Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 8, 2006
Об авторе | Михаил Натанович Айзенберг родился 23 июня 1948 года в Москве. Окончил Московский архитектурный институт. Работал архитектором-реставратором.
С середины 70-х стихи печатаются в русских журналах за рубежом. Автор стихотворных книг “Указатель имен”, М., 1993; “Пунктуация местности”, М., 1995; “За Красными воротами”, М., 2000; “Другие и прежние вещи”, М., 2000; “В метре от нас”, М., 2004, сборников статей и эссе “Взгляд на свободного художника”, М., 1997; “Оправданное присутствие”, М., 2004.
Постоянный автор “Знамени”: недавние публикации стихотворений, эссеистики и мемуаристики в № 6, 8, 11 за 2005 год.
Премия журнала “Знамя” (2001), премия Андрея Белого (2003).
Живет в Москве.
Погреб
Вниз по лестнице шагнуть
и с жарой расстаться разом.
Погреб взрослому по грудь,
мне по маковку с запасом.
Наверху тяжёлый зной,
здесь так холодно и сыро.
Я остался под землёй,
вдруг потерянный для мира.
И деревья надо мной —
прямоствольны, недвижимы —
сквозь труху и перегной
земляные тянут жилы.
Звуки в полном столбняке
и очнуться не готовы.
Здесь со мной накоротке
тихий обморок грунтовый.
Земляная тишина.
Неглубокая закладка.
Сырость нежно-холодна.
Горе луковое сладко.
Мимо растений летних кто-то идёт — открой
забранный за штакетник угол земли сырой.
Кто-то гремит бидоном. Плещется керосин
в кухонке рядом с домом. Запах неотразим.
Лист бузины прилипнет. Мыльной полно воды.
Жду, что меня окликнет голос из темноты.
Бережно и халатно время прошло — и ладно.
Метками имена.
Наша земля квадратна, слабо заселена.
Землю заговорю. Каждую ночь смотрю
через забор дощатый.
Я, её сын внучатый.
* * *
Так ночь зарницами бледна,
и молния близка,
что тьма кромешная видна
до каждого листка.
Несётся свет из чёрных рам,
а гром не говорит.
Мгновенный вывешен экран,
он фосфором горит.
Горит, но запись не ясна,
и скоропись быстра.
Мысль понимает, что она
не молнии сестра.
Той быстроте преграды нет.
И прямо, без преград
в ослепший мозг заходит свет,
что зрению не брат.
* * *
Но, засыпая среди мотыльков,
переворачиваясь во тьме,
к сердцу прижатый с обоих боков,
силой удерживаешь в уме
вспышку, зарницу, бегущую прочь.
И, отогнав темноту,
мысль превращается в белую ночь —
первую в этом году.
* * *
Славный сезонный строитель —
таджик, белорус,
прежний хозяин, теперь арендатор союза,
сделай мне дом из соснового крепкого бруса.
На недоступную гору, высокую крону
дом подними, но чтоб выдержал строганый брус
ветер и снег,
и пожизненную оборону.
* * *
Узловая за разводами дождя
необъявленная станция к утру
закачается, плечами поводя.
Вот плечистая — на каждом по ведру.
Собираются за водным рубежом
и накатят, нарисуются из мглы
не оточенным простым карандашом,
мягким ластиком смягчённые углы.
И сознанье заплывает в рукава.
Заплывает как намокшая трава,
засыпающая серая плотва.
Кудама
Земля-чернобурка зарылась в снегу.
На ветках шары, на дорогах сугробы.
И кто-то из леса, из самой чащобы
крадётся за нами, а сам ни гу-гу.
Всё ближе подходит цепочкой следов,
в безветрии веток движеньями быстрыми.
Над ним обесточенных сеть проводов
и липкого снега бесшумные выстрелы.
* * *
Длинные, длинные берега
Сосен их розова седина
Озеро с трещиной посредине
Дымные солнечные столбы
Если б все помнили, да кабы
так бы не наследили
* * *
Мирных жители краёв
пересчитывают вслух
летом чёрных муравьёв,
а зимою белых мух.
Синеват ещё Париж?
Сероват ещё Брюссель?
Мировая карусель
завертелась, говоришь?
Так и выгонит циклон
к незначительным друзьям —
к белым мухам на поклон
или к чёрным муравьям.
* * *
Не пора ли? Не пора.
Я о тех, чья жизнь глухая
и недолгая — мокра.
Тянется, не просыхая,
между слизнями, червями.
Общество живущих в яме
по земле, между корнями
пробирается, скользя.
Это низший, нищий орден.
Но вступить в него нельзя,
потому что всё испортим.
* * *
Заросшее травою озерцо
следит за комариной пляской.
День марлевой ложится на лицо,
а вечер влажною повязкой.
Перебеляя воздух, дождик-вязь
чуть сеется из вечного запаса.
И целый день, почти не шевелясь,
стоит его рассеянная масса.