Галерея М. Гельмана
Еще один творец
Опубликовано в журнале Знамя, номер 4, 2000
Еще один творец
Судьба. Проект в 18 фотографиях Вячеслава Мизина. Галерея М. Гельмана.
В Литературный институт имени М. Горького время от времени приходят факсы от галереи актуального искусства М. Гельмана, которые кто-то наклеивает на доски объявлений в фойе. В который раз увидев среди прочих объявлений этот факс, я испытала любопытство статистика: интересно, много ли будущих литераторов откликается на эти жесты молчаливых зазывал от представительства смежного вида
искусства?На открытии фотовыставки новосибирского художника В. Мизина тусовка, как всегда, была своя, из завсегдатаев. Художники, с которыми когда-либо работал Гельман, по старой памяти пришли смотреть, с кем он теперь. Постоянные наблюдатели-искусствоведы: Епихин, Дёготь и другие — не позволяли разглядеть своих интенций за интеллектуальным выражением лиц, одним на всех. Журналисты улыбались с прищуром. Пара-тройка случайно забредших от соседа по лестничной клетке, галереи примитивного искусства “Дар”, разглядывала каждое фото до тех пор, пока живой реакции хватало. Остаток составляла публика, которой всегда много на подобных мероприятиях, где в отведенном уголке все время обновляются стаканчики с вином, — кто-то вроде древнеримских параситов.
Наших не было
.Два слова об экспозиции: задушевная вещь. И, как все вещи подобного рода, она уютно угнездилась в камерном пространстве, традиционно разделив его на центр и периферию. В центре громоздились чудеса компьютерного оборудования, коронованные видеопроектором, посылающим слайды на стену, противоположную входу. А на периферии, по которой передвигались все описанные персонажи, разместились окна в душевный мир автора, явленный зрителю с предельной откровенностью. Еще недавно такая откровенность считалась запредельной — но время, как известно, на месте не стоит…
<…>
Смоделированы композиции на важнейшие с точки зрения художника темы, такие как проблема отцов и детей, быть или не быть, времена года, отношения с родиной и с заграницей, богатство, болезнь. Главный герой попадает в различные банальные жизненные ситуации (запой, суицид, похороны). Шокирующим моментом является то, что таким главным героем является половой орган художника. <…> Пресс-релиз.Лет десять назад “волна перестройки” вынесла Марата Гельмана из провинциальных научных сотрудников в столичные коллекционеры и галеристы. Как? Чтобы это объяснить, нужно перестроить предыдущую фразу: не безличная сила, а сам человек, ставший на досточку с парусом, управляет в этой ситуации успехом или неуспехом. Труднопроницаемая профессиональная среда приняла его в одночасье благодаря хорошо продуманной стратегии. Гельман разработал художественный проект под названием “Идеальный художественный проект для советского рынка”, который был настолько соблазнителен, что захватил собой массу участников тогдашнего артбизнеса, в запарке не заметивших того, что появилась новая фигура, которую никто не знает. Проект перерос в ярмарку, президентом которой стал автор проекта. А галерея открылась за три дня до ярмарки и стала галереей президента. Открыв галерею, Гельман рассчитывал продержаться полгода — но вот он и сегодня с нами.
Пять слов о галерее: она не субъект, а место. Это единственное, что говорит известный возмутитель спокойствия в художественном быте сегодняшнего дня растерянным девочкам с блокнотиками, устраняясь от личной ответственности за поддержку радикальных проектов, по которым с некоторых пор специализируется его галерея. Скандальных, новых, неапробированных. Перспективных. С тех пор, когда время было оценено искусствоведами как такое, в котором только сиюминутное может претендовать на вечность, а вовсе не такое, когда ценны трудоемкие, мастерски выполненные произведения искусства, имеющие целью существовать в веках, такое, когда внимание приковано к событиям жизни
, а вовсе не к музейной тишине. Это время, в котором невозможно заметить художника, просвистит — и окажется бывшим, а имена, сформированные в эти пять—десять лет, будут известны потом, в качестве символов прошедшего времени. Грустно, наверное, обходиться без сегодняшнего признания. Кому здесь грустно? Надо веселиться, пока живы! Жизнь — огромное поле для проявления чувства юмора! — будто отвечают фотографии со стен.— А почему… — лепечет журналисточка, записав про место и открыв новую страничку.
— Хороший художник! — отвечает, уже хохоча, уже с расстояния, — извините, я ужасно убегаю! — и тут же, обдав ветерком от пиджачной полы, в двух шагах развернувшись, прохаживается с кем-то, более достойным внимания. Профессионал не тратит время зря.
Публика соскучилась, быстро исчерпав зрелище, поредела, разбрелась по двору. Обиженная девочка смотрела, как долго и серьезно беседовал Гельман с Екатериной Дёготь.
И тут явились наши, поэты-молодожены. Смеясь, стояли под “Положил на Америку” (упражнение со снарядом, как-то: глобус), держа в руках стаканчики с вином. Смеясь, подошли к “Родине” (прислонился к березке). А чего было смеяться? Ненаучная реакция, господа хранители высоких антидемократических традиций. Как ненормативная лексика активно вводится в литературный обиход, так и… Привыкли к поэтизмам, да? А знаете ли, что такое культурологический закон переворачивания кумиров? В конце концов, всем известное непечатное слово на “б” — высокий славянизм.
Но — хватит о концах, пора заговорить о беспредельном. Об отношениях художника с будущим, например. Легко поддавшись на уговоры быть хорошим для непритязательных современников — быть смелым, остроумным, артистично владеющим техникой неболевого шока, — сумеет ли он полюбиться более искушенным ценителям из будущего? А ведь
только в этом случае его произведению суждено будет жить: попадать из одного будущего в другое, из другого в третье — и так до бесконечности, если… Если речь идет о шедевре. Но ведь искусствовед и не обязан судить качество работы художника. Одна из самых благородных искусствоведческих задач — отслеживать тенденцию, и это благородство задачи дает право работы с материалом недоброкачественным и необязательным, если он лежит в русле рассуждения, скажем, о проблематике телесного: Достаточно очевидно, что проблематика телесного призвана быть альтернативой рациональности. Тело заявляет о себе в полный голос, когда идеологизированные модели мира теряют свою эффективность. <…> Говорить телом — значит искать форму высказывания, которая не попадает под традиционные формы аналитического описания, нужно отказаться от казуальных связей, от нарративной логики, от конкретных институционального контекста и адресата высказывания. На этом строится поэтика тела Бренера <…> (Телесное пространство. М., Центральный Дом Художника, 1995. С. 31. Статья Виктора Мизиано о группе “АEC” — художниках, говорящих не телом, а о теле, что отличает их поэтику от бренеровской.)Надеюсь, при взгляде на роденовские позы искусствоведов, всем мальчикам и девочкам, оставшимся без интервью, нетрудно было догадаться, что выставка нового художника открыла доселе неведомые перспективы всем половозрелым представителям человеческого рода, не чуждым вдохновения и относящим себя к гильдии творцов.
Анна Кузнецова