Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 10, 2010
От автора
| Ольга Алексеевна Гессен, тридцать лет. Родилась в Москве, живу в Иерусалиме. Университета не кончала, хотя проучилась в нем пять лет на историческом факультете. Поступила во ВГИК на режиссерский факультет, но и его решила не заканчивать. Работала учителем рисования в разных школах, а также помощником скульптора, режиссером-документалистом, почтальоном, уборщицей и редактором отдела “Здоровье” в женском глянце. Все стихи написаны в 2009-м, в течение года. Стихи никогда не печатала.Ольга Гессен
Ночная уборка
* * *
Я подхожу к разомкнутой черте
Непризрачной, чернильной летней даты.
Ни точки, ни излома в темноте,
Ни лёгкости размытого “когда-то”,
Всё было — до. И после стало — всё.
Белёсый свет на отвороте шторы,
Прочитанный в бессоннице Басё,
Звонок, поспешность сборов в коридоре,
Таксист-узбек, окурок из окна,
Спортсмен, усердно давящий педали.
Несовершенство памяти: она —
Нагроможденье крохотных деталей.
Стакан компота, зайчик на стене,
Раздавленные персики в пакете.
Врач повторяет: он ушёл во сне.
А я слежу за мухой на паркете.
* * *
когда едешь в метро с утра,
поднимаешь голову вверх,
они катятся вниз, проливаются до нутра,
свысока смотришь на всех,
сжимаешь рукой виски.
когда стираешь трусы и носки,
у тебя там не море, а маленькое озерцо,
они падают в таз с водой,
та становится голубой.
вместе с ними теряешь лицо,
оно тоже стекает в таз.
это раз.
когда лежа в постели врёшь,
идёшь в ванную, там блюёшь,
говоришь “вали”,
а он не идёт, целует в макушку,
признаётся в любви,
мудак.
потом до утра обнимаешь подушку,
подставляешь к щеке кулак,
чтоб не рухнула голова.
это два.
когда во сне вдруг врубают зуммер,
жестокость будильника
на мотив умер-умер-умер,
встаёшь, натягиваешь штаны,
отвозишь ребёнка в школу,
по дороге пьёшь кока-колу,
дома отвечаешь на звонки,
улыбаешься, раздвигаешь тиски,
назначаешь приятные встречи
прямо на этот вечер,
так спокойно внутри.
это три.
* * *
мой ангел, кажется, не привык
видеть меня такой,
у неё снова тик,
дёргает головой,
уложила спать —
посиди, почитай,
не уходи,
кошка — приди,
я как будто не слышу, курю,
завариваю чай,
до часу не спит,
ложись, говорю,
слёзы, немедленно марш в кровать,
завтра рано вставать,
всегда рано вставать.
боже, меня мутит
от дрянных папирос,
надо идти в киоск,
но чай ещё недопит,
ангел ещё не спит,
стучит мне в стену,
выкрикивает вопрос:
мама, придёшь?
приду, говорю,
вот докурю.
захожу в темноту —
кошка изламывает черту
спины,
зеркало смотрит в меня со стены, ребёнок уснул,
выкинул одеяло вон,
жара,
отодвигаю в сторону стул,
отключаю от сети телефон,
ничего не боюсь,
ложусь,
глажу волосы её до утра.
* * *
Ночью, перед рассветом выставишь себя на балкон,
не в мехах, а в халате, коленки обнажены,
снег распластан внизу, как пролитое молоко,
наверху облака сгрудились у луны.
Сбросишь пепел в сугроб, закроешь балконную дверь,
в голове подозрительная пустота,
успокойся, дело житейское, ты теперь
будешь жить за пазухой у Христа.
Захочет погладить по голове — ну пусть,
разреши и кофе в постель подать,
запомни: так выглядит благодать,
не можешь поверить — выучи наизусть.
А когда пообвыкнешь, то, выйдя опять курить,
дым последний высмаливая из груди,
догадайся поднять башку и поблагодарить.
И колени прикрой, не лето стоит, поди.
Диамат
Будильник вгоняет свой первый утренний гвоздь,
правый висок от подушки не оторвать.
Время, особенно если тебе спалось
сладко, обязывает вставать.
Зажигалка пунктиром подчёркивает темноту,
чайник зачёркивает тишину, свистит,
первый утренний кофе горчит во рту
и сигарета горчит.
Провод от утюга сматывая в клубок,
важно иметь в виду электронный нрав.
Утюг, не краснея, залепит тебе ожог
и будет прав.
Памятка: выходя из квартиры, не забывай
оставить включёнными электроприборы, свет,
чтобы на остановке, пока не пришёл трамвай,
им передать привет.
А вечером, когда снова вокруг темно,
возвращаешься к дому, заходишь во двор, и тут
поднимаешь глаза и видишь своё окно.
Лампа горит. Значит, они там ждут.
* * *
мы с кошкой живём просто
ещё в постели выпиваем кофе
закусываем папиросой
выдыхаем на выдохе, вдыхаем на вдохе
не задаём друг другу вопросов
потом смотрим новости, утренний выпуск
иногда даже и сериалы
переключаем каналы
потом поливаем фикус
чистим зубы ментоловой пастой
потом одеваемся, не забываем паспорт
смотрим гисметео на предмет погоды
едем на почту, получаем денежные переводы
усталые и довольные возвращаемся домой
стараемся держать спину прямой
непременно расправляем плечи
потом как-то сразу наступает вечер
мы едим и пьём из своих мисок
составляем на утро новый список
не забыть купить бумажных платков, побрить подмышки
дочитать детективную книжку
постирать платье, повесить на балкон сохнуть
поставить мобильный на подзарядку
потом закрываем тетрадку
наполняем водой кружку
помещаем голову на подушку.
от тишины вокруг можно оглохнуть.
* * *
Вот он выходит за дверь, не спросясь трюмо,
В мятой рубашке, в мягких домашних туфлях,
Солнце над деревом, облачное бельмо
Так же встаёт ежедневно и так же тухнет,
Вот он идёт, вот солнце слепит глаза,
Неразличимый ад, этот свет кромешный,
Вот он бежит, автобус не опоздал,
Вот достаёт портмоне, проездной, конечно,
Вот он на службе, вот он идёт в буфет,
Очередь из друзей (применить кавычки),
Вот бутерброд, который на вкус и цвет
Напоминает пончик из электрички,
Вот его место, компьютер и телефон,
Вот уже пять, а недавно было двенадцать,
После обеда немыслимо клонит в сон,
Надо держаться час, ещё час держаться,
Вот он в автобусе, в третьем ряду у окна,
Вот он закрыл глаза, но теперь не спится,
Слева за рёбрами мелко дрожит струна,
Ржут декольтированные девицы,
День забирает последний крутой виток,
Сто восемнадцать шагов, двадцать две ступени,
Вот и замочная скважина, ключ, звонок.
Сейчас он войдёт и уткнётся в её колени.
* * *
И тогда я его спрошу:
“Пьяный, что ль?”
А он скажет: “Изволь,
тут такое дело.
Ты же так напугала меня своим “укушу!”
и царапаться стала…” А я: “Прости, не хотела.
Ты пойми, я же Карлсона ждала,
напекла восемь тортов, варенья банку открыла,
а влетает в окно мне какой-то мудила,
да ещё и с доской вместо сломанного крыла”.
И он так хохотнёт: “Ух ты, торты! Тащи сюда!
И вина наливай. Нет бокалов? Не важно, в чашку.
Ты не против, я брюки сниму тогда?
Может, это, ты их простирнёшь пока что?”
Я, конечно, скажу возмущённо: “Ну ты и хамло.
А носки тебе, друг, накрахмалить не надо, кстати?”
Но поставлю на стол и варенье, и торт, и бухло,
и штаны отнесу замочить в Ариэль-автомате.
А потом я вернусь — он сидит, опершись на кровать,
гладит брюхо кота, улыбается мило.
Пустит дым мне в лицо (говорю же — мудила)
и предложит: “Послушай, ты как на предмет полетать?”
И я… в общем, я думаю: “Что мне терять?
Книжки, пыль, телевизор, обои на стенах?”
В общем, я говорю: “На предмет полетать
я согласна. Пошли. Только свитер надену”.
Он затушит бычок, залпом выпьет вино,
пересадит кота на соседнее кресло.
Встанет в рост. Ухмыляясь, почешет чресла.
Приобнимет меня, и мы сделаем шаг в окно.
* * *
Меня замело этой бурею снежной.
Я стала сугробом. Но дворник Мирза
Лопату взял в руки упрямо и нежно
И начал работать, прикрывши глаза.
Клонились к закату январские сутки,
Ломал тишину резкий крик воронья.
Мирза откопал меня, нежный и чуткий.
Потом пригляделся – а это не я.
* * *
Ветер вернёт назад комья сырой земли.
Не открывай глаза, это за мной пришли.
В сладком пределе снов чёрные воды дня
вышли из берегов, встали и ждут меня.
Я узнаю их зуд, тёплый и жадный рот,
это они грызут ночью моё нутро.
Мёртвые корабли светятся и манят.
Это за мной пришли, не отпускай меня.
Иерусалим