Опубликовано в журнале Знамя, номер 2, 2004
Вавилон и MTV
По-видимому, ядерный удар, нанесенный шоу-бизнесом по российскому литературному пространству (не буду перечислять имена авторов, ментальные усилия которых создали огромной мощности начинку для боезарядов, — люди это неплохие, неглупые и, кажется, не заслуживающие и десятой доли обрушившихся на них упреков), привел к забавному явлению, которое — продолжая метафору — можно было бы назвать ядерной зимой. Сегодня, кажется, авторы, подвизающиеся в издательствах, которые не рисуют на обложках увешанных оружием накачанных самцов или млеющих от сознания надвигающегося счастья красоток, заранее уверены в значимости своего труда. Пораженные сознанием того, что занимаются творчеством в мире, где все заколачивают бабки, они автоматически снижают планку требований к себе — и, что самое интересное, точно так же снижают эту планку издатели и читатели.
Елене Хаецкой, написавшей роман “Вавилон-2003” (СПб: Амфора, 2003), не откажешь в смелости. Смешивать вавилонскую мифологию с реалиями современной жизни после “Generation П” — это значит предполагать, что знаешь и, главное, умеешь изображать и то и другое не хуже Виктора Пелевина. Рискованность подобного эксперимента настолько очевидна, что для его проведения нужны какие-то чрезвычайно серьезные внутренние мотивы (одного желания спародировать Пелевина тут вряд ли хватит). Вероятно, у Елены Хаецкой такие мотивы были, но для меня они остались неясны.
Итак. Вавилон в 2003 году — это не раскаленные беспощадным иракским солнцем пыльные руины, среди которых бродят ошалевшие от грохота выстрелов верблюды и несчастные американские солдаты в поисках святого Грааля — склада химического оружия усатого диктатора.
Вавилон-2003 — это огромный мегаполис с единой телефонной сетью, коллективными телевизионными антеннами (тридцать два канала, между прочим, включая два ашшурских и один эламский) и автоматизированными порольнями для рабов (мэр-аболиционист проиграл выборы).
В эти декорации автор помещает джентльменский набор героев стандартного “серьезного” романа, написанного на русском языке на рубеже тысячелетий.
Центральное место отводится милому сердцу русской интеллигенции хорошо образованному — в том смысле, что отучившемуся в хорошем вузе — бездельнику, просидевшему до двадцати пяти лет на шее матушки, а теперь пролеживающему диван в малогабаритной однокомнатной квартире. Он способен к элементарной рефлексии и несложным обобщениям, но в целом его мыслительный процесс очень примитивен (тут, видимо, отражено общее отвращение современной образованной молодежи к “умствованиям”). Нетрудно заранее предсказать и состояние, в котором мы в первый раз увидим главного героя — разумеется, он лежит, “насмерть разбитый похмельем”.
Впрочем, Елена Хаецкая избавляет его от тяжелого симптома безденежья — в отличие от большинства своих ровесников и современников, заключенных в страницах хороших и не очень романов, Даян не испытывает проблем с сиклями, лептами и быками (по какому курсу их меняют на евро, рубли и доллары, выяснить, к сожалению, не удалось), причем ему не приходится горбатиться на заводе, в офисе или на рынке. Деньги у главного героя чуть ли не в прямом смысле слова сыплются из… задницы (пусть простят мне употребление этого слова в нашем разговоре — Елена Хаецкая охотно и, похоже, со сладостным замиранием чуткого сердца пользуется совсем иным термином). Задумка автора — подчеркнуть абсурдность процесса обращения денежных знаков — достаточно прозрачна, и назвать ее остроумной можно с большой натяжкой (да и практически неизбежного — в силу очевидных ассоциаций — сравнения с пелевинским ORANUSом она явно не выдерживает).
Однако так ли удивительно, что на месте главного героя мы видим хорошо отработанную предыдущими поколениями и уже изрядно поизносившуюся схему? Мне кажется, Елена Хаецкая во многом сама запрограммировала эту свою неудачу, выбрав в качестве главного героя человека противоположного пола, да еще при этом организовав повествование от первого лица — прием, считанное число раз встречающийся в истории литературы не только русской, а вообще мировой. Потому как прием этот требует от автора многих специфических качеств и, кроме того, очень редко является действительно необходимым, а все, что не является необходимым, в настоящей литературе безжалостно отбрасывается.
Впрочем, остальные действующие лица романа так же схематичны, как и центральный персонаж.
Первым перед нами предстает раб главного героя, Мурзик — “широкоплечий детина” с сильным татуированным телом, угловатой речью, богатым уголовным прошлым и собачьей преданностью хозяину. Он лечит Даяна от похмелья, спасает в драках, водит по врачам и безропотно посещает городской Экзекутарий, почти непрерывно развлекая хозяина — и нас заодно, раз уж рядом оказались, рассказами про свою жизнь на каторге, на строительстве “Трансмеждуречья”. В общем, прежде чем открыть перед Мурзиком дверь квартиры Даяна, автор долго и тщательно стряхивала с него пыль и нафталин, да только мало что из этого получилось. Отношения подобного рода: слуга—господин, офицер—ординарец, помещик—крепостной — описаны подробней, чем география Московской области, и уже давно стали темой школьных сочинений.
Есть у главного героя предприимчивый и любвеобильный друг Ицхак — фигура тоже до боли знакомая. Он организует с Даяном совместный бизнес, пьет портвейн и ведет грубоватые беседы, посвященные взаимоотношениям полов. Любит подчеркнуть факт наличия в своих жилах семитской крови.
Собственно, Ицхак замыкает круг мужских образов романа. Принимать во внимание учителя Бэлшуну, проводящего с Даяном реинкарнационные сеансы, попросту не стоит. Его Елена Хаецкая — без особого вреда, а может, даже и с некоторой пользой для художественной ценности романа — могла бы заменить каким-нибудь хитрым аппаратом, наподобие изобретенного ею устройства для порки рабов.
Женские образы автор выписывает с большей любовью и вниманием. Однако, несмотря на кажущееся разнообразие и нетривиальность, они сохраняют присущий книге в целом кислый привкус банальности. Анализировать их подробно мы не станем, отметим только одно забавное обстоятельство. Все оказавшиеся в поле нашего зрения женщины: толстая бухгалтерша, тощая программистка, тупая коммунистка (из которой Елена Хаецкая, как из тюбика с зубной пастой, выдавливает несколько штампованных обвинений “кровососам и эксплоататорам”) и красавица Цира — все они получают порцию мужского внимания. Самый настоящий сексуальный коммунизм — от каждого по способности, каждому по потребности. Кажется, Елена Хаецкая не против и обобществления жен. Во всяком случае, Цира спит одновременно и с Даяном, и с Мурзиком, на упреки Даяна отвечая буквально следующее:
“— Женское тело — колодезь бездонный, — шепнула она. — Сколько ни черпай, меньше не станет”.
Неплохая аллюзия на “Эммануэль” и идеологию хиппи.
Не поражают воображение и имеющиеся в распоряжении автора изобразительные средства. Качество картинки у “Вавилон-2003” — на уровне первых советских цветных телевизоров. Недостает яркости сравнениям, неотчетливо видны многие детали. Юмор сильно напоминает погребальную песнь (“Энкиду прорицейшн” — это что-то вроде бессмертного “Пустомельбрехейшн ньюс” середины прошлого века). Искреннее удивление вызывает обилие нецензурной лексики, которую “серьезная” литература решила, видимо, окончательно отвоевать у масскультуры, — вставленное в умную беседу матерное словцо всегда вызывало у разговаривающих в меру одобрительный, немного нервный смешок.
С какой же целью Елена Хаецкая сооружала всю эту хлипкую конструкцию? Что хотел донести до нас автор, которого Макс Фрай предлагает “любить, жаловать” и, плюс ко всему, “беречь пуще зеницы ока” (не будем делать назойливых замечаний по поводу правильного употребления известной русской поговорки)?
Первая функция романа очевидна, и она тоже характерна для современной литературы — это избавление от множества комплексов, копошащихся в душе автора (недаром на страницах книги ненадолго возникает психоаналитик).
Но, кроме этого, Елена Хаецкая снабдила свою книгу идеологическим зарядом, запрятанным в костлявом теле сюжета и лишающим роман той кажущейся невинности, которая сделала бы совершенно ненужным наше сегодняшнее обсуждение.
Пересказывать сюжет мне совсем неинтересно, поэтому постараюсь быть предельно кратким. Волею обстоятельств герои книги (практически все, даже тупая коммунистка — Елена Хаецкая выказывает снисхождение к ограниченной “комми”) узнают, что являются коллективной реинкарнацией легендарного Энкиду. И оказывается, что, растворив свои души в едином теле, они могут воскресить героя:
“…когда в их час умрут все эти вместившие, сольются осколки великой души в единую великую душу, и вновь родится на земле герой Энкиду, и вернется эпоха богов и героев, и настанет новое царство, и водами радуги умоется Вавилон — столица мира и возлюбленная царств, и восстанет [он] в изначальном сиянии”.
После недолгой внутренней борьбы они решаются на эксперимент — как ни крути, люди они хорошие и спасти человечество хотят. Только ничего у них не выходит. Всего тел, вместивших душу Энкиду, должно быть семь. И героев тоже семь, однако выясняется, что Цира — подруга Даяна и Мурзика, а по совместительству специалистка по прошлым жизням — вмещает осколок души Гильгамеша, а не Энкиду. Седьмой осколок Энкиду обнаруживается в кошке, а погружать в прошлую жизнь кошек не умеет даже Цира…
Так гибнет великий замысел. Герои, понятное дело, радуются тому, что остались живы — да и кто на их месте не стал бы радоваться.
Казалось бы, мораль ясна — никакой великий замысел не стоит человеческой жизни. Мысль ненова, да и аргументация Елены Хаецкой отнюдь не оригинальна. В общем, можно было бы назвать это еще одним сочинением на тему “Разумное, доброе, вечное”, если бы не последние два абзаца романа, которые “доводят теорию до последствий”. Позволю себе процитировать их полностью:
“Я долистал Мурзикову книгу. Повесть для малограмотных “Солдат и королевна” заканчивалась так, как и положено сказке: “…И стали они жить-поживать, добра наживать”.
А под цветочком и яблочком в корзине с бантиком — финальной виньеткой — корявым почерком Мурзика было дописано: “…И ТРАХОЦА”.
Вот это намного интересней. Потому что здесь уже не жизнь — в смысле физического существования — кладется на весы. Тут, как мне кажется, зашифровано послание примерно такого содержания:
“Друзья!
Давайте забудем про эпидемию рака. Забудем про детскую проституцию. Забудем про торговлю человеческими органами. К черту СПИД, терроризм, истощение нефтяных запасов, загрязнение окружающей среды, вымирание малых народов, алкоголизм, безработицу и духовную исчерпанность капитализма!
Давайте запремся, напьемся, залезем под одеяло и… будем жить-поживать, да добра наживать”.
С этой петицией нельзя не согласиться. Только хочется сделать маленькое замечание. Чтобы прийти к подобным убеждениям, совсем необязательно читать бессмертный роман Елены Хаецкой.
Достаточно каждый день по несколько часов смотреть MTV.
Арсений Данилов