Опубликовано в журнале Знамя, номер 3, 2006
Об авторе | Сергей Аксёнов — переводчик, публицист, живет в Москве, печатался в журналах “Знамя”, “Журнал Московской Патриархии”, “Фома”, в “Независимой газете”.
— Ну что, что вам далась Москва? Цепляетесь, сами не зная почему. Ну ладно бы действительные перспективы были, что-то реальное. А так…
И вот они уехали. Призывный голос их старшего родственника дошел до них в Москву, убедил, снял со своих мест и перенес в Молдавию, в Тирасполь. Его, ее и двух их малолетних сыновей. Тот родственник обосновался там давно и так успешно, что свитое им гнездо, положенное на чашу весов, уверенно перевесило другую чашу со всеми собранными там плюсами московской жизни. И специальности их — он зоотехник, она агроном — в Молдавии востребовались больше. И климат, и существенная родственная помощь, и вообще подальше от Москвы — спокойней. Пока вдруг не свалился сверху камень, огромный и тяжелый: весть из Москвы о смерти ее отца. Она уехала на похороны, он с двумя детьми, двух и семи лет, остался в Тирасполе. Было это 21 июня 1941 года.
Станция Раздельная Одесской области, первые дни войны. Узел, пересечение дорог. Море людей, чемоданов, мешков, отчаяния, ужаса… Море, разлившееся по степи чуть не до горизонта. Беженцы, плачущие дети, костры ночами напролет. Беспомощность застигнутых врасплох. И надежда — та самая, что умирает последней. Надежда сесть на поезд. Но поезда уже сошли на единицы, и расписания вдруг перестали что-то значить. Людей, столпившихся у станции, физически бы не вместил в себя и самый длинный поезд, будь он хоть полностью пустым. Но проходящие вагоны уже были забиты до отказа. А вскоре перестали приходить и вовсе. Лишь воинские эшелоны, проносясь на скорости, отбрасывали ветром всякую надежду. Но люди всматривались, вслушивались — в свое сосредоточенное ожиданье, в свою способность на решающий рывок. А по┬┬езда все не было и не было.
И вот он показался. Уже на дальних подступах он всколыхнул людское море, поднял сильнейшую волну и, как немыслимым по плотности прибоем, прибил людей к станции. На малой скорости, пыхтя и тяжело вздыхая, тот поезд двигался по обезумевшему коридору, готовому при первой остановке взять его диким и отчаяннейшим штурмом. И машинист принял решение, наверное, единственно разумное в тот миг: не останавливаться. Замедлив ход, вагоны проплывали вдоль платформы мимо застывших, растерявшихся, оцепенелых… Среди которых стоял он, с двумя своими сыновьями… Он должен был добраться до жены, во что бы то ни стало — в Москву, куда уехала она из Тирасполя лишь считаные дни назад. И, вырвавшись из сжавших его плеч, одним рывком схватил он старшего и через миг забросил в тамбур, в щель между гроздьями висевшими людьми. Еще мгновение — и чемодан. Но время, как и поезд, не остановилось, и вот уж между ним и тамбуром, как в трещину между стремительно расходящимися льдинами, хлынуло людское море. Невероятным сверхусилием — с двухлетним на руках! — рванулся он к ближайшему вагону… Рукой, вцепившейся в заветный поручень, раздвинулись пределы человеческих возможностей и придержался уходящий поезд. Стена людей на вагонной площадке невольно дрогнула и потеснилась. И он втянулся на ходу туда — не в тот вагон, где уже ехал старший сын, но через несколько. В предпоследний.
Киев, вокзал, на следующий день. Прибывший поезд на Москву остановился у платформы, но здесь его уже не осаждали, как на Раздельной накануне; здесь было поспокойней. Чуть погодя на соседний путь подъехал другой поезд, идущий в противоположном направлении, из Москвы. Два поезда уставились друг против друга, разделенные перроном. Семилетний Володя спрыгнул на этот перрон и стал смотреть в окна вагонов, приехавших оттуда, где была мама. В тех окнах виднелись в основном военные; Володя медленно пошел вдоль них. “Мам, мы скоро встретимся… Совсем, совсем уж скоро”. И вдруг… “Володя! Вова!!!” — “Мама?!”
Сын вырвался из маминых объятий, лишь когда вспомнил об отце. “Мам, подожди, сейчас я папу приведу!”. Володя мигом оказался у отца. “Там — мама, мама!”. “Да?” — отец подумал, что сын сошел с ума: слишком тяжелый груз для детской психики. Но все-таки дал утянуть себя и вышел из вагона…
Обыкновенно читатели художественной прозы воспринимают подобные повороты сюжета как явную натяжку, искусственную конструкцию. Но эта история была на самом деле. Он и она — мои дедушка и бабушка, действительно нашедшие друг друга на перекрестке своих судеб в июне 41-го. Бабушка, узнав, что началась война, чудом сумела сесть в военный поезд и выехала к мужу, к детям. Старший сын, тот самый семилетний Вова, — мой отец. Всякий раз, вспоминая и рассказывая эту историю, он не перестает ей поражаться. Но в склонности к мистическим истолкованиям не замечался никогда.