследованную “Русскими записками”, “Новым журналом” и другими изданиями: “Если в России была давняя традиция журналов “с направлением”, общественно-политическим или же эстетическим (тогда эти журналы выполняли роль экспериментальных, лабораторных, как “Весы” или “Аполлон”), то в эмиграции, не столь богатой литературными силами и возможностями, сложился иной тип журнала — “витринный”, публикующий все лучшее, что могли предложить тогдашние авторы”. В приводимом Е. Рогачевской наброске статьи Марка Алданова по поводу выхода 25-й книги этого журнала говорилось, что “в списке его сотрудников алфавит свел рядом имена И.А. Бунина и Андрея Белого, А.Ф. Керенского и А.А. Кизеветтера, А.В. Пошехонова и М.И. Ростовцева. Такой терпимости прежние наши журналы не проявляли. Ни один русский журнал за последние сорок лет не имел такого блестящего списка сотрудников <…> и не дал читателям такого числа произведений, которые надолго останутся в истории русской литературы”. И это при том, что руководили “Современными записками” не аполитичные писатели или критики, а общественные деятели с вполне определенными убеждениями — правые эсеры, гонорары же были намного выше в газетах, из которых, впрочем, лишь “Последние новости” и “Возрождение” “выходили регулярно, в центре русской диаспоры, имели стабильно значительный тираж и, что важно не в последнюю очередь, могли платить не грошовые гонорары” (Н. Богомолов в статье о З. Гиппиус и “Современных записках”). Даниэль Риникер цитирует неопубликованное письмо Бунина соредактору журнала В. Рудневу: “<…> я беден, не могу получать у Вас втрое меньше, чем в “Посл<едних> н<овостях>””. Даже лауреат Нобелевской премии 1933 года, требовавший, чтобы его произведение в “Современных записках” непременно открывало очередную журнальную книгу, в 1938-м был опять беден.
Трудно в тех или иных отношениях приходилось как авторам, так и редакторам. “Конфликты, и порой довольно острые, вплоть до разрыва отношений, проходят красной нитью через всю историю существования СЗ”, — пишет Д. Риникер, и многие другие статьи подтверждают этот тезис. Но редакторы проявляли гибкость, хоть и не в равной мере. Даже у крупнейших авторов брали отнюдь не все подряд. Неприемлема была бунинская публицистика. Статьи З. Гиппиус печатались редко в отличие от стихов; при всех ее резкостях, И. Фондаминский так писал о ней своим сотоварищам М. Вишняку и В. Рудневу: “<…> много с ней здесь говорил и убежден, что в основном она целиком с нами: выше всего ставит личность и свободу, ненавидит реакцию больше меня и в большом культурном смысле настоящая демократка. Но ведь надо спеться, сговориться, приладиться друг к другу”. Как это непохоже на взаимоотношения советских литературных группировок, даже если они декларировали приверженность к одному и тому же марксизму! В оценке Февральской революции с консерватором В. Маклаковым, считавшим Россию совершенно не готовой к демократии, резко расходились не только эсеры, но и кадеты, их лидер П. Милюков обстоятельно с ним спорил в “Современных записках”, но и Маклаков в них печатался из номера в номер, критикуя как раз либералов, а о революционерах упоминая “лишь мимоходом, как о “фоне””. Согласно убедительному объяснению О. Будницкого, “Маклаков, тонкий знаток человеческой психологии, понимал, что, даже если бы многие участники политического действа начала века могли предвидеть будущее, они все равно вели бы себя “не по правилам”. Кроме логики, в деятельности политических лидеров огромную роль играют самолюбие, самоуверенность, эмоции”. Психологически и О. Будницкий освещает “редкий случай в истории русской журналистики, когда редакция печатала текст, противоречащий ее взглядам. Дело здесь было, по нашему мнению, не столько в терпимости эсеровской редакции, сколько в совпадении различных обстоятельств, обусловивших начало публикации, а затем сделавших отказ от ее продолжения “неприличным””. Статья о В. Маклакове звучит удивительно современно и не сводится к чисто политической проблематике. “Концепция Маклакова, — отмечает исследователь, — повлияла и на авторов исторических трудов, и на писателей, пытавшихся осмыслить исторический путь России. Назову некогда очень популярную “Историю либерализма в России” В. Леонтовича и, конечно, “Красное колесо” А.И. Солженицына”.
В сборнике, следовательно, учитываются как закономерности, так и привходящие обстоятельства. Например, И. Белобровцева в работе о Г. Кузнецовой и Л. Зурове (рассматриваемых, как и все писатели в этой книге, в их связях с “Современными записками”), выходя за хронологические рамки предмета изучения, сообщает, что ““второй приход” в литературу” Зурова “состоялся в 1958 г., когда был издан сборник рассказов “Марьянка”. И хотя Зуров удостоился за него множества похвал, исследователю его творчества необходимо учитывать здесь общее для эмиграции знание о душевной болезни писателя и обусловленную этим знанием подчеркнутую благожелательность”. Такая всеобщая интеллигентская гуманность опять-таки была бы немыслима в советской среде. Одна из статей М. Шрубы специально посвящена душевной болезни и самоубийству А. Гуковского, который был среди тех, кто стоял у истоков “Современных записок”, и отношению знакомых к этому. О другом деятеле журнала — работа Галины Глушанок “Заметки о М.В. Вишняке и его воспоминаниях (по архивным материалам)”, где, в частности, опровергаются две неправильно называемые в печати даты смерти редактора и мемуариста, а заодно сообщается в развернутом примечании о меньшевике Б. Николаевском (крупнейшем архивисте), который помог ему во время гитлеровской оккупации Франции спасти бесценный архив “Современных записок”: “В 1947 г. после объезда концентрационных лагерей Ди-Пи вместе с Д.Ю. Далиным издали книгу “Forced Labour in Soviet Russia” (Yale University Press). “Принудительный труд в Советской России” — первая книга о лагерях ГПУ — НКВД. После Второй мировой войны, пытаясь объединить русскую эмиграцию, основал “Лигу борьбы за народную свободу” (1949). Большая часть архива Николаевского в 1940 году была захвачена гитлеровцами и, по-видимому, погибла в Германии”. А архив “эсеровского” журнала социал-демократ спас! Сборник ценен уже тем, что отдает дань памяти многим достойнейшим, глубоко порядочным людям, о которых, кроме специалистов, почти никто ничего не знает.
Большинство статей в нем посвящено даже не произведениям писателей, печатавшихся в “Современных записках”, а их отношениям с редакцией, особенно переписке насчет состоявшихся затем или не состоявшихся (как часто бывало с А. Бемом, писавшим слишком длинно, или слишком остро, или не в меру научно для неакадемического издания) публикаций, либо отзывам критики о них на страницах этого журнала. В. Хазан, Марко Каратоцолло, С. Доценко, Эдит Хейбер, Джон Малмстад обращаются к фигурам М. Цетлина (Амари), Дон-Аминадо, А. Ремизова, Тэффи, В. Ходасевича. Однако так или иначе речь идет не только о жизни-существовании эмигрантов, но и об их творчестве. Например, у юмористки Тэффи “Современные записки” ценили серьезное содержание, “смех сквозь слезы”, и сама она раздражалась, когда в ее рассказах не видели ничего, кроме юмора. Ходасевич жаловался на изматывающую работу в газете, которая лишила его сил продолжать заниматься поэзией и была обречена, как он считал, на забвение. В сборнике приводятся отчаянные заявления И. Фондаминского о том, что “за все годы эмиграции не было напечатано ни одной талантливой вещи нового автора”, что он будет “очень настаивать, чтобы в 25-й обязательно начали Шмелева, ибо у нас будут только Степун, Алданов и кто-нибудь из “новых” — следовательно, ни одного “классика”. Я считаю такой поворот очень опасным”, “положение с беллетристикой у нас катастрофическое”. Но в 1925 году этот паникер Набокова (Сирина) числил среди слабых писателей: “Закрыть журнал за отсутствием беллетристики? Ликвидировать его фактически, сведя беллетр<ический> отдел на Каллиникова, Данилова, Сирина?”.
Л. Широкорад рассказывает об экономисте Б. Бруцкусе, Микела Вендитти и Манфред Шруба — о религиозных философах В. Зеньковском, С. Булгакове и С. Франке. Д. Чижевский в России немного известен как литературовед — Вл. Янцен доказывает, что он прежде всего был ярким, оригинальным философом. Михаил Бирман опровергает сложившийся миф о том, будто бы историк (и литературовед) П. Бицилли был евразийцем по убеждениям.
Еще в одной статье М. Шрубы говорится об издательстве “Современные записки”, перечисляются все выпущенные им книги. Они не расходились, даже бунинские, авторы печатали их в долг, в счет будущих гонораров из журнала. Издательская деятельность эмигрантов была поистине подвижнической.
Из “частностей” вырастает картина сложной, трудной, но духовно богатой жизни русской эмиграции. Тем самым преодолевается отмеченная Д. Риникером тенденция создавать “из отдельных, разрозненных фактов стройный, подчиненный определенной концепции ряд”, когда “охотно отметаются все элементы, противоречащие этой основной, стремящейся к гладкой стройности концепции”. Даже коллективу авторов это удалось.
Сергей Кормилов