А.С. Кацев
Опубликовано в журнале Знамя, номер 12, 2000
…Кругом одни…
Чинара Жакыпова. Конфискация жизни. Бишкек, 1999.
Самое главное — это то, что нас
снова двенадцать.
Т. Манн. Иосиф и его братьяЭта книга раскрывает еще один трагический эпизод в истории евреев второй половины XX века. Два существа боролись в авторе: профессионал-историк и личность, достаточно много испытавшая и повидавшая в детстве, юности и позже…
Поэтому книга написана человеком, для которого архив — мастерская художника, и другим, для которого фантазии детства — лучший исторический аргумент. В конечном итоге получился симбиоз документа с воспоминанием, факта с эпистолярием — своеобразное художественное исследование. Не больше, но и не меньше.
Воспоминания, показания, приговоры и рядом письма любящих людей, сны о детстве — все, что можно назвать мозаикой жизни.
То, что одни факты эпохи анализируются, другие не упоминаются, — это понятно. Жакыпова рисовала свою жизнь в эпохе и, соответственно, эпоху в своей жизни. Написание книги сопровождал поиск: документов, родственников “трикотажников”, писем, воспоминаний, материальных примет того времени.
Сразу оговорюсь: в книге не раз упоминаются понятия, хорошо известные коренным фрунзенцам: “Карпинка”, “трикотажники” и т.д. “Карпинка” — улица имени Карпинского — мир детства автора и местного криминала, “трикотажники” — цеховики, привлеченные к судебному процессу об экономических преступлениях в 1961–1962 годах. Думаю, эта разговорная интонация не испортила повествования, так же, как индивидуальность каждого из тех, кто вспоминает, чьи домыслы дополняются слухами, а увиденное — тем, что устоялось за десятилетия.
В книге не случайно раскавычено слово “трикотажники”, т.к. помимо непосредственного смысла, в нем присутствует еще и понятие стихийного протеста против идеологии и экономических теорий социализма.
“Ворюги” — так или примерно так о них говорили при жизни, да и после смерти о них продолжают так думать люди, близко их знавшие, ну а те, кто их не знал, — другого мнения о них не сложат. Советскую пропаганду отличали два качества: 1) примитивность; 2) настойчивость. И чушь, растиражированная многократно, въедалась в сознание, как грязь под ногти.
Поэтому-то сколько бы ни говорили, сколько бы ни повторяли о их невиновности, обязательно найдется некто, который произнесет вновь: “Ворюги”. Их нельзя оправдать в глазах обывателя, потому что обязательное “мы недоедали, а они как сыр в масле…” социально раз и навсегда поместило их по другую сторону баррикад, и никакие логические доводы о деловой хватке, о предпринимательской жилке не объяснят и не оправдают их перед тем, кто слушает только себя и зазубренное со слов пропаганды. Да и оправдывать их уже нет необходимости. Жизнь доказала их правоту, обернувшуюся для них же пулей в затылок, неизвестными могилами, десятилетиями, проведенными по тюрьмам и лагерям, исковерканными судьбами тех, для кого это все и затевалось.
Провинция своей обывательской дремотностью опутывала, как паук свою жертву. Это подметил еще Чехов. И человеку энергичному становилось невмоготу от ежедневной размеренности. Активность гасилась всезнайством и высокомерием окружающих. Но постоянно то здесь, то там вдруг появлялись “возмутители спокойствия”. Их утихомиривали власти, общественное мнение или всемогущее время.
Надо было родиться не похожим на окружающих, чтобы пересечь границу между безвременьем и временем.
История, представшая в книге Чинары Жакыповой, — именно о таких людях. Они остались в ее воспоминаниях о детстве и о близких людях, которых время в прямом смысле слова раскидало по свету, расставив где точки, где запятые, где многоточия, потому что у нарушившего закон есть дети, а у детей опять же свои дети, и вопрос: “За что боролись наши деды?” — вопрос не праздный, вопрос судьбы и биографии тех, кто и дедов этих не видел, если только на пожелтевших фотоснимках… Им и для них эта книга разорванных судеб, надорванных документов, клочковатых воспоминаний, где подсмотренное и прочитанное переплелось и стало художественным исследованием времен, которые, перефразируя поэта, не выбирают, в которых живут и трагически умирают…
Инициативные люди всегда подвергались гонениям, в какой бы области они ни проявляли свою инициативу.
Наука, военное дело, изобретательство… А если экономика, то “ату” произносится раньше, чем появляются первые результаты. Герои книги попытались преодолеть косность мышления, сделать окружающих нарядными (конечно, не забыв при этом себя). Массовое сознание запомнило лишь последнюю фразу, отбросив их устремления.
Это заметно в той части книги, где вспоминают и жертвы, и палачи, и их подручные…
Звон металла заглушает музыку гармонии.
Поэтому, отправившись вместе с автором по городам и весям — во времени и в пространстве ее жизни, помните, что деньги не были главным для героев книги, но стали проклятием и при жизни, и после смерти.
Это повествование о тех, кого людская молва нарекла “ворюгами”, о тех, кто вписал еще одну трагическую страницу в историю страданий евреев 2-й половины XX века, в которой власть у “трикотажников” и их потомков вместе с имуществом, исковеркав жизнь, конфисковала уготованную Богом судьбу…
И последнее… В книге 13 разделов. 13 — число, несущее в традиции разных народов несчастье, в еврейской традиции знаменующее любовь… Символика, не нуждающаяся в комментариях.
А.С. Кацев,
директор Центра изучения еврейской культуры Кыргызско-Российского
Славянского университета