Вступление и публикация Александра Давыдова
Опубликовано в журнале Знамя, номер 2, 2009
Давид Самойлов
Несостоявшаяся поэма
Примечание редакции: из трех глав “Несостоявшейся поэмы” выбрана для публикации, центральная глава.
В творчестве Самойлова послевоенных лет заметно его упорное тяготение к поэме. Известно несколько зачинов, оборванных на полуслове. Но даже и три завершенные поэмы автор вряд ли счел удачными, хотя “Шаги Командорова” включил в начальный, неопубликованный, вариант своего избранного “Равноденствие”. Первой осуществленной, признанной им самим поэмой стала “Чайная” (1956), положившая, как он считал, начало его поэтической зрелости. Притом, опыт “несостоявшихся” поэм был наверняка автору полезен — некоторые их интонации и мотивы потом отозвались в его зрелых сочинениях. Ранние поэмы Самойлова, завершенные и лишь начатые, вошли в сборник “Поэмы”, выпущенный издательством “Время” (М., 2005). Однако не все: была еще одна попытка создать монументальное произведение, скорее, роман в стихах. В свой машинописный переплетенный сборник конца 40-х Самойлов включил довольно обширные поэтические отрывки под заголовком “Из поэмы”.
Глава первая
О кто ты — друг мой или недруг —
Мой дальний отсвет, мой герой,
Рождённый в сокровенных недрах
Ума и памяти игрой?..
Дожди. Глухая непогода.
Небрежной осени мазня.
И ты уже четыре года
Живёшь отдельно от меня.
Вот, руки затолкав в карманы,
Бредёшь сквозь редкие туманы…
Москва сороковых годов
(Или точнее — сорок пятых).
Повсюду явный отпечаток
Дождей и ранних холодов.
На Пушкинском шумит листва,
Пусты скамейки на Никитском.
И в сумраке сыром и мглистом
Всё видится едва-едва:
Изгиб деревьев косолапых,
Мерцающий витрины газ
И возникающий внезапно
Из мглы автомобильный глаз;
И фонарей лучистых венчик
Внутри фарфоровых кругов
Уже невнятен и изменчив
На расстояньи трёх шагов.
Но в белой пелене тумана
Не молкнут шорохи толпы,
Спешат, сбиваясь, силуэты
Среди туманом стёртых черт,
Как мотыльки на венчик света —
На симфонический концерт.
Консерваторский вестибюль
Как будто бы из эха слеплен.
Взойди! стряхни туман! ослепни!
И сразу память распакуй.
Восстанови в затёртом списке
Рояля бешеный оскал.
И гром симфоний, где Мравинский
Оркестр в атаку вёл на зал.
Восстанови — и опечалься,
Спустись душой на чёрный лёд,
Где Софроницкий между пальцев
Серебряную воду льёт.
Сергей слегка ошеломлён
Над ним свершающимся счастьем.
Но ряд голов и ряд колонн
Ему воспоминанье застят:
Вот Пастернак, похожий на
Араба и его коня;
Табун заядлых меломанов
В потёртых, куцых пиджаках,
С исконной пустотой в карманах
И с партитурами в руках.
А это кто там вдалеке?
Ах, Сашка!1 — смесь еврея с Блоком,
О сногсшибательной строке
Мечтающий с туманным оком…
Они целуются:
— Ну как?
— Живём как будто лапутяне.
А ты?
— Меня куда потянет:
Порой на свет, порой на мрак.
Её как хочешь понимай —
Поэзию… хоть днём с свечами…
Она (у Блока помнишь?) — “Май
Жестокий с белыми ночами”…
Они в партере.
Оркестранты.
Большая люстра зажжена.
И вдруг вступает тишина
В консерваторские пространства.
Подходит к пульту дирижёр,
Как голубей вспугнув ладони,
И тишина ещё 6ездонней
Глядит в светящийся собор.
И вдруг, издалека,
труба
Лучом пронизывает своды.
И рушатся глухие воды
Неодолимо, как судьба.
Консерваторские высоты!
Простой, как глыба света, зал,
С твоим порывом в эти годы
Я мысль о Родине связал.
Ведь всё, что ни случалось с нами,
Что нас спасало и вело,
Ещё не ставшее словами,
Быть только музыкой могло!
А дирижёр, достав со дна,
Аккорд терзает властной дланью.
И вот — когда уж нет дыханья.
Опять вступает тишина.
Она звучит дрожащим светом,
И воздухом, слегка нагретым,
Дрожаньем камня на стекле
Переливается во мгле.
И вдруг — как всадники с клинками,
Влетают в песню скрипачи.
Под лебедиными руками
Из светлой арфы бьют ключи.
И в грудь колотят барабаны.
Труба страстям играет сбор.
В тебя впивается губами
Неописуемый простор…
С одной тобой он мог сравниться
Тем ощущеньем, как во сне,
Что вдруг прервётся, не продлится
Любовь, подаренная мне,
Придёт, и с ней пора проститься,
Уйдёт она, как звук, как дрожь…
И ты расплывшиеся лица
Никак в одно не соберёшь.
Сергей хотел: ещё, ещё!
Но, взяв предсмертные высоты,
Звук прерывается.
И кто-то
Его хватает за плечо.
Так вот ты где, жестокий май,
Бессонный май передвоенный,
Раскрытый настежь!
Принимай!
Опять испей напиток пенный!
Узнай опять: её смешок
Слепит и тает, как снежок,
Всё та же искорка, всё та же
Рискованная синева.
И в рамке золотистой пряжи —
Закинутая голова.
Апрель — май 1946
Вступление и публикация Александра Давыдова
1 Александр Межиров (А.Д.)