Опубликовано в журнале Знамя, номер 1, 2005
Неразменный золотой
Литературный салон “Классики ХXI века”. — М.: ЛИА Р. Элинина. —
Полина Слуцкина. Мое лицо. Mein Gesicht;
Борис Констриктор. Руслан Элинин. Стихограф. Книга взаимоиллюстраций. Том 2;
Андрей Тавров. Sanctus; Санджар Янышев. Офорты Орфея. — 2003 — 2004.
Еще в 1989 году Руслан Элинин — поэт и культуртрегер, — объявил о своем намерении создать “Библиотеку неизданных рукописей”, своего рода литературное агентство, куда могли бы обращаться издатели и исследователи современной литературы. “Библиотека” в конце концов превратилась в издательство ЛИА Р. Элинина.
Это издательство, которое сейчас возглавляет Елена Пахомова, неразрывно связано с литературным салоном “Классики XXI века”” — едва ли не старейшим литературным салоном Москвы.
За 10 лет издательство выпустило несколько сотен книг. Многие из них вышли в серии “Литературный салон “Классики ХXI века”“. Книги этой серии — своего рода анонсы, предваряющие творческий вечер автора. Поэтому они, малотиражные и малоформатные, оперативны: в них — самые последние, самые новые стихи. С малоформатностью связана еще одна особенность серии: очень часто книга представляет собой единый, целостный цикл. (Именно такими мы видим в букинистических магазинах “тоненькие” книжки начала ХХ века — как, скажем, малоформатная и тоже очень оперативно выпущенная блоковская “Снежная маска”).
Подобно многим другим проектам конца 80-х — начала 90-х, издательство, литературный салон и книжная серия были задуманы как противовес литературному официозу и естественно тяготеют к авангарду. Только в 2000—2002 годах в “Классиках…” увидели свет радикально авангардистские книжки Игоря Жукова, Ивана Ахметьева, Николая Грицанчука, Елены Кацюбы…
Впрочем, тяготеют — не значит сводятся.
В 2003 году в серии вышел цикл стихов Андрея Таврова “Sanctus”, представляющий собой сложную, хорошо продуманную структуру. Перед нами десять “песен” с изысканными астрономическими названиями: земля, луна, меркурий, венера, солнце, марс, юпитер, небо звезд, перводвигатель — пишу, как у автора, со строчных. Каждая песнь состоит из трех стихотворений, написанных причудливо зарифмованными пятистишиями:
Погрузи руку-букву в аквариум Книги святой —
ткнутся рыбки в ладонь, запульсирует теплая речь,
побежит в зеркала горностай с перламутрами плеч.
Полнокровные книги на полках стоят чередой,
красный синтаксис вновь перейдет через горло, горяч.
Эти тексты многими чертами напоминают так называемую сетевую поэзию — и некоторым ассоциативным произволом, сопряжением даже не “далековатых”, а просто случайных понятий, и тягой к абстракциям и устоявшемуся “культурному” набору символов. Выделяет Таврова из общего ряда (во всяком случае, в пределах этой книги) проявляющееся на всех уровнях стремление к сложности. Это и подчеркнутая любовь к геральдическим фигурам (лев, крест, дракон, единорог, рыба), и оксюморонная, химерическая образность, и разнообразная, “текучая” рифмовка. Во всем этом, помимо вычурности и нарочитости, все же присутствует и та неуловимая составляющая поэзии, которую условно можно назвать “воздухом”:
Мусульманское море колышет виска завиток,
и над морем заглавным событьем дракон настает.
И цепляет за буковку речь и весло за венок.
Исцарапанный воздуха лев точно роза цветет,
мускулист и улыбчив, как тень пятипал, многоног…
Еще один целостный цикл — “Офорты Орфея” Санджара Янышева, вышедшие в том же, 2003 году. 20 нумерованных стихотворений дополнены авторскими, вполне постмодернистскими, примечаниями. Янышев — поэт, не обделенный вниманием критики, лауреат престижных премий, один из составителей альманаха “Малый шелковый путь”, представитель им же и провозглашенной “Ташкентской школы”, призванной объединить Восток и Запад. Столь любимого Янышевым восточного антуража в “Офортах…” почти нет: хна, саранча, арча, чадра и страшноватый “гранатовый мозг” — вот, пожалуй, и все. От Востока здесь вязкий, густой склад издалека ведомой речи, с пристальным вниманием к предметам, с витиеватой вязью метафор:
Можжевеловое, хрупкое, травяное —
из каких пришло таких недр и чар?..
Впрочем, ожидал ли я что иное,
приподняв покрывало июльских чадр,
углядеть в опасной близости от треска
прямокрылых, от щепоти нарезной…
Вот и ты притянута хной окрестной,
начиная с родинки — всей собой.
От Запада — все остальное, в частности избыточные апелляции к литературным персонажам — Улиссу, Линор, Дон Кишоту и расхожим культурным (культовым) фигурам — от Баха до Бьёрк. Апелляции, впрочем, иронические, даже несколько пародийные:
И понял я, что сон под вечер — благо.
Что кроме Бьёрк в мой знойный Параклет
вошли словарь Великорусского живаго,
“Земле — земное”, Батюшков и Фет…
Твой лучший в мире я готовит ужин
из клавиш и системного рожна.
Он продолжает другом быть и мужем,
когда сама ты не вполне — жена.
Не знаю, войдут ли полностью “Офорты Орфея” в “Избранное” поэта — буде у него появится возможность и намерение таковое издать. Но сегодня эти двадцать стихотворений означают для Янышева некий сдвиг, расширение поэтического ареала. Самоирония — это ведь не только прием, безотказно подкупающий читателя, но и признак движения к другим рубежам.
В 2004 году серию дополнило “Мое лицо. Mein Gesicht” Полины Слуцкиной (одновременно с тоненькой серийной книжечкой ЛИА Р. Элинина выпустило и ее внушительный томик “Под колесами”). Судя по эпиграфу, предваряющему “Мое лицо…”, — от улицы Ом до улицы Хромова / дорога длиною в год — речь идет о “зарубежном опыте” поэтессы, однако особых реалий зарубежья (равно как и родных осин) здесь нет. Есть общее ощущение неуюта, вялотекущей трагедии, тихого житейского ужаса, выраженного подчеркнуто бесхитростной рифмовкой
Так мало мыслей в голове
Дышу едва-едва
И только в горле как в трубе
колотятся слова
или угловатым верлибром…
В юности строила воздушные замки
Но с возрастом
Они превратились в крепкие приземистые дома
С решетками на окнах
Которые отражаются на слезе в моих глазах
Вызвать сочувствие к своей нелегкой судьбе Полине, пожалуй, удается. Перешагнуть на более высокий уровень, заразить читателя своим переживанием — как мне показалось, нет. Впрочем, возможно, такой задачи поэтесса перед собой и не ставила.
“Стихограф. Книга взаимоиллюстраций. Том 2” (2004) — книга мемориальная, воспроизводящая старые тексты Бориса Констриктора, проиллюстрированные еще в 1994 году самим Русланом Элининым. (1-й том “Стихографа” со стихами Р. Элинина и иллюстрациями Б. Констриктора вышел в том же 1994 году)
Лапидарии Б. Констриктора лежат в пределах хорошо освоенной территории авангарда (“мне сорок один градус / я крепче водки / я лучше коньяка / я белее пивной пены / я — афродита”), но в сочетании с минималистской, “детской” и очень живой графикой Элинина именно они, как ни странно, смотрятся как иллюстрации — текстовые иллюстрации к рисункам.
Лично я не то чтобы не симпатизирую авангарду, но не способна в полной мере оценить его прелесть. Тем более что большая часть авангардных текстов как-то изначально, демонстративно обезличена, может с равным успехом принадлежать и тому, и другому автору… Отсутствие априори каких бы то ни было ограничений, долженствующее сообщать текстам максимум степеней свободы, по моему глубокому убеждению, скорее сковывает, препятствует случайным, неожиданным озарениям, возникающим как ответ на сопротивление материала. Ритм, рифма, звуковая организованность стиха сами по себе — мощный смыслообразующий фактор.
Тем не менее, если вспомнить знаменитую формулу Урсулы Ле Гуин “Тьма — это правая рука света, свет — это левая рука тьмы”, то можно сказать, что авангард есть оборотная сторона традиционализма, его мера. Без авангардных эксцессов “традиционная” поэзия не смогла бы расширить пределы, положенные ей, скажем, Полонским…
То же касается и принципа составления серии. Оперативность публикации может быть принципиально важной — есть слова, которые необходимо сказать здесь и сейчас! — а может оказать автору дурную услугу, представив на суд читателей поспешные, “невыдержанные” тексты. И все же благодаря этой оперативности мы имеем уникальное явление — мгновенный слепок состояния поэзии на данный момент, со всеми ее слабостями, недостатками и находками. Какие-то из этих находок затем будут подхвачены и разработаны — самим поэтом или слушателями и читателями (напомню, выход книги предваряет выступление поэта в салоне “Классики XXI века”), что-то будет забыто или отброшено (опять же, самим поэтом или общей поэтической ситуацией), но книги останутся.
В свое время у Руслана Элинина была забавная идея — сделать валюту, которая ходила бы между салонами. Что такое поэтические книжки, выпускаемые издательством, как не такая валюта: неконвертируемая и в то же время бесценная?
Мария Галина