Опубликовано в журнале Знамя, номер 11, 2007
Угрюмые времена
Память о бесправии. Электронные базы данных с расширенной поисковой системой. Диск 1. Воспоминания о ГУЛАГе и их авторы. Диск 2. Памятники и памятные знаки жертвам политических репрессий на территории бывшего СССР. — М.: Музей и общественный центр им. Андрея Сахарова, 2006.
Этому проекту исполняется десять лет. Десять лет сотрудники Музея и общественного центра имени Андрея Сахарова (руководитель проекта Антонина Михайлова) скрупулезно ищут на всей территории бывшего Советского Союза памятники и памятные знаки жертвам политических репрессий, воспоминания уцелевших узников ГУЛАГа.
Сбор воспоминаний уцелевших узников оказался делом не таким простым. Долгие, слишком долгие годы эта тема была запретной. КГБ охотился за рукописями мемуаров жертв политических репрессий, пытаясь уничтожить память о своих преступлениях. Так, в 1972 году при обыске были изъяты два тома воспоминаний Надежды Витальевны Суровцевой о своих мытарствах, в середине 70-х изымались рукописи о лагерных годах писателя Роберта Штильмарка. Слава Богу, всего уничтожить невозможно.
Зато потом, едва лишь забрезжила гласность, сохраненные мемуары широким потоком вырвались в открытую печать — центральную, областную, районную. Тиражами самыми разными: от миллионных в начальную пору свободы слова до ничтожных в скудные времена экономических катастроф и наступившего равнодушия к собственному прошлому в последние годы. Так или иначе, но на сегодняшний день база данных включает в себя биобиблиографические сведения о 1400 авторах воспоминаний о репрессиях в СССР (1921—1980-е годы), изданных на русском языке в России и за рубежом в виде книг, публикаций в сборниках и журналах. В диске “Воспоминания о ГУЛАГе и их авторы” собрана 1231 фотография и 1330 электронных версий текстов узников сталинских лагерей и диссидентов.
Надо видеть эти лица. На любом из них — печать незаурядности. Видно, как из толпы, из массы выдергивался каждый посмевший отличиться “лица необщим выраженьем”. Впрочем, лица заурядные тоже попадали в сеть, раскинутую органами по всей стране, по всем без исключения социальным прослойкам. Очень точно сформулировал характер сталинских репрессий сотрудник Эрмитажа, искусствовед, знаток исторических воинских знамен и долгие годы зэк Михаил Косинский: “Система террора наиболее эффективна, когда она дополняется бессистемностью: только тогда никто не чувствует себя в безопасности, что, в сущности, и является целью кампаний террора”. Но основной целью этой системы было утоление самой глубокой зависти. Зависти, которую испытывает посредственность к сколько-нибудь выдающейся личности. Истреблялась элита.
Никто и нигде, даже в составе самих карательных органов, не был свободен от страха. По сведениям О.Г. Шатуновской, только с 1 января 1935 года по 22 июня 1941-го было арестовано девятнадцать миллионов восемьсот тысяч человек, из них семь миллионов расстреляно, а до свободы дожили всего около двухсот тысяч. Но репрессии начались не с убийства Кирова, а с первых месяцев советской власти. Они продолжались и в годы войны, а после Победы, когда народ ждал смягчения режима, поднялась новая волна повсеместных посадок. И в либеральные хрущевские времена шуровал “железный Шурик”, сажая в освобожденные камеры инакомыслящих — молодых людей, поверивших, будто со сталинским прошлым покончено навсегда. И так — до 1987 года.
Добрый наш нынешний президент в заботе о спокойствии нации предложил излагать в учебниках истории разные точки зрения, но так, чтобы не дай Бог не возбудить комплекс вины, который нам будто бы навязывается извне. Только такая история ничему не учит. Даже патриотизму, ибо подлинный патриотизм — не одна только гордость за своих предков: без горького стыда за их преступления это чувство немыслимо. Только тогда мы можем надеяться на неповторимость постыдных страниц в будущем и избавить свои спины от кнута истории за невыученный урок.
Сейчас тема большевистских репрессий снова, как при закате оттепели, непопулярна. Причем не хотят слышать о расстрелах и лагерях не столько “верхи”, сколько сами обыватели. Зачем, дескать, сыпать соль на раны? И под сурдинку такого общественного мнения возникают шпионские процессы над учеными, разглашающими сведения из открытой печати. Суды все меньше и меньше прислушиваются к адвокатам, но ловят каждое прокурорское слово. Судью, осмелившегося оправдать невинного или не дать санкции на арест, лишают профессионального звания. И уже Конституционный суд потребовал от Государственной думы издать закон, по которому следует отменять мягкие приговоры и, в нарушение двухтысячелетнего римского права, судить за одно преступление дважды. Но у нас, как известно, особый путь, римское право нам не указ, и наше правосудие вновь возвращается к славным традициям князя Дмитрия Шемяки.
Обыватель, который сегодня уверяет себя, что уж его-то длань Шемякина суда не коснется, должен на всякий случай внять советам каторжанки Нины Гаген-Торн, как сохранить собственное человеческое достоинство в тюрьмах и лагерях: надо читать стихи, а если память их не сохранила — пытаться сочинять собственные. Ритм дисциплинирует и организует психику в стрессовой безнадежной ситуации.
Тюремный опыт старой большевички Ольги Шатуновской привел ее к следующим выводам: “Как только демократию начинают ограничивать с какой-то стороны, так она постепенно стягивается к диктатуре. Сначала отсекают от управления государством имущее сословие (до большевиков это пытался сделать Иван Грозный). Казалось бы, это немного — отсекли десять процентов населения, но вслед за этим начинают отсекать политических противников. Тем самым уничтожаются возможности для высказывания разных мнений, и управление страной остается без ушей и глаз, страна управляется по произвольным схемам. Маховик насилия раскручен, и он наматывает на свою ось все новые и новые слои общества. Раз было разрешено насилие над имущим сословием, то дальше уже позволено насилие надо всеми. Нет границы в обществе, которую можно провести и остановиться. Нельзя сказать: в этих пределах будут царить мир и благодать, а вовне — принуждение и насилие. Это не получится. Насилие перейдет любые пределы”. Обществу никогда не жалко собственной элиты, и первые процессы над ее представителями вызывают даже злорадство. Не жалели шахтинских инженеров, партийных начальников и маршалов, не жалеют и сейчас олигарха Ходорковского и профессора Данилова. А маховик насилия уже раскручен.
Памятников и памятных знаков жертвам политических репрессий в стране немногим более 950. В диске — фотографии и разной полноты сведения о 909, находящихся в 88 субъектах Российской Федерации и 12 странах СНГ и Балтии. Здесь и монументы, такие, как “Маска скорби” работы Эрнста Неизвестного в Магадане, и простой деревянный крест над грудой черных камней в одном из страшнейших лагерей Колымы — в поселке Бутугычаг. Если учесть, что ГУЛАГ пронизал все пространство Советского Союза, это немного. И с каждым годом новых памятников возникает все меньше: в прошлом году их было поставлено всего шесть. Тенденция, на мой взгляд, тревожная. Мы опять отторгаем от себя то прошлое, которое задевает национальную совесть.
Диск “Память о бесправии”, как указано на обложке, “бесплатно предоставляется университетским, городским и областным библиотекам, музеям и организациям, занимающимся просветительской деятельностью”. Компьютерами, слава Богу, все они оснащены. Но вот вопрос, на мой взгляд, один из ключевых для страны: много ли найдется желающих погрузиться в страшный мир, возникающий на мониторе?
Михаил Холмогоров