Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2006
Об авторе | Беляков Сергей Станиславович в 2003 году окончил исторический факультет Уральского государственного университета. Зам. главного редактора журнала “Урал”. Печатался в журналах “Урал”, “Новый мир”, “Континент”. Данная статья — первая публикация в “Знамени”.
Предисловие коренного рифейца
Я, как и Славникова, коренной “рифеец”. Из моего окна хорошо видна та самая башня-поганка, с которой и впрямь любят (любили, сейчас народ к ней не подпускают) прыгать рифейцы. Воистину, “Счастлив, кто падает вниз головой…”. С детства мне знаком и “геологический музей под открытым небом”, с “орошаемыми плотиной каменными глыбами”. Славникова, как всегда, точна в описании города. Нет, это вовсе не “условный Ижевск или Магадан” (“Стрекоза”), это именно Екатеринбург.
Впрочем, город Славниковой — вовсе не отражение реального Екатеринбурга. Читая “2017”, я узнавал и не узнавал родной город. При этом искусственное не отличить от подлинного, миф получается столь убедительным, что сам скоро становится частью реальности: “Кто-то рисковый из любителей поболтать ногами над бездной вывел ярко-белой водостойкой краской: БОГА НЕТ”. Надписи над плотинкой в Историческом сквере я никогда прежде не видел, но теперь мне кажется, что эта надпись была, месяц или, может быть, несколько лет назад, но была.
Рифейцы Ольги Славниковой не слишком похожи на уральцев, но тем интересней и значительней ее роман. Она превосходно знает Екатеринбург, но ей вовсе не нужно его копировать. Она создает свой Рифей, пользуясь подручным материалом.
При этом Славникова продолжает творить миф даже в интервью: “Рифейский человек глубоко связан с миром горных духов. Этот мир описал в свое время Павел Бажов, но этот мир существует и вне бажовских сказов. Для рифейца он реален”. Это, конечно же, фантазия. Наши уральцы суеверны, но верят они не в “горных духов”, а в “сглаз”, “порчу” и тому подобные радости. Великий Полоз с Огневушкой-Поскакушкой живут лишь на страницах бессмертной “Малахитовой шкатулки”. Однако роман от этого ничуть не проигрывает. В художественном пространстве “2017” горные духи органичны. Они, по крайней мере, куда более естественны, чем ряженые революционеры. Но обо всем по порядку.
Мутация
Как страшен ты, костлявый мир цветов,
Сожженных венчиков, расколотых листов,
Обезображенных, обугленных головок,
Где бродит стадо божиих коровок!
Н. Заболоцкий.
Главный герой романа — камнерез и ювелир. Действие нескольких глав происходит на Северном Урале. Это край столь же суровый, сколь и прекрасный. Густой лес покрывает невысокие, живописные горы (здесь это именно горы, не холмы, как на Среднем Урале). Красота драгоценных камней и красота природы тысячелетиями питали вдохновение писателей, поэтов, художников. Но взгляд Славниковой на природу несколько иной: “Местность, будто радиацией, была заражена красотой”. Откуда такое сравнение? Почему красота уподобляется смертоносному излучению? Славникова не ограничилась этим. Она описывает красоту Северного Урала, но как? “Анфилогов чувствовал себя на краю тяжелейшей депрессии. Красота наплывала на него со всех сторон… и самое солнце из повседневной… естественной лампочки превращалось в средоточие красоты, в раздражающий нервы лучистый объект”. “Страшная” — вот ее любимый эпитет к слову “красота”. Страшная красота.
Если же Славникова берется описать что-либо красивое, она как будто теряет мастерство. Получается у нее небо — синее, солнце — золотое. Описывать красивые пейзажи Славникова не любит и не умеет. Ей это чуждо, не интересно и не нужно. Красота — это нечто банальное, замусоленное, тратить свой талант на описание красивых людей, красивых вещей, красивых рек и озер ей незачем: “Поскольку красота была для девушек профессиональным стандартом, их индивидуальность могла проявляться только в изъянах”. В самом деле, Славникова еще со времен “Стрекозы” заслужила репутацию автора, создающего шедевры из бытового мусора. Ей жалко тратить силы на описание красот таежной реки. Другое дело — темный и вонючий подземный переход рядом с вокзалом: “…промозглый туннель, занятый табором приехавших на заработки азиатских нищих, уже поставивших под жидкий монетный дождик (профессионально чувствуя, где именно протекает здешняя крыша) видавшие виды коробки из-под жвачки… Крылову стали… отвратительны эти кучи прогорклого атласного тряпья, откуда тянулись туземные руки, словно веявшие сквозь пальцы недвижный безденежный воздух”. Если бы король метафор прочел об этом туннеле, ему, я полагаю, оставалось только галантно раскланяться, отпустить несколько старомодных польских комплиментов и передать “пани Ольге” свою корону.
Читатель, как муха в варенье, утопает в тексте, до предела насыщенном метафорами и сравнениями. При этом текст не распадается на серию ярких картинок, как это случается, например, с романами Проханова. Не превращается он и в сплошное развертывание нескольких метафор, эманирующих все новые и новые ассоциации, как в рассказах Юлии Кокошко.
Мастерство и природный талант Славниковой не только восхищают, но и озадачивают, даже пугают. Красоту камня Славникова понимает своеобразно. Профессор Анфилогов собирает уникальную коллекцию камней-уродов, настоящую геологическую кунсткамеру: “Одна за другой перед Крыловым представали гротескные друзы, где была видна навеки застывшая мучительная борьба кристаллов-зародышей, геометрическая трагедия в молочной мути хрусталя; хищные кристаллы с жертвой внутри — замещенным кристаллом-фантомом, оставшимся только в виде голограммы… кристаллы с переломами, в разных стадиях регенерации, похожие то на распухшие суставы, то на вязко склеенные леденцы”. Этот паноптикум — всего лишь часть художественного мира, где красоту заменило уродство, норму — патология. Все привычные понятия как будто перевернуты: “красота камня” может вызвать отвращение, а, например, еда — тошноту. Не верите? А как насчет “ватной булки и зачерствевших, красных, как ссадины, ломтей ветчины”? Или “резинового сыра, покрытого белыми вспухшимися пятнами”? Не нравится? Может быть, вам больше по вкусу придется “сырная стружка и гнутые, серые сухари”, которые вам придется “точить передними зубами с упорством грызуна”.
Мир патологически уродливых вещей населяют люди, все более теряющие признаки антропоморфности: “Главный инженер и арт-директор были безволосы, как кальмары, их лица состояли из складок, неглубоких, но скрывавших, казалось, все человеческое”. Прабабка Коляна жила в покосившейся избе, “будто картофелина завалялась в ящике”. Старик походил на “одетую человеком тощую собаку”.
Но более всего Славникова любит сравнения из мира членистоногих. Это просто-таки бросается в глаза. “Фланелевые пациенты” шевелились на песчаной дорожке больничного парка, “будто мухи на клейкой ленте”. Колян в тумане “походил на муху в молоке”. Девица в баре, “будто бабочка хоботком”, сосала коктейль. Убийца старого мастера Леонидыча, учителя Крылова, чертами лица напоминал “убитую муху на белой стене”. Да что уж там говорить, если сам мир рифейца “походил на мир насекомого”.
Вряд ли Славникова, поселившая в собственном тексте столько насекомых, сделала это случайно. Ее мир намеренно монструозен.
Сама Славникова в статье “Rendes-vous в конце миллениума” писала: “Один из способов уйти от банального есть полная откачка из текста того наркотика, на который подседают любительницы лавбургеров. Никаких красивых людей и вещей не должно оставаться в принципе”. Да, красивых людей в “2017” почти нет. Даже сама Хозяйка Горы предстает не бажовской статной красавицей, а бледной, болезненной женщиной неопределенного возраста. Но мне кажется, что такой взгляд на мир у Славниковой — не дань моде, не способ уйти от расхожих стереотипов, а некое природное свойство. Слишком уж последовательна Славникова, слишком удачны ее “монстры”. Чувствуется, что писатель здесь “играет на своем поле”. Нет, она не просто разглядывает мир через цветные стекла и светофильтры. Ее глаза не нуждаются в дополнительной оптике. Это какая-то особая эстетическая мутация.
За гранью добра
Безвинно я качался в колыбели,
Когда меня колдунья закляла
И я повлекся по дорогам зла,
Срывая ледяные асфодели.
Роберт Говард
“БОГА НЕТ” — надпись над маленьким рукотворным водопадом, с которого, собственно, начинался когда-то Екатеринбург, появилась не просто так. В романе Славниковой нет ничего случайного. Если в “Стрекозе” еще упоминается некое “Верховное существо, заменяющее упраздненного Бога”, что “оберегало Софью Андреевну из городских нечистых облаков”, то в “2017” Его просто нет. Правда, герои время от времени стараются убедиться в Его несуществовании. Крылов ставит эксперимент “по выявлению Бога”. Профессор Анфилогов пытается “оставить Бога проигравшим”. Хитнику, полюбившему Хозяйку Горы, кажется, будто “Бог сотворил для него, единственного, дивное существо”. Но это не Бог, а только чары Хозяйки Горы. Окончание “эксперимента” Крылова читателю не суждено увидеть, но его результаты (Крылов отправился за рубинами на место гибели Коляна и профессора) несложно предугадать.
Уже в самом конце повествования автор еще раз напоминает читателю о Его несуществовании. Вот декорации предпоследней сцены: Крылов и Фарид отправились на вокзал, в свою последнюю экспедицию, город был охвачен беспорядками, гражданской войной “красных” и “белых”, а “на скосе плотины, валившей пивную воду в мягкий ледяной жирок, блестела подновленная надпись “БОГА НЕТ”.
Отсутствие Бога предопределило многие особенности художественного мира Славниковой. Здесь необходимо сделать небольшое отступление. Бог отсутствует не только как верховная личность, как высший разум. Важнее отсутствие Его как источника нравственности, как персонификации добра, красоты, справедливости. Хочу подчеркнуть: дело не в безбожии как таковом, а в исчезновении Бога как опоры христианской системы ценностей и в размывании самой этой системы. Славникова — писатель-реалист. Элементы модернизма и, тем более, фэнтези служат лишь острым соусом, добавляющим сочности и остроты “основному блюду”. Ее роман в известной степени “отражает жизнь”. В мире Славниковой “Бога нет”, в реальности он, как известно, “умер”. Гуманизм, плод христианской цивилизации, пришел в упадок вместе с нею. В современном мире основы гуманизма подточены, многие христианские ценности осмеяны и отвергнуты. В моде конформизм, прагматизм, гедонизм и беспринципность. Принципы “мешают жить”, а традиционная мораль противоречит основам священной политкорректности. И потребностям тела она тоже противоречит. Вот в этом-то мире Бог и умер, точнее — Он покинул тех людей, что от Него отреклись.
Но вернемся к Ольге Славниковой. Она относится к тому редкому типу писателей, что создают не только свой, изолированный художественный мир, но и становятся творцами собственной мифологии. Когда в печати появились первые сказы Павла Бажова, критики тут же объявили, что автор просто систематизировал местный фольклор. Однако впоследствии литературоведы обнаружили, что фольклорный материал был беден и разрознен. Мир Хозяйки Медной Горы, Великого Полоза, бабки Синюшки и Серебряного Копытца создал не “народ”, а именно Бажов.
Славникова радикально переосмыслила бажовскую мифологию. Огневушка-Поскакушка — веселая девчонка, превращавшая зиму в лето, в романе Славниковой обернулась злым демоном — Пляшущей Огневкой, которая едва не заморозила хитников. Красавицу Золотой Волос автор “2017” превратила в трехметровую дылду с лицом, похожим на “обтянутый тканью кулак”. Лишь изредка на нем “разверзались стеклянные трещеноватые глазищи”, обращая несчастного старателя в “скорченную золотую статую”. Не пощадила Славникова даже Серебряное Копытце: “Плейстоценовый зверь улыбался черной замшевой пастью, показывая саблевидные клыки, темный желатин первобытных очей в грубых шерстяных ресницах казался одновременно зрячим и слепым”. Кто узнает в этом чудовище маленького, изящного бажовского козлика?
Но главное все-таки не внешний облик. Волшебные существа бажовских сказов стояли на страже добра и справедливости. Людей жестоких и алчных они наказывали, добрых, честных и скромных — награждали. Из людских пороков самым ненавистным для них было, несомненно, корыстолюбие. Хитник, позарившийся на сокровища малахитовой шкатулки (а возможно, и на красоту малолетней Танюшки, целомудренный Бажов умел и недоговаривать), едва не ослеп. Великий Полоз помогал бедной семье старателя Левонтия, но как только младший сын Левонтия, рыжий Костька, обманом упек родного брата на дальние прииски, Полоз увел у Костьки все золото. Бабка Синюшка наградила скромного Илюху, а жадного Двоерылку утопила в колодце. Хозяйка Медной Горы наказала Ваньку Сочня, холуя и жадину, превратив его изумруды в нестерпимую вонь.
В мире Ольги Славниковой все иначе. Он не знает самих понятий — добродетель и порок. Горные духи так же своенравны и безнравственны, как и люди. Слово “грех” здесь неведомо. Ничего удивительного. “Мир горных духов… есть мир языческий” — напоминает автор. Языческие боги были столь же бесстыжи, безнравственны и капризны, как духи в романе Славниковой. Волшебные герои “Малахитовой шкатулки”, в определенной степени, “исполняли обязанности временно запрещенного Бога”. Они, как ни парадоксально это звучит, поддерживали христианскую мораль, христианскую систему ценностей.
Горные духи в “2017” подобными вещами не интересуются. Они подчиняются только своей воле, своим желаниям и капризам. Сходным образом ведут себя и люди. В этом мире алчность — норма. Доброта и скромность — пороки, которых стесняются, как дурной болезни: “Доброта была давней тайной Фарида, которую он скрывал, буквально сбегая с места совершения поступка и некоторое время после этого не показываясь на люди”.
В сказах Бажова Великий Полоз, Хозяйка Медной Горы и Синюшка спасают людей от нищеты, приносят им достаток, но не роскошь. Разумному достаточно. Чрезмерное богатство человека портит:
“— Все люди на одну колодку, — говорит Великий Полоз. — Пока в нужде да в бедности, ровно бы и ничего, а как за мое охвостье поймаются, так откуда только на их всякой погани налипнет”.
В романе Славниковой Полоз, Златовласка, Серебряное Копыто дарят старателям сказочные сокровища. Это не награда за доброту и честность, а всего лишь каприз горных духов. Хозяйка Горы приносит Анфилогову многомиллионное состояние, которым он, правда, так и не сможет воспользоваться.
Прочитав роман Славниковой, я сначала решил — ее мир существует “за гранью добра и зла”. Но потом я понял, что в человеческом мире (в отличие от нейтрального мира природы) за гранью добра находится именно зло и только зло. Отрекаясь от морали, забывая, что такое нравственность, совесть, человек попадает в царство зла.
Мария Ремизова увидела в “2017” критику консумеристской цивилизации: “Это мир денег и бизнеса, мир элиты и власти, выгребная яма всей скверны мира — Славникова… выстраивает галерею мерзких уродов — гораздо худших, чем минералы-инвалиды эксцентрической коллекции Анфилогова: те впечатляли своей болезненной красотой, эти же однозначно гадки”. Допустим, но ведь в романе Славниковой столь же гадки и простые люди. “Лица обитателей районов были некрасивы, их скулы, казалось, были изъедены ржавчиной… Рядом с мрачными, как тюрьмы, зарешеченными магазинами, где продавали спиртное, отдыхала местная молодежь. Девочки с лицами лягушек, с большими розовыми коленками… юные самцы рабочей молодежи старались выглядеть декоративнее самочек…”. Не лучше выглядят и предполагаемые родители этих молодых людей: “…мать болеет, но еще похожа на живую, отец своей полуразвалившейся плотью подобен вставшему из гроба мертвецу”. Автору “2017” неведома жалость и к старому человеку: “Соседи были двумя тщедушными существами: он — маленький, оскаленный, со страшно натянутыми жилами, накрытый сверху заскорузлой кепкой… она — лишь чуть побольше, со склеивающимися глазами за сильными, словно готовыми лопнуть очками. С ними же обитала древняя старуха, лысая, точно черепаха”. Хозяйка квартиры, которую купил Крылов, “почти бестелесная старуха, с лицом как прелая роза”, мать самого Крылова “очень белая и очень опухшая, с ногами как баллоны и с крашеными черными волосиками на маленьком черепе”. Старик-ветеран, бывший танкист, походил “в шлеме и комбинезоне на муху с оборванными крыльями”.
Где мера свободы художника? Вправе ли писатель так изображать людей? Не кощунство ли это? Впрочем, мы ведь вышли “за грань добра”, чего же, в таком случае, нам еще ждать?!
Мертвая натура
Смотри, диск солнечный задернут мраком крепа;
Окутайся во мглу и ты, моя Луна,
Курясь в небытии, безмолвна и мрачна,
И погрузи свой лик в бездонный сумрак склепа.
Шарль Бодлер
О чем же все-таки роман “2017”? Сама Ольга Славникова утверждает — о любви. В романе как будто есть и любовная интрига, и два любовных треугольника (Крылов — Таня — Тамара и Крылов — Таня — Анфилогов). Есть встреча, ревность, разлука. Но любви нет. Славникова — быть может, лучший на сегодняшний день стилист в нашей литературе. Она поразительно изобретательна в придумывании новых сравнений и метафор. Славникова может составить мудреную композицию, сочинить превосходный сюжет. Но писать о человеческих чувствах она не умеет: слишком рационалистична, чтобы чувствовать вещи сугубо иррациональные. Если Славникова и в самом деле задумала “2017” как любовный роман, то она, безусловно, потерпела неудачу.
Славникова никогда не чуждалась социальной тематики. История вырождения и гибели интеллигентной семьи (“Стрекоза, увеличенная до размеров собаки”) встроена в контекст советской истории. Государство, методично выбивавшее мужчин, превратило семью в женское царство. Искаженная, изуродованная семья в конце концов самоликвидировалась. Тема “демократических” выборов и связанного с ними тотального обмана была одной из центральных в “Бессмертном”. Так может быть, “2017” — это антиутопия? Само название, несомненно перекликающееся с “1984”, как будто отсылает к этому жанру. Первоначальное название романа — “Период”, очевидно, также было связано с темой повторения Октябрьской революции. История повторится, на этот раз действительно как фарс. “Революция ряженых” в 2017 году, ровно через сто лет после трагедии 1917 года. Столкновения между клубами исторического реконструирования перерастают в революцию-фарс, правительство теряет контроль над страной, которая постепенно погружается в хаос. И все-таки книга совсем не о революции. Социальные катаклизмы исполняют роль сугубо вспомогательную. Беспорядки расстраивают свидание Крылова с Таней, прерывая их странный роман. Во время этих беспорядков Крылов знакомится с программистом, который позднее поможет вычислить место гибели Анфилогова (и, главное, корундовое месторождение), определив маршрут будущей экспедиции Крылова и Фарида. Вот, собственно, и все. Для исполнения столь скромной роли революция представляется явлением чересчур громоздким. Революция выступает достаточно эффектным фоном, на котором разворачивается действие последних глав романа. Но, в принципе, без этого фона можно было и обойтись.
Нет, главная тема Славниковой — это вовсе не социальность и, тем более, не любовь. Есть тема более значительная и страшная, по сравнению с которой политические страсти ряженых (да хоть бы и настоящих) казаков и комсомольцев кажутся детской игрой. Все любовные переживания представляются не более чем капризом. Смерть, Небытие — вот главная тема! Из романа в роман, с удивительным упорством и последовательностью автор пишет о смерти, о смерти, о смерти. Смертью начинается и смертью оканчивается “Стрекоза”. Первая фраза этого замечательного романа звучит так: “Гроб привезли на кладбище”. Гибелью Вики завершается “Один в зеркале”, смертью Алексея Афанасьевича — “Бессмертный”. При этом Славникова любит украшать свои тексты множеством похоронно-кладбищенских деталей, образов. Мягкие игрушки с ценниками на лапках напоминали ноги мертвецов в морге (“Стрекоза”). А еще были пахнущая моргом зима (“Бессмертный”) и “покойницкая ласка остывшей воды” (“Один в зеркале”). И еще много-много такого.
Образы смерти обступают и читателя “2017”. Бизнес Тамары, бывшей супруги Крылова, неудачливой соперницы самой Хозяйки Горы, связан с ритуальными услугами. Тамара попыталась изменить сам характер отношений людей со смертью, ввести смерть в рамки философии “позитивности”. Превратить смерть в органичный элемент общества потребления. Клиенты Тамары (то есть, собственно, не сами клиенты, а их близкие) участвуют в лотереях, получают всякие поощрительные подарки, вроде кофемолок и миксеров, пользуются системой сезонных скидок. Сама Тамара бодро и деятельно руководит своим предприятием: “Тамара что-то делала руками в дубовом полированном гробу — медленно исследовала этот посылочный ящик [!!! — С.Б.] и словно пыталась погрузиться по локоть в потустороннюю среду, достать с того света какую-нибудь затонувшую вещь. Выражение ее красивого лица заставило Крылова вздрогнуть: оно было точно таким же, как у клиентов “Гранита”, когда они, зажмурившись, запускали руку в лотерейный бархатный мешок”.
Критики да и многие читатели увидят в “похоронных услугах европейского качества” злую и остроумную сатиру на общество потребления. Несомненно, это сатира. Но только ли сатира? Случайно ли история VIP-кладбища “Купол” и провал этого амбициозного и затратного проекта сделаны одним из центральных эпизодов книги? А ведь есть еще телешоу “Покойник года”, которое ведет Митя Дымов, бывший Тамарин любовник, некогда выживший Крылова из ее постели, а затем плавно переселившийся в постель местного олигарха [Кощея] Бессмертного.
Концентрация похоронно-кладбищенских образов в тексте “2017” многократно превышает среднестатистические показатели. “Железнодорожный овраг… казался до половины налитым прозрачной смертью”. Маленькую речку горожане воспринимали “как область небытия”. Анфилогов положил сверток с камнями в яму, “как в анатомичке после вскрытия заваливают внутренности в желтый живот мертвеца”. А чего стоят “землистые, словно взятые из могилы, мерзкие простыни”?
Есть у Славниковой и еще одна особенность, которая также косвенно указывает “в сторону смерти”. Она очень любит сравнивать живое с неживым. Традиционной аматизации и антропоморфизации неживой природы она предпочитает обратный процесс. Погибшие рыбки болтались в мертвом аквариуме “подобно окуркам в банке с водой”. Голые ветви деревьев блестели на зимнем солнце, “будто из узловатых стволов росла металлическая арматура”. Водомерки напоминали “курсор”, бегающий “по жидкому экрану”. Зеленую воду арыка автор уподобил мылу, а вспышки солнца на воде “походили на электросварку”. “Остатки луны” напоминали “таблетку аспирина”. “Холодная овсянка на воде” (дождь со снегом) на вкус отдавала углем.
Дело не только в том, что Славникова — человек сугубо городской, что живая природа привлекает ее куда меньше, чем омертвевшие отходы антропогенного мира. Подмена живого неживым (мертвым или косным) выводит прямиком на дорожку к Небытию.
Сравнения и метафоры Славниковой можно подолгу разглядывать, как будто картины. Точнее — натюрморты. Если бы меня попросили найти сравнение для ее романа, я без колебаний избрал бы именно натюрморт. Ведь буквальный перевод этого слова означает “мертвая натура”.
Госпожа Смерть
Вот она, значит, какая, Медной горы Хозяйка!
Худому с ней встретиться — горе, и доброму — радости мало.
Павел Бажов.
Концентрация мертвечины в романе неравномерна. Она усиливается в эпизодах, связанных с бизнесом Тамары, что, в общем, понятно. Но столь же сгущается “запах мертвечины” вокруг трех героев — Крылова, Анфилогова и Тани. Крылов упорно стремится порвать все связи с внешним миром, не отвечая на стук в дверь, не пуская ни ремонтников, ни милицию, ни соседа, пытавшегося отдать Крылову деньги за испорченный протечкой потолок. “Крылов постигал науку насекомых прикидываться мертвыми… впадал в омертвелость и лежал негнущийся, как мумия”. Изолируя себя от мира, Крылов не стремился к какой-либо творческой цели, к духовному самосовершенствованию. Он просто стремился “выйти в ноль”, и много в том преуспел, ибо стал даже “минус Крыловым”. Если это не стремление в Небытие, то что же?
Другой центр мертвечины — корундовая речка профессора Анфилогова. Образы смерти со всех сторон обступают хитников, нашедших наконец-то богатое месторождение драгоценных камней. Хитники поставили палатку, “тяжелую, как труп”. “В душе [Анфилогова], на самом дне, где всегда бывает нехорошо и мутновато, зародилось ощущение, будто в корундовом шурфе под водой находится труп… из ямы пахло, будто из пасти смертельно больного каменного животного…” Герои не только страдают от холода, болезней, от забав Пляшущей Огневки. Они как будто чуют запах смерти. Причиной отвратительного запаха оказался “черный супчик с косточками”, разложившиеся трупы нескольких мелких животных, упавших на дно шахты. Однако предчувствия Анфилогова не обманули. Местность и вправду была заражена, пусть не радиацией, но цианидами, которые попали в грунтовые воды после закрытия фабрики “Северзолото”. Деньги, предназначенные на строительство хранилища цианидов, разворовало некое ЗАО “Стройинвест”, главой которого была тогда Тамара Крылова. От отравления цианидами и погибнут на корундовой речке Анфилогов с Коляном.
Только невнимательный читатель решит, будто их сгубила собственная алчность (даже почувствовав явные признаки отравления, они не прекратили добывать драгоценные камни в зараженной цианидами шахте). Нет! Жадность Тамары, некогда сэкономившей на экологии, тоже в общем-то ни при чем. Смерть материальная, отравление, была лишь исполнением некоего плана, автором которого была отнюдь не Тамара. Тамара невольно исполнила роль киллера, но убийство было заказано и организовано не ею.
Кто же все-таки погубил Анфилогова и Коляна, кто привел их к зараженной цианидами корундовой речке? Смерть хитников понадобилась совсем другой женщине. Ее платок Анфилогов нашел на дне корундовой шахты, рядом с трупами птичек и зверьков. Но прежде чем назвать ее имя, давайте зададимся вопросом: зачем хитники пришли в этот покинутый Богом край? С Коляном все просто: верный и честный оруженосец всегда должен следовать за своим рыцарем. А что же сам Анфилогов и собравшийся в те же места спустя полгода после гибели учителя Крылов?
Что движет этими людьми, что заставляет их ехать в таежную глухомань, в дикие, опасные для человека места, страдать от мошек и комаров, от проказ Пляшущей Огневки и капризов Хозяйки Горы? Неужели только алчность? Нет. Это было бы мелко и неинтересно. Тут должна быть еще какая-то сила. Мне представляется, это та самая сила, что побудила Крылова “выйти в ноль”. То есть стремление к Небытию. Если живое тянется к живому, то неживое — к неживому.
А теперь вернемся к платку, который Анфилогов нашел на дне корундовой шахты. Он принадлежал его жене, Екатерине Сергеевне, которая была, по совместительству, Таней, любовницей Крылова. Она, собственно, и стала главной героиней романа. Не камнерез и не профессор, тем более — не костюмная революция. Полагаю, всякий, кто прочтет хотя бы треть текста, догадается, что Таня — это и есть всемогущая Хозяйка Горы. Владычица всех хитников, хозяйка их тел и душ.
Хозяйка Горы ищет любви. Она переселяется в тела других женщин и знакомится с приглянувшимися ей хитниками и камнерезами. Потом на могиле очередного самоубийцы люди примечают небольшую ящерку с диковинным папоротниковым узором на спине и крошечными ручками, “словно одетыми в черные перчатки”, и с маленькой короной на голове. Этот образ тоже бажовский. На месте гибели Степана плакала обернувшаяся ящеркой Медной Горы хозяйка. Но Степан-то ради нее от своей невесты не отказался. А вот Крылов променял умную, красивую, любящую его Тамару на каменную девку!
Зададим извечный женский вопрос: что он в ней нашел? “Она была как будто молода — но при этом совершенно без возраста… Ее совершенный череп, угадываемый сквозь нежные ткани гораздо явственней, чем это обычно бывает у человека”. Внутренняя красота, — уверяет автор, — не обязательно душевная, “красивым в человеке может быть, к примеру, скелет”. Славникова несколько раз возвращается к этой Таниной “красоте”, к “архитектуре тонкого скелета”, к гармонии “дивно отшлифованных костей”. Автор уверяет, что эта красота не ассоциировалась со смертью. Извините, но не могу я в это поверить. Ну какие еще ассоциации появятся у человека по прочтении, например, такой фразы: “Ее прекрасный скелет напоминал окаменелость, странное растение, почему-то одетое тонкой человеческой плотью”. “Скелетообразная” красота Тани не могла не показаться привлекательной герою, мечтавшему “выйти в ноль”. Подсознательно он, очевидно, чувствовал в Тане нежить, и потому тянулся к ней, а не к Тамаре. От предупреждения Фарида, сразу узнавшего в описанной Крыловым блондинке страшную Хозяйку Горы, камнерез только отмахнулся.
Роман Славниковой построен по любимому ею принципу зеркальности, где у каждого заметного героя есть свой двойник-отражение, или даже несколько отражений. При этом “отражения” достаточно сильно искажают первоначальный образ. Такой роман должен был иметь кольцевую композицию, конец неизбежно должен был вернуть читателя в начало книги. И Славникова не пренебрегла этим неновым, но эффектным приемом. Роман начинался сценой прощания на вокзале: Анфилогов и Колян уезжают в свою последнюю экспедицию, их провожают Крылов и Таня (Екатерина Сергеевна / Каменная Девка). Финал похож на завязку, только Крылова с Фаридом никто не провожает. Зато далеко на севере Рифейских гор их ждет та, к кому так стремился Крылов. Ждет, уже не стесняясь, в своем настоящем облике. Хозяйка готовится встретить своего возлюбленного. Это она по праву должна носить титул, которым на вздорном телешоу Мити Дымова наградили несчастную Тамару. Хозяйка Горы и была настоящая Госпожа Смерть.
“На корундовой речке мела метель. Снежное молоко невесомо стекало со скал, речная, дегтем загустевшая вода прилипала к ледяным закраинам мягкими, словно бы теплыми пятнами… В мерцающей пелене едва рисовался четырехметровый женский силуэт. Светлые граненые глаза Хозяйки Горы были широко раскрыты… Под ногами самой богатой женщины мира… трепетали, стекленея, нежные женские тряпочки”.