Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2006
Попытка апологии практической политики
От автора | Значительная часть литературного сектора нашей творческой интеллигенции, в частности и в особенности журналистов «не гламурного» профиля, работающих как в гутенберговских изданиях, так и в Сети, сильно и многосторонне обижены на президента Путина и его команду, не стесняются в выражениях в их адрес и не скупятся на мрачные (и мрачнейшие) оценки и прогнозы, касающиеся положения дел и перспектив в самых разных сферах российской жизни. Многие крайности в этих ламентациях, филиппиках и инвективах вызывают у меня сильное недоумение, побуждающее высказать свою точку зрения по указанному вопросу, в частности и в виде полемических замечаний к некоторым избранным публикациям.
Для лучшего понимания написанного ниже читателями считаю необходимым сначала охарактеризовать свои социально-политические взгляды и философское кредо: я либерал-государственник, патриот-космополит и материалист-идеалист. Это сказано без малейшего оттенка иронии1. Цельное мировоззрение обязательно многомерно, а в любом многомерном пространстве можно выделить совокупность базовых векторов, которые все ортогональны друг другу — это вам скажет любой математик. Патриотизм с космополитизмом и т.д. взаимно перпендикулярны, а не противонаправлены и прекрасно уживаются в сознании свободомыслящего человека.
Среди терминов, использованных в предыдущем абзаце, многие заметят зияние — отсутствие слова «демократ». Так ты что, не признаешь демократию?!! Еще как признаю, но в моем понимании это термин достаточно узкий, технический. Он обозначает всего лишь один из механизмов заполнения вакансий в иерархических системах управления общественными структурами, прежде всего в структурах властных. А всего таких основных механизмов насчитывается минимум пять:
Демократический — выборы путем голосования с участием в качестве избирателей контингента лиц, которыми будет руководить их будущий избранник.
Бюрократический — назначение на должность вышестоящей инстанцией, роль которой может играть как персона, так и коллегиальный орган.
Аристократический— передача места в иерархии по наследству.
Плутократический— покупка должностей или полномочий за деньги.
Узурпаторский — захват места в иерархии насильственным смещением предшественника. Чем глубже в историю, тем употребительнее этот метод, и тем чаще способом свержения было убийство.
Следует подчеркнуть, что с древнейших времен до сегодняшнего дня исправно работают все перечисленные механизмы, причем практически во всех странах мира, но, разумеется, в очень разных пропорциях, масштабах и конкретных формах. К нашей стране это относится в полной мере. Их живучесть неслучайна. Такова реальность, которую нельзя не учитывать.
Термин «демократическая страна» (в его нормальном, а не «патриотическом» употреблении) обычно инстинктивно увязывается в сознании говорящего и сочувствующих слушателей со шлейфом других эпитетов позитивного характера: политически устойчивая, промышленно развитая, экономически благополучная, безопасная. Для нашего обсуждения этот шлейф придется отсечь, поскольку Россия в настоящий момент, вне всякого сомнения, является демократической страной в указанном выше техниче-ском смысле — но и только. Президент, Госдума и региональные собрания избираются у нас с помощью свободных выборов. Серьезных сомнений в их честности у меня не возникает — нарушения носят очень ограниченный характер и не изменяют основных результатов, отражающих мнение электората. Громогласные жалобы проигравших или показавших неудовлетворительный для себя результат и их сторонников раздаются, разумеется, после каждых выборов, но пока никому из жалобщиков от Зюганова до Хакамады сколько-нибудь значимых фактов предъявить господину Вешнякову не удалось. Легитимность нашего президента и депутатов сомнению не подлежит, как бы ни искривляло это обстоятельство некоторые физиономии в России и за ее пределами. А для того, чтобы стать «подлинно демократической», «европейской» страной, мало назвать себя так, в самоновейшей истории тому мы тьму примеров сыщем.
Из перечисленных выше механизмов смены руководства только про плутократию вряд ли кто захочет в открытую сказать доброе слово, а, например, узурпация — в форме «революции» или «свержения тирана» — зачастую буквально воспевается.
Ниже речь будет идти в основном о бюрократии. Это слово в современном русском языке без отрицательного оттенка употребляется крайне редко, причем указанный оттенок сплошь и рядом усиливается до обличительного. А между тем беспримесными бюрократиями являются все армии мира, из которых многие работают очень эффективно, почти беспримесными — церкви большинства конфессий, а также широкие сектора исполнительной власти во всех государствах и, пожалуй, самое важное — организации, образующие становой хребет экономики свободного мира — частные компании. Разумеется, акционеры там формально голосуют, но система контрольных и блокирующих пакетов превращает этот «росток демократии» в фикцию. Зоилам бюрократии следовало бы над всем этим задуматься2.
* * *
Наши рассуждения следует начать с упоминания об одной парадоксальной особенности реакции богатых, демократических в широком смысле этого слова стран на развитие событий в странах молодых, образовавшихся чаще всего в результате развала прежних империй, метрополиями которых в большинстве случаев упомянутые демо-кратические государства как раз и были.
Никому из руководителей и граждан этих держав в голову не придет ожидать, что, скажем, сразу же после обретения независимости Нигерия или Шри Ланка наладят у себя производство автомобилей, способных конкурировать с «Фордом» и «Мерседесом», или авиалайнеров, или компьютеров, не уступающих аппаратуре «Тошиба». Но немедленного построения безупречной демократической общественной системы, гарантирующей гражданам основные личные свободы и безопасность, они не просто ожидают от этих новорожденных государств, а жестко требуют, зачастую сопровождая свои требования политическим давлением и экономическими санкциями. А построить такую систему гораздо сложнее, чем авиазавод!При этом в качестве образца бывшие метрополии указывают на самих себя, и, например, британцы, уходя из своих все еще очень бедных колоний, суммарное население которых вдесятеро превышало население Соединенного Королевства, постарались скопировать государственное устройство молодых стран по своему собственному образцу вплоть до смешных мелочей типа париков и мантий в судах и парламентах. Чем это кончилось, мы знаем — полвека войн, этниче-ских конфликтов и политических междоусобиц с морями крови, многомиллионными жертвами. Конца этому не видно, и огромные регионы, например, в Черной Африке до сих пор, по большому счету, ад кромешный — а ведь демократическими называют себя множество государств (хотя у некоторых из них в качестве элемента герба наличествует автомат Калашникова — всего таких стран, кажется, шесть).
В первой половине двадцатого века перехлесты в темпах и масштабах внедрения формальной демократии после свержения монархий погубили, утопили в крови и муках и послефевральскую Россию, и веймарскую Германию — с кошмарными последствиями для всего человечества.
К сказанному следует добавить, что западные требования, декларативно предъявляемые к демократическим стандартам развивающихся стран, на самом-то деле отнюдь не однородны, и высказанное со вздохом признание: «Да, он сукин сын, но это наш сукин сын» не перестало влиять на политические решения, хотя его больше не произносят вслух.
Странным образом этот наглядный огромный трагический опыт не слишком многому научил политиков развитых стран, и к последствиям распада очередной империи — советской — они подошли все с теми же принципами и критериями: вынь да положь свободные и безукоризненно честные выборы всех уровней, ничем не ограниченную свободу слова, передвижения и выбора места проживания, независимость и неподкупность судей, прокуроров и государственных чиновников, скрупулезное соблюдение работниками силовых структур прав граждан, в том числе принадлежащих к этническим, религиозным и политическим меньшинствам. И все это при абсолютной очевидности того факта, что спектр политических реалий в разлетевшихся пятнадцати республиках простирается от ситуаций почти западноевропейских до почти африканских.
Эти политические иллюзии разделялись и разделяются, по-видимому, значительной частью, если не большинством тех российских граждан, которые встретили падение коммунистического режима как долгожданное освобождение. Эти же граждане составляют и основную часть тех, кто сегодня смятен и разочарован. Я сам принадлежу к этой группе, но смятения и разочарования не испытываю.
Несмотря на сказанное выше, главной исторической заслугой президента Ельцина была-таки попытка воплотить в России идеалы парламентской демократии в жизнь в максимально полном виде. Она была связана с разнообразными сильными рисками. Обошлось в конце концов без превентивного административного подавления побежденных политических противников, а это привело, в частности, к событиям девяносто первого и девяносто третьего годов и только чудом не кончилось очень плохо. И «берите суверенитета сколько сможете проглотить». И известная, производившая довольно отталкивающее впечатление война расхватанных каналов на телевидении. И неприкосновенность выборных губернаторов — они же сенаторы, — которая была понята многими из них прежде всего как полная безнаказанность, А ПОТОМУ соответствующие регионы быстро превратились в вотчины, руководители которых считали их отданными себе «в кормление». И на фоне массового обнищания населения, в первую очередь пенсионеров, безудержная вакханалия скоробогачества. Финансовому успеху в приватизации наиболее лакомых кусков бывшей госсобственности оказались пропорциональны и политические амбиции кое-кого из преуспевших.
А один из птенцов гнезда Собчакова, скромный петербургский правовед с опытом ленинградского чекиста, поработавшего в СВР, несомненно, все это замечал и мотал на ус, что многое объясняет в некоторых законодательных и административных инициативах и решениях президента Путина. Именно ожесточенную, гиперболизированную критику этих решений я и имел в виду и собирался с ней поспорить, принимаясь за статью.
Но как выбрать объект? С кем полемизировать? Не с Еленой же Трегубовой, которая называет всех подряд работников кремлевской администрации «мутантами» и «монстрами», в то время как лично у меня неподдельный ужас вызвал единственный персонаж ее книги — сама белая и пушистая леди-автор.
Рассмотрев разные варианты, я остановился в конце концов на двух фигурах, практически ровесниках, из той возрастной группы, которую уже перестают называть «поколением тридцатилетних». Оба известны читательской публике, хотя масштабы известности у них различны. Это частные случаи, но они, на мой взгляд, характерны и представительны.
* * *
Первый — Дмитрий Быков, давно интересующий меня как очень яркий, активный и высокопродуктивный автор в самых разных жанрах. Я имел случай критически отозваться в «Знамени» о его романе «Оправдание»3, будучи удивлен подходом автора к изображению государственного насилия, и с тех пор следил за его, в общем, весьма успешной литературной работой. Следующей книгой Быкова был тоже объемистый роман «Орфография», по мнению многих критиков, не получивший крупную литературную премию лишь по внелитературным причинам. Потом появились также не оставшийся незамеченным роман «Эвакуатор» и, наконец, вышедшая после них и вызвавшая близкое к всеобщему восхищение девятисотстраничая биография Пастернака, а в промежутках объемистый том стихов. И кроме всего этого есть еще репортерская работа в «Огоньке» (в числе прочего Беслан и кризисный Азербайджан в режиме реального времени), где он публикует также едкие короткие фельетоны, очень технично зарифмовывая их. И, наконец, колонка «Быков-quickly» в сетевом «Русском журнале», которая и будет конкретным предметом нашего рассмотрения. Там автор не стеснен абсолютно ничем, что и делает эти его тексты наиболее колоритными. «Квикли» выходят уже несколько лет, на сегодняшний день их накопилось больше восьмидесяти, хотя периодичность и хромает. Примерно половину я прочел и кое-какие буду использовать.
Порядка десятка из них называются «Философическими письмами», и амбициозность названия, заимствованного у Чаадаева, отражает дерзость авторского замысла — построить некую циклическую модель, можно даже сказать, теорию русской истории.
В естественных и точных науках «теорией» называется совокупность правил и/или математических алгоритмов, позволяющая генерировать утверждения, имеющие предсказательную силу (подозреваю, что в гуманитарных науках слову «теория» придается несколько иной смысл, поскольку я, например, неоднократно встречал термин «теория литературы», а что можно предсказывать в литературе?).
Российский исторический «цикл Быкова» состоит из четырех этапов: реформы (революция), заморозки, оттепель, застой (маразм). Процитируем автора, доведшего эту систематику до сегодняшнего — и завтрашнего! — дня: «Русская история с момента существования России как единого государства прошла четыре описанных цикла:
реформы Ивана Грозного — репрессивный период 1565—1584 — оттепель Годунова, приведшая к смуте, — застой Михаила и Алексея Романовых с переходом в маразм;
реформы Петра — постреформаторские заморозки бироновщины — оттепель Екатерины, окончившаяся восстанием Пугачева, арестом Новикова и ссылкой Радищева — маразм Павла;
реформы Александра I — начало заморозков 1816 — репрессивное тридцатилетие Николая I — оттепель Александра II — застой и маразм Александра III и его старшего сына;
реформы Ленина — зажим Сталина — оттепель Хрущева — застой и маразм Брежнева—Черненко—Андропова.
Мы находимся в начале второй четверти пятого цикла: реформы Горбачева—Ельцина — зажим Путина — оттепель и маразм его преемников».
Дм. Быков признает свою необыкновенную увлеченность, захваченность этим построением и не жалеет сил и слов для доказательств того, что первое же из его предсказаний, выделенное в предыдущем абзаце, сбывается как по писаному. Поэтому его общее определение переживаемого нами периода таково: «свинцовые мерзости путинщины». Любопытно, что автор совершенно не интересуется никакими фактиче-скими количественными данными, характеризующими этот период, и их временной эволюцией. Экономическая статистика, социально-политические рейтинги, результаты голосования на президентских и думских выборах, наполненность потребительского рынка, обеспеченность граждан жильем и предметами длительного пользования и конъюнктура российских товаров на рынке мировом, состояние финансовых резервов государства и т.д. и т.п. для него — несуществующие мелочи. Все застит неприязнь к президенту: «Путин — абсолютная и законченная посредственность, Акакий Акакиевич… Российский мелкий чиновник назывался экзекутором — звучит грозно, но это не «палач», а всего лишь «исполнитель»… Путин, в отличие от Сталина, действительно обычный управленец и, в сущности, управленец неплохой». Последнюю фразу вполне можно понять как предпочтение Сталина «неплохому управленцу», но будем считать, что автор просто неудачно выразился.
Презрительное отношение к этому термину — «управленец» — мне совершенно непонятно. Я повидал хороших управленцев, включая очень хороших, и знаю им цену. Бог с ним, с латинским «экзекутором». В более близком нам английском языке «topexecutive» означает «руководитель высшего ранга», а «chiefexecutive» прямо — «президент». И по-русски руководитель нашего государства называется «главой исполнительной власти». В противовес управленческим способностям Дм. Быков явно очень высоко оценивает в индивидууме хорошо подвешенный письменный язык, но такие языки, к сожалению, слишком часто идут сейчас пучок пятачок, три пучка — гривенник в базарный день.
Небольшое отступление. Под горячую руку досталось от Быкова и главе американской администрации: «Президент Буш — действительно очень неумный человек. Он неумен грандиозно, титанически, в этом есть даже что-то величественное… Мало кто поспорит с тем, что он глуп и неадекватен». А всего слово «глупый» с синонимами Дм. Быков использует в этом квикле по отношению к президенту США около десятка раз!
Зато он очень высокого мнения о политической активности американского общества и вот что писал после визита в Штаты в феврале 2005 года: «Никогда я не видел Америку такой бурлящей, кипящей, интеллектуально активной… такой живой и умной она была только в канун Гражданской войны, когда раскололась столь же отчетливо».
Ничего себе комплимент… Значит, последние сто пятьдесят лет Америка живой и умной не была? А ведь перед Гражданской войной Соединенные Штаты — все еще небогатая аграрная страна с двадцатью процентами городского населения — были действительно давным-давно, уже несколько десятилетий, расколоты, в том числе defacto и территориально, но в основе этого раскола лежал прозаический вопрос о собственности: могу я считать негра своей вещью или нет? Или — вот сочная деталь — могу я, направляясь в Северные штаты, захватить эту вещь с собой и там пользоваться ею без ограничений, как на родном Юге? В чем видит тут Дмитрий Быков аналогию с сегодняшней ситуацией в Штатах, где все главные — порой действительно очень ожесточенные — споры думающих людей концентрируются вокруг стратегии и тактики выбора мер противодействия новым, не виданным ранее, жестоким угрозам американской национальной и мировой безопасности?
Свою циклическую модель Дм. Быков искренне считает хрустальным шаром, позволяющим ему предсказывать грядущее с редкой детальностью и, главное, категоричностью. «Сценарий российского будущего для меня совершенно очевиден, хоть я и вижу три варианта его осуществления: либо национальный лидер, ориентированный на ужесточение государственного гнета и окончательное решение национального вопроса, вырастет к 2008 году, либо в 2008 году Путин и его окружение возведут на престол очередную буферную фигуру, которая продолжит историческую паузу до 2012 года, и тогда русский православный Гейдар Джамаль появится позже; либо, наконец, в силу каких-то исключительных техногенных катастроф в сочетании с падением цен на нефть режим обанкротится и власть возьмет Ходорковский либо кто-то из его присных… Тех, для кого это не очевидно, мне жаль». К моменту опубликования этого прорицания в «Девятом философическом письме» Михаил Ходорковский уже мотал восьмилетний срок в Сибири и копились указания на то, что сидеть ему придется от звонка до звонка, но прорицателя это нимало не смутило. Кстати, для уверенного предсказания в прорицании получилось многовато вариантов, а первые два сформулированы к тому же по-нострадамусовски расплывчато, думаю, что намеренно — под них можно подогнать почти любую ситуацию.
Дм. Быков разъясняет, что он хотел бы видеть в национальном руководстве: «Только избыточность, чрезмерность, великие утопические проекты, мечты, таланты — вот что нужно стране для нормального развития… Жизнь по средствам — вечный удел людей серых, ни на что не претендующих и ничего в итоге не добивающихся».
Согласиться с тем, что Владимир Путин ничего в жизни не добился, мне, не скрою, трудно4, но важнее другое: таланты и мечты штука, конечно, хорошая, но все перечисленное Дм. Быковым в первой части фразы нужно нашей стране, как чума, проказа, спид и птичий грипп в одном флаконе. Слава Богу, президент Путин и его коллеги это понимают.
Далее Дм. Быков добавляет: «Тот, кто ставит планку на высоте метр семьдесят, прыгает на метр пятьдесят». Но тот, кто ставит планку на высоте три метра, просто пробегает под ней. А попытку засчитывают…
Запредельность гиперболизации почти во всех отрицательных оценках Дм. Быковым недавних и текущих процессов в России стоит проиллюстрировать длинной составной цитатой. Особенно тяжело читать одно неоднократно повторяемое им кощунственное сравнение: «И из приватизации Чубайса… получилось массовое уничтожение собственного населения, только расстрелы осуществлялись не органами НКВД, а бандитскими группировками. Тот факт, что за двадцатые, тридцатые и девяностые годы в стране погибло примерно одинаковое количество народу, доказывает только одно: всякая масштабная инициатива власти приводит к массовому самоистреблению нации… Все доброе, живое и хоть сколько-то человеческое становилось жертвой тупого, мерзкого и античеловеческого. Эта отрицательная селекция шла в двадцатые, тридцатые и девяностые годы по одному и тому же сценарию… Неумолимая деградация России происходит на наших глазах… Где гарантия, что сейчас не 1938 год по новому стилю? Уже произошли в новой редакции многие события, относящиеся к тридцать седьмому».
В тридцать седьмом—тридцать восьмом годах в нашей стране ни в чем не повинных людей бросали в тюрьмы тысячами ежедневно, а расстреливали и замучивали до смерти тысячами еженедельно, да и в последующие сталинские годы эта мясорубка только чуть сбавила обороты, но не останавливалась никогда. Где это видит сегодня Дм. Быков?
И вот еще одно его пророчество: «Что Россия входит в начальную стадию очередного заморозка, потенциально весьма небезобидного, — ясно давно. Что ей для легитимизации и оправдания этого заморозка предстоит большая война, тоже, кажется, очевидно (за «кажется» спасибо, но все-таки интересно, с кем это собирается Дм. Быков по-крупному воевать? — Н.Р.)… И как Ленин из войны империалистической предполагал сделать войну гражданскую — так и всякая российская власть эпохи заморозка страстно мечтает превратить войну отечественную в войну самоистребительную».
Читая это, трудно поверить своим глазам. Чем же похожи Путин, Фрадков, Медведев, Иванов, Жуков, Лавров и их коллеги на людей, страстно мечтающих о самоистребительнойгражданской войне? Безапелляционность утверждений Дм. Быкова о современной России сравнима только с мерой их безответственности и с остротой противоречия реальному сегодняшнему состоянию дел и наблюдаемым тенденциям. Я отнюдь не закрываю глаза на трудности нашей нынешней жизни, включая факты коррупции и произвола чиновников всех эшелонов власти, но не следует их демонизировать, делая из публицистических статей ужастики в духе Тарантино.
И в более общих, «философических» вопросах нигилизм автора не ослабевает: «Отсутствие сознательной исторической воли к направленному движению — неважно, в каком направлении, — главный порок русского населения, которое именно в силу этого безволия и не является народом… нации же «россияне» (или «русские») не существует вовсе… Подлинной истории России до сих пор не существует». Прямо, как у Воланда — чего ни возьми, ничего-то у нас нет. Непонятно только, почему наш автор не ликвидировал заодно с национальной идентичностью и историей и русскую культуру, но «Философические письма» еще не кончились. А привычку считать народ населением Дм. Быков делит с самым малосимпатичным из персонажей солженицынского «Ракового корпуса».
* * *
Если выделять главную причину ограниченности темпа и масштаба успехов демократических преобразований в нашей стране, то это исторически сложившаяся резко недостаточная юридическая грамотность и низкий уровень уважения к закону у подавляющего большинства русских людей. Именно в этом секторе отставание от Запада максимально и сокращается с наибольшим трудом. Такова печальная реальность. Быстро — за годы — здесь не сделаешь ничего, только за десятилетия, так что многие обвинения в адрес Путина по этой линии совершенно беспочвенны. Кому, как не нам, знать, что требование «Здесь и сейчас!!» — лучший запал для социальных взрывов. С сопротивлением живого «человеческого материала» литераторы, в отличие от чиновников, на практике почти не сталкиваются, что ослабляет, а то и ликвидирует шансы на взаимопонимание между этими важными социальными группами, на пересечении которых подвизался последние годы ваш покорный слуга.
Из наследства, полученного российским обществом от советской власти, самая тяжкая составляющая — органы суда и прокуратуры. До сих пор большинство работающих там юристов получили в свое время дипломы в вузах СССР и приступили к работе в условиях пресловутого «телефонного права», а в верхних эшелонах нашей юстиции, начиная с областного уровня, доля таких людей все еще близка к ста процентам. Им просто неоткуда было узнать, что такое независимое правосудие, и они не знают этого до сих пор (хотя тот факт, что ельцинская революция не разгромила старую систему и не заменила закон «революционным правосознанием», является, несомненно, положительным).
Насколько сильны сохранившиеся пережитки, демонстрируют практически все самые громкие дела последнего десятилетия. Суммируем несколько наиболее известных и одиозных примеров.
Журналист Дмитрий Холодов был убит в октябре 1994 года. Шестеро подозреваемых были задержаны через четыре года, долго находились под стражей, но были в конце концов оправданы — в марте 2005 года!
Бывший министр юстиции Валентин Ковалев был обвинен в хищении и получении взяток, в 2001 году признан виновным и приговорен аж к девяти годам колонии строгого режима… условно! На свободу его отпустили, мотивируя это преклонным возрастом и состоянием здоровья. Но был сделан условным и шестилетний приговор его молодому соучастнику из аппарата Минюста!
10 ноября 1996 года на Котляковском кладбище во время ветеранских поминок произошел взрыв с десятками убитых и раненых. Троих главных подозреваемых арестовывали, судили, приговаривали, потом оправдывали, отпускали, снова арестовывали. Один из них, находясь под стражей, бежал, и ловили его долго, другой после оправдательного приговора погиб в автокатастрофе, а подельников его позже снова арестовали, но в конце концов оправдали.
В 1998 году ночью в своей постели во сне был застрелен депутат Госдумы генерал Рохлин. Виновной в убийстве была признана его жена Тамара, осужденная в ноябре 2000 года на восемь лет заключения в колонии общего режима. Приговор опротестовывали, отменяли, изменяли обвиняемой меру пресечения неоднократно. Окончательный результат: находясь на свободе, в конце 2005 года после очередного судебного разбирательства она была признана виновной и получила четыре года лагерей — условно.
В конце марта 2000 года командир танкового полка, дислоцированного в Чечне, Юрий Буданов убил восемнадцатилетнюю чеченку ЭльзуКунгаеву и вывез труп в лесополосу. После расследования и двухлетних разбирательств две судебные инстанции вынесли полковнику оправдательные приговоры, второй раз в последние дни 2002 года, признав его невменяемым в момент совершения преступления и решив поместить в специальное лечебное учреждение. Давление на правосудие со стороны различных военных структур и «патриотических организаций», объявлявших Буданова «героем России», было беспрецедентно сильным. Однако этому вопиющему нарушению справедливости не суждено было свершиться. В июле 2003 года оправдательный приговор был отменен, Буданов лишен воинского звания и всех наград и получил десять лет лагерей строгого режима. Военная коллегия Верховного суда РФ в октябре утвердила это решение.
Общее впечатление от этих дел однозначно: судебное разбирательство, особенно в отягощенных политическим содержанием делах, является у нас не столько честным состязанием обвинения и защиты перед беспристрастным судом, сколько перетягиванием каната между группами влияния с привлечением «административного ресурса» разных уровней. Возникает вопрос: вмешивается ли, и если да, то насколько сильно, в этот процесс глава государства?
В отношении большинства перечисленных выше случаев я в этом сильно сомневаюсь, кроме последнего — безобразия в деле Буданова вполне могли быть прекращены президентским нажимом. И трудно сомневаться в том, что в делах «опальных олигархов» последних лет В. Путин крепко держал руку на пульсе как сторонник сильной президентской власти и управляемой демократии. Последнее словосочетание с нескрываемой иронией достаточно широко используется на Западе при обсуждении россий-ских — и не только российских — проблем. А я отношусь к нему серьезно и без всякого априорного нигилизма, в соответствии с соображениями, высказанными в начале статьи. Возьмем затронутый последним пример — олигархов. Я считаю дело Ходорковского типичным показательным процессом и большой несправедливостью, но при всем этом почему-то уверен, что если бы господин Устинов со своей командой занимался гражданами Березовским, Гусинским, Невзлиным и Ходорковским совершенно по своему собственному уразумению, опираясь на абсолютную независимость третьей власти, то в исправительных учреждениях нашего Управления по исполнению наказаний было бы сейчас на три зэка больше — по крайней мере. И Владимир Устинов от своей должности только что освобожден.
Вообще Ходорковскому в «квиклях», понятное дело, уделяется особое внимание. Сюжет выстраивается такой (с опорой на книги В. Панюшкина «Узники тишины» и Ю. Кантор «Война и мир Тухачевского», появление которых на декабрьской книжной ярмарке non-fiction Дм.Быков уверенно называет единственным (!!) заслуживающим внимания событием в России в 2005 году — кто, интересно, еще обратил на это «событие» серьезное внимание?). Опорные идеи: во-первых, Тухачевский и Ходорковский оба Михаилы; во-вторых, оба хотели и имели возможность захватить власть в России («Ходорковский хотел и мог увести страну из-подПутина»); в-третьих, с этой целью Ходорковский уже начал «зомбировать с помощью «Открытой России» целое поколение маленьких мокрецов». Попутно рассматриваются шансы захвата власти Березов-ским (за ним тоже такие намерения признаются), но они отвергаются как ничтожные: «Березовский ни при каком раскладе не мог бы оказаться российским лидером — обаяния того нет, и слишком еврей, и явно суетлив, а главное, налицо избыток креативности и экспансии».
Я пытался себе представить подобное развитие событий, но дальше туманных фантасмагорических картин появления из голубого далека Ивана Рыбкина в запломбированном «Боинге», набитом олигархической валютой, устраивающего «оранжевую» революцию с Лубянской площадью в качестве майдана, дело не пошло. А главная ошибка упомянутых политически активных бизнесменов — и не только их — заключается в том, что, проработав целое десятилетие при слабой и бедной власти, они пропустили момент, когда власть стала сильной и богатой, и сохранили иллюзии, ставшие опасными.
Дм. Быков также считает, что «история Ходорковского уже стала началом новой войны всех со всеми», но я никаких признаков такой войны не замечаю.
* * *
Другое наше крупномасштабное зло — коррупция. Она унаследована от старой России, где взяточничество делилось на мздоимство и лихоимство. Лихоимство — это взятка за нарушение закона в пользу дающего, мздоимство — за простое исполнение взяточником своих служебных обязанностей («хочу — подпишу, а хочу — не подпишу», хотя закон подписанию не препятствует).
Взрывному расцвету обоих этих видов в девяностые годы прошлого века способствовала и бюджетная бедность государственных служащих любого профиля и ранга, особенно по сравнению с некоторыми просителями. Бедные чиновники так же опасны, как бедные военные, полицейские и медики.
Один американский коллега как-то объяснил мне, почему работники американ-ской дорожно-патрульной службы совершенно не берут взяток (а между двумя мировыми войнами полицейский рэкет в Америке был еще очень заметной реальностью). Взяв у водителя, скажем, полсотни баксов и будучи пойман с поличным, полисмен средних лет увольняется со службы, теряет зарплату, пенсионные права и медицинскую страховку и тем лишается примерно двух миллионов долларов. Задумаешься…
В путинские годы, по моему впечатлению, взяточничество все-таки пошло на убыль, разумеется, в первую очередь за счет укрепления экономики и повышения законных доходов чиновников. Но и усиление ориентации властных структур на борьбу с этим злом мне также представляется бесспорным и достаточно определенным. Я не помню в новой и новейшей отечественной истории столь же целенаправленных действий верховной власти в этом направлении за исключением запоздалых и поверхностных усилий умирающего Андропова, зачастую к тому же до смешного мелочных.
* * *
Но пора еще раз подчеркнуть, что я отнюдь не закрываю глаз на недостатки и тревожные тенденции в нашей сегодняшней государственной политике, а общий апологетический тон статьи определяется одним: крайней, доведенной до абсурда несправедливостью оценок, высказываемых авторами, с которыми я полемизирую.
Более бегло рассмотрим мы статью второго из этих авторов Александра Храмчихина «После боя. Федеральные выборы 2003—2004» в седьмом номере «Знамени» за 2004 год. В одном отношении она полный антипод «квиклей» Дм. Быкова — на дюжине страниц в ней около двухсот пятидесяти цифр. В остальном же… Мы вполне можем ограничиться цитатами с самыми лаконичными комментариями, а иногда и без них, поскольку терминология и формулировки А. Храмчихина говорят сами за себя.
«Тотальный информационный террор партии власти, продемонстрированный в ходе последнего избирательного цикла»; «информационный и административно-силовой беспредел Кремля»; «в 2003—2004 годах идейное содержание в кампаниях отсутствовало полностью… бюрократия добивалась абсолютной и безраздельной власти»; «абсолютный правовой беспредел (который, кстати, скопирован с коммунистического, да и осуществляется теми же людьми)»5.
«Три последних года государственные СМИ… ведут целенаправленную работу по тотальному оскотиниванию населения страны». Тут можно задать вопрос: а точно ли Александр Храмчихин уверен, что попытки оскотинить электорат Геннадий Зюганов и Владимир Жириновский со товарищи отродясь не предпринимали, а занимался этим именно Путин, хотя не родившемуся ежу было ясно, что президенту и пальцем шевелить не надо, чтобы с разгромным, в разы, превосходством над ближайшим соперником выиграть выборы 2004 года и пойти на второй срок? — так и вышло.
Но это еще цветочки. Вот ягодка: «Даже советскому режиму превращать все население в идиотов не требовалось — ему нужно было некоторое количество умных людей хотя бы для работы в ВПК. Для нынешней «стабилизации», переходящей в «консолидацию общества», и этого не надо. Сейчас нужно стадо». То есть даже в ВПК нынче требуются только идиоты! Прокомментировать эту сентенцию я бессилен.
Раздел «Выводы», занимающий, кстати, шестьдесят процентов объема статьи, начинается фразой «Нынешняя власть фактически воспроизвела советскую систему, в которой ты либо начальник, либо бессловесное существо, либо диссидент, подавляемый всеми способами». В этой трехзвенной классификации явно не хватает места для автора статьи. Он что, начальник? Да вроде нет. Бессловесное существо? Да тоже нет, «выступает как эксперт и публицист в печати и электронных СМИ», только в толстых журналах десяток публикаций, в популярном сетевом «Русском журнале» еще два десятка. Ну, тогда диссидент, подавляемый всеми способами? Про это как-то ничего не слышно ни от него, ни от сочувствующих. Поэтому в конце процитированной фразы я бы считал необходимым добавить через запятую четвертый пункт: «либо Александр Храмчихин».
Выборы 2004 года в Думу выиграла партия «Единая Россия», вся программа которой, согласно презрительному отзыву А. Храмчихина «по сути, состояла из десяти букв («Мы за Путина»)». Аналитик Храмчихин умудряется не заметить очевидного, самого первого смысла своих слов: раз этих десяти букв единороссам хватило, чтобы сформировать в палате конституционное большинство, значит, доверие граждан к президенту действительно находилось на необычно высоком уровне, не требовало никакой многословной агитационной поддержки, и бесполезно пытаться перекричать этот факт, нагромождая брань, не делающую чести автору. Соперники Путина это прекрасно осознавали, поэтому два основных — Зюганов и Жириновский — и не пошли на выборы, выставив дублеров, которым терять было нечего (Жириновский — просто своего охранника). А безудержное употребление словечек, лично оскорбительных для главы государства, чем-то напоминает мне моду на ненормативную лексику в стихах некоторых молодых поэтов. Ни тут, ни там ни малейшей творческой или гражданской доблести нет. Это стремление попасть в большие забияки совсем без драки. Не знаю уж, на кого оно производит впечатление, но распространено широко.
Вот еще одно из ключевых утверждений статьи: сегодняшним руководством страны производится «целенаправленная люмпенизация населения», поскольку «главной опорой нынешней власти является люмпен путинского розлива». Углубимся в это предложение. «Люмпен путинского розлива» может означать только человека, который доПутина люмпеном не был, а Путин его таковым сделал. И этот процесс, согласно А. Храмчихину, ведется целенаправленно и в массовом масштабе, а в знак благодарности свежеиспеченные люмпены — слушайте, слушайте! — как один становятся опорой разорившего их президента. Всякую логику встречал я в нашей публицистике, но такую — мягко говоря, нечасто.
* * *
Процитируем последний раз Дм. Быкова: «Политическое время Владимира Путина (на словосочетание «Эпоха Путина» оно, воля ваша, не тянет) подходит к концу. Это замечено всеми, а не формулируется вслух либо из врожденной деликатности, либо по неумению формулировать очевидное». Неформальное присвоение эпохе имени государственного деятеля, игравшего в ней важную роль, осуществляется историками и журналистами чаще всего посмертно, ретроспективно, и поднимать этот вопрос по отношению к действующему еще не старому президенту преждевременно (вспомним ответ Чжоу Энь Лая, спрошенного, что он думает о значении Великой французской революции: — Еще рано судить…). Поживите и увидите. Пока же у путинского восьмилетия есть немалые (но, разумеется, не стопроцентные) шансы стать самым спокойным и благополучным периодом за всю многовековую бурную историю России — именно это, несмотря ни на что, чувствуют голосующие за него избиратели.
Имущественное неравенство по сравнению с советскими временами, конечно, обострилось. Но в стране, тем не менее, появился и очень заметный слой граждан — при Путине в разы расширившийся! — не узкая партийно-административная верхушка, не «двести семейств», а многие миллионы, да, пожалуй, уже и десятки миллионов человек, которые живут так, как русские люди не жили никогда, имея возможность в рамках пусть скромных, но не скудных средств и за границу на отдых съездить по собственному выбору, и комплектом бытовой техники обзавестись, и машину, пусть подержанную, купить не чета «Москвичу», и читать-смотреть-слушать что вздумается. В равной степени я уверен, что упоминавшиеся в нашей статье литераторы не встречают ни малейших государственных цензурных ограничений при создании и распространении своей антипутин-ской публицистики белого каления. Все это дорогого стоит, но почему-то не производит на них впечатления, вот и выходит из-под их пера просто какой-то словесный напалм.
Итак, управляемая демократия — важный и почти неизбежный этап в развитии молодых государств, и к ней пора перестать относиться с априорной неприязнью и насмешкой. Есть страны «золотого миллиарда», есть, с другой стороны, тоже, грубо говоря, примерно миллиард людей, изнывающих под гнетом тоталитаризма разных формаций, но две трети населения земного шара, порядка сотни государств, живут в условиях как раз управляемых демократий. Разумеется, сам термин безнадежно скомпрометирован индонезийским президентом Сухарто, введшим его в оборот, и у Бориса Немцова были определенные основания заявить недавно, что употребление термина «демократия» с любым прилагательным означает на самом деле диктатуру. Но, по моему мнению, это его утверждение чересчур общо и категорично. Например, в свободном мире немало вполне респектабельных и даже правящих социал-демократических, христианско-демократических, консервативно-демократических и даже — нам трудно в этот поверить — либерально-демократических партий. И слово «диктатура» Б. Немцов явно склонен употреблять слишком широко, как и авторы, о которых шла речь выше. Вряд ли власть в какой-то стране станет употреблять термин «управляемая демократия» по отношению к себе, но в научно-исторический обиход его можно вполне начинать вводить всерьез (политкорректные словосочетания типа «президентская республика» отнюдь не являются эквивалентом). Это реальное сложное явление грандиозных масштабов, и его надо всерьез изучать. А главное, как ни вертись, именно это — наиболее вероятная политическая стратегия российских властей на ближайшие полтора-два десятка лет, которая вполне может позволить стране завершить построение открытого общества и стабильной экономики, не сорвавшись с катушек за счет усилий энтузиастов, страдающих тяжелой формой легкомыслия, которых хватает на обоих краях политического спектра.
А Дмитрий Быков и Александр Храмчихин явно не знают, не чувствуют кожей настоящего смысла слов и словосочетаний, начиная с «диктатора», которыми походя оперируют, — «административный беспредел», «подавление всеми способами», «государственный гнет», «массовое уничтожение собственного населения» — и употребляют их не по назначению. Завидую их блаженному неведению и от души желаю им оставаться при нем до конца дней.
1 Курсив автора.
2 Однако заметим, что у последовательно бюрократического способа комплектования управленческих структур есть и один важнейший, неустранимый недостаток — в «кресло номер один» на вершине иерархии назначать некому, этот факт служит источником неустойчивости и конфликтов, иногда весьма опасных. Поэтому в высокосовершенных бюрократиче-ских системах, например, в католической церкви, назначение первого лица определяется детально разработанной и соблюдаемой демократической процедурой.
3 «Иосиф Виссарионович меняет профессию», «Знамя», № 8, 2002.
4 Вообще эта формулировка Дм. Быкова звучит несколько пугающе — если уж он Путина считает неудачником, то каковы же его собственные амбиции?
5 Будь это утверждение справедливо, статьи «После боя», найденной даже в рукописи, с избытком хватило бы для того, чтобы ее автор сменил стило на кайло и переехал куда-нибудь не южнее линии Воркута—Магадан.