Опубликовано в журнале Знамя, номер 5, 2006
Семейный портрет на киноэкране:
как выглядит ячейка общества в самых модных фильмах сезона?
От автора | Кино, что бы ни говорили эстеты, нравится нам тем, что показывает отношения между людьми. Иногда — даже часто — оно моделирует будущие отношения. Заманчиво взглянуть на экран как на окошко в будущее и попытаться рассмотреть, как там строятся и рушатся ячейки общества. Поэтому я и взялась писать эту статью.
Все счастливые семьи счастливы одинаково — особенно в голливудских фильмах. Вихрастые детишки, неземной красоты жена, на заднем плане — какая-нибудь бабушка или ничейный дедушка, или, еще чаще, чета верных друзей, — и все они, сияя улыбками, поджидают киногероя, возвращающегося из своего трудного похода по обеспечению мира во всем мире и доставлению счастья всем, даром, чтобы никто не ушел обиженным. Память об этой славной ячейке общества вдохновляет киногероя на подвиги. Видение семейных обедов с индейкой помогает ему коротать трудовые будни, пережить и тюрьму, и суму, и нашествие инопланетян. Все, что он делает на экране, он совершает в первую очередь ради своей семьи, во вторую — ради своей страны. Все правильно, да? Голливуд ведь всегда пропагандировал семейные ценности?
Ответ неверный. Во-первых, семейные ценности Голливуд пропагандирует не так уж и давно. О них и речи не шло в декадентские 10-е, веселые 20-е или в мизантропические 40-е, когда главным жанром был безнадежно аморальный film noir, и лихие 60-е, когда королями экрана стали беспечный ездок и бунтарь без причины. Во-вторых, за последние несколько лет семейные ценности изменились до полной неузнаваемости. Стахановцы фабрики грез по-прежнему их пропагандируют, но вот воплощать ценности доверяют на диво экзотическим персонажам. Впрочем, народу нравится — подавляющее число “семейных” фильмов этого года собрало отличную кассу.
Режиссеры-авторы, разумеется, идут еще дальше. В семьях, созданных их воспаленным воображением, творится такое, что маленький Алексей Пешков, посмотрев на них, поостерегся бы обзывать “свинцовыми мерзостями” строгий уклад своего купеческого дома. Критики и фестивальные жюри считают такой взгляд на вещи весьма реалистичным. Авторские фильмы про ячейку общества лидируют на всех приличных киносмотрах мира.
Российские кинематографисты не отстают от коллег. Их представления о семейной жизни выглядят не менее экзотично, сохраняя при этом традиционную национальную специфику.
Уикенд с марсианами
Весь интерес “Войны миров” Стивена Спилберга, несмотря на занятые в проекте имена и рекордный бюджет в 200 млн. долларов, который в этом году сможет перекрыть только “Гарри Поттер и кубок огня”, заключается не в каких-то необычных марсианах или невиданных спецэффектах. Марсиане утомительно похожи на те шагающие треножники, которые мы все видели в детстве на иллюстрациях к роману Уэллса. Спецэффекты хороши, и не только техническим качеством: режиссер умеет каждую катастрофу подать так, что мурашки бегут по коже. Начнет с малого, с какой-нибудь крошечной трещинки на асфальте, и за три минуты экранного времени раскочегарит на экране форменный Апокалипсис. Страшно так, что Хичкок отдыхает. Но разве мы ждали чего-нибудь другого от Спилберга, автора “Особого мнения” и “Искусственного интеллекта”? Все это вещи вполне предсказуемые. А вот то, что в фантастическом ужастике самым захватывающим зрелищем станут семейные разборки, — это действительно новость.
Герой Герберта Уэллса, как мы помним, бездетен. Спилберг навесил Тому Крузу (Тому Ферье) сразу двоих детей, да еще и бывшую жену, которая очень бестактно приезжает к нему забросить детишек на выходные со своим новым мужем. Мужчины, пошевеливая желваками, пожимают друг другу руки. Бывшая неодобрительно косится на холостяцкий разор в доме Круза. Детишки же с места в карьер начинают качать права.
Детишек у героя двое. Старшему около 17 — это заторможенный раздолбай, который с охотой перекладывает на окружающих трудности своего полового созревания. Младшей около 10. Это маленькая капризная стервочка, которая в худшие минуты напоминает герою Круза его бывшую благоверную. Американской актрисе Дакоте Фэннинг особенно “повезло” в нашем прокате: в дубляже ее голос стал еще более пронзительным и противным. Когда она визжит, завидев марсиан, не выдерживают ни динамики “Долби-сарраунд”, ни наши барабанные перепонки.
Подрастающее поколение, не щадя сил, треплет своему папаше нервы, тянет из него жилы и тихо, методично доводит его до умоисступления. “Того не хочу”, “этого не желаю”, “а не пошел бы ты подальше”. Очень скоро зрители начинают понимать, что нашествие марсиан стало подлинным спасением для Тома Ферье, хоть чуть-чуть скрасив унылый уикенд, который он обречен проводить со своим потомством.
Впрочем, новые трудности не замедлят. В полном соответствии с традиционной моралью папаша начинает спасать своих деток от марсиан. Но подрастающее поколение про традиционную мораль ничего не знает. Наплевав на очевидную опасность, оно предпочитает выяснять отношения. Вместо того чтобы без лишних разговоров слушаться отца и брать ноги в руки, детишки становятся в позу и закатывают скандал. Земля горит под ногами, марсианские треножники шагают все ближе, танковая колонна прет куда-то на верную смерть, а том-крузовский сынок вылезает из машины и заявляет: “Не надо меня опекать”. И бедному воскресному папаше остается только бессильно развести руками: ну что делать, если вверенные его попечению детишки готовы погибнуть, лишь бы не поступиться своими правами ребенка, зафиксированными в хартии ООН?
Невыносимо банальный в героических эпизодах, в сценах семейных разборок Том Круз играет очень неплохо. Даже что-то человеческое мелькает на его хищной мордочке хорька. Спилберг нашел действительно актуальный поворот сюжета — как спасать от верной смерти малых сих, если при этом нарушаются нормы политкорректности и демократии?
В какой-то момент вздорные детишки Тома Ферье так достают зрительный зал, что публика начинает желать им скорой смерти. Все труды Круза по спасению этих безответственных, туповатых, самовлюбленных неполовозрелых особей кажутся чистым фарсом. Наверное, поэтому режиссер в середине фильма засылает Ферье-младшего куда-то в пасть к марсианам, где он будет пропадать полфильма, чтобы чудом спастись в финале, а дочку заставляет хоть чуть-чуть помочь папаше в последнем решительном бою с инопланетной нечистью.
Особенно обидно за Круза в финале, когда, обгоревший и окровавленный, он доставляет детей к экс-жене с ее новым мужем, а у них там, оказывается, тишь, гладь да божья благодать. Белые занавесочки на окнах. Цветы на крыльце. Марсиане, по странному стечению обстоятельств, сюда даже не заглянули. Полстраны с лица земли стерли, а сюда как-то не дошли. Эпопея воскресного папаши выглядит особенно глупой: не забрал бы он детишек на уикенд, не пришлось бы их спасать от марсиан.
Очень тонко и деликатно Спилберг разрабатывает в “Войне миров” две остро актуальные для американского зрителя темы. Во-первых, нашествие марсиан — результат чьего-то предательства: в самом начале герои с ужасом видят, что стреляющие треножники пришельцев выбираются из-под земли, словно это оружие, заранее припрятанное террористами под полом захваченного здания. “Они прятались здесь давно!” — с ужасом произносит толстый обыватель, глядя на смертоносные игрушки. Во-вторых, пятой колонной, способствующей, пусть и невольно, нашествию мирового зла, может стать подрастающее поколение, на которое его разведенные, политкорректные, терпимые, индивидуалистичные и глубоко равнодушные родители абсолютно не могут найти управы.
Убить свою половину
Самая элегантная комедия года — это, несомненно, “Мистер и миссис Смит” Дага Лимана. По видимости, это шпионский боевик. На самом деле — сцены из семейной жизни. Снято как у Джона Ву — перестрелки, поножовщина, драки, а по сути все — как у Ингмара Бергмана. Даже начинается с разговора у психоаналитика. Стильная парочка — мистер и миссис Смит (Брэд Питт и Анджелина Джоли) — сидят перед душеведом, натянуто улыбаются и пытаются честно рассказать, как их любовная лодка разбилась о быт семилетней совместной жизни. “Как бы вы оценили частоту, с какой вы занимаетесь сексом по шкале от 1 до 10?” — спрашивает их психоаналитик. “Э-э-э… я только хотела уточнить… а на вашей шкале есть ноль?” — интересуется миссис Смит.
Разумеется, визит к психоаналитику ничего не меняет. Вернувшись в свой шикарный хай-тековский, набитый навороченной техникой дом, супруги продолжают изводить друг друга. Миссис Смит купила новые шторы. Мистеру Смиту не очень нравится их оттенок, и он деликатно высказывает свои сомнения в необходимости покупки. В ответ миссис Смит одевается проституткой — черная кожа, туфли на шпильках, хлыст — и отправляется в дорогой отель. Там она, предварительно отхлестав своего клиента, сворачивает ему шею. Расстроенный мистер Смит отправляется в игорный притон и там, чрезвычайно ловко управляясь с пистолетами, расстреливает четырех покеристов. Не проходит и часа, как супружеская чета, успев переодеться и смыть кровь, уже звонит в дверь своих друзей. “Это мы-ы-ы”, — улыбаются они в шестьдесят четыре зуба и начинают зажигать на семейной вечеринке.
Дело в том, что миссис и мистер Смит — лучшие на свете киллеры. Работают они на конкурирующие конторы, но до поры до времени их интересы не пересекаются. Несколько лет им удается совмещать исполнение супружеских и профессиональных обязанностей. В рабочее время они отстреливают своих клиентов, по вечерам сидят дома за накрытым накрахмаленной скатертью столом и с ненавистью глядят друг на друга: “Подай мне соль”. — “Возьми сама. Она ровно посередине между нами”. Так бы все и шло — Бергман пополам с “Красотой по-американски” — но однажды супруги узнают о профессии друг друга. Мистер и миссис Смит получают задание от своих контор — уничтожить свою лучшую половину. И тут Бергман скромно отступает на второй план, а действие развивается в стиле Джона Ву.
Самая великолепная сцена фильма — это грандиозное побоище, в ходе которого озверевшие супруги разносят по щепочкам свой “дом, милый дом”. Забыв про многолетнюю выучку, они лупят друг друга со всей страстью старых женатиков. Ах тебе не нравятся мои шторы — получи, фашист, гранату. Ах ты опять командуешь — вот тебе очередь из пулемета. Кровавый танец, в ходе которого Брэд Питт впечатывает Анджелину Джоли в стену, а Энджи бросает его на груду стекла, снят и сыгран с истинным драйвом. “Лара Крофт” наконец доказала всему миру, что она великолепная комедийная актриса. “Я просто вспомнила, как все эти отношения развивались в моей семейной жизни”, — делится Джоли секретом своего успеха.
После драки действие выруливает в широководное течение мейнстрима, и мистер и миссис Смит начинают проникаться друг к другу теплыми чувствами. Они заново знакомятся, немножко влюбляются, а финал застает их в разгар боя, который они ведут, прижавшись спинами друг к другу и отстреливаясь из ручных пулеметов от этого жестокого мира.
Но все-таки самой завораживающей в “Мистере и миссис Смит” остается сцена драки — идеальная эмблема современной ячейки общества, состоящей из двух честолюбивых профессионалов.
Один дома: все только начинается
“Как только мы увидели название сценария, мы поняли, что фильм выйдет смешным”, — говорят продюсеры “Сорокалетнего девственника”. Но даже они не предвидели того оглушительного успеха, который выпадет скромной комедии Джадда Апатоу. Мало того что дешевый фильм с неизвестными актерами за первый уикенд собрал 26 миллионов у.е., сразу отбив свой бюджет, а потом долгое время возвышался на первой строчке рейтинга кассовых сборов, он еще и пробудил Америку от золотого сексуального сна, который ей навевают реклама, глянец и прочая пропаганда. Что же особенного в “Сорокалетнем девственнике”?
На первый взгляд это стандартная голливудская комедия с действительно хорошим комиком Стивом Карреллом в главной роли (ему принадлежит и идея фильма). Живет такой парень — вежливый, интеллигентный, чистюля. Не пьет, не курит, матом не ругается. Странно, правда? Пошевелив мозгами, компания его приятелей без труда вычисляет, что он девственник. Он, помявшись, признается: да, мол, есть такое дело. Ну дальше нетрудно представить, что происходит: соединенными усилиями трех друзей, пары шлюшек и одной хорошей женщины героя удается приобщить к радостям секса. Правда, его подруга уже бабушка, но это не мешает ей быть красивой сорокалетней женщиной, к тому же, как говорили в другой комедии, “у каждого есть свои недостатки”.
Интерес здесь не в сюжете. Интерес в подходе. Для начала: сорокалетний девственник — это вовсе не какое-то неумытое, неухоженное чмо. Стив Каррелл в этой роли, одетый хоть и старомодно, но с иголочки, напоминает положительных героев 50-х. Его герой мило острит, демонстрирует манеры английского лорда, никогда не перебивает собеседника. Его застенчивость нравится женщинам. Стоит же им узнать, что он девственник, и они вообще начинают вешаться ему на шею. То есть у Стива Каррелла получился такой новый нестандартный секс-символ наших дней. А-сексуальный секс-символ.
Но самое главное — герой фильма живет в полном мире с собой. Самые пленительные моменты картины — это утро холостяка. Он сам себе жарит тосты — аккуратные, поджаристые, именно такие, как любит, накрывает сам себе на стол, включает любимую музыку, открывает свежую газету, выбирает рубашку, подбирает к ней галстук. У него под ногами не мельтешат детишки. К нему не пристает с разговорами любимая женщина. Ему никто не мешает возиться со своими игрушками: его дом забит фигурками Бэтмена, Человека-паука, Женщины-кошки и прочих суперменов, и он регулярно их протирает от пыли, расставляет по полкам, перекрашивает, лакирует. Это просто идиллия, описанная с не меньшим чувством, чем описывал свой налаженный быт на необитаемом острове Робинзон Крузо. Это рай в шалаше с милым самим собой. Не совсем понятно, зачем вообще герой решил своими руками разрушить это мирное великолепие.
По ходу дела выясняется и еще одна деталь: крутые парни, которые берутся перевоспитать девственника, далеко не так счастливы, как можно подумать, глядя на их глянцевые сексуально озабоченные физиономии. “Без любви жить нельзя”, — убеждает 40-летнего девственника его приятель. — “Вот я до сих пор ее люблю. Хотя она бросила меня два года назад. Любовь — это когда она отсасывает у кого захочет, а я позволяю ей это делать. Потому что она свободна”. — “На мой взгляд, это звучит чудовищно”, — говорит девственник. “Я знаю”, — отвечает его приятель и разражается рыданиями.
Миллионы рядовых американцев после премьеры “Девственника” проснулись знаменитыми. Они смогли поведать миру о своей новой (то есть хорошо забытой старой) ориентации — они живут без секса. “Я был девственником до 26 лет”. “А я до 35”. “А я вот вышел на пенсию и до сих пор — девственник” — с этих фраз начинаются статьи в ведущих газетах и теле-ток-шоу. Девственники почувствовали себя силой и объединяются по интересам. В СМИ бушуют дискуссии: отражает ли фильм Джадда Апатоу современную ситуацию или прогнозирует будущее, является ли герой новым секс-символом или в реальности девственники еще симпатичнее?
Психоаналитики сели на своих лошадок и помчались в бой. “Сорокалетний девственник — это архетип”, — утверждает один. “Он сидит в каждом из нас. Ведь, правда же, это такая мука — вечно быть сексуально подкованным, изощренным, шикарным, небрежным, эротичным, неотразимым?” “Девственность можно восстановить, — обещает другой. — Ну если не в физическом, то в психологическим смысле. Постаравшись, мы можем стать такими, как герой фильма, даже если за плечами у нас сотня романов”.
Так протекает сексуальная контрреволюция в одной отдельно взятой стране.
Одни дома: последняя серия
Одним из главных хитов Канна-2005 стал “Никто не узнает” — неторопливый и тягостный фильм японца Корэ-Эда Хирокадзу. Он основан на реальной истории про мать-одиночку. Несколько лет назад она жила в Токио в съемных квартирах. Хозяева не любят, когда у жильцов много детей, а у этой тетеньки их было аж четверо. Поэтому она, переезжая с квартиры на квартиру, прятала младших в чемоданах. Да еще не связывалась с органами опеки и социального надзора: ее дети жили без документов, они не ходили в школу и большую часть своей жизни проводили взаперти, разговаривая шепотом и перемещаясь ползком — чтобы соседи не заметили и хозяину не настучали.
В один прекрасный момент тетенька ушла из дома, оставив детям немножко денег. Она не возвращалась долго. Деньги закончились. Дети голодали, но несильно. Вели они себя очень тихо — никто в густонаселенном доме не обратил внимания на то, что они живут совсем одни. Однажды их мама вернулась. Потом исчезла опять. Пока ее не было, одна из девочек умерла — упала со стула и разбила голову. После этого все и открылось. Мамашу арестовали и судили. Детей сдали в приют. История обошла все японские СМИ.
Самое примечательное в этом фильме — хорошем, но не выдающемся образце авторского кино — это интонация режиссера. Из этого сюжета можно было бы состряпать мелодраму или даже трагедию. Корэ-Эда Хирокадзу предпочел снять философическую поэму. Это очень неторопливый и красивый фильм. Такое впечатление, что смотришь не на экран, а из окна: долгий летний воскресный день, во дворе играют дети, что-то кричат. Они довольно плохо одеты. Время от времени они пьют из колонки. И даже в голову не приходит, что им нечего одеть, потому что их бросила мать, а вода в их квартире давно отключена за неуплату. Вся история словно увидена взглядом равнодушного соседа, глазеющего в окно: в конце концов, у этих детей были десятки таких соседей.
Режиссер — как и все почти режиссеры-авторы — слишком интеллигентен, чтобы выжимать из зрителя слезу и пытаться нас растрогать. Он старательно собирает все те забавные случаи и проблески веселья, которые украшали жизнь брошенных детей. Его малолетние герои вполне бодры и даже не соображают, как им плохо. Даже старший сын (за эту роль Юя Ягира совершенно заслуженно получил Золотую пальмовую ветвь) и то находит время, чтобы оттянуться с друзьями и поиграть в стрелялки.
Самый беспроигрышный прием в современном кино, да и вообще в современном искусстве, — это избегать внятных высказываний и определенных эмоций. Следуя этому рецепту, Корэ-Эда Хирокадзу легко сумел понравиться фестивальному жюри. Главным приемом, позволившим ему превратить страшную историю в милый, хоть и слегка печальный анекдот, стал выбор актрисы на роль матери.
Разумеется, и речи не шло о том, чтобы превращать ее в бессердечное чудовище. “Я хотел, чтобы в героине ощущалась некоторая небрежность, своего рода позитивная безответственность”, — рассказывал режиссер. Так оно и получилось. Мамаша вышла совершеннейшей душкой — милая, маленькая женщина с детским взглядом и грациозными порывистыми движениями. Она немножко похожа на Бьорк в “Танцующей во тьме”, только без ее надрыва. Она искренне любит своих детишек и так же искренне о них забывает, бросив на несколько месяцев. Мысли у нее коротенькие, как у Буратино. В отношениях с мужчинами она чистый ребенок, да и во всем остальном — тоже.
Забавно, что восхитительно сыгравшая эту роль Еу — не профессиональная актриса. Эта девушка начинала в музыкальной группе, потом участвовала в разных телешоу, сейчас ведет свою колонку в нескольких изданиях. В жизни Еу отличает такая же очаровательная инфантильность, что и ее героиню. Она честно предупредила постановщика, что ненавидит учить текст и не собирается репетировать. Режиссеру пришлось с ней работать точно так же, как с детьми, играющими в фильме, — никаких репетиций, никакого заранее написанного текста, одни импровизации перед камерой.
Родители как дети — наимоднейший тренд сезона. Они выглядят восхитительно стильно и гламурно, — такие непринужденные, такие неназойливые. Они не грузят нотациями, не опекают (в отличие от Тома Круза в “Войне миров”), не воспитывают. В любой момент они могут исчезнуть — именно за эту неуловимость их так любят их дети. А если инфантильные родители напроказят чего-нибудь уголовно наказуемое, так ведь любой режиссер сумеет подретушировать эту неприглядную реальность. И даже идиотскую смерть маленькой девочки снять так красиво — пылинки играют в солнечном луче, приплясывая на бледном лице умирающей, — что все претензии к взрослым героям исчезнут.
Почем ребеночек, папаша?
Не менее трогательны родители в фильме “Дитя”, снятом самыми продвинутыми режиссерами Европы бельгийцами братьями Дарденнами. Дарденны, мастера снимать такое гиперреалистичное кино, что люмьеровское “Прибытие поезда” рядом с ним кажется инсценировкой, регулярно берут главные призы на Каннском фестивале. “Дитя” не стало исключением. Здесь есть все, что требуется от современного фестивального хита, — суровая жизнь городских низов, унылый видеоряд, крупные планы незагримированных актеров, напоминающие почему-то объявление “Прыщи. Угри. Дорого”, полное отсутствие спецэффектов и нищенский бюджет. И, разумеется, модный тренд — инфантильные родители и их дети.
Парочка очаровательных тинейджеров как-то невзначай производит на свет ребенка. Сами только-только достигнув совершеннолетия, они с искренним недоумением смотрят на красный комочек в ватном одеяльце и, с трудом ворочая не привыкшими к работе мозгами, пытаются понять, что им дальше делать с этим существом.
Зритель даже не сразу понимает, мальчик у них родился или девочка. А да, все-таки мальчик. Мамаша даже имя ему придумала. Джим, кажется, а может быть, и Жан. Разницы никакой. Главный герой фильма Дарденнов — это безымянный кусочек жизни, новое, абсолютно никому не нужное звено эволюции. Картина так и называется — жестко и безлично — “Дитя”.
Интрига фильма в том, что производители ребенка так же не нужны никому на свете, как и он сам. У них нет ни образования, ни работы, ни крыши над головой, ни копейки за душой. От бомжей они отличаются только тем, что промышляют не попрошайничеством, а воровством. Упакованные в кожаные курточки, с гладенькими лобиками, на которых не отпечаталось ни одного движения мысли, они похожи на ненормально выросших эмбрионов. Они точно такие же безымянные и безответственные существа, как и их ребенок. Рука не подымается бросить в них камень, даже когда папаша пытается продать своего новорожденного сына по сходной цене.
Сделать это оказывается нетрудно. Договорился с кем надо, пошел погулять с колясочкой, зашел в заброшенный дом, положил там пакет с младенцем на пол, взял пачку банкнот, вышел, привез пустую колясочку матери.
Засим следует самый смешной диалог сезона: “Где наш сын?” — спрашивает 17-летняя мамаша 21-летнего папашу. “Я его продал”, — отвечает он. “Как ты мог?” — “Я думал, мы заведем другого”.
Дитяти Дарденнов еще повезло. Режиссеры решили не сгущать краски — современные режиссеры ужасно не любят сгущать краски — и наделили юную мать вполне развитым материнским инстинктом. Она расстроилась, ее сожитель решил, раз уж она так убивается, вернуть ей ребеночка. В общем, все кончилось хорошо, младенца нашли, а его папаша сел в тюрягу. Правда, до конца фильма дитя все равно продолжают таскать как пакет из супермаркета. Но это уже мелочи.
Дети из пробирки
Собственно говоря, ничего такого особенного в современных киносемьях нет. Они просто по-настоящему современны. Еще в 1970 году футуролог Эрвин Тоффлер в своем бестселлере “Шок будущего” предсказал близкое исчезновение института семьи. На смену традиционной ячейке общества, мечтал ученый, придут семьи нового типа — полигамные, клонированные, однополые, “атомарные”, семьи с одним родителем, семьи без детей. Тридцать пять лет назад это выглядело смелой фантазией. Сейчас стало реальностью.
“Атомарная” семья — это “Сорокалетний холостяк”. Семья с одним родителем — “Никто не узнает”. Семья без детей — “Мистер и миссис Смит”. Семейку клонов прыткий кинематографический гений еще отобразить не успел. Зато однополая семья — пожалуйста, вот вам “Правила секса-2: Хэппи-энд”.
Пусть вас не обманывает игривое название, которое прокатчики дали фильму Дона Руса “Happy Endings”. Это не подростковая комедия типа “Американского пирога”, как вы могли бы подумать, а социальная драма с налетом лирики. В ней несколько сюжетных линий. Объединяет их желание персонажей создать стабильные отношения, а также запутанные судьбы их детей, достойные индийской мелодрамы. Одного ребенка сразу после рождения отдали в чужую семью. Он вырос, и теперь его разыскивает его мать. Она родила его от молодого человека, который впоследствии стал геем. Теперь он живет с партнером. У партнера есть приятельница со школьных времен — лесбиянка. Она просит его дать ей немножко спермы, чтобы она могла оплодотворить свою сожительницу. Через год у лесбиянок рождается ребенок. Но никто не знает, является ли его биологическим отцом наш гей или все-таки тетеньки использовали другую сперму. Расследование этого животрепещущего вопроса и становится главной интригой фильма.
В финале, в полном соответствии с названием, режиссер распутывает все сюжетные линии, увенчивая каждую историю хэппи-эндом. Про сына лесбиянок мы узнаем, что он вырос и стал гетеросексуалом. Так вот причудливо играет кровь: чтобы добиться традиционной ориентации, приходится скрещивать в пробирке гены геев и лесбиянок.
Все как у людей
Не будем преувеличивать: традиционная семья тоже появлялась в этом году на киноэкранах. Вот только выглядела так, что слабонервные выходили из зала.
Образцового патриархального отца сыграл Такеши Китано в фильме Йочи Саи “Кровь и кости”. Это определенно лучшая роль азиатского Жана Габена. Он сыграл монстра не хуже, чем Джек Николсон в “Сиянии” или Энтони Хопкинс в “Молчании ягнят”. Его герой, в полном соответствии с патриархальными нравами, относится ко своим родным по принципу: хочу — с маслом пахтаю, хочу — с кашей ем. Его долгая жизнь — это бесконечная череда издевательств, избиений и уголовных преступлений. Патологический садист, он чувствует, что день прожит не зря, только если утром избил жену, а вечером — насильно накормил маленького сына тошнотворным месивом — рыбной пастой, которую производят на его заводе его забитые служащие.
В “Крови и костях” побольше эмоций, чем в “Никто не узнает”. Но режиссер тоже избегает обобщений. Он не пытается понять, в чем внутренний смысл этой жестокой семейной саги, он не ищет оправдания и объяснений своим героям. Просто бесстрастно фиксирует происходящее, не давая зрителям ни надежды, ни просвета.
На самом деле не совсем справедливо обвинять современных кинорежиссеров в излишней терпимости, которая лишает их фильмы драйва и саспенса. Просто они живут в обществе, где мантрой стал “мультикультурализм” во всем — в том числе и в семейных отношениях. Самые невероятные семейные модели — ультрасовременные и сверхпатриархальные — пытаются сосуществовать в странах развитой демократии. Год назад в Великобритании широко обсуждался проект закона, согласно которому родитель, шлепнувший ребенка, подвергался уголовному преследованию. Дискутировалось понятие “шлепка”. Газеты публиковали мнения детей по этому поводу. Шума было много.
А за год до обсуждения законопроекта из Темзы, аккурат напротив здания Парламента, полицейские выловили останки 8-летнего чернокожего мальчика — кто-то порубил его в мелкие кусочки. Главной версией следствия стало ритуальное убийство в среде иммигрантов: в некоторых племенах Нигерии до сих пор принято приносить в жертву детей “на счастье”. Убийц так и не нашли. Зато в либеральных газетах вроде Guardian было напечатано множество писем чернокожих интеллектуалов, в которых указывалось, что каждый народ имеет право на свою религию, свои обряды, свою культуру, и выражался решительный протест против навязывания европейских законов людям, приверженным иным традициям.
Потом в Великобритании мать-пакистанка задушила свою дочь за то, что та гуляла с неправильным парнем. Матери помогал ее старший сын. Женщину осудили, но газеты опять были засыпаны письмами от пакистанских интеллектуалов, утверждавших, что “убийство по мотивам чести” — древняя традиция их гордого народа.
Режиссеры тоже люди. Они читают эти газеты. Они верят, что мультикультурализм — это святое. Они настолько затравлены политкорректностью, что ни за что не возьмутся осуждать своих героев — даже если они бросают и продают собственных детей.
Жизнь как сказка
Ах, да. Мы чуть не забыли про фильм, в котором наконец-то можно увидеть нормальную семью. В этой семье все как положено: две бабушки и два дедушки, которые умеют рассказывать чудесные истории, мама и папа, которые души не чают в своем ненаглядном сыне, и маленький мальчик, который до того любит своих родных, что отказывается расстаться с ними, даже если это позволит ему исполнить его заветную мечту. Правда, все они ужасно бедны и даже иногда голодают — ну не совсем голодают, но есть определенно хочется. Правда, они живут в крошечном домишке и зимой нещадно мерзнут. Но все равно это отличная семья: чем холоднее на улице, тем горячее их любовь. Такого не бывает?
Бывает. Только в сказке. Семья Бакетов — главный герой фильма Тима Бертона “Чарли и шоколадная фабрика” — экранизации чудесной сказки Роальда Даля. У Даля, кстати, про семью сказано не так уж много. Главный сказочник Голливуда изрядно дописал его сочинение.
Тим Бертон придумал целую биографию загадочному хозяину шоколадной фабрики — Вилли Винки (Джонни Депп в этой роли почти так же хорош, как в “Пиратах Карибского моря”). У гениального шоколадника было, оказывается, трудное детство. Его отец-стоматолог надевал ему на зубы уродливые брекеты и не давал ему ни грамма сладостей. Сублимируя ненависть к отцу, Вилли Винки и воздвиг свою грандиозную фабрику с ее фаллическими трубами, упирающимися прямо в низкое серое английское небо. С детства он ненавидит семью и поэтому изрядно удивляется, когда Чарли Бакет, маленький, нищий, вечно голодный мальчик, отказывается оставить своих родных, даже в обмен на царский подарок — целую шоколадную фабрику. Конечно же, Чарли вновь сводит Вилли с отцом, а те разыгрывают упоительную сцену примирения. И в результате Чарли переселяется на волшебную фабрику со всей своей семьей, и жизнь оказывается прекрасна. Как в сказке.
У семьи женское лицо
В России всегда умели снимать очень актуальное и тонкое кино о семье. Будь то “Третья Мещанская” Абрама Роома, по полочкам раскладывающая жизнь новой советской семьи, эмансипированной от предрассудков, но не сумевшей освободиться от любви и ревности. Или “Дом, в котором я живу” Льва Кулиджанова и Якова Сегеля — романтическая драма о судьбе поколения, располосованного войной. Или мрачная “Родня” Никиты Михалкова, где так натурально бьются в силках любви-ненависти старшее и младшее поколения одной семьи.
Но после перестройки тема стала взрывоопасной. Браться за нее опасно, как за гранату с выдернутой чекой. Обычные конфликты между поколениями сдетонировали от исторических перемен и переросли в вялотекущую гражданскую войну.
Честнее всех о взаимной ненависти поколений рассказал Станислав Говорухин в своем “Ворошиловском стрелке”. Именно поэтому его фильм так противно смотреть. На людей моложе пенсионного возраста он действует как красная тряпка на быка — неприятно им отождествлять себя с молодыми раздолбаями, которым престарелый герой из своего Калашникова отстреливает — Фрейд отдыхает — гениталии. Зато граждане “золотого возраста” на просмотрах громко хохочут и восторженно аплодируют.
Более политкорректным и вменяемым, зато и совершенно стерильным кинопродуктом стала “Мама” Дениса Евстигнеева. Но и здесь явление матери — Нонны Мордюковой — выглядит не менее устрашающе, чем если бы со своего пьедестала вдруг сошла волгоградская Родина-мать и двинулась бы, топча своих потомков и слепо глядя в будущее каменными глазами.
Тень трагедии всегда лежит на родительской фигуре в нашем современном кино. Она приходит из прошлого и убивает надежду на будущее. Это ощущение роднит мейнстримовскую “Маму” с сугубо авторским “Возвращением” Андрея Звягинцева. Там вместо мамы к своим детям возвращается отец. И тоже ничего хорошего из их встречи не выходит.
Островок идиллии в море внутрисемейных разборок — это, конечно, братство. Первым делом на ум приходят “Брат” и “Брат-2” Алексея Балабанова, где родственные отношения героев стали просто-таки идеалом христианской, всепрощающей любви. Выпустив только что яростно смешной черный фарс “Жмурки”, режиссер спародировал все, казалось бы, ходы своего “Брата”, но на святое не покусился. Его герои — карикатура на Бодрова и Сухорукова в “Брате” — просто друганы. Никакими узами родства они не связаны. Зато вместо братства появилась отчаянно смешная линия “отец — сын”, где отца, провинциального авторитета, играет Никита Михалков.
После дефолта семейная тема не считается денежной. Продюсеры полагают, что заработать в прокате можно только за счет молодых холостых яппи. Они платят, они и заказывают музыку. Военные фильмы, молодежные комедии, боевики, костюмные драмы — таков репертуар коммерчески успешного новорусского кино. “Неформатные” семейные ценности пышным цветом цветут только в телесериалах.
Зато авторское кино, оправившись после экономического кризиса и полностью сосредоточившись на приватной жизни, изучает механизмы семейной любви-ненависти во всех деталях.
Андрей Звягинцев покорил Венецианский фестиваль и публику всего мира своим “Возвращением” — загадочной притчей о двух братьях, встретившихся после долгой разлуки со своим отцом. Хичкоковский саспенс ситуации в том, что ни мы — ни, кажется, и эти ребята — до конца не уверены в том, что он их настоящий отец. И вообще он какой-то странный. Говорит мало. Тащит их куда-то на безлюдный остров. Пацаны рассуждают: может, он с зоны вернулся? И боятся додумать — а что, если это и впрямь так?
Окутанная тайной, мистическая фигура отца смахивает на призрак отца Гамлета, но таит совершенно непризрачную угрозу. Мрачный мужик может и по шее съездить, и посреди дороги под дождем бросить в одиночестве. Эта же загадочность позволяет звягинцевскому герою быть идеальным вместилищем всех и всяческих смыслов, таинственной “отцовской фигурой” в классическом фрейдовском смысле. Он воплощает в себе все страхи героев-пацанов, он же и восхищает их до дрожи. Они подражают ему и высмеивают его, готовы на него молиться и над ним издеваться. Он воплощение закона и, в то же время, хаоса, потому что правила, которым он их учит, совершенно непредсказуемы. Он кажется всевластным как бог, и когда в финале оказывается обычным человеком, испуганным и растерянным, это выглядит настоящей катастрофой.
Конечно, Звягинцева занимает метафизика семьи — его ячейка общества то и дело норовит распахнуться в пейзаж, а банальная семейная история — обернуться духовным квестом. Но, при всей своей отрешенности от быта, он с точностью демографа подмечает вполне реальную черту: мужчина в современной семье — человек со стороны.
Ту же идею, только с женской дотошностью, с изобилием забавных и характерных подробностей, разрабатывает замечательная постановщица Лариса Садилова. Это интереснейший персонаж нашего кино. И дело не в количестве призов, которые она собрала на мировых кинофестивалях — Звягинцеву до нее пока далеко. Садилова — радикальная феминистка, причем в характерно русском изводе.
Феминизм Садиловой абсолютно безыдеен. Она не обличает жалкую женскую участь, не борется за лучшую долю сестер по полу, не ратует за равенство и не интересуется проблемой харрасмента. Это феминизм не интеллектуальный, а стихийный. Он не отрицает мужского влияния, не борется с ним — за неимением объекта борьбы.
На мировом рынке уже лет десять одним из самых популярных трендов является французское феминистское кино. Это отчаянно кровавые фильмы, сработанные в манере жесткого порно. Все они рассказывают одну бесконечную сагу о войне полов. Обычно их героини в особо изощренной форме имеют мужчин, а потом с особой жестокостью их убивают. В прокате феминистским фильмам присваивают категорию XXX, а названия их печатают на афишах с тремя точками вместо матерных слов.
Феминистское кино Садиловой далеко не так кроваво и вполне прилично. Хотя по части жестокости ее дебютная, почти документальная лента “С днем рожденья!” даст фору француженкам. Но в отличие от французских коллег режиссер Садилова не ненавидит мужчин. Она их просто не замечает. Действие всех ее фильмов разворачивается в некоем “Городе женщин”. Мужчины заходят туда редко, и роль их там стремится к нулю.
Славу Садиловой принес фильм “С днем рожденья!”. Это несколько историй из жизни рожениц, воссозданных с максимальным приближением к натуре. Действие происходит в нищем ободранном провинциальном роддоме. Как полагается с советских времен, отцам-производителям в роддом хода нет. Они чужие на этом празднике жизни. И такое впечатление, что жизнь продолжается без них. Это сугубо женское, населенное одними женщинами кино. Они кричат от боли, хихикают, скучают, боятся умереть от родов, радуются своим новорожденным. А их партнеры маячат где-то в туманном далеке, где-то там, где провел десять лет герой фильма “Возвращение”.
Героиня следующего фильма Садиловой “С приветом, Лиля” живет в маленьком провинциальном городке, где мужчин физически не существует. То есть формально какие-то особи мужского пола — в основном, старики, инвалиды и алкоголики — еще появляются на экране. Но нормального свободного партнера здесь найти решительно невозможно. Приходится героине искать свое женское счастье в гостинице. Это такой специальный вольер для мужчин в городе женщин. Женщины ощипывают кур на птицефабрике, ходят на рынок, ведут хозяйство. Мужчины же, как редкие птицы, исчезающий вид, залетают в их город на день-другой, чтобы тут же исчезнуть. В общем, Лиле приходится крутить романы с командированными. А так как играет Лилю Марина Зубанова, актриса прекрасная, но с весьма своеобразной внешностью, зритель с самого начала понимает, что никого из приезжих ей приручить не удастся, она навсегда останется в своем городе женщин и утешаться будет только дурацкими открытками уехавшим любовникам, подписанными аккуратным почерком отличницы “С приветом, Лиля”.
Этот “женский” тренд наметил еще Никита Михалков в своем фильме “Родня”. Там тоже, как мы помним, мужчины были вполне бесцветными созданьями, а истинным двигателем фильма был роскошный дуэт Нонны Мордюковой-матери и Светланы Крючковой-дочери. У героини Крючковой подрастала своя дочь, и складывалось такое ощущение, что мир этот населен исключительно женщинами, а мужчины им вскоре будут не нужны даже для продолжения рода. Было это, заметим, задолго до “Убить Билла” Квентина Тарантино — поэтическом эпосе о бесконечной женской войне, где маленькие дочери смотрят на схватки своих матерей, чтобы мстить за них много лет спустя.
В новом, только что вышедшем в прокат фильме Садиловой “Требуется няня” мужчинам тоже делать особо нечего. Это история о загадочной женщине, которая под видом няни внедряется в обеспеченную семью и начинает плести жутковатые интриги. Семья вполне полноценная, супруг наличествует и даже присутствует порой на экране. Это такой вяловатый толстеющий мужчина, который по сюжету практически ничего не делает. Женщины в этом симпатичном загородном доме заняты выше крыши. Жена нанимает няню, возвращается на свою работу, сплетничает по телефону с подружками, воспитывает дочь, принимает гостей, ревнует мужа. Ее домработница находит для нее няню, успевает за ней приглядывать, суетится по дому. Няня злодействует на зависть леди Макбет и плетет заговоры лучше, чем Яго. Малолетняя ее воспитанница учится ругаться плохими словами и делать могилки для мелких животных. Один только отец семейства дни напролет проводит перед телевизором. Единственное, что ему удается сделать, — это по пьяни переспать с интриганкой-няней, которая, конечно, тут же начинает его этим шантажировать.
Фильмы Садиловой близки по стилистике к модному сейчас гиперреализму. Может быть, ей не хватает жесткости братьев Дарденнов или обаяния Аки Каурисмяки, работающих в той же манере, зато ее взгляд на жизнь совершенно уникален. Созданный ею “город женщин”, где мужчины — это какие-то туманные призраки, колеблющиеся на грани небытия, — достойный вклад в копилку кинофеминизма. Благодаря ей мы можем гордиться вполне современными лентами на вечно живую семейную тему.