Опубликовано в журнале Знамя, номер 1, 2004
Загадки Осокина
и другие безнадежности
Soft wave. — М.: НЛО. — Денис Осокин. барышни тополя; Маргарита Меклина. Сражение при Петербурге; Станислав Львовский. Слово о цветах и собаках; Ольга Зондберг. Очень спокойный рассказ. — 2003.
В 2003 году издательство “НЛО” запустило новую книжную серию — “Soft Wave”. Стоит, пожалуй, полностью воспроизвести краткую аннотацию, печатаемую на четвертой странице обложки каждой из книг серии: ““Soft Wave” — серия книг новейшей русской прозы. Ее авторы могут радикально отличаться по стилю, эстетике и мировоззрению. Главное, что их объединяет, — отказ от провокативных стратегий и упрощения языка, от стилистических и сюжетных шаблонов так называемого интеллектуального мейнстрима. Вместо отжившей идеи литературы как навязчивого нарушения общественных табу “Soft Wave” предлагает идею литературы как нового понимания человека и его отношений — личных и живых — с миром и языком”. Очевидно, что идеологи серии предлагают стране и миру новую актуальную литературу взамен актуальной литературы, по их мнению, отжившей. И, на мой взгляд, главное в этой новой актуальности, по версии “НЛО”, — живые и личные отношения с языком и миром не просто человека, но самого писателя. Авторы серии (Ольга Зондберг, Станислав Львовский, Маргарита Меклина, Денис Осокин) выстраивают эти самые “личные и живые отношения” каждый по-своему. Книги Зондберг и Львовского — современная городская проза, их герой — современный молодой человек, одинокий, разочарованный и очень-очень спокойный. Проза Зондберг и Львовского — проза одиночества, и то, как пишут эти писатели, ощущение одиночества усиливает. И изощренные ритмические построения Львовского, и активное использование им компьютерного слэнга и английского языка, и принципиальная фрагментарность повестей и рассказов Зондберг рождены мегаполисом, его пестрой разноязыкой толпой, его окраинами, продуваемыми ветрами, его душными, битком набитыми вагонами и холодными мраморными стенами станций метро.
Маргарита Меклина демонстрирует совсем иное отношение к языку и миру. Для нее основной темой стало взаимное сопряжение реального и виртуального (воображаемого). Меклина исследует тонкие связи между искусством и жизнью, памятью о прошлом и настоящим, между реальностью и воображением. Она вводит в литературный текст невыдуманных персонажей и констатирует: “Текст жив, пока дышат герои”. Человек в рассказах Меклиной безнадежно путается на границе двух миров, теряется, страдает, мучается, оказывается не в силах определить границы реальности. Это сегодняшний человек, человек потерявшийся. Отсюда, по всей вероятности, интерес Маргариты Меклиной к оккультизму: может быть, с его помощью человек сумеет обрести власть над собственной жизнью? Ничего подобного в рассказах не происходит, но надежда, наивная и немного смешная, сохраняется.
Вышеназванные авторы — люди одного поколения и, в общем-то, одного круга (хотя Зондберг и Львовский — москвичи, а Меклина — петербурженка, ныне живущая в США). Денис Осокин и моложе остальных, и живет в провинции, и пишет иначе — у него другая поступь, другое дыхание, другой почерк. На всероссийской литературной сцене Осокин появился в 2001 году, и появился как триумфатор: получил премию “Дебют” за цикл рассказов “Ангелы и революция. Вятка, 1923”, а публикация этого цикла в “Знамени” и сборнике “Война и мир — 2001” вызвала отклики почти восторженные. О рассказах Осокина писали как о блистательной стилизации (я и сам так писал), его сравнивали с Добычиным и Бабелем. Действительно, Осокину замечательно удалось передать атмосферу пореволюционного времени, пронизанную эротикой, насилием и мистическими ожиданиями, но чуть более внимательный взгляд на эту прозу заставляет предположить другое. Предположить, что Денис Осокин решил создать новую, никогда не существовавшую литературу 20-х, в основе которой лежит реальная советская литература, наши сегодняшние представления и о той литературе и о том времени плюс собственный стиль писателя Осокина, отличающийся повышенным вниманием к музыкально-ритмической составляющей текста. Выход книги “барышни тополя” это предположение решительно опровергает, отбрасывает, не оставляет никакой возможности считать его правильным.
Книга Дениса Осокина состоит из двадцати самостоятельных книг, каждая из которых — это цикл коротких рассказов или стихотворений, написанных неким, чаще всего безымянным, автором, и каждая книга как будто бы издана в одном из городов России в разные года, от 1918-го до 2002-го. Что общего у этих книг, помимо осокинского письма, пластичного и одновременно “наивного”, передающего своеобразный взгляд в упор, пристальный и сосредоточенный на деталях? Денис Осокин — филолог, изучающий фольклор, в том числе фольклор пермских финнов, и фольклорно-мифологические мотивы объединяют все им написанное. Интерес Осокина к двадцатым годам так же связан с фольклором — революция всколыхнула почву, высвободив народные подземные силы. Бунт был равен прорыву язычества на деревенские и городские улицы, равен выплеску языческой энергии в наэлектризованный воздух двадцатого века. С наибольшей яркостью эти представления отражены в цикле “наркоматы”, где советские учреждения оказываются включенными в контекст мифологический. Так, во главе наркомпрода у Осокина стоит “мордовская полевая богиня паксь-ава — соломенная мать поля размером с большую детскую куколку”, глава наркомата по морским делам женат на рыбе и сам хотел бы стать рыбой, а “народный комиссариат торговли — магазин на самокатной, где торгуют швейными машинами с ангелом внутри и берут в оплату живых улиток”.
Тотальный эротизм текстов Осокина также в значительной степени связан с низовой мифологией, с представлениями о неиссякаемых производительных силах природы, и одновременно постоянная спутница эроса — смерть. Соседство вполне классическое, но у Осокина смерть домашняя, прирученная, обитающая на границе двух миров, мира номер один и мира номер два, антимира, что опять же есть интерпретация воззрений традиционных, укорененных в фольклоре и мифологии. Именно описание и “художественное исследование” двух миров, их сочетания и их соседства называет в предваряющем книгу предисловии Денис Осокин своей главной задачей. Перед нами — виртуозная игра, захватывающая автора и завлекающая читателя благодаря тонкой, нежной и мягкой интонации, свойственной большинству текстов Осокина.
Некоторые циклы (“фигуры народа коми”, “цдя”, “огородные пугала”) полностью основаны на фольклорном материале, в других случаях Осокин населяет свои миры странными фантастическими существами, порожденными авторской фантазией, — таковы циклы “балконы”, “библиотекари”, частично “ребенок и зеркало”, хотя зеркало, конечно, предмет мистический и с ним связан длинный ряд мифов и литературных текстов, начиная с рассказов о тех отражающих поверхностях, смотрелись в которые Нарцисс и Медуза Горгона. Собственно говоря, Денис Осокин выступает в роли первооткрывателя: описывает неизвестные земли и существ, их населяющих. Он может отвлечься и сочинить “сборник пролетарской поэзии” или эротические стихи о подзорной трубе, но обязательно вернется и расскажет о людях, превращающихся в балконы, или о таинственных и опасных библиотекарях. Впрочем, цикл “библиотекари”, на мой взгляд, выделяется, и выделяется не в лучшую сторону: он изрядно затянут, однообразен и скучен, но это не самое неприятное. Дело в том, что тексты цикла разрушаются на уровне языка. “Библиотекарь” — существительное мужского рода, а в книге чаще всего речь идет о библиотекарях-женщинах, библиотекарьшах — и в весьма специфическом контексте. Библиотекари Осокина рожают, снимаются на порнографические фотокарточки в игривых нарядах и совершают тому подобные — повторю, специфические — действия. Текст такой противоестественности не выдерживает. Ни о пластичности, ни о выразительности говорить здесь не приходится.
Хочется думать, что провал “библиотекарей” — провал случайный, тем более что у Дениса Осокина даже сухие перечни, списки имен или названий трав звучат как музыка. Он знает какой-то секрет превращения текста в музыку. Осокин каждый раз загадывает читателю загадку, предлагая услышать льющуюся мелодию и найти ее место в общей звуковой картине. И отдельного разговора требует визуальное решение книги. Во-первых, Осокин отказался от использования прописных букв, что усилило впечатление текучести, плавности, “мягкости” текста. Во-вторых, стихи в книге напечатаны особым образом, выровнены по ширине текста. В текст оказываются включены пустые места, белые пятна, образующие причудливые конфигурации (так же напечатаны оглавления циклов, а иногда и прозаические отрывки). Что имел в виду автор — точно определить затруднительно: возможно, это фигуры ангелов, появляющихся в некоторых циклах, возможно, окна из мира № 1 в мир № 2. Отгадки на эту загадку у меня нет.
Еще один способ визуализации Денис Осокин использовал в цикле “анна и революция”, не только его проиллюстрировав, но и заменив несколько текстов рисунками. Осокин здесь минует опыты современных визуальных поэтов и обращается напрямую к экспериментам Алексея Чичерина, чья поэма 1927 года “Звонок к дворнику” представляла собой серию рисунков художника Бориса Земенкова. Вообще, “барышни тополя” — книга разнообразная, в ней есть не только стихи и проза, но и пьесы в духе театра абсурда (“три пьесы для риты и клоуна”), и киносценарий “цдя”; разнообразия добавляют и использование в соответствующих текстах языка коми, и обращение к латышскому и балканскому фольклору, и особняком стоящий лирический цикл “анемоны”. Интересно, просто интересно читать книгу Дениса Осокина, и, хотя его есть в чем упрекнуть (например, в неправильном употреблении глагола “одеть” вместо “надеть”), — в составе его писаний присутствует некий витамин, свойственный искусству. Осокин художник, и его магические и не всегда понятные с первого взгляда игры со словом заслуживают всяческого внимания (и любви, любви!).
Что же объединяет писателей “Soft Wave”, столь разных и друг на друга не похожих? Полагаю, следующее: отрицание поверхностной занимательности; отношение к читателю как к достойному собеседнику, ради которого не надо идти ни на какие уступки; повышенное внимание к ритму; постоянное обращение к собственной биографии (у Осокина менее очевидное) и прочная, чаще всего сложно организованная связь с культурой… При этом контуры серии только заданы, только слегка очерчены. Будем надеяться на продолжение, на то, что появятся новые книги новых авторов, но уже сейчас понятие “Soft Wave” реально существует.
Андрей Урицкий