Стихи
Опубликовано в журнале Знамя, номер 5, 2005
Об авторе | Евгения Викторовна Изварина родилась в городе Челябинск-65 (ныне — Озёрск Челябинской обл.) в 1967 году. После окончания Челябинского института культуры была библиографом в Центральной научной библиотеке Уральского отделения РАН, ныне работает в газете «Наука Урала». Стихи печатались в журналах «Урал», «Уральская новь», коллективных сборниках Москвы, Екатеринбурга, Челябинска. Автор книг «Сны о великом плавании» (1996), «По земному кругу» (1998) «Пояс Ориона» (2004). Живет в Екатеринбурге.
* * * Что справа по курсу, что слева, бессмертие — морось, вода. Пилоты — вершители гнева: за линию фронта когда летали они всем на зависть бомбить неприятельский тыл, на синем стекле оставались порезы от ангельских крыл, серебряных ссадин насечка. …А штурман любил эту хмарь: всегда рисовал человечка, когда запотеет «фонарь». * * * Преимущество высшего пилотажа — в тысячный раз повторить всё то же, …чтобы уверенности пропажа зрителя довела до дрожи — уверенности, что страх есть Божий промысел, и не дело — скрипеть в облаках первосортной кожей, улыбаться заиндевело, выписывая сии кульбиты… Чтоб сыскарь-уклонист вопрошал анналы: лучшие — на войне убиты, или — непрофессионалы? * * * …И снится, чуть веки опустишь, не муфельный чад городов, а некая взлётная пустошь, где инверсионных следов горит в небесах перекрёсток серебряный… А наяву под крестики зябких погостов судьба расстилает канву. Но сон — как «добро» на посадку по непостижимым кругам, и ты выбираешь площадку, где клевер метнётся к ногам и лягут в случайных размётах, как стрелы поверх тетивы, на плечи больших самолётов — прохладные пальцы травы… * * * …Речные пороги, земные преграды — гряды и отроги, луга и левады, лиманы, затоны, заливы, лагуны, просторные кроны, ростральные руны на выступе узком, на выдохе резком, а дальше-то — морем, а выше-то — не с кем: горишь и сгораешь, а света не застишь, как слёзы для сердца, привыкшего — настежь, как ландыш щадящий, как яд наперстянки — солёные лоции, медные склянки, слова на бумаге, земля в эпилоге — ночные овраги, речные пороги… * * * В порт приписки под ля-ля кингстона доплывут погоны капитана. Легион скончается без стона под кошмарным солнцем Индостана. — Машинально проклиная климат, слякоть прокламаций-резолюций, Гумилёв и Киплинг приподнимут котелки и молча разойдутся. * * * Сложив черкеску поперёк, наклеив лист на кончик носа, поручик Лермонтов прилёг у подходящего утёса. А там — кузнечики в траве стрекочут, как велосипеды, светила в жаркой синеве ведут ленивые беседы под самокрутки с анашой, но эхо их живёт не дольше, чем звёзды. …А душа с душой не разговаривают больше. * * * Прочности стекла не починить, руки жгло — но свет скрепляли мёдом: обесточь вольфрамовую нить — свет пойдёт по венам, как по водам некогда ходили без затей узники немыслимой свободы — просвещая малые народы, стряхивая молнии с ногтей… * * * Памяти Гарифа Басырова «...надо же было вот так зевнуть — не размочили ничью с испанцами!» …Из санатории улизнуть, просто пройтись до ближайшей станции. Короток век, дыроват армяк, ветер подует — прикрыться нечем. Время проходит, как товарняк по эстакаде: он бесконечен, но лишь в пределах вагонов ста, или того вполовину меньше… Время — уменье читать с листа прежнее и дальнейшее, поезду вслед помахав рукой (следующий — когда ещё…). — Эй там, под насыпью — кто такой? — Да никто. Отдыхающий. * * * От встречи до встречи срока велики — роняют ли жизни в огонь мотыльки уходит ли в ночь дорогой человек, как радиомузыка в радиоснег (небесная, видно: была бы земной — её укачало бы длинной волной…). На длинной волне, на чужой стороне беседы о звёздах при ясной луне, при дивной погоде — пустяк, болтовня, чтоб легче расстаться, себя не виня (бывает же летом: идёшь вдоль воды, и длинные волны стирают следы…). «Привет из Москвы»: 1957 Площадка Александровского сквера. Стрижи и духовая медь клаксона. Дистанция огромного размера и брюки непомерного фасона. Толпа прихлынет — ресторан прикроют: считай копейки, вдарим по салату… — Снимите нас вдвоём — вот здесь отроют могилу неизвестному солдату. * * * Хор у трибуны, оркестрик у плахи… Поздние осы и ранние птахи, и без перчаток (ноябрь на дворе) — туба и флейта, мундштук в кобуре. Ах, капельмейстер, когда бы не ноты — мы бы остались с тобой без работы, лишь вспоминали бы — медь и латунь, август басовый, скрипичный июнь, унию, до┬┬говор, массу условий, шёпот свечей у ночных изголовий, иней на веках и славу в веках, глухонемого со скрипкой в руках… * * * Не река — а так, протока. Не гора — а взгорок. …И не важно, в смысле срока, — тридцать или сорок. Журавли летели маем над родимым краем: загляделись — и не знаем, кого поминаем. Вот те — дно, а вот — покрышка. Водочка и сало. …Девяносто пять, братишка, — это очень мало. * * * Вьётся меж холмиков тропка. В глину сползают следы. Память — железная стопка, полная талой воды. Закучерявится травка, будут ещё январи… Память — последняя ставка: выиграй — или умри. * * * Ю.К. …там руки медленно разводят и обнимают своенравно, за счастьем далеко не ходят, а уж за горем — и подавно; там по оглохшему перрону за путевыми огоньками спешат, как беженцы к парому, — с кошёлками и тюфяками, с картошечкой и огурцами, невыносимыми словами о том, что виделись мальцами — а с кем ещё, когда не с вами?.. * * * Хлебом кормили крестьянки меня, Парни снабжали махоркой… …Как за беглыми — глаз да глаз, хоть кругом только степь да степь, и короною — синий газ ледяную целует крепь. Как за беглыми — скрип да скрип жандармерия на санях — так и нам колеи изгиб слаще барщины в соловьях. Ускользаем! Не тормозим! — Вон, с обочин любых «систем» «Сколько лет, — кричат, — сколько зим!», хлеб, махорку суют — как тем… Екатеринбург